Есть несколько спектаклей в Художественном театре, которые прошли через все этапы его существования. Иногда они на несколько лет уходили из его репертуара, по по разным соображениям снова возникали в нем. Это "Царь Федор Иоаннович" А.К.Толстого, "Дядя Ваня", "Вишневый сад", "Три сестры" А.П.Чехова, "На дне" А.М.Горького. Это "Горе от ума" А.С.Грибоедова.
Каждое возобновление такого спектакля внешне, иногда, не отличалось от того, как он был поставлен в театре впервые, но внутренняя его сущность изменялась в зависимости от того исторического момента, в который вновь возникал такой спектакль в репертуаре МХАТ, в зависимости от мироощущения руководителей театра и всего коллектива и, наконец, в зависимости от того, насколько развивался творческий метод работы актеров и режиссеров МХАТ.
Постановка "Горя от ума" была осуществлена в 1906 году. Первое возобновление его относится к 1914 году, второе - к 1925 году.
Затем театр собирался не раз начать работу над ним в период 1930-1936 годов.
Несколько репетиций К.С.Станиславского пьесы "Горе от ума" (1931-1932) относятся к предполагавшемуся возобновлению этой постановки в те годы.
В этот период Станиславский с увлечением занимался поисками "линии физических действий" в роли. К.С.Станиславский утверждал, что "жизнь человеческого тела" неотделима от "жизни человеческого духа" и если актер будет логически верно действовать в предлагаемых автором обстоятельствах, к нему неизбежно придут чувства и переживания - он вступит на верный путь перевоплощения в образ.
К.С.Станиславский предлагал в поисках "линии физических действий" роли исходить прежде всего из идеи-сверхзадачи пьесы и ее сквозного действия. Только поняв смысл и логику совершающихся в пьесе событий, можно установить линию каждой роли и ее зависимость от идеи и сквозного действия пьесы.
Как всегда, свои "открытия" Станиславский немедленно стремился проверить на практике, в процессе репетиций.
* *
*
В.И.Качалов, В.В.Лужский и молодые актеры с громадным интересом откликнулись на предложения, которые я им передал от имени К.С.
Примерно через две недели выдался такой удачный вечер, когда был свободен К.С. и к нему могли прийти на квартиру Качалов, Лужский, Степанова, Андровская, Бендина, Станицын.
Узнав, что К.С. будет разбирать и репетировать "по-новому" первый акт "Горя от ума", попросили разрешения прийти И.М.Москвин, Л.М.Леонидов и некоторые молодые актеры. К.С. разрешил.
В "Онегинском" зале на квартире Константина Сергеевича собралось, таким образом, десять - двенадцать артистов МХАТ. Все были в несколько приподнятом настроении, так как по театру ходило много слухов "о новом" способе, которым К.С. предлагает работать актеру над ролью, режиссеру - над пьесой.
Константин Сергеевич, серьезный и даже торжественный, вошел в зал в точно назначенное время. Он радушно поздоровался со всеми, внимательно взглянул на выгородку первого акта "Горя от ума", приготовленную по его просьбе в тех контурах декораций, в которых пьеса шла несколько лет назад в театре, и сел в свое кресло.
- Возможно, что в конце этого года, - сказал он, обращаясь ко всем присутствовавшим, - мы возобновим пьесу. Я не знаю, кому поручат работы по возобновлению, но с удовольствием готов поделиться своими мыслями о том, что новое, по-моему, необходимо вскрыть в этой замечательной комедии.
Я слышал, что в театре говорят о том, как я предлагаю теперь актерам забыть пьесу, роли и прямо начать играть, то есть действовать. Это все частично верно. Если бы ко мне пришли новые исполнители ролей "Трех сестер", я предложил бы им сразу начать действовать, потому что они для начала работы знали бы, на мой взгляд, достаточно о Чехове, о пьесе "Три сестры", о том, кто такие Маша, Ольга и Ирина, хотя этой пьесы уже много лет нет в нашем репертуаре.
