Если спросить неспециалиста, что он знает о психологии, то он с большой вероятностью назовёт нам две фамилии — Фрейда и Маслоу. Первого помнят, потому что «он про секс», а второго — как раз за «пирамиду».
Забавно, но это, возможно, два самых несхожих персонажа в истории психологии. Впрочем, два момента их единят — оба стали почти культовыми фигурами, притом что их теории никогда не были научно доказаны.
Зигмунд Фрейд рассматривает наше «Эго» как флюгер, который крутится под действием почти мистических сил Эроса и Танатоса, а также могущественного «Супер-Эго» культуры.
Абрахам Маслоу, напротив, развивает концепцию личностной самоактуализации. Мол, все мы идём дорогой осознанности и развития — от нижних ступеней его «пирамиды» к её вершине.
На вершине «пирамиды Маслоу» расположена творческая самореализация, которую Фрейд считает сублимацией сексуального желания (и настаивает на том, что лишь сексуальная неудовлетворённость потенцирует творчество). При этом в концепции Маслоу реализация высших потребностей, включая творческие, возможна только в случае, если удовлетворены низшие, а сексуальная потребность находится в основании его пирамиды.
Вот такая противоречивая ахинея в головах почтенной публики относительно собственных голов… Остаётся только поражаться нашей удачливости — живём в сложнейшем мире, совершенно себя не понимаем, но как-то умудряемся выживать.
Впрочем, выживать — это ещё не значит жить.
Любовь и смерть
Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, — вот цель и смысл нашей жизни.
Антон Чехов
Мы представляем собой некую помесь природы и культуры — ещё не человек-человек, но уже и не зверь-зверь. А так, кентавр, или минотавр, или кто-то ещё в этом роде — Микки Маус, может быть.
Наши биологические инстинкты, с одной стороны, и наши культурные потребности (которые выросли на том же самом биологическом основании) — с другой, — это буквально гремучая смесь противоречий.
Если у нормального животного, не испорченного культурой, все три базовых инстинкта служат одной цели — выживанию, то у человека — отнюдь нет.
Животное выживает как особь, как член стаи вместе со стаей и как представитель вида во имя своего вида. Одно здесь хватается за другое, и всё взаимосвязано. Векторы поведения хоть и выглядят разными, но смотрят они, очевидно, в одну сторону.
С человеком не так. Кто-то, желая доказать свою правоту (культурно-иерархический инстинкт), готов идти даже на смерть. Джордано Бруно, например. Кто-то готов к поруганию и изгнанию, как Бенедикт Спиноза. Я уж не говорю о жертвах бесчисленных гражданских войн, когда брат идёт на брата, и это совершенно никого не смущает.
Другие человеческие особи способны, как мы знаем, свести счёты с жизнью по причине неразделённой любви. Где такое безумие в природе видано? Ну, положим, и лосось, и некоторые пауки ведут себя странно — погибают после исполнения полового долга. Но «после», не «до»!
Какой абсурд — так бессмысленно разбрасываться генетическим материалом под воздействием, прошу прощения, культурно-полового инстинкта! Но нет, мы не только разбрасываемся, мы ещё и воспеваем эту стратегию в разнообразных «Юных Вертерах». Последний причём написан самим Гёте, а он ведь не дурак был совсем.
Наконец, наш культурно-самосохранительный рефлекс. Давайте осознаем это: мы живём в мире, в котором можно вообще ничего не делать, а жизни нашей всё равно ничто угрожать не будет.
Если вы, презрев своё существование, выйдете на улицу, ляжете на перекрёстке и решите там «умирать», вам сначала вызовут МЧС, потом отправят в полицейский участок, а закончится всё это пожизненной госпитализацией в психиатрической больнице, где вас будут принудительно кормить внутривенно и через зонд. Жить придётся.
Впрочем, несмотря на эту нашу полную почти защищённость, количество людей, живущих в постоянном страхе, с чувством тревоги, опасениями и прочей ерундой в голове, огромно.
Ирония в том, что когда начинается война, то есть угрозы становятся реальными, а не мнимыми, неврозы резко идут на спад. Но как только всё хорошо — мир-гладь-благодать, — безумие возвращается, сплошные фобии!
Вот такой выверт: угрозы нет — люди маются и страдают, а как только реальная угроза нарисовывается — все психологические проблемы тут же исчезают, словно их и не было вовсе. Ну вот, всё у нас в порядке с головой, а?..
