Мы не осознаем того, с какой скоростью и насколько радикально меняется не только мировая экономика, но вообще мир вокруг нас. Из-за повсеместной и лавинообразной роботизации люди скоро окажутся тотально безработными. А безработными — это значит, по сути, без средств к существованию.
Кассиров и продавцов вовсю меняют банковские автоматы и системы автоматического расчёта покупателей. Уже больше половины биржевых брокеров отдали свою работу компьютерным алгоритмам. Водители и таксисты скоро потеряют работу из-за машин, работающих на автопилоте.
В одном Китае ежегодно на четверть увеличивается количество полностью роботизированных производств. США идут тем же путём и скоро практически полностью вернут себе, например, текстильную промышленность. Если не надо платить зарплату сотрудникам, то зачем что-то производить в Китае?
Впрочем, дело не только в роботах и не только в генно-модифицированных продуктах — невиданных прежде урожаях, надоях и искусственном мясе. Дело в изменении самой структуры нашего с вами потребления.
Ещё не так давно в компании Kodak по всему миру работали сотни тысяч сотрудников. Чуть ли не на каждой улице красовались магазины этой фирмы, предоставляющие услуги печати фотографий. Но вот — упс! — и она в одночасье прекратила своё существование, обанкротилась.
Произошло это после появления мобильного приложения Instagram. Кстати, численность сотрудников Instagram на момент его продажи Facebook за 1 миллиард долларов составляла 19 человек. И эти 19 человек, по сути, уничтожили сотни тысяч рабочих мест.
В Японии всё бóльшую популярность приобретает компания Kura. Она создала сеть суши-ресторанов, в которых автоматизировано абсолютно всё — от заказа блюда до его приготовления и расчёта клиента. Люди там вообще больше не нужны, а цена производства минимальна — доллар за тарелку.
Когда в 2011 году компания McDonalds объявила своего рода рекламную акцию по созданию рабочих мест для 50 тысяч сотрудников, она получила миллион заявок. «Таким образом, — пишет футуролог Мартин Форд, — получить макджоб оказалось сложнее, чем поступить в Гарвард!».
Не так давно это произошло, правда? Но вот работники не нужны уже и в McDonalds. Мальчиков и девочек на кассах стремительно меняют аппараты самообслуживания. А компания Momentum Machines Inc. из Сан-Франциско создала робота, который способен не только делать гамбургеры, но и полностью заменить человека на кухне ресторана.
Так на какую работу мы можем рассчитывать? Перебирать бумажки в офисе? Через десять лет сами понятия «бумажки» и «офис» уйдут в небытие. Всё это будет автоматизировано компаниями, подобными Oracle Corporation.
Если же кому-то кажется, что его спасёт «творческая профессия», то он просто не в курсе дела… Искусственный интеллект уже прекрасно рисует, сочиняет музыку и даже пишет заметки на сайте журнала Forbes, которые вы никогда не отличите от написанных журналистом.
Правда в том, что скоро мы будем интересовать экономику только как потребители. Впрочем, главный в связи с этим вопрос — это откуда у безработных потребителей возьмутся деньги на потребление? Экономисты пока не знают, что с этим делать.
Так о каких «возможностях» для реализации своего «потенциала», которые якобы сыплются на нас из какого-то мифического рога изобилия, мы рассуждаем?! Если выбор в супермаркете огромен, а у тебя нет ни копейки, это не выбор. Это издевательство.
И ведь в личном плане — то же самое. Благодаря современным средствам коммуникации, соцсетям, специальным мобильным приложениям мы, казалось бы, можем легко устроить своё личное счастье. Но посмотрите на упрямую статистику — люди становятся всё более и более одинокими. Чувство одиночества у жителей мегаполисов неумолимо нарастает.
Мы отравлены иллюзией выбора. Нам кажется (даже если мы не осознаём этого), что перед нами открыто множество дорог, что у нас масса разнообразных возможностей, что вокруг нас толпы людей, которые только и думают о том, как бы посильнее нас осчастливить.