Подчеркиваю, для начала работы над своими ролями. Но, во-первых, я -никогда не говорил, что надо репетировать, не зная, не читая пьесы, не подумав о ней, не определив ее сверхзадачу - идею и сквозное действие. А во-вторых, я никогда не говорил участникам любой репетиции, любой старой или новой пьесы, что я зарекаюсь сам и им запрещаю спрашивать, говорить со мной о пьесе, о роли, об идее автора и так далее. Те, кто пришел сегодня заниматься со мной, надеюсь, подтвердят мои слова, если их будут спрашивать в театре, с чего мы начнем репетицию.
— Конечно, подтвердим, Константин Сергеевич…
— Я прошу подтвердить мои слова и сделать их широко известными в театре, потому что до меня дошел слух, будто я утверждаю, что можно работать над ролью и пьесой, не зная ни пьесы, пи роли. Тот, кто пустил такой нелепый слух, очевидно, предполагает следующее: режиссер сам прочел пьесу, решил, что и как в ней должны делать актеры, вызвал их на репетицию и говорит: "Ну-с, вы открываете форточку, вы танцуете, вы накрываете стол. Кто вы, для чего вы это все делаете, что дальше с вами будет, - не важно. Сделайте мне идеально эти действия, я вам предложу следующие, потом следующие, и так далее. В результате сыграете роль. "Какая, чья, в какой пьесе?" - спрашивают ошеломленные актеры. "Это не важно, какая роль, в какой пьесе, - отвечает деспот Станиславский, - делайте, что я вам говорю!"
Актеры делают, Станиславский поправляет их действия, и в результате получается спектакль! Так мне передали из театра.
Большей чепухи я за всю свою жизнь не слышал. Сегодня мы опять попробуем репетировать, работать действительно по-новому, и я не хочу, чтобы в результате нашей работы в театре говорили, что Станиславский, вероятно, на старости лет сошел с ума.
Поэтому заранее повторяю, что:
1. Пьесу и режиссер, и актер знать должны.
Как можно работать неизвестно над чем? Всю свою жизнь я говорю о том, что без драматурга нет театра. Все знают о роли Чехова и Горького в жизни нашего театра. И вдруг Станиславский говорит: не надо знать пьесы, можно "что-то" делать без
знания пьесы, без знания роли.
2. Нужно знать и все, что относится к воплощению пьесы в сценическое произведение - в спектакль. То есть обязательно надо знать идею-сверхзадачу пьесы и ее сквозное действие. С ходом репетиций идея пьесы будет неизменно все глубже и глубже проникать в сознание актера, будет волновать его мысли и чувства, будет все ярче и ярче выявляться в поведении на сцене того действующего лица, от имени которого будет действовать актер.
Сквозное действие день ото дня тоже будет становиться все крепче, будет острее и резче прочерчивать линию борьбы каждого действующего лица.
3. Для этого актеру и режиссеру надо беспрерывно обогащать свое творческое воображение, питая его материалами пьесы и роли. Надо изучать автора, материалы по пьесе, а особенно* пристально и глубоко - жизнь, которая дала автору тему и создала характеры его героев. Все это надо. С ума я еще не сошел. Но я предлагаю изучать весь этот обширнейший материал, не только сидя за столом, но главным образом в действии, в процессе поисков действенной, физической линии поведения героев пьесы.
Зачем мне понадобилось бы сажать актеров за стол, чтобы начать репетировать "Трех сестер", о возобновлении которых мы тоже все время говорим? Неужели, находясь в Художественном театре много лет, Тарасова, Еланская, Степанова - вероятные Маши, Ольги, Ирины - и другие исполнители не знают этой пьесы? Неужели, идя ко мне на репетицию, никто из них не перечтет пьесы, не заглянет в свою роль?
Вот если бы это так случилось, тогда прав тот, кто распустил слух, что Станиславский сошел с ума и предлагает репетировать без знания пьесы и роли.
Неужели вы, собравшиеся сегодня ко мне, заявите, что не знаете "Горя от ума"? Не заглянули в роли первого акта? Если это так, - признайтесь, и мы с вами перечтем "Горе от ума", но не делайте из меня дурака.
Станиславский был взволнован, и все, кто находился в зале, поспешили его уверить, что приложат все усилия, чтобы превратные толки о новом приеме работы над пьесой стали немыслимы.