Речь, не забывайте, идёт не о каком-то абстрактном человеке, речь идёт о нас с вами, о каждом из нас. Это в нашей голове из-за этого природно-культурного смешивания воцарился такой вот полнейший бардак и хаос.
Странно ли, что мы теперь не понимаем, чего хотим на самом деле? Не странно: мы хотим столько всего и разного, что совершенно запутались — как на эту ёлку залезть и ничего себе по ходу дела не поцарапать?
Желание не может сфокусироваться на чём-то одном — рассеивается, истончается, а потом и вовсе перестаёт прощупываться. И пока мы с приоритетами не определимся, что тут поделаешь?
Но почему так сложно с ними определиться? Просто потому, что мы никогда не задумываемся об этом должным образом! Давайте попробуем и убедимся в том, что это работает.
Прежде всего, надо ли нам бояться смерти и придумывать всё новые и новые угрозы на этот счёт? «О, я сейчас заболею инфарктом и умру! Какой ужас-ужас!» или «О, если я сейчас не найду нормальную работу, я не смогу себя прокормить и умру!». Много вы видели людей, которые умерли от голода? Сомневаюсь.
Конечно, это не значит, что надо подвергать своё здоровье намеренному риску или отказываться от оплаты за выполненный труд, но превращать эти мнимые угрозы в руководство к действию — напрасная трата сил. Вы ничего таким образом не выиграете, но что-то точно проиграете.
Теперь рассмотрим культурно-половой инстинкт. Может быть, нашим приоритетом должны быть брак и семья, любовь до гроба? Может быть. Но давайте посмотрим на это дело здраво.
«Любви до гроба» не бывает. Бывают отношения, которые длятся «пока смерть не разлучит»… Но любовь, будучи сексуально-эротическим переживанием, не может продолжаться дольше трёх лет. К этому моменту биологический запал, так сказать, физически истощается.
Биология страсти
У мужчин острая фаза «любви», если она случилась, длится месяц. Через полгода совместной жизни собственно эротическое чувство (характеризующееся спонтанным сексуальным желанием, возникающим по отношению к конкретному сексуальному объекту) в мужском организме почти не прощупывается.
Так является ли человек моногамным животным? Давайте посмотрим на других обезьян (мы ведь одни из них, и что-то общее у нас с ними точно должно быть). Где там моногамия? Отсутствует.
Или будем на лебедей равняться? Допустим, но они, кроме прочего, через полмира летают два раза в год и не теряются. Знаете почему? Очень прилипчивые — запомнили маршрут, и всё, вечно по нему бегают. У вас так же? Вряд ли. Вы любопытные, вы хотите новизны, переживаний, страстей…
Так что можно, конечно, объявить своим приоритетом то, что является недостижимой целью. В каком-то смысле это даже разумно — всегда есть чем заняться. Проблема в том, что заниматься семьёй и отношениями с партнёром быстро надоедает. Но цели-то заявлены!
Возникает противоречие, которое мы, конечно, с лёгкостью себе объясняем: всё же просто — во всём виноват наш партнёр! Не любит, не понимает, не ценит, в грош не ставит. На себя нам посмотреть недосуг. Да и приятного в этом зрелище мало.
Но культура вдолбила человеку в голову, что он должен быть верным семьянином, что брак — это венец всему и высшая ценность. Причём проповедуют это люди, которые, надо сказать, или вовсе, по причине своего монашества, не женаты (не замужем), или должны быть таковыми, коли верно наставление их Спасителя: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Цитирую Евангелие от Луки.
Значит ли это, что брак и семья не имеют никакого значения? Нет, не значит. Имеют, и большое. Но только в том случае, если это партнёрство, в котором оба понимают всю сложность данной «концессии»[23].
Но создавать концессию ради того, чтобы у нас просто была концессия, — это как минимум странно. Она должна предполагать приобретение неких выгод, причём обеими сторонами.
Но готовы ли эти стороны (в нашем случае — супруги) честно обсуждать свои действительные выгоды от этой сделки? К сожалению, такого обсуждения — открытого и честного — практически никогда не происходит.
Мы наивно полагаемся на то, что некая «святая аура брака» освятит наш союз и неизбежные в таких случаях сложности исчезнут сами собой. Но они не исчезнут — на то они и неизбежные.
Тогда приоритетом должно стать не формальное заключение брака и неоправданные надежды на «счастливый случай», а честный и взаимовыгодный обмен, устраивающий обоих партнёров.
