Ни мне,ни Виргинии и в голову не приходила мысль о каком-нибудь неравенстве.Мы жаждали, мы стремились к дружбе с молодыми индейцами. Мы оба были слишком юны,чтобы иметь хоть какое-нибудь представление о кастовых предрассудках,и следовали только побуждениям своей неиспорченной натуры.Мы и не думали о том, что делаем что-то непозволительное.
Девушки часто ходили с нами в лес,и мы,охотники,не возражали.Не всегда мы гонялись за быстрыми оленями, часто мы охотились на белок и других мелких зверьков. И тогда наши сестры,конечно, могли сопровождать нас.Что касается Маюми, то она была прирожденной охотницей и смелой наездницей.Она любила мчаться на коне сломя голову.Зато моя сестра только еще робко начинала учиться верховой езде.
Увлекшись охотой на белок,я стал часто оставлять собак дома и редко приносил домой дичь.В своих походах мы не ограничивались только лесом: часто и водяная птица на озере– ибисы, цапли и белые журавли становились жертвами нашего охотничьего пыла.
На озере был чудесный островок– не тот,который стал ареной недавней трагедии,а другой,подальше, недалеко от устья реки. Он был довольно большой, холмистый посередине и весь порос вечнозелеными деревьями– дубами, магнолиями, звездчатым анисом и дикими апельсиновыми деревьями. Все это были уроженцы Флориды. Там можно было встретить кусты желтодревника с яркими желтыми цветами, ароматный ярко-красный дерен и много других благоухающих растений.
Величественные пальмы высоко поднимались над всеми деревьями, и их широкие зонтикообразные кроны как бы создавали второй ярус густой зелени.
Однако,как тесно ни росли деревья,здесь не было непроходимой чащи. Правда, кое-где ползучие лианы и чужеядные растения– эпифиты,или паразиты,–преграждали путь,а между ними вились огромные изглоданные лозы дикого винограда,переплетались кусты хинина и сарсапариллы, цвели бегонии, бромелии и пахучие орхидеи. Но самые большие деревья стояли поодиночке, а между ними расстилались красивые лужайки, усыпанные цветами и покрытые травой.
|
|
Чудесный островок лежал как раз на полпути между нашими домами, и мы с Пауэллом часто встречались и охотились именно здесь.В ветвях мелькали белки, взлетали дикие индейки, иногда через прогалины пробегали олени, а с берегов озера мы охотились на водоплавающую дичь,которая беззаботно резвилась на озере. Несколько раз мы встречались на этой нейтральной земле, и наши сестры всегда сопровождали нас.Они полюбили этот восхитительный уголок.Обыкновенно, взобравшись на пригорок, они скрывались в тени какой-нибудь высокой пальмы, тогда как мы, охотники, бродили внизу, где было больше дичи, и тогда в лесу гремело эхо наших выстрелов.Обычно, когда нам надоедало охотиться, мы тоже поднимались на холм, чтобы похвастать перед девушками своей добычей, особенно если нам удавалось подстрелить какую-нибудь редкую птицу, вызывавшую у них любопытство и восторг.
Эта охота– успешная или неудачная– надоедала мне раньше, чем моему другу. Мне больше нравилось отдыхать на мягкой траве возле наших девушек. Голос Маюми звучал для меня слаще винтовочных выстрелов, а любоваться ее глазами было куда приятнее, чем высматривать дичь.
Сидеть возле нее,слушать ее, смотреть на нее– только в этом и проявлялась моя любовь.Мы не обменялись с Маюми ни одним нежным словом,и я даже не знал, любим ли я. Не всегда суждены мне были часы блаженства, не всегда небо любви было окрашено в розовые цвета. Сомнение в любви Маюми было облаком на этом небе и часто тревожило меня.
|
|
Вскоре я был огорчен и еще одним обстоятельством. Я заметил, или это мне так показалось,что Виргиния увлеклась братом Маюми и что он отвечает ей взаимностью.Я был удивлен и опечален. Почему все это заставляло меня удивляться и страдать, я и сам не могу объяснить.
Я уже говорил,что мы с сестрой были еще слишком молоды, чтобы разделять предубеждения привилегированных слоев и рас.Однако это было не совсем верно. Хотя и смутно, но я уже, по-видимому, чувствовал, что, дружа с молодыми индейцами, мы поступаем нехорошо.Иначе что бы еще могло омрачать мое настроение? Мне казалось,что это чувство разделяет со мной и Виргиния.Нам обоим было как-то не по себе,а между тем мы ничего не говорили друг другу. Я опасался,что мои мысли станут известны хотя бы даже моей сестре, а она, без сомнения, также неохотно согласилась бы поведать мне свои тайны.