Если бы не эта иллюзия, мы бы хватались за каждую возможность, но мы лишь привередливо вы-би-ра-ем: и то нам не нравится, и это нас не устраивает, и тут не слишком интересно, и там перспективы неочевидны. Мы воротим нос ото всего, с чем сталкиваемся, и всё ждем, что нам наконец, подвернётся что-то прямо идеальное, чтобы точно для нас и про нас.
Но правда в том, что нам вообще ничего не подворачивается!
А всё разваливается именно потому, что и мы — как специалисты, как профессионалы, как друзья и любовники — для кого-то такие же «не лучшие выборы». И они — наши коллеги, клиенты, друзья и любовники — тоже надеются найти кого-нибудь получше. Не заблуждайтесь: иллюзией выбора отравлены все поголовно!
Так что в действительности, учитывая взаимность этих претензий и ожиданий, у нас вообще нет никакого выбора.
Какие у нас есть «возможности», если рынок труда стремительно сужается, а мы уже конкурируем даже не друг с другом, но с новыми технологиями. И чем дальше, тем больше превращаемся в их придаток.
В вопросе личных отношений ситуация и вовсе плачевная.
Мы ждём глубины понимания со стороны другого человека — это, конечно, понятно. Не понимаем мы, мне кажется, другого: того, что мы — сами по себе — уже никакой действительной глубиной не обладаем. Информационная цивилизация выхолостила нас.
Технологии не учат нас думать. Они говорят нам, что «всегда есть решение». А там, где нет проблем, нет работы мысли, и нет глубины. Так что мы теперь как атомы в перегретом газе — лишь соударяемся и разлетаемся в разные стороны (в надежде, понятно, на «лучшее»).
Не случайно, футурологи уже начали открыто отказываться предсказывать будущее — и в области экономики, и в сфере технологий, и, что самое печальное, даже в сфере межчеловеческих отношений.
Такова жестокая правда — мы совершенно перестали понимать, что случится с нашей цивилизацией через ближайшие десять лет. И всё это, надо сказать, закономерно.
Социальная утопия
Те, кто ищет счастья как самостоятельной ценности, похожи на тех, кто ищет победу, не выиграв войны.
В этом главный дефект всех утопий.
Уильям Берроуз
Все мы живём странной мечтой об идеальном мире. Но его нет, а главное — он судя по всему, и невозможен.
Пока Бенджамин Либет копался в человеческих мозгах, а Филип Зимбардо запирал студентов в университетском подвале, американский учёный-этолог Джон Кэлхун построил самый настоящий «мышиный рай»[19].
Звучит это, конечно, как-то по-детски, но результаты его эксперимента, который вошёл в историю науки под названием «Вселенная-25», стали самой настоящей сенсацией.
Надо ли говорить, что и с Джоном Кэлхуном Папа Римский решил потом встретиться? Да, это так. А сейчас я расскажу почему.
Задумка эксперимента опять-таки не блистала остроумием. Представьте себе большой металлический бак площадью два на два метра и высотой чуть меньше человеческого роста.
Внутри бака постоянная комфортная для крыс температура, поддерживается постоянная чистота, еды и воды вдоволь. По стенам оборудованы гнёзда для самок.
В общем, живи не хочу. Рай, идеальный мир — та самая великая Утопия, о которой мечтали все подряд — от Платона до Вачовски.
Созданные в этом баке условия были бы пригодны для жизни, даже если бы в нём одновременно находилось больше четырёх тысяч крыс. Но до такой численности популяция (эксперимент ставился многократно) не доходила никогда. Максимум — чуть больше двух тысяч.
Итак, в бак поместили четыре пары здоровых крыс. А теперь слушайте научную быль, невероятно похожую на «страшную сказку».
