Как только кончилось сражение и в крепости водворился обычный порядок, капитан поручил лейтенанту убрать тела убитых врагов. По приказу коменданта мертвецов обезглавили и, повесив их за ноги на ближайших к форту деревьях, оставили на съедение диким зверям.
Головы же убитых, насаженные на колья, были выставлены на крепостных стенах для устрашения бандитов на случай, если бы они снова дерзнули появиться в окрестностях форта.
Отдав все эти распоряжения, капитан вернулся к себе. Дон Маркос сиял от радости; ему казалось, что он одержал окончательную победу над пограничными бродягами. Ценой незначительных потерь он дал им примерный урок, который надолго, думал он, отобьет у них охоту приближаться к стенам вверенного ему форта.
Но Твердая Рука придерживался, очевидно, другого мнения. Каждый раз, когда капитан вспоминал какой-нибудь эпизод битвы и с радостной улыбкой потирал от удовольствия руки. Твердая Рука хмурил брови. Это повторялось так часто, что в конце концов капитан обратил на это внимание.
– Что с вами? – произнес он веселым голосом, в котором звучала, однако, нотка раздражения. – Клянусь, я в жизни не встречал еще такого чудака! Всегда вы чем-то недовольны и вечно не в духе! Право, не знаю, как с вами быть… Ну, скажите сами: разве плохо мы вздули этот сброд? Отвечайте же!
– Не отрицаю.
– Гм! И на этом спасибо! Надеюсь, вы согласитесь также, что мы имели дело с храбрым противником?
– Охотно; но именно это и пугает меня.
– Не понимаю вас.
– Все дело в том, что степные пираты призваны сыграть самую незначительную роль в готовящейся трагедии.
– Да говорите же, наконец!
Оба собеседника уселись в кресла, и капитан жестом пригласил Твердую Руку начать разговор, которым дон Маркос интересовался гораздо больше, чем об этом можно было бы судить по его наружному спокойствию.
– Месяца два назад, – начал Твердая Рука, – я приехал в Сан-Эстебан по своим личным делам. Эта крепость, расположенная на расстоянии двухдневного перехода отсюда, – весьма важный стратегический пункт. Она служит, как вам хорошо известно, связующим звеном всех фортов, разбросанных вдоль индейской границы.
Капитан утвердительно кивнул головой.
– Я очень близко знаком с комендантом крепости, полковником доном Грегорио Охоа, – продолжал Твердая Рука. – В последнее свое пребывание в Сан-Эстебане я часто бывал у него. Но вам ведь знаком мой дикий нрав, известно мое органическое отвращение к городской жизни, и вы, вероятно, уже догадываетесь, что, едва управившись с делами, я стал готовиться к отъезду. По своему обыкновению, я рассчитывал выехать рано поутру. Но мне не хотелось покинуть город, не простясь с комендантом. Я застал его в сильнейшем волнении. Видимо, чем-то встревоженный, а может быть, и взбешенный, дон Грегорио шагал взад и вперед по комнате.
– Пожаловали наконец. Твердая Рука! – воскликнул полковник. – Где вы пропадали? Вот уже два часа, как десять моих солдат разыскивают вас, но ни один не напал еще на ваш след.
– Удивительно! Ведь я находился почти рядом, и найти меня было совсем просто.
– Оказывается, нет, – ответил полковник. – Не будем, впрочем, спорить об этом. В конце концов, мне не так уж важно знать, где вы были и что делали. Вы явились – вот что важно… – Потом, внезапно изменяя тон, он спросил: – А долго вы еще намерены пробыть в Сан-Эстебане?
– Нет, полковник, все мои дела закончены, и завтра на рассвете я намерен уехать. Да я, собственно, и пришел проститься с вами.
– Вот как! – радостно воскликнул дон Грегорио, но, спохватившись, тут же добавил. – Только не поймите меня превратно, не подумайте, что я хочу удалить вас отсюда. Все дело в том, – продолжал он, глядя на меня в упор, – что вот уже несколько дней, как в нашем городе передаются из уст в уста самые тревожные слухи, до источника которых я никак не могу докопаться.