К чему могла бы привести эта юная любовь,если бы ей предоставили свободно развиваться? Погасла ли бы она сама собой, или пережила бы момент пресыщения и измены, или, наконец, перешла бы в вечную привязанность? Кто знает, как дальше расцветало бы это чувство, если бы ничто не прервало его? Но ему не суждено было расцветать бесирепятственно.
Наша дружба оборвалась совершенно внезапно.Ни сестра,ни я ни разу не проговорились о нашем знакомстве ни отцу,ни матери,хотя мы не прибегали ни к каким уловкам,чтобы скрыть нашу тайну.Обычно мы во всем советовались с ними. Если бы они спросили нас,куда мы так часто уходим, мы сказали бы правду. Но никому и в голову не приходило удивляться нашим отлучкам,и мы сами не отдавали себе ясного отчета в их значении.Я уходил охотиться, и это было вполне естественно.Немного удивляло родителей то, что Виргиния очень полюбила прогулки в лесу и часто сопровождала меня. Но скоро они к этому привыкли, и мы свободно уходили из дому, пропадали надолго и возвращались, и никто ни о чем нас не спрашивал. Я уже сказал, что мы и не думали скрывать тех, кто были нашими спутниками в странствованиях по диким лесам, но это не совсем верно.Самое наше молчание было своеобразной хитростью. Мы втайне чувствовали,что поступаем нехорошо и что наше поведение не может быть одобрено родителями. Иначе зачем бы мы старались сохранить это в тайне?
|
|
Итак, нашему безмятежному блаженству не суждено было вечно продолжаться, ему совершенно неожиданно пришел конец.
Однажды мы все четверо были на острове.После охоты Пауэлл и я вернулись к сестрам и болтали с ними.Одновременно мы разговаривали и взглядами на немом языке любви.Кроме глаз Маюми,я не замечал ничего, что делалось вокруг. Я не замечал, что сестра и молодой индеец обмениваются такими же взглядами. В эту минуту для меня, кроме улыбки Маюми, не существовало ничего на свете…
Но нашлись глаза, которые следили за нами, которые подметили наши взгляды, слова и движения.Внезапно наши собаки вскочили и с рычанием бросились в чащу. Хруст ветвей возвестил нам о том,что близко люди.Собаки перестали рычать и, виляя хвостами, повернули обратно.Значит,это были знакомые,друзья… Кто же это?
Из-за деревьев показались отец и мать. При их появлении Виргиния и я вскочили, объятые страхом. Мы предчувствовали что-то зловещее. Несомненно, мы сознавали, что поступаем неправильно. И отец и мать – оба нахмурились и казались раздраженными и сердитыми. Мать первая подошла к нам, ее губы были презрительно сжаты.Она гордилacь своим происхождением еще больше, чем потомки Рэнгольфов.
– Что это такое?– воскликнула она.– Мои дети в обществе индейцев!
Пауэлл встал, но ничего не ответил. В его взгляде отразились его чувства. Он безошибочно понял намек.
Гордо взглянув на моих родителей, он кивком приказал сестре следовать за собой и удалился вместе с нею. Виргиния и я словно лишились дара речи и не посмели даже сказать друзьям ни одного слова на прощанье.Мы пошли за родителями к их лодке.В ней,кроме негров-гребцов,оказались и оба Ринггольда – отец и сын.
Виргиния поехала вместе с родителями. Я возвращался домой один в своей лодке.Когда челнок метиса входил в устье маленькой речки, я оглянулся и увидел,что индеец и его сестра тоже смотрят на меня. Они не спускали с меня глаз, но я не осмелился послать им прощальный привет, хотя на сердце у меня было тяжело от предчувствия,что мы расстаемся надолго… может быть, навсегда.