Только по-настоящему честный — без дураков, без умолчаний, невнятных намёков и сокрытия существенных деталей хоть интимного, хоть материального, хоть какого другого толка.
Да, наверное, это звучит диковато, но такова правда. В конце концов, всё этим, как правило, и заканчивается — выяснением отношений, кто кому чего недодал, или дал, но не так, или же не дал вовсе.
Дети — это тоже замечательно, но они вырастут и будут жить своей жизнью. Они вылетят из гнезда. Это неизбежно, и это правильно.
Да, наш ребёнок — это, возможно, единственный человек, с которым мы можем чувствовать себя по-настоящему счастливо без каких-либо дополнительных условий.
Но для этого, во-первых, его нужно так воспитать, а во-вторых, наивно рассчитывать, что вы сможете прибегать к этому счастью, когда вам заблагорассудится. Так — урывками, да. Но на постоянной основе — вряд ли. И лучше сразу на это не закладываться.
Я счастлив с мамой и со своей дочерью. Но как я «дозирую» маму, так и моя дочь предусмотрительно «дозирует» меня. Это нормально, это тоже такой инстинкт.
Думая об этом, я иногда вспоминаю слова Альберта Эйнштейна: «Наше положение на Земле поистине удивительно. Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём для других людей — и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье».
Возможность брака
Прежние нравы и обычаи (а именно они определяют нормы и этику[24] конкретного общества) больше — как ни крути — не работают. И это не чья-то прихоть или «позиция», это реакция на среду, на обстоятельства, на ситуацию. Свобода, информация и четвёртая технологическая революция радикально изменили мир, в котором мы живём.
Брак потерял свои прежние преимущества. А они у него были, и существенные: брак давал супругам определённый социальный статус, в нём была экономическая целесообразность, действовало разделение функций в обслуживании домохозяйства, детей считалось неприличным воспитывать в одиночку… Эти «естественные преимущества» и удерживали людей в браке.
Но сейчас всё это больше не работает, да и супруг для соответствующих «преимуществ» совершенно необязателен. Так зачем его в таком случае терпеть? — вот вопрос, которым современный человек задаётся всё чаще и чаще. Зачем мириться с недостатками другого человека, соглашаться на какие-то ограничения, если жить без него стало даже проще?
Обратите внимание: больше никакие силы, включая пресловутое «общественное мнение», не спрессовывают людей в брачные союзы. Прежде — да, спрессовывали, и супруги были вынуждены адаптироваться друг к другу, а затем и вовсе получали заслуженные «дивиденды».
После того как «притирка» супругов друг к другу происходила (а это всегда давалось непросто), они могли прожить вместе и целую жизнь. Но что сейчас способно удерживать супругов вместе, когда силы взаимного отталкивания (в процессе этой «притирки») начнут существенно превышать силы взаимного притяжения? Абстрактные «убеждения»?
Нет, нам недостаточно «правильных установок», чтобы заставить свой мозг пройти сложные фазы адаптации к жизни с другим человеком. В какой-то момент красивые мечты о счастливой семейной жизни неизбежно сталкиваются с будничной реальностью, и это испытание. А мозг, раздухарённый неоправданными ожиданиями, однозначно трактует такое положение вещей как неприемлемое.
Сознание может сколько угодно пытаться убеждать вас в ценности брака, в ценности личностных качеств вашего партнёра, но если сам брак (сам этот союз, эта «концессия») никаких ощутимых выгод вашему мозгу не сулит, он пустится во все тяжкие.
Итак, без взаимных и честных договорённостей больше никак нельзя. Но готовы ли мы к ним, если даже заключение предварительного брачного договора — документа, надо признать, весьма формального содержания — рассматривается брачующимся сторонами как проявление недоверия?
Да и практика общения, без которого вообще сложно представить себе крепкий союз двух людей, тоже поменялась. Даже на свиданиях «влюблённые» всё чаще утыкаются в свои смартфоны, скролят ленту и продолжают отвечать на сообщения третьих лиц. Как же они, с такими-то навыками общения, будут договариваться о принципиальных вещах?!
Современный человек привык общаться онлайн и всё больше теряется при встрече с другим человеком лицом к лицу. Что говорить? О чём говорить? Да и зачем?.. Оффлайн-общение кажется уже чем-то странным. Казалось бы, ну и пусть. Но как с таким «лицом» прожить целую жизнь? Как с ним обсудить вопрос взаимных выгод от взаимного же сосуществования?