- Я не был на ваших последних репетициях, - сказал И.М.Москвин, - но, когда мне рассказали о них, я понял так: вы предлагаете актеру, до того как учить текст роли, уяснить себе те действия, которые необходимо совершать исходя из текста пьесы и роли, и просите актера их тут же, немедленно проделать на ваших глазах, не засиживаясь долго за столом.
— Совершенно верно, - отвечал Константин Сергеевич Москвину. - Разве это так трудно понять? - обратился снова ко всем присутствующим Константин Сергеевич.
— Понять это нетрудно, - отвечал В.В.Лужский, - но действия эти, вероятно, трудно совершать. Вот и начинают болтать всякий вздор, чтобы уклониться от новой задачи, которую вы ставите перед нами.
- Я не говорю, что легко сразу начать действовать, учитывая все предлагаемые обстоятельства, идею, сюжет пьесы, характер действующего лица. Охватить все это сразу, разумеется, трудно. Поэтому я и предлагаю сначала начать поиски линии
физических действий героев пьесы, а эти действия потянут за собой весь сложный комплекс психической жизни образа. Это, конечно, не значит, что я разъединяю в человеке и в творчестве актера линию физических действий от психических. Наоборот, я хочу добиться полного единства психофизической природы действий в поведении человеко-актера… Впрочем, если все понятно, давайте начнем репетировать!
Актеры подтвердили свою готовность. К.С. еще раз взглянул на выгородку. Потом перевел взгляд на колонны в зале.
- Не удобнее ли будет нам действовать в этой реальной части комнаты, среди реальных колонн, которые могли всегда быть в доме Фамусова, - предложил Константин Сергеевич. - Это не стремление к натурализму. Мне просто надоели наши насквозь просвечивающие ширмы для выгородки. Они тоже становятся уже в своем роде штампом для зрительного восприятия пространства сцены актером и режиссером. Из-за своей "нейтральности" они примелькались и перестали воздействовать на воображение актера и режиссера. Наоборот, они притупляют его, как прежде, когда выгородку делали всегда из венских стульев. Нашим молодым режиссерам надо поискать что-нибудь новое для оформления выгородок. Так, может быть, пересядем?
Никто не возражал. Станиславский занял место посередине зала, лицом к "онегинским" колоннам, а актеры быстро переставили мебель в новом направлении, обозначив ширмами слева от зрителя лишь двери в комнату Софьи.
- Второй дверью, - сказал К.С., - сможет служить та, которая скрыта от нас сейчас за колоннами. Она ведет в соседнюю комнату. Фамусов и Чацкий будут появляться из нее. Кстати, попросите, чтобы ее открыли. В соседней комнате никого нет. Там нечто вроде архива - шкафы с книгами, макеты.
Пока выполнялась эта просьба К.С., он снова напомнил исполнителям в нескольких словах о том, что первый этап работы режиссера с актерами над пьесой он считает пройденным. - Пьесу, идею, сверхзадачу автора, эпоху, предлагаемые обстоятельства, отношение персонажей друг к другу, сквозное действие - все это мы знаем, прошли, оговорили, так ведь? - спросил он, обращаясь к В.И.Качалову и В.В.Лужскому, к Степановой - Софье, Андровской - Лизе, Станицыну - Молчалину.
- Хотя я Фамусова никогда не пробовал играть, а у остальных моих товарищей роли игранные, - отвечал Станиславскому В.В.Лужский, - но я смею думать, что пьесу и все, что имеет отношение к Фамусову, знаю достаточно.
К.С. Отлично! Прошу всех действующих лиц занять места на сцене к началу акта, к началу пьесы.
О.Н.Андровская. Можно мне устроиться на лесенке между колоннами, а то надоело кресло. Кресло я поставлю около себя.
К.С. Пожалуйста. Давайте условимся, что мизансцены еще не установлены. Будем идти только по логике действий: в какой угол комнаты она нас поведет, туда и пойдем. Твердо обозначены: дверь в комнату Софьи слева от меня, между ширмами, и дверь в глубине, за колоннами, в соседнюю комнату - она ведет во все остальные фамусовские апартаменты и вниз, в вестибюль.