Увы! Предчувствие не обмануло меня. Через три дня я уже ехал на далекий север, в военное училище в Уэст-Пойнте. А Виргинию отправили в одну из женских школ, какие есть почти в каждом городе Северных штатов. Много, много времени прошло, прежде чем мы снова увидели родную Страну Цветов…
Глава XVII
УЭСТ-ПОЙНТ
Военное училище в Уэст-Пойнте– одно из лучших учебных заведений в Соединенных Штатах.Ни руководители государства,ни отцы церкви не властны над ним.Там преподаются подлинные знания,и они должны быть усвоены,иначе грозит исключение.Окончивший это училище выходит оттуда образованным человеком, однако отнюдь не похожим на оксфордского или кембриджского попугая,бойко болтающего на мертвых языках,знающего все стихотворные ритмы и размеры, механического виршеплета идиллических строф.Нет,окончивший Уэст-Пойнт основательно знает живые иностранные языки.Овладев основами науки,он не пренебрегает искусством и в то же время он– ботаник, чертежник,геолог, астроном,инженер,солдат– все,что хотите! Короче говоря,он– человек,способный занимать высшие должности в государстве, способный руководить и командовать и при этом способный к повиновению и точному выполнению порученного дела.
Если бы я даже и не имел особой склонности к наукам, то в этом училище я не мог бы позволить себе отлынивать от ученья.В Уэст-Пойнте нет отстающих и «тупиц», и там не благоволят к знатным или богатым. Даже сын президента был бы исключен из училища,если бы он плохо учился. Под страхом исключения, под угрозой позора я поневоле сделался усердным учеником и со временем выдвинулся в первые ряды кадетов.
Подробности жизни кадетов не представляют особого интереса. Это обычное ежедневное выполнение однообразных военных обязанностей,только в Уэст-Пойнте царит более суровая дисциплина.Все это мало отличается от рабской жизни обычного солдата.Я не могу сказать,чтобы мной владело желание сделать военную карьеру.Нет,это было скорее стремление к соревнованию с товарищами, мне не хотелось быть в числе отстающих.Правда,бывали минуты,когда эта жизнь, так резко отличавшаяся от свободы, которой я пользовался дома, казалась мне тяжелой. Я тосковал о родных лесах и саваннах, а еще больше о покинутых друзьях.
В моем сердце еще продолжала жить любовь к Маюми, и разлука не угасила ее. Мне казалось, что ничто не могло заполнить душевную пустоту, порожденную этой разлукой. Ничто не могло заменить в моем сердце или изгладить из памяти воспоминание о моей юношеской любви.Днем и ночью прелестный образ этой девушки стоял у меня перед глазами: днем– в мечтах,ночью– во сне. Так продолжалось долгое время– мне казалось,что это будет длиться вечно. Никакая радость не принесет мне больше блаженства. Даже Лета¹ не принесет мне забвения. Если бы мне сказал об этом крылатый вестник небес, я не поверил бы ему, я не мог бы ему поверить.
[¹Лета – в древнегреческой мифологии река забвения в подземном царстве.Ее вода заставляла души умерших забывать перенесенные земные страдания.]
Однако я плохо знал человеческую природу.В этом отношении я был похож на остальных людей. В известный период жизни большинство допускают подобную ошибку.Увы,это верно! Время и разлука часто уничтожают любовь. Она не живет одними воспоминаниями.Непостоянство человека сказывается и в том, что он, восторгаясь идеалом,все же обычно предпочитает реальное и вещественное. Красиных женщин в мире немного,но нет такой,которая была бы прекраснее их всех. Нет мужчины, который был бы красивее всех остальных мужчин. Но из двух одинаково прекрасных картин все-таки лучше та, на которую вы смотрите в данный момент. Не случайно влюбленные с ужасом думают о разлуке.
То ли учебники,где речь шла только о геометрических линиях,углах, бастионах и амбразурах,то ли вечная муштра днем да мучительно жесткая койка и еще более мучительный караульный наряд ночью,– то ли все это вместе начало постепенно вторгаться в мои воспоминания о Маюми и по временам изгонять их из моих мыслей.Или это были хорошенькие личики девушек из Саратоги и Балльстона,которые иногда появлялись в Уэст-Пойнте с визитом?..Или это белокурые дочки наших офицеров– ближайшие соседки,которые часто посещали нас и в каждом слушателе,одетом в мундир,видели как бы личинку будущего героя, эмбрион будущего генерала?Может быть,кто-нибудь вытеснил образ Маюми из моей памяти?Не важно кто– важно, что это случилось. Образ юной возлюбленной начал тускнеть в моей памяти.С каждым днем он становился все бледнее и бледнее, пока, наконец, не превратился в туманный призрак прошлого.