Проблема опять-таки в «богатстве выбора». Где в досетевую эпоху молодые люди могли познакомиться? Наши родители знали друг друга со школы или с института, встретились, возможно, на каком-нибудь дне рождения у общих друзей. Вот и весь выбор. И как раз из-за этой ограниченности выбора люди вынуждены были лучше узнавать друг друга, притираться друг к другу, идти на взаимные компромиссы, и постепенно отношения — какие-никакие — складывались.
«Богатство выбора» изменило всё. Теперь вы в любой момент можете открыть социальную сеть или специальное мобильное приложение и с кем-нибудь сойтись, чтобы в очередной раз «попробовать образовать пару». Но если партнёра всегда можно поменять, то зачем терпеть какие-то придирки с его стороны? Зачем вообще вникать в какие-то нюансы, напрягаться? В результате отношения между молодыми (и уже не очень молодыми) людьми становятся всё более и более поверхностными, а как следствие — краткосрочными.
Это как с подгузниками. Раньше пелёнки за младенцами приходилось стирать, поэтому чистые экономили, чтобы целый день не стоять, согнувшись, над ванной. А сейчас — и памперсы лучше впитывают, и стирать их не надо: старый выбросил, новый надел, и порядок.
Общественное мнение всё ещё транслирует идею брака, но фактическая социальная среда никак поддержанию этого общественного института более не способствует. Как следствие, молодой человек может на сознательном уровне хотеть вступить в брак, выполняя таким образом соответствующую социальную программу. И вступает даже. Но потом всё вдруг разваливается…
У него же «богатство выбора» есть! По крайней мере, ему так кажется.
И дело не в том, что люди — сами по себе — стали вдруг какими-то не такими. Наоборот, они ровно такими же и остались, как были! Адаптация к жизни в браке всегда была для мозга работой: понимать другого человека, поддерживать его, входить в его положение, а ещё играть соответствующие роли («мужа» или «жены»), ограничивать свою личную и сексуальную свободу…
А всякая работа — это дискомфорт, напряжение, трата сил. Так что, если наш мозг может подобных неприятностей избежать, он, поверьте, будет их избегать. Дальше эта стратегия избегания сталкивается с идеей, сидящей в сознании большинства людей, что брак может сделать их счастливыми.
В результате возникает самый настоящий внутренний конфликт: работать над отношениями нам не хочется, а семейного счастья мы по-прежнему ожидаем. И что в такой ситуации делать — непонятно категорически.
Сознание — это не только тот способ, которым наш мозг оправдывает свои «закидоны», но ещё и наше индивидуальное хранилище культуры (всех тех идей, которые мы у неё унаследовали в процессе своего воспитания). Но способно ли наше сознание понять, что мысли, которые были в нём когда-то сформированы, перестали соответствовать моменту? Ну, прямо скажем, не всякое сознание с таким ребусом справится.
Очевидно, что брак уже в скором времени претерпит существенную трансформацию. Но готовы ли мы к новой форме партнёрства, основанной на рациональной выгоде и эмоциональной привязанности? Это большой вопрос. Новые, адекватные реалиям культурные нормы пока в обществе не сформированы, а наше внутреннее ощущение «добра и зла» всё ещё принадлежит прошлому.
То есть, очевидно, что мы должны по-новому строить свои отношения с партнёром, но пока мы даже не знаем, с какой стороны нам за это дело взяться.
* * *
Мы действительно живём в тяжёлые времена: вроде бы и «всё хорошо», и даже мечты есть, ожидания, стремления разные… Только вот все они безнадёжно устарели. Сама прежняя идеология жизни не работает.
В прежние времена многие проблемы, возникающие в семейных парах, решались просто потому, что этому и культура содействовала, и среда поддерживала. Но вот среда изменилась, а культура всё ещё остаётся в нашем сознании прежней. И никто нам, кроме нас самих, с этим беспорядком в нашей голове совладать не поможет.
Впрочем, осознавая открывающиеся нам противоречия, мы вполне можем, мне кажется, создать те отношения, что будут стоить затрачиваемых усилий.
Таким образом, ключ к решению — не в «богатстве выбора», а в том, насколько хорошо мы понимаем реальное положение дел, в том, насколько смело и ответственно мы смотрим этой правде в глаза.
О «нравственности»
Бесчисленные моралисты очень любят учить нас тому, что «хорошо» и как «правильно», что «должно» и как «надо». Кто-то руководствуется при этом «моральными ценностями», кто-то — «общественным интересом», а также загадочными «национальными традициями» и «церковными заповедями».