Спальня Софьи, как в те времена полагалось, находится, разумеется, на втором этаже, окно на улицу в глубине, в центре комнаты, между колоннами на заднем плане.
О.Н.Андровская. А текст говорить грибоедовский?
К.С. Конечно. Ведь вы его помните? Зачем же нам возвращаться вспять? Если бы, пьеса была новая, и вы помнили бы текст частично, я бы сказал вам: говорите то, что не запомнили, пока (К.С. подчеркнул интонацией это слово. - Н.Г.) своими словами, но как можно ближе к мыслям автора. А сегодня в этом надобности нет. Идите по тексту Грибоедова.
Актеры заняли свои места. Степанова и Станицын встали за ширму слева от К.С., Андровская устроилась на ступеньках, положив голову на сидение кресла. В.В.Лужский ушел за колонны в глубину зала, а В.И.Качалов попросил разрешения остаться в зале до своего выхода, понаблюдать за репетицией. К.С. разрешил и предложил ему и И.М. Москвину занять места возле себя. Однако, как только Лиза - Андровская потянулась, собираясь проснуться, раздался голос К.С.
- Простите, что я останавливаю репетицию, - сказал он, обращаясь к актерам, - но я не понимаю, что вы делаете, Ангелина Осиповна и Виктор Яковлевич?
- Мы ничего не делаем, - отвечала А.О.Степанова, выглядывая вместе с В.Я.Станицыным из-за ширм, - мы ждем своего выхода.
К.С. Я такого действия у Грибоедова не знаю. У него нигде не указано, что "Софья и Молчалин ждут своего выхода".
В.Я.Станицын. Вы нас не так поняли, Константин Сергеевич. Когда мы стоим со Степановой "на выходе", мы представляем себе, будто делаем то, что указано у Грибоедова.
К.С. А что указано у Грибоедова?
A.О.Степанова. Софья играет на фортепьяно…
B.Я.Станицын. А Молчалин - на флейте…
К.С. А еще? Ведь они не все время играют на флейте и фортепьяно. Когда их окликает Лиза, звуки музыки из комнаты-Софьи прекращаются. И во время сцены Лизы с Фамусовым в комнате Софьи совершенно тихо. Что же там происходит?
В.Я.Станицын. Молчалин прощается с Софьей.
К.С. Как?
Актеры задумались.
В.И.Качалов. Разрешите подсказать, Константин Сергеевич?
К.С. Пожалуйста!
В.И.Качалов
Возьмет он руку, к сердцу жмет,
Из глубины души вздохнет,
Ни слова вольного, и так вся ночь проходит,
Рука с рукой, и глаз с меня не сводит.
В.Я.Станицын. Совершенно верно. Мне просто как-то сразу в голову это не пришло.
К.С. Вы же сказали, что, ожидая выхода, вы себе представляете, как проводите время с Софьей.
В.Я.Станицын. Представляю. Может быть, не так точно…
К.С. А может быть, надо не представлять себе, а делать, действовать так вплоть до выхода на сцену?
В.Я.Станицын. Вы хотите, Константин Сергеевич, чтобы мы сыграли этюд на тему: Софья и Молчалин на свидании?
К.С. Какой же это этюд? Этюд - это легкий набросок к определенному сюжету, нечто вольное, импровизированное, а у Грибоедова все точно сказано: руку к сердцу жмет, ни слова не говорит, глаз - не сводит с Софьи, играет на флейте. Ряд совершенно точных действий. Часть их, очевидно, приходится и на долю Софьи. Она тоже глаз с Молчалина не сводит, рука в руке, слов не говорит, на фортепьяно бренчит…
А.О.Степанова. Нам сделать все это?
К.С. Попробуйте. Примерьтесь около пианино. Вот только как быть с музыкой?
A.О.Степанова. Так, как играет Софья, я могу немного сама сыграть.
К.С. Еще лучше. Примерьтесь, а я хочу задать тот же вопрос Василию Васильевичу, что вы делаете там, за колоннами?
B.В.Лужский. Теперь я вам, конечно, не отвечу: "Стою на выходе". Очевидно, я должен бродить по дому и искать, откуда слышится музыка? Прикажете изобразить?