Ах, Маюми! По правде говоря,на это потребовалось очень много времени. Эти веселые, улыбающиеся лица долго мельками перед моими глазами,прежде чем затмилось твое лицо.Долго сопротивлялся я обольстительным напевам этих сирен,но я был простым смертным, и мое сердце легко поддалось соблазну сладостных Я не хочу сказать, что моя первая любовь совсем исчезла: она застыла, но не умерла.Несмотря на светский флирт в часы досуга, она по временам возвращалась ко мне. Часто воспоминание о доме и прежде всего о Маюми просыпалось во мне, когда я дежурил, среди ночной тишины. Моя любовь к ней оледенела, но не умерла. И будь Маюми здесь,моя любовь,я уверен, вспыхнула бы с прежней силой.Даже если бы я узнал,что Маюми забыла обо мне, отдала свое сердце другому,я уверен, что моя юношеская любовь ожила бы со всем своим пылом и цельностью. Одна мелодия вытесняет другую, но прекрасные дочери Севера так никогда и не изгладили в моем сердце образ смуглой красавицы Юга.
А я не только не видел Маюми,но за все время своего пребывания в училище даже ни разу не слыхал о ней.
Пять лет мы прожили с сестрой вдали от дома.Время от времени нас навещали отец и мать.Каждый год летом они ездили на дачу,на многолюдные северные курорты– в Балльстон,Спа,Саратогу или Ньюпорт. Они брали нас туда на каникулы, но, несмотря на все просьбы позволить нам провести лето дома, родители оставались непреклонны: мать была сталь, а отец– камень!
Я догадывался о причине их отказа. Наши гордые родители боялись неравного брака: они не могли забыть сцену на острове.
На курорте мы встретились с Ринггольдами. Аренс, как и раньше, ухаживал за Виргинией.Он стал заядлым фатом и широко сорил деньгами, не уступая в этом бывшим портным и маклерам,ныне представителям «первой десятки» финансовых дельцов Нью-Йорка. У меня по-прежнему не лежало к нему сердце, но симпатии матери были явно на его стороне.
Как относилась к нему Виргиния, я не знаю. Сестра стала взрослой девушкой, настоящей светской красавицей, и в совершенстве научилась владеть собой и скрывать свои чувства– один из отличительных признаков хороших манер в наши дни.Иногда она бывала очень веселой,хотя ее оживление казалось мне несколько искусственным и внезапно исчезало.Временами она становилась задумчивой, даже холодной и надменной. Я опасался, что, став такой обаятельной внешне, она утратила то, что казалось мне самым ценным в человеке,– доброе и отзывчивое сердце. Впрочем, может быть, я был неправ.
Мне хотелось расспросить ее о многом,но наша детская доверчивость пропала, а деликатность не позволяла мне грубо вторгаться в ее сердечные дела. О прошлом – то есть об этих вольных прогулках по лесам, о катанье на озере, о встречах на островке под тенью пальм – мы никогда не говорили.
Я часто спрашивал себя:вспоминает ли сестра о прошлом и чувствует ли она то же, что и я? В этом я никогда не был вполне убежден. И хотя мне была свойственна наряду с недоверчивостью некоторая проницательность, я все-таки оказался невнимательным стражем и беспечным опекуном.
Конечно,мои предположения были справедливыми, иначе почему бы ей молчать о том, чем мы оба так наслаждались?Может быть, ей сковало уста запоздавшее чувство вины перед родителями?Или,кружась в вихре светских удовольствий, она с презрением вспоминала скромных друзей своих детских лет?
Я часто думал: жила ли в ее сердце любовь? И если да, то продолжала ли она жить до сих пор? Вот чего я никогда не мог окончательно понять. Время для взаимных признаний безвозвратно ушло.
«Маловероятно,– рассуждал я,– чтобы чувство нежности к юному индейцу, если оно и было вообще, сохранилось.Оно уже забылось,изгладилось из ее сердца и, может быть, из памяти.Маловероятно,чтобы оно сохранилось в ней теперь, когда ее окружают новые друзья– эти напыщенные и надушенные кавалеры, которые ежечасно ей льстят. Она должна забыть скорее, чем я. А разве я не забыл?»