Проблема всех этих блюстителей «добра» в том, что они не знают, о чём говорят. «Моральные ценности» нигде не прописаны и представляют собой то (в лучшем случае), что конкретным людям говорили их конкретные бабушки и дедушки. Попросите подобных пропагандистов «морали» предъявить исчерпывающий, понятный и непротиворечивый перечень их ценностей, и всё — конец дискуссии.
Для того чтобы ссылаться на «национальные традиции», имеет смысл хорошо изучить историю, а у всякого народа она такая, что, при внимательном анализе, волосы дыбом становятся. О чём мы говорим (о каких «национальных традициях»), если крепостное право у нас отменили всего лишь полтора столетия назад! Мы и эту традицию тоже должны учитывать? Может, про Юрьев день ещё вспомним?
С религиозными деятелями и вовсе непонятно, как вести дискуссию, если на словах одно, а на деле — другое. Ну правда, немногие, я думаю, встречали священников с вырванными глазами, битыми щеками и без одежды (потому что вся она роздана нуждающимся, которых у церквей пруд пруди). Не то чтобы я считал это правильным и необходимым, нет. Просто непонятно, где кончаются аллегории и начинается жизнь, и почему в таком случае наставляют нас именно аллегориями.
Как-то раз мне пришлось выступить на форуме с участием религиозных деятелей и политиков, посвящённом семейным ценностям. Уговорили меня друзья, бывшие там организаторами, сделать пленарный доклад. Хотя я их честно предупреждал, что идея это плохая.
До потасовки, конечно, дело не дошло. Но доклад мой имел, так скажем, некоторый резонанс. Сидевший рядом батюшка, правда, уважительно пожал мне руку, но вот крупный чиновник (прямо очень крупный) взялся меня ловить на слове — мол, я принижаю «статус человеческого», как же, мол, сострадание, жертвенность и служение ближнему? «Чисто ведь человеческие качества!»
Ну, вот что на это ответишь?.. Посоветовал ему почитать книжку нобелевского лауреата Конрада Лоренца «Оборотная сторона зеркала», где он камня на камне от всей этой глупости не оставляет.
Кстати, эту книгу Лоренц написал в лагере для военнопленных — сначала в советской Армении, а затем в Красногорске под Москвой. Да, он был воспитан в националистической культуре, был членом партии Гитлера, воевал на стороне фашистов, а потом осознал весь ужас этой идеологии. И его пример, как мне кажется, со всей очевидностью показывает, насколько наука способна прочищать мозги.
В общем, если есть желание, то всегда найдётся что почитать здравое и о человеке, и о «мерзости, — как писал Иван Петрович Павлов, — межлюдских отношений» тоже.
Но зачем читать умные книжки, когда бабушка с дедушкой рассказывали?..
Воля к власти
Человек — это социальное животное, ориентированное на достижение целей.
Его жизнь имеет смысл только тогда, когда текущие цели достигаются, а взамен них ставятся новые.
Аристотель
Один из основателей научной зоопсихологии, выдающийся американский учёный Роберт Йеркс, провел в лаборатории приматов Йельского университета следующий занятный эксперимент.
Из группы шимпанзе забрали одну обезьянку низкого социального ранга и занялись её обучением: она должна была научиться с помощью весьма сложных манипуляций доставать банан из специальной кормушки.
После того как животное освоило навык, его вместе с кормушкой вернули к остальной группе. Надрессированная обезьянка ловко доставала бананы, но собратья более высокого ранга, ничуть не стесняясь, тут же отбирали у неё честно заработанное лакомство.
Никому из сородичей «умной» обезьяны и в голову не пришло у неё поучиться. Да и правда, зачем напрягаться и осваивать какие-то фокусы с кормушкой, если можно просто забрать у слабого добычу?
Затем тот же фокус повторили с шимпанзе наивысшего ранга. Эту обезьяну тоже отсадили от группы и тоже обучили её пользоваться кормушкой, а затем вернули обратно. И что, вы думаете, случилось на этот раз?
У обезьяны, стоящей на вершине социальной иерархии, банан отобрать не так-то просто. Так что никто и не попытался совершать подобные глупости. Зато всё племя с живейшим интересом наблюдало за тем, как вожак управлялся с кормушкой! И все мгновенно стали перенимать у него этот навык.
Мораль эксперимента такова: приматы (к которым мы имеем самое непосредственное отношение) обучаются у тех, кто стоит выше их по иерархической лестнице, а с теми, кто стоит внизу, они не церемонятся.