– И что же это за слухи? – спросил я.
– Говорят… но заметьте, что я сказал «говорят», я это подчеркиваю, ибо сам я ничего не утверждаю… итак, говорят, что против нас готовится всеобщее восстание щитоносцев[16], что из лютой ненависти к нам индейские племена, забыв на время взаимные счеты и раздоры, объединились для захвата всех наших пограничных укреплений. Говорят, что вслед за падением наших крепостей последует вторжение в наши штаты. Говорят, что индейцы полны решимости изгнать нас из Соноры и Синалоа и водвориться там на вечные времена.
– Слов нет, это тревожные слухи, – ответил я полковнику. – Однако до настоящего времени ничто, кажется, не подтвердило вам их достоверность?
– Верно, но ведь дыма без огня не бывает.
– О каких же индейских племенах упоминают?
– О многих. В частности, говорят о папагосах, то есть о великой лиге апачей, акуасов, хиленосов, команчей, опатосов и Бог его знает еще каких! Но особую тревогу внушает союз индейцев, – заметьте, речь все еще идет о том, что говорят, – с пограничными метисами и степными пиратами. И те и другие собираются помочь индейцам в их походе против нас.
– Да, все это весьма тревожно…
Полковник не дал мне договорить.
– За последнее время, – прервал он, – некоторые происшествия придали известную достоверность этим слухам. Несколько путешественников были убиты, и почти у самых ворот крепости бандиты ограбили три больших каравана. Пора положить всему этому конец!
– На этом и оборвался наш разговор с полковником, – продолжал Твердая Рука. – Как я и обещал дону Грегорио, я покинул цитадель назавтра утром. С тех пор прошло два месяца, а я все странствую по прерии. В ваши края я попал совершенно случайно; взбрела вдруг в голову мысль проверить, не обзавелся ли снова гарнизоном давно заброшенный форт Сан-Мигель. Да и вас, дон Маркос, я никак не думал застать тут: ведь я оставил вас в Сан-Эстебане.
– Верно, – отвечал капитан. – Но месяц назад дон Грегорио приказал мне занять с гарнизоном форт Сан-Мигель и укрепиться в нем. Полковник не счел нужным при этом сообщить мне о причинах, побудивших его принять неожиданное решение о приведении форта в боевую готовность.
– Надеюсь, теперь вам все ясно? – спросил Твердая Рука.
– Конечно, и я весьма признателен вам за сообщение.
– Однако конь мой успел уже отдохнуть, – сказал Твердая Рука. – До наступления ночи еще добрых пять-шесть часов, которыми я и хочу воспользоваться для своего дальнейшего путешествия.
– Как, уже? Покидаете нас? – удивился капитан.
– Не теряя ни минуты, – ответил Твердая Рука, направляясь к выходу.
– Даже не попрощавшись с доном Руисом и его сестрой?
– К сожалению, да, – сказал Твердая Рука после минутного размышления. – Время не терпит. Извинитесь, пожалуйста, перед ними за меня. Впрочем, мы так мало знакомы, что вряд ли дон Руис и донья Марианна придадут большое значение моему поведению по отношению к ним. Итак, прощайте еще раз!
– Не смею, конечно, настаивать, – ответил капитан. – Делайте как знаете. Но все же, на мой взгляд, вам не мешало бы проститься с ними.
– Ба! – произнес Твердая Рука голосом, в котором явственно слышалась ирония. – Разве я не слыву за дикаря? К чему же мне соблюдать все эти церемонии, принятые только в среде цивилизованных людей?
В ответ капитан пожал плечами, и оба они вышли на крыльцо.
Пять минут спустя Твердая Рука был уже в седле.
– Прощайте, – обратился он к дону Маркосу, – и не забудьте предупредить окрестных земледельцев.