Первая фаза эксперимента — «фаза А» — ознаменовалась предсказуемым рождением первого потомства. Начался экспоненциальный рост численности популяции, число крыс удваивалось каждые 55 дней — «фаза В».
Впрочем, бурный рост численности крысиной популяции стал замедляться. В баке, рассчитанном на четыре тысячи постояльцев, проживало в этот момент около шестисот крыс, которые образовали полноценное общество с социальной иерархией.
Началась «фаза С». В крысином обществе появилась категория «отверженных» — крысы мужского пола, которые не нашли себе места в установившемся крысином миропорядке.
Старшие самцы в райских условиях «Вселенной-25» жили дольше обычного и оттесняли молодняк на периферию социальной жизни. «Отверженные» самцы постоянно становились жертвами агрессии, о чём свидетельствовали их искусанные хвосты и окровавленная шёрстка.
Впрочем, и самки, готовящиеся к рождению, пребывая в столь нетерпимой атмосфере, тоже становились нервными и всё чаще проявляли агрессию. Наконец, они стали направлять её на детёнышей и просто съедали их.
Рождаемость неуклонно падала, смертность молодняка стремительно росла. Закончилось дело тем, что самки крыс и вовсе перестали допускать самцов к спариванию, забирались в верхние гнёзда и становились отшельницами.
«Фазу D» Кэлхун назвал «фазой смерти». Поведение в «мышином раю» начало резко меняться. Героями этой фазы были уже не «отверженные», а «красивые» — самцы, которые занимались только своей жизнью и бесконечным туалетом.
Сообразив, что вверх по социальной иерархии им не подняться, молодые самцы напрочь меняли жизненную стратегию. Они отказались от борьбы за территорию, за самок и занимались исключительно собой, в частности бесконечным вычёсыванием шёрстки. Такие, скажем, метросексуалы. А чего, собственно, переживать, если еды и воды вдоволь, тепло, чисто?
Итак, самки потеряли желание спариваться, а самцы, кажется, вообще забыли, как это делается. Хотя средний возраст животного в последней стадии эксперимента составлял 776 дней (что на 200 дней больше верхней границы репродуктивного возраста), рождаемость в баке упала до нуля. Смертность молодняка достигала ста процентов.
На 1780-й день от начала эксперимента умер последний обитатель «мышиного рая», от старости.
Самое оно, мне кажется, отправляться к Папе Римскому…
* * *
Эксперимент, поставленный Джоном Кэлхуном, вовсе не история про каких-то крыс. Его эксперимент рассказывает нам о самой логике эволюции: она не создавала нас для жизни в райских условиях, для счастья, она создала нас для борьбы за выживание.
Нарушение этого фундаментального принципа парадоксальным образом приводит к трагическому эффекту.
Нельзя сказать, как конкретно тот или иной вид (или человеческое сообщество) сведёт с собой счёты в идеальных для него условиях. Но очевидно, что, если всё у нас вдруг ни с того ни с сего станет хорошо, мы в буквальном смысле начнём сходить с ума.
Вспоминаем принцип «чёрного лебедя». Его работа.
Нежданное счастье
Возможно, кому-то мои рассуждения покажутся абстрактными, притянутыми за уши. Но посмотрите на то, что сделали с людьми внезапно свалившиеся на них деньги.
Келли Роджерс выиграла в лотерею почти два миллиона евро. Ей было тогда, правда, всего лишь 16 лет. Понятно, что ребёнку совладать с таким богатством трудно. Все деньги Келли истратила на шопинг, путешествия, вечеринки и пластическую операцию по увеличению груди. К 22 годам у неё на счету были уже не деньги, а две попытки самоубийства, два ребёнка и работа горничной в отеле.