Нас было четверо,и странно, что я знал только о своей любви.Я не замечал, смотрел ли молодой индеец восторженным взглядом на мою сестру и отвечала ли она ему тем же.Я только предполагал,подозревал это, догадывался. И, что еще удивительнее, я никогда не знал, какое чувство таилось в том сердце, которое интересовало меня больше всех.Правда,в мечтах я представлял себе,что я любим.Доверяясь мимолетным взглядам и жестам, незначительным поступкам, а не словам, я таил в груди сладостную надежду… Но в то же время меня часто одолевали сомнения.В конце концов, Маюми,может быть, вовсе и не любила меня!
Эти горькие мысли заставляли меня немало страдать. Но, как ни странно, именно они чаще всего будили во мне воспоминания о Маюми, и моя любовь вновь вспыхивала с прежней силой.
Уязвленное самолюбие!Оно так же могущественно,как сама любовь. И ранит так же сильно, как муки любви.Сияние свечей в канделябрах становилось тусклым, хорошенькие лица, мелькавшие передо мною в вихре бала, бледнели… Мои мысли снова уносились в Страну Цветов, к озеру, на остров, к Маюми!
* * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Прошло пять лет,и срок моего обучения в училище Уэст-Пойнт закончился. Я с честью выдержал последние трудные экзамены и получил высокие отметки и диплом с отличием.Это позволило мне выбрать род оружия для дальнейшей службы.Я всегда отдавал предпочтение винтовке,хотя имел возможность выбирать между пехотой, артиллерией,кавалерией и инженерными войсками.Итак, я выбрал пехоту и был зачислен в стрелковый полк.В газетах было опубликовано, что мне присвоено звание лейтенанта.Вскоре я получил отпуск, чтобы навестить родных.
Сестра тоже окончила курс в женской школе с отличием. Мы поехали домой вместе.
Отец уже не встретил нас, только овдовевшая мать со слезами приветствовала наш приезд.
Глава XVIII
СЕМИНОЛЫ
Когда я вернулся во Флориду,над моей родиной нависли грозовые тучи. Моим первым военным испытанием оказалась защита родного крова. Я уже отчасти был подготовлен к этому.В стенах военного училища война – самая интересная тема, и мы во всех подробностях обсуждали возможности и перспективы будущей войны.
В течение десяти лет Соединенные Штаты жили в мире со всеми остальными странами. Железная рука «старика Хикори»¹ внушала ужас индейцам на границах. Уже более десяти лет, как они перестали мстить, и все было тихо и спокойно. Но в конце концов мирное status quo² пришло к концу.
[¹«Старик Хикори»– Эндрью Джексон (1767–1845), президент США в 1829–1837 годах.Проводил некоторые прогрессивные мероприятия в интересах мелких фермеров, ремесленников и рабочих.В то же время был ожесточенным врагом индейцев. «Xикори»– сорт американского орешника, отличающийся особой прочностью.]
[²Существующее положение (лат.)]
Индейцы еще раз поднялись для защиты своих прав,и притом там,где этого не ожидали, – не на далекой границе Запада, а в самом центре Страны Цветов. Да, Флориде отныне суждено было стать театром военных действий,сценой, на которой разыгралась новая военная драма.
Надо сказать несколько слов о прошлом Флориды, ибо эта повесть основана на подлинных исторических фактах.
В 1821 году испанский флаг перестал развеваться на бастионах фортов святого Августина и святого Марка.Испания отказалась от притязаний на эту прекрасную область– одно из своих последних владений в Америке. Правда, у испанцев во Флориде был лишь плацдарм,за который они продолжали цепляться. Индейцы постепенно вытеснили испанцев из широких просторов страны в крепости.Испанские асиенды¹ превратились в руины.Лошади и коровы одичали и бродили по саваннам;некогда процветавшие плантации поросли сорными травами. В продолжение столетий испанцы владели страной и за это время построили много великолепных зданий.Развалины этих зданий,гораздо более внушительных, чем те,которые пытались строить англосаксы, пришедшие им на смену, и поныне свидетельствуют о прежней славе и силе Испании.
[¹Асиенда – крупное поместье.]
Но индейцам не суждено было долго владеть землей, которую они отвоевали. Другое племя белых людей,равное им по храбрости и силе, наступало с севера. Краснокожие видели, что рано или поздно им придется уступить свои владения.