– Карай, не беспокойтесь! Прощайте… Доброго пути! Последнее рукопожатие – и Твердая Рука карьером умчался в пустыню, а капитан вернулся домой, бормоча себе под нос:
– Что за странный человек! И кто он? Друг или враг? Брат и сестра были удивлены, когда, сойдя к ужину, они не застали за столом Твердую Руку. Известие о его отъезде огорчило, а в глубине души даже обидело молодых людей. Особенно живо переживала обиду донья Марианна, напрасно искавшая в своем сердце оправдание поступку, столь недостойному истинного кабальеро. Молодые люди ничем не выдали, однако, своих чувств, и вечер прошел непринужденно и весело. Перед отходом ко сну дон Руис напомнил капитану его обещание дать им конвой для дальнейшего путешествия, в которое брат и сестра, горя желанием скорей вернуться к отцу, намеревались пуститься завтра же. Дон Маркос не только отказал молодым людям в конвое, но заявил, что вынужден задержать их на некоторое время в крепости. Понятно, что дон Руис потребовал объяснений, и капитан вынужден был передать ему свой разговор с Твердой Рукой. Дон Руис и донья Марианна слишком близко видели смерть, чтобы рискнуть вторично предпринять одним такое далекое, чреватое опасностями путешествие. Раздосадованный этой новой задержкой, дон Руис спросил капитана, когда полагает он вернуть им свободу.
– О, не беспокойтесь, ваше пленение не затянется, – успокоил его капитан. – Я жду подкрепления из крепости Сан-Эстебан. Как только оно подоспеет, – а это будет через семьвосемь дней, – я снаряжу вас в путь с надежным конвоем. Волей-неволей брату и сестре пришлось покориться. Теперь им оставалось только позаботиться о том, чтобы не очень скучать в эти дни вынужденного ожидания. Задача не из легких, ибо жизнь в пограничном форте, и сама по себе довольно тоскливая, становится невыносимо однообразной, прямо-таки угрюмой, при угрозе внезапного нападения индейцев, когда ворота всегда на запоре, когда ты повсюду натыкаешься на часовых и тебе, в виде единственного развлечения, предоставляется возможность обозревать через бойницы пустынную равнину.
Между тем капитан, не без основания встревоженный сообщением Твердой Руки, принял в пределах своих ограниченных средств все меры для отражения возможного нападения индейцев. По его распоряжению всем пеонам и мелким землевладельцам[17], хозяйства которых были расположены на расстоянии пятнадцати миль в окружности, было предложено переселиться в крепость. Большинство пограничных жителей поняли всю серьезность этого предупреждения. Они быстро собрали свои пожитки, прихватили с собой наиболее ценные вещи и, гоня впереди себя скот, со всех сторон стекались к форту. Поспешность, с которой они откликнулись на предложение капитана, выдавала их смертельный страх перед индейцами.
Капитан разместил как мог это разношерстное общество: женщины, старики и дети поселились в палатках и шалашах. Мужчин, способных носить оружие, стали обучать военному строю и включили в состав гарнизона.
Прирост народонаселения форта требовал увеличения запасов продовольствия, и капитан разослал во все стороны команды за хлебом и другими продуктами. Вместе с этими командами часто отправлялся побродить по окрестностям и дон Руне, а донья Марианна коротала время в обществе своих сверстниц, во множестве появившихся теперь в крепости. Прошло всего лишь десять дней после памятного разговора дона Маркоса и Твердой Руки, а форт Сан-Мигель, превращенный предприимчивым капитаном в грозную крепость, стал совершенно неузнаваем. Форт опоясался теперь глубокими рвами, ощетинился баррикадами. К несчастью, гарнизон форта, достаточный для отражения внезапного нападения, был слишком малочисленным, чтобы выдержать настоящую осаду.
Однажды на рассвете дозорные заметили на горизонте густое облако пыли, с быстротой вихря приближавшееся к форту. Пробили боевую тревогу, на стены высыпали солдаты; все приготовились к бою с невидимым, но, по всей вероятности, вражеским отрядом.
Но вот на расстоянии ружейного выстрела всадники круто осадили коней, а из рассеявшегося облака пыли, к неописуемому восторгу населения форта, показались мексиканские военные мундиры.
Четверть часа спустя восемьдесят улан въезжали в крепость под приветственные крики гарнизонных солдат и беженцев. За спиной каждого всадника сидело по пехотинцу. Это было подкрепление, посланное из Сан-Эстебана.