Майкл Кэррол выиграл 15 миллионов долларов, когда ему было 26 лет. Пошёл парень за пивом, взял лотерейный билетик на сдачу, и вот оно — счастье. Казалось бы, жить и жить! Хватило на десять лет — дорогие вечеринки, кокаин, крутые тачки, проститутки. Плюс к этому — лечение от наркозависимости, развод. И вот сейчас — работа мусорщиком с оплатой 5 долларов в час.
Уильям Пост был значительно старше Майкла, да и выиграл больше. Но жена подала на него в суд, желая разделить выигрыш. Начались долгие тяжбы, почти разорившие новоявленных богачей. Остаток средств Уильям отдал своим братьям, считая, что инвестирует таким образом в ресторанный и автомобильный бизнес. На них они тоже, по большому счёту, свалились. В результате — все разорены. Уильям живёт на социальное пособие.
Джеффри Дампайра выиграл джек-пот в 1986 году. Сумма приза — 20 миллионов долларов (невероятные по тем временам деньги). Судя по всему, Джеффри был хорошим и зрелым человеком. Деньги он тратил разумно, в основном на родных и друзей — машины, курорты, дома. А вот десять лет спустя одна из этих родственниц подговорила бойфренда: они похитили и убили Джеффри выстрелом в голову. Зависть была признана основным мотивом этого преступления. Убийц осудили на пожизненное заключение, но «счастливчику» Джеффри от этого, полагаю, легче не стало.
Билли Боб Харрелл был проповедником, и его тоже считали хорошим человеком. Его выигрыш в 1997 году был и вовсе фантастическим — он составил почти 31 миллион долларов! И сначала всё шло вроде бы неплохо — Боб приобрёл ранчо, несколько домов и автомобилей. А потом — причины неизвестны — развёлся с женой и покончил с собой. Вот такое случается, оказывается, с проповедниками.
Ну и напоследок… Эвелин Адамс заслуживает упоминания хотя бы потому, что умудрилась выиграть в лотерею дважды — в 1985 и 1986 годах. Общая сумма выигрыша была, правда, не слишком большой — 5,5 миллиона долларов. Но и её она умудрилась потратить с блеском! Все свои деньги она проиграла в том же казино. Ждала, видимо, третьего выигрыша… Сейчас бывшая миллионерша живёт в трейлере и уверяет, что теперь «вела бы себя умнее».
Перечисление подобных «счастливых случаев» можно продолжать и дальше. Но какой в этом толк? Надо осознать правило, чтобы и примеры-то были не нужны: если человек не заработал своих денег или, по крайней мере, не был правильно подготовлен к их наследованию, он не сможет ими здраво распорядиться.
Заработанные человеком деньги — это материализация его усилий, а затраченными усилиями люди не разбрасываются.
Если они во что-то инвестируют, то, в отличие от Уильяма Поста, делают это, осознавая ценность каждого доллара. Им бы и в голову не пришло бездумно ссужать их родственникам, чтобы те там что-то настартапили!
Не стали бы они, думаю, и щеголять достатком перед лицами, очевидно страдающими умственной отсталостью, как несчастный Джеффри. Это уберегает их от перспективы оказаться в сточной канаве с перерезанным горлом.
Если деньги падают на человека по счастливой случайности и у него нет навыков ими распоряжаться, быть беде.
Даже просто легко и вдруг заработанные деньги побуждают человека к бессмысленным тратам. Богатство уходит так же легко, как и появилось, оставляя, правда, человека более несчастным, нежели он был до этого.
Последний факт убедительно доказан уже даже не на отдельных примерах, а в большом и серьёзном научном исследовании, которое было проведено на статистически значимой группе таких вот «счастливчиков».
Правда в том, что когда нам обещают какое-то «счастье» — на земле и на небе, в этой жизни и во всех последующих, нас или откровенно обманывают, желая на этом заработать, или же подобные «пророки» и «волшебники» сами не понимают, о чём говорят.
Чего нам только не обещали коммунисты, либералы и консерваторы, а также устроители всевозможных христианских коммун, кибуцей, ашрамов и ретритов… Причём многие имели все шансы продемонстрировать состоятельность своих обещаний! Но ничего и ни у кого ни разу не вышло.
Что уж говорить, если даже крысы, помещённые в идеальные для жизни условия, находят способ превратить свою жизнь в ад…
Человек же существо куда более сложное, изворотливое, противоречивое, агрессивное и конфликтное. Куда всё это денется, если ему не придётся заниматься своим прямым делом — бесконечной борьбой с невзгодами и энтропией?
Так что, если кому-то кажется, что для счастья ему не хватает «всего лишь парочки миллиардов», расскажите ему про эксперимент «Вселенная-25». Быть может, это заставит его о чём-то задуматься.
Проблема ведь не в том, что нам опять, понимаешь, не везёт.
Проблема в том, что мы ждём этого везения, а нам просто и не может повезти! Это так не работает. И молитвы не помогут. Всё это банально плохой план.
Инстинктивные основы
Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником.
Чарльз Дарвин
Так какое же шило мешает нам наслаждаться счастьем даже в тех случаях, когда, казалось бы, все условия для него созданы? Ответ следует искать у той самой эволюции. И сейчас нам придётся занырнуть под самое, так сказать, днище человеческой природы.
Поскольку человек — животное стайное, он представляет собой, во-первых, биологическую особь, во-вторых, члена стаи (стада, прайда, группы, общества), а в-третьих, он ещё и представитель своего биологического вида.
Всё это накладывает на него определённые, так скажем, эволюционные обязательства: как биологическая особь он должен выжить, как член стаи — занять в ней определённое место, помогая её коллективному выживанию, а как представитель биологического вида — произвести потомство, действуя таким образом в целях самосохранения вида. В нашем случае — вида Homo sapiens.
И хотя культура — её этика, нравы и обычаи — существенно преображает биологическую особь под названием «человек», было бы наивно думать, что в нас есть какой-то другой физиологический движок, кроме инстинктов, на который всё это богатство культуры можно было бы посадить.
Превращая homo в sapiens'a, культура опирается на те самые наши базовые инстинкты — инстинкт самосохранения, иерархический и половой. Так что в них-то мы и поищем ответы на все наши «самые сложные вопросы».
* * *
Как культура повлияла на инстинкт самосохранения человека? Другие животные, хоть они инстинктивно и борются за выживание, не осознают своей смертности[20]. Да и мы бы с вами этого факта не осознавали, если нам в своё время о нём не рассказали.
Кроме прочего, нам рассказали и о том, по каким причинам люди могут погибнуть. Именно поэтому мы боимся авиакатастроф, рака, СПИДа, ДТП и жировой эмболии сосудов, а животные — нет.
В некотором смысле мы боимся даже не реальных угроз (которых в нашей жизни на самом деле не так уж и много), а собственных знаний о том, что может быть опасно.
Обучить ребёнка «опасностям» — отдельное упражнение, которое родители производят с завидным упорством: туда не ходи — прибьёт, сюда руку не суй — оторвёт, держись за поручень — разобьёшься, надень шапку — менингитом заболеешь!
Впоследствии, когда мы, примерно к семи годам, кое-как осмысляем понятие смерти, мы начинаем самостоятельно обучаться различным возможным угрозам нашей жизни и здоровью.
Некоторые преуспевают в этом «обучении» настолько, что ввинчиваются в спираль невротического «страха смерти». Такой человек может страдать от панических атак, ипохондрии, страхом заражения или отравления, а также другими навязчивыми состояниями подобного рода.
* * *
Второй по значимости инстинкт для стайных животных — это инстинкт самосохранения группы. Этологи называют его «иерархическим»[21]. По сути, это инстинкт, обеспечивающий животным стабильность их социальных групп.
Любая стая представляет собой иерархию, где позиция каждого её члена чётко определена. И каждый знает, что ему положено, а что нет, на что он вправе рассчитывать, а за что его по головке не погладят.
Эволюционное значение данного инстинкта сложно переоценить: если бы животные, нуждающиеся друг в друге для выживания, не формировали упорядоченных сообществ, они бы находились в состоянии постоянного взаимного конфликта и выжить бы не смогли.
При этом чем более высокое положение в иерархии занимает конкретное животное, тем больше у него шансов и на личное выживание, и на отправку его генов в далёкое будущее (самкам, впрочем, об этом нет смысла беспокоиться, но вот для самцов это весьма актуально).
Человек, конечно, следует тем же иерархическим стратегиям — каждый хочет как можно выше забраться вверх по социальной лестнице. Но, в отличие от других животных, мы придумали много разных «лестниц». Видимо, чтобы побольше было «первых мест».
Любая конкуренция — в политике, в бизнесе, в искусстве, в отношениях, в том, кто прав, а кто виноват, — это проявление иерархического инстинкта, то есть желания человека стать «первым», взять вверх над конкурентом, взобраться на вершину соответствующей социальной пирамиды.
При этом одни пытаются получить именно официальные «погоны» — начальника, командира, руководителя, директора, мэра, губернатора, президента и т. д. Для такого человека важно видеть прямые признаки подчинения: «Слушаюсь и повинуюсь!», «Есть!», «Так точно!», «Разрешите исполнять!» и уже известное нам благодаря эксперименту Зимбардо: «Господин надзиратель!».
Другие добиваются социального господства окольными путями. Такой человек может стремиться стать «выразителем мнений», «нравственным авторитетом», «самым умным», «самым правым», «самым продвинутым», «самым модным», «создателем нового направления в искусстве» и т. д. и т. п.
Короче говоря, мы используем силу этого инстинкта на всю катушку! Наша цивилизация, если разобраться, — это одно сплошное строительство таких вот социальных пирамид власти и бесконечная игра в «Царя горы».
Причём даже не египтяне это начали, они лишь подарили нам красивый визуальный образ этого фундаментального человеческого стремления — всех победить, стать выше их.
* * *
Наконец, третий инстинкт — тоже важный до чрезвычайности и также сильно видоизменённый культурой. Это инстинкт самосохранения самого нашего биологического вида, который в случае каждой конкретной особи проявляется хорошо нам известным «половым инстинктом» и «сексуальной потребностью».
У полового инстинкта человека масса специфических особенностей. Я написал целых три книги об этих особенностях, но даже в них, как мне кажется, всего рассказать не удалось. Поэтому сразу извинюсь за дальнейшие упрощения.
Самое главное, что мы должны понимать про свою сексуальность, — это то, что она сильно оторвана от естественных биологических корней.
Да, половые гормоны в нас играют. Да, соответствующие физиологические реакции у нас возникают. Но сексуальными стимулами для нас являются вовсе не естественные раздражители[22], а специальные рефлексы, сформированные культурной средой.
Этим, в частности, определяется и специфическая гиперсексуальность человека, которая, конечно, с биологической точки зрения совершенно аномальна.
Второй важный нюанс, касающийся нашей сексуальности, состоит в том, что она сильно психологизирована. Секс вроде бы является обычной физиологической потребностью, такой же, например, как потребность в еде или питье. Но мы редко решаемся удовлетворить свою сексуальную потребность с первым попавшимся потенциальным половым партнёром. Большинство нормальных людей хотят, кроме прочего, каких-то чувств, отношений и даже обязательств.
Собственно, вот вся эта «вторая часть» секса — все эти наши чувства, любовь-морковь, отношения, привязанности, ответственность, обязательства и т. д. и т. п. — это тоже большой пласт наших потребностей. И все они произросли на почве банального полового инстинкта, который, в свою очередь, есть не что иное, как слепое желание матушки-природы заставить конкретный биологический вид бороться с другими видами за место под солнцем.