Кошку, как вы, наверное, знаете, обучить чему-либо крайне сложно. Но она и не стайное животное, в отличие, например, от собаки, которая, будучи животным стайным, как раз очень хорошо поддаётся обучению и дрессировке.
Неслучайно кора мозга у псов в два раза больше (при относительном сравнении), чем у котов, хотя, казалось бы, образ жизни они ведут весьма схожий. Разница — именно в социальности этих животных.
Да, чтобы создать стаю, функционировать в стае, понимать законы стаи и учиться у «старших», необходимо много-много серых клеточек.
Число Данбара
Заинтересовавшись социальностью приматов, выдающийся оксфордский антрополог Робин Данбар исследовал объём коры мозга 38 видов обезьян, а затем сравнил эти показатели с численностью социальных групп, которые эти виды обезьян образуют.
Выяснилось, что между этими двумя показателями существует строгая математическая закономерность: чем больше корковые отделы у данного вида примата, тем бóльшие социальные общности эти животные способны образовывать.
Иными словами, чтобы становиться всё более и более социальными, приматам приходилось наращивать объём так называемой новой коры. Или, если посмотреть на это дело с другой стороны, то получается, что для обслуживания своей социальности обезьянам требовались дополнительные мощности мозга.
Лидерство по численности стаи и объёму коры головного мозга, понятное дело, занимает обезьяна под названием «человек». Если использовать закономерность, выявленную Данбаром, то наша естественная стая не может быть больше двухсот человек. Это и есть так называемое «число Данбара».
Да, в записной книжке вашего телефона (или «друзей» в социальной сети) у вас, возможно, больше двухсот человек. Но данный показатель является фундаментальным. Поэтому реально вы способны помнить и с некоторой регулярностью думать только о двух сотнях человек. Остальные забыты и хранятся в далёком архиве ваших воспоминаний.
Впрочем, круг людей, чьи, например, дни рождения вы помните (и чьё поздравление на ваш собственный день рождения для вас важно), ещё меньше — как правило, это около 25 человек.
Человек — самое социальное из всех социальных животных, а потому иерархический инстинкт имеет для нас первостепенное значение.
Нежелание человека умирать и потребность в сексуальных удовольствиях — вещь, конечно, абсолютно понятная. Но фундамент своей жизни мы выстраиваем именно на социальной конкуренции.
Что, как вы думаете, лучше всего сделать, чтобы добиться от ребёнка желаемого? Нужно превратить это «что-то» в соревнование: кто быстрее съест кашу, добежит до двери, оденется, залезет под одеяло и т. д.
Куда эффективнее, чем «ложечка за папу», «ложечка за маму»!
Ребёнок готов на что угодно, только бы выиграть пустяшный жетон, наклейку или пластмассовую медальку. Причём важно, чтобы она ему досталась именно в соревновании! Он всегда хочет быть лучшим, первым. Ему важно, чтобы его хвалили, именно ему уделяли внимание, чтобы именно он был главным.
Это фундаментальная вещь, которая сидит в нас такой занозой, что никаким страхам и сексам даже не снилось! Причём если и половой инстинкт, и инстинкт самосохранения сильно видоизменились под воздействием культуры, то иерархический дан нам почти в первозданном виде.
Хотя, конечно, и он тоже сильно раздут. Раздут, с одной стороны, из-за нашего естественного сопротивления постоянному психологическому (а иногда и физическому) давлению со стороны «старших», более сильных или даже просто более высоких сородичей[25].
С другой стороны, он раздут, потому что это и самый лёгкий способ нас подначить. Вот этим и пользуются. Нам постоянно ставят кого-то в пример, словно дразнят — посмотри, чего тот-то добился, а чего — этот… А чего добился ты?! И тут у всякого, как говорится, падает планка. Теперь можно делать с ним, что душе угодно.
Даже миллиардеры и те болезненно реагируют, когда их спрашиваешь, удовлетворены ли они своим местом в списке Forbes. Хотя, казалось бы, с такими деньгами можно уже и вовсе ни о чём не переживать. Но нет, иерархический инстинкт (а у миллиардеров он особенно силён) покоя никому не даёт.
Частенько, впрочем, эта игра приводит и к обратному эффекту: человек замыкается, озлобляется и тешит себя каким-нибудь глупейшим объяснением — почему он «лучше других», несмотря на отсутствие у него соответствующих возрасту наклеек, жетонов и пластмассовых медалек.