К.С. (смеется). Постойте. А до этих поисков, что делал Фамусов?
В.В.Лужский. Спал.
К.С. Как спал?
В.В.Лужский. Я догадываюсь. Плохо спал. Проснулся раз - слышит в доме будто подвывает. Ну, думает, это из печки. Заснул. Проснулся часа через два - опять слышит: как будто звенит. Опять заснул, подумал: ему, конечно, все это чудится. Проснулся утром. Что за черт? И звенит и подвывает. Не то флейта, не то фортепьяно, не то оба инструмента вместе. Встал, на скорую руку оделся и пошел искать. Если прикажете, пойду спать в соседнюю комнату.
К.С. Подождите идти. Партитуру действий вы построили совершенно верно. Если даже на выходе стоять, то необходимо мысленно уметь совершать в это время ряд действий, найденных, натренированных в процессе репетиций. Не уходите, посмотрим, как протекает свидание наших влюбленных. Все готово? - обратился Константин Сергеевич к А.О.Степановой и В.Я.Станицыну.
В.Я.Станицын. Приблизительно.
К.С. Пожалуйста, начинайте сами, когда захочется.
Степанова - Софья сидела за пианино и играла, правда довольно робко, несложную мелодию музыкального дуэта Софьи и Молчалина. Станицын стоял напротив нее и, прижав губы к флейте, беззвучно имитировал игру на флейте. Через пятнадцать - двадцать секунд они перестали играть. Станицын подсел к Степановой на низенькую скамеечку для ног и нежно взял ее руку в свою. Подержал, вздохнул, прижал к сердцу. Степанова ответила ему тоже вздохом…
A.О.Степанова. Все, Константин Сергеевич!
К.С. Как - все? Вы же не провели на свидании и одной минуты.
B.Я.Станицын. Неужели? А нам казалось, что мы бесконечно долго все это делали.
К.С. Я проверил по часам - двадцать пять секунд!
А.О.Степанова. Повторить еще раз, растянуть наши действия?
К.С. А как вы полагаете, насколько вы сумеете "растянуть", по вашему выражению, эту сцену?
A.О.Степанова (советуясь взглядом с В.Я.Станицыным). Минуты на три-четыре?
К.С. Попробуйте… если сумеете.
Степанова и Станицын примерно в том же порядке повторили сцену. Разница была в несколько более замедленном ритме и в том, что они еще раз вернулись к игре на фортепьяно и на флейте. Закончив свою сцену, они вопросительно взглянули на К.С.
К.С. (следивший по часам). Одна минута и десять секунд!
B.Я.Станицын. Не может быть!
К.С. Спросите у всех, кто смотрел.
И.М.Москвин. По моим часам на пять секунд меньше. Константин Сергеевич вам "накинул" лишние секунды за хорошую игру.
К.С. Я далеко не в восторге от их игры, а главное - от того, что они не улавливают сути дела. Они стараются "растянуть" действия, а их надо разнообразить, сделать в тысячу раз органичнее. Это не так просто - просидеть всю ночь вдвоем в комнате двум молодым людям. Вы делаете только то, что указано у Грибоедова, как подсказал вам Василий Иванович. Но неужели вы думаете, Молчалин может шесть часов простоять или просидеть около Софьи? Да он весь одеревенеет, у него сведет ноги. То же относится и к Софье. Значит, они уже научились разыгрывать друг перед другом целые любовные пантомимы. Этого требует физика - жизнь их тела. Не подумайте, что я намекаю на нечто вроде любовной игры. Конечно, нет. Даже сейчас, когда я смотрел вашу крошечную сценку, Виктор Яковлевич, по-моему, непозволительно для той эпохи "мял", если можно так выразиться, руку Софьи в своих руках. Софья этого бы ему никогда не позволила.
О чем же я говорю?
О целой симфонии действий, и того, и другого в течение этих утомительно-страшных часов для Молчалина. Вот пробило одиннадцать вечера в доме, и он "на цыпочках", с огромными предосторожностями побрел из своей конуры в апартаменты Софьи. И хотя он умеет гениально беззвучно ходить, умеет, как кот, бесшумно красться по комнатам, знает каждый ковер под ногами, каждый предмет