Уже раз им пришлось столкнуться с бледнолицыми захватчиками, которые шли вперед под предводительством сурового солдата,теперь занимавшего президентское кресло¹.Тогда они потерпели поражение и принуждены были отступить дальше на юг,в центр полуострова. Здесь, однако, их неприкосновенность была обеспечена договором.Соглашение,заключенное в торжественной обстановке и скрепленное торжественными клятвами,гарантировало им права на землю, и семинолы были удовлетворены.
[¹Имеется в виду Э. Джексон.]
Увы! Договоры между сильными и слабыми– всегда вещь условная,и нарушаются они по желанию первых. И в этом случае условие было постыдно нарушено.
Белые искатели приключений пришли и поселились около индейской границы. Они бродили по земле индейцев– и неспроста.Они осматривали земли и видели, что земли превосходны,что на них можно выращивать рис и хлопок, сахарный тростник и индиго, оливки и апельсины. В них зажглось непреодолимое желание овладеть этой землей.Более того:они твердо решили,что она будет принадлежать им.
Правда, существовал договор,но какое им было дело до договоров! Рыцари легкой наживы,голодные плантаторы из Джорджии и Каролины,торговцы неграми со всех концов Южных штатов– что значил договор в их глазах,особенно договор, заключенный с краснокожими? Договор должен быть расторгнут!От него надо избавиться!
«Великий Отец»¹, едва ли более щепетильный, чем они, одобрил этот план.
[¹Одно из прозвищ Э. Джексона.]
«Да,– сказал он,– прекрасно!Землю у семинолов надо отобрать.Они должны уйти в другие места.Мы найдем им новую родину на Западе,на огромных равнинах. Там у них будут широкие просторы для охоты.Эти места останутся за ними навсегда».
«Нет,– отвечали семинолы,– мы не хотим переселяться.Мы довольны своей землей, мы любим нашу родину и не хотим покидать ее.Мы не уйдем!»
«Значит,вы не согласны уйти добровольно? Пусть будет так!Но мы сильны, а вы слабы. Мы заставим вас уйти силой!»
Если это были и не буквальные слова ответа Джексона семинолам,то смысл их был именно таков.
Но в мире существует общественное мнение,и оно должно быть удовлетворено. Даже тираны не любят открыто нарушать договоры.В данном случае интересы политической партии играли даже более важную роль, чем мировое общественное мнение, и необходимо было придать действиям этой партии хотя бы видимость законности.
Индейцы продолжали упорствовать– они любили свою родную землю.Они отказывались покинуть ее – что ж тут удивительного?
Надо было найти повод,чтобы вытеснить индейцев из их страны.Старое оправдание,что индейцы были только праздными лентяями-охотниками и не возделывали свои земли, не годилось.Это была просто ложь.Семинолы были не только охотниками,но и земледельцами.Их способы обработки земли, может быть, и считались грубыми и примитивными, но разве это достаточный повод для того, чтобы изгнать их?
Этот предлог не годился,зато легко нашлись другие. Хитрый уполномоченный, который был послан к индейцам «Великим Отцом»,вскоре придумал разные уловки. Это был один из тех людей,которые в совершенстве изучили искусство «мутить воду», и он применил это искусство самым блестящим образом.
Скоро повсюду пошли слухи о бесчинствах индейцев:о краже скота,лошадей, о разгроме плантаций,об убийствax и ограблении путешественников – все это якобы была работа «диких семинолов».
Продажная пограничная пресса,всегда готовая вызвать всеобщее чувство ярости и ненависти,не упустила случая и сочла своим долгом преувеличить эти слухи. Но кто именно писал в газетах о провокациях, мстительности, несправедливостях и жестокостях,чинимых другой стороной, то есть индейцами? Все эти темные личности тщательно скрывались.
Вскоре в стране были вызваны враждебные чувства к семинолам.
«Уничтожить дикарей!..Затравить их!..Выгнать их прочь из страны! Прогнать их на Запад!» – в таких словах выражалось это чувство, так кричали повсюду.
Когда граждане Соединенных Штатов выражают какое-нибудь желание, оно имеет шансы быть быстро выполненным, особенно если это совпадает с точкой зрения правительства. Так было и в данном случае. Само правительство принялось за это дело.
Все полагали, что выполнить общее желание– лишить индейцев права на землю, затравить их, изгнать их– не так уж сложно.Но ведь существовал договор.На Америку были обращены взоры всего мира.А кроме того, существовало еще и мыслящее меньшинство,которым нельзя было пренебречь и которое противостояло этим крикам и воплям.Нельзя же было нарушить договор среди бела дня, на глазах у всех! Так как же все-таки избавиться от этого соглашения?