Ребёнка не надо учить хотеть быть первым и лучшим, а вот бояться опасностей мы его учим, да и сексуальный опыт он потом будет собирать по крохам и по сусекам.
Быть первым, правым и главным — это совершеннейший автоматизм! Это наш внутренний закон. И когда мы вырастаем, это желание никуда не исчезает, а лишь модифицируется и приобретает более (а иногда — и менее) социально приемлемые формы.
Само наше общество организовано по принципу такой иерархической матрицы. Над нами всегда кто-то громоздится «сверху»: родители, педагоги, начальники, а ещё есть судьи, полицейские, «научные авторитеты», «звёзды» и прочие «селебрити». Кто-то «живёт под Богом», кто-то под конкретным священником, а кто-то, например, под президентом.
Всё это виртуальные вожаки нашей стаи, которых мы, с одной стороны, боимся, а с другой — всегда претендуем на их место, даже если не вполне осознаём это своё стремление.
Конечно, большей частью мы соревнуемся в социальной значимости в горизонтальных отношениях: супруги выясняют, кто из них «прав», а кто «виноват», родители пикируются с детьми-подростками. На работе между сотрудниками всегда существует конкуренция и, к сожалению, не всегда здоровая. Даже приятели зачастую дружат, чтобы поконкурировать, так как никакого другого действительного взаимного интереса не обнаруживают.
Приглядевшись к вашей жизни внимательнее, вы без труда обнаружите, что, вообще говоря, главная цель социальных коммуникаций — это определить своё место в иерархии, а затем оборонять его ото всех, кто стоит «ниже». Ну и конечно же, мы не оставляем попыток подняться хотя бы чуточку «выше», потеснив тем самым местных завсегдатаев.
Да, в этом наша цель — быть как можно «выше», и не так уж важно, каким образом. Властный Олимп — это та манящая нас сила, которую все мы инстинктивно боимся и которой все мы, вместе с тем, одновременно страстно алчем.
Собственно, из иерархического инстинкта, а вовсе не из сексуального желания к матери и произрастает феномен, который Зигмунд Фрейд верно обнаружил, но ошибочно обозначил «эдиповым комплексом» — желание победить и свергнуть Отца (вожака) с его престола.
Стремление быть первым и правым в человеке неистребимо — в спорте, в бизнесе, в масс-медиа, в политике и т. д. И только оно приносит человеку мгновения особого, торжествующего счастья!
Впрочем, на Олимпе количество мест ограничено, поэтому многие из нас используют суррогатные и весьма затейливые способы, чтобы самоутверждаться. Типичный пример — спортивные болельщики. Впрочем, чем они отличаются от политически ангажированных граждан, которые радуются победе своего кандидата на выборах? Или тех, кто рад испугу «вероятного противника»?
«Мы победили!» — ключевая фраза, которая тешит иерархический инстинкт всякого, кто взялся играть в одну из таких суррогатных игр.
В творчестве дела обстоят аналогичным образом. Кинорежиссёры, например, соревнуются между собой кассовыми сборами и количеством «железок» (так они называют призы, полученные ими на международных фестивалях). Впрочем, это касается абсолютно всех «культурных» сфер…
Художники и дизайнеры соревнуются ценами на свои работы, а также тем, кто в каком музее выставлен. Писатели — тиражами книг, литературными премиями, положительными рецензиями критиков и проч. Актёры, певцы и модели — рейтингами, собранными стадионами, проданными дисками и гонорарами.
Конкурируют между собой и «творческие болельщики». Делают они это, как правило, с большей деликатностью, нежели спортивные или политические, но по существу всё то же самое: мой кумир преуспел! я же говорил! нате-ка выкусите! мы лучше всех!
Именно поэтому так живучи абсурдные верования, создающие основу каждой конкретной субкультуры. А принадлежность к определённой субкультуре, в свою очередь, позволяет нам чувствовать себя состоявшимися — идентифицировать себя с чем-то «правым», с «истиной», «красотой», «нравственностью», «силой духа и плоти», с самой «властью», наконец.
В эти игры наш мозг играет как заворожённый. Эволюция науськивала его на эту бесконечную и беспощадную борьбу миллионами лет естественного отбора, всеми силами межвидовой и внутривидовой конкуренции. Так что конкретный повод — ради чего, собственно? — теперь и не так важен. Важен просто «верх». Какой подвернётся, на такой и полезем.