А вот как! Соберите вместе старейшин племен и постарайтесь уговорить их расторгнуть договор.Вожди племени– тоже люди,они бедны,некоторые из них склонны к пьянству.Тут поможет и подкуп,а еще больше поможет «огненная вода».Составьте им новый договор с двусмысленной аргументацией, и невежественные дикари не сумеют разобраться во всех этих тонкостях. Останется заполучить их подписи– и дело сделано!
Ловкий агент президента,ты создал этот хитроумный план, ты и осуществишь его! Так и поступили. 9 мая 1832 года вожди семинолов в полном составе собрались на совет на берегу реки Оклаваха и отдали землю своих отцов!
Так возвестили всему миру газеты.Но это была ложь.Это был не полный совет вождей, а собрание предателей, подкупленных и вероломных, собрание слабых людей, запуганных или поддавшихся хитрой лести. Неудивительно, что семинолы отказались признать этот заключенный тайком договор.Неудивительно,что они не приняли его условий.Надо было собирать еще один совет– для более свободного и полного подтверждения желания народа.
Скоро стало очевидно, что огромное большинство семинолов отвергли договор. Многие из вождей отрицали,что они подписали его.Отрицал это и главный вождь, Онопа.Некоторые вожди признались в том,что подписали акт,но заявили, что они сделали это под влиянием других вождей. Только самые могущественные предводители племен– братья Оматла, Черная Глина и Большой Воин открыто заявили, что действительно подписали этот документ.
Все племена отнеслись к ним с недоверием,считали их изменниками, и вполне справедливо.Жизнь этих вождей была в опасности:даже их собственные приспешники не одобряли того, что они совершили.
Чтобы понять положение дел,необходимо сказать несколько слов о политическом строе семинолов.Их форма правления была чисто республиканской, подлинно демократической.
Быть может,ни в каком другом государстве на свете не существовало лучших условий для создания свободного общества. Я мог бы добавить: и счастливого общества, ибо счастье – лишь естественное следствие свободы.
Политическое устройство семинолов сравнивали с шотландскими горными кланами.Эта параллель верна только в одном отношении.Как и гэлы– шотландцы, – семинолы не имели общей государственной организации.Они жили отдельными племенами, далеко друг от друга, политически независимые от своих соседей. И хотя отношения между племенами были вполне дружественными, общей власти, обладающей силой повелевать,у них не существовало.У семинолов был «главный вождь»,но его нельзя назвать королем,ибо «мико»– его индейский титул – вовсе не означает «король».Гордый дух семинолов никогда не согласился бы унизиться до этого.Они еще не отказались от естественных прав человека. Только после того как понятие об этих правах было извращено и человечество подверглось унижению, идея «монархии» стала властвовать над народами.
Глава семинолов– «мико» – только называется главой. Власть его чисто номинальная,он не имеет права распоряжаться жизнью или имуществом семинолов. Иногда вождь принадлежал не к самой богатой,а, напротив, к беднейшей части населения.Более отзывчивый, чем другие,к требованиям благотворительности, он всегда готов был щедрой рукой раздавать блага,принадлежавшие не народу,а ему лично. Поэтому он редко бывал богатым. Он не был окружен свитой, варварской роскошью и великолепием, его не сопровождали подобострастные и льстивые придворные, как это бывает у восточных раджей или у еще более расточительных коронованных властителей Запада.Наоборот, его одежда не бросалась в глаза, часто она была даже хуже, чем облачение тех, кто окружал его. Многие простые воины бывали гораздо более пышно одеты, чем вождь.
Так же обстояло дело и с вождями отдельных племен. Они не имели власти над жизнью и собственностью своих подданных,они не могли налагать наказания. Это право принадлежало только суду присяжных.
Я беру на себя смелость утверждать,что наказания у этих людей находились в более справедливом соотношении с преступлениями, чем те приговоры, которые выносятся высшими судебными инстанциями цивилизованного мира.
Это была система чистейшей республиканской свободы,но без одной идеи – а именно,идеи всеобщего равенства. Почет и авторитет приобретались исключительно заслугами.Собственность не считалась общей, хотя труд частично и был таковым.Но эта общность труда была основана на взаимном согласии. Семейные узы считались самым священным и нерушимым из всего того,что существует на земле.