Если же смотреть на это дело здраво, то мы имеем лишь набор дурацких игр с нулевой суммой[26].
Но нашему ограниченному от природы, подслеповатому сознанию с эдакой «высшей математикой» не разобраться. Ему остаётся только всё это безумие как-то оправдывать, выгораживая собственный эгоцентризм с помощью многословных, витиеватых и насквозь противоречивых интеллектуальных конструкций.
В результате подобные конструкции, наскоро слеплённые нашим сознанием, часто становятся затем идеологиями, политическими взглядами, «личностным ростом», культурной парадигмой, нравственными и эстетическими ценностями, религиозными доктринами и прочей требухой «межлюдских отношений».
Только вот реальных, по-настоящему человеческих отношений в этой требухе, как правило, нет. Вот почему за всей этой кипучей «социальной жизнью» мы чувствуем себя одинокими и, видимо, вполне оправданно считаем, что проживаем не свою жизнь.
Где-то в глубине души мы понимаем, что вся эта конкуренция за право считаться «лучшим» — лишь игра, ничем, в сущности, не отличающаяся от хорошо известного нам соревнования «кто быстрее залезет под одеяло». Но мы, понятное дело, стараемся об этом не задумываться.
Ведь если мы всё-таки задумаемся, если осознаем, чего на самом деле стоят все эти наигранные и вымученные «победы», нам станет не по себе. Что они на самом деле нам дали? Чем они сделали нас лучше? Да, если мы дадим себе труд пораскинуть мозгами, то окажется, что король-то голый, а все эти свои «победы» мы просто-напросто придумали, высосали из своего собственного пальца.
Признавать это больно и горько. В этих бессмысленных схватках за виртуальный «верх» нами было наломано немало дров: мы заплатили за него дружескими и просто человеческими отношениями с другими людьми. Потеряли реальные отношения, а забрались всего лишь на умозрительный «верх». Оправданна ли такая цена? Да об этом, как говорят в таких случаях, лучше не думать.
Нет правды там, где всё — игра. Но пока есть возможность выигрывать, мы будем играть. Таков иерархический инстинкт.
И снова, как вы можете заметить, «огромное богатство выбора»! Аж глаза разбегаются — какую бы пирамиду поштурмовать? как умудриться всех переспорить во всех «комментах», куда бы прислониться, чтобы ощутить на себе ореол героя-победителя?..
Каждый вопрос на миллион.
Сетевое сообщество
Социальные сети — новая реальность нашей «общественной жизни». И не стоит удивляться тому, что они стали самым настоящим кривым зеркалом, высвечивающим все пороки бессмысленной, изматывающей и деморализующей игры в «первого».
То, что должно было стать идеальным средством коммуникации, превратилось в способ формирования новых социальных пирамид. Та же самая история — одни превращаются в блогеров-тысячников, другие страдают от недостатка «лайков» и пытаются присоединиться к какой-нибудь успешной стае с харизматичным вожаком.
Само социальное общение становится при этом не только поверхностным, но и на самом деле виртуальным. Чтобы понимать другого человека, недостаточно знать, что он говорит (как мы уже выяснили, то, что он говорит, вообще не имеет никакого значения), важно знать, каковы его отношения с его социальным кругом — его действительную стаю.
Когда у вас есть настоящий друг, вы на самом деле знаете не его самого, а о множестве его отношений с другими людьми. Вы знаете, каков он в отношениях со своими родителями, с супругом (супругой), с детьми, с начальником и подчинёнными, с другими вашими общими знакомыми. Именно эти отношения и задают его, так сказать, психологический объём в вашем восприятии.
Фокус в том, что, будучи социальными животными, мы проявляемся только через свои реальные социальные отношения с другими людьми. Без других людей мы бы представляли собой «пустое место». Мы (каждый из нас) — это перекрестье наших социальных активностей, мы — как бы эхо наших отношений с другими людьми.
А что вы знаете о действительном социальном круге своего «друга» в социальной сети? Ровным счётом ничего! Таким образом, вы общаетесь не с ним, а с полностью выдуманным вами фантомом, который целиком и полностью находится внутри вашей собственной головы! Переписываясь с ним вы, по существу, разговариваете с самим собой. И всё это сильно отдаёт шизофренией. Но мы этого не чувствуем — мы можем переживать, оскорбляться, тосковать, даже влюбляться и ещё «много думать»… А толку-то?
В комментариях к вашей фотографии или посту написали глупость? Ну так, может, её дурак и написал? Что с него взять? Но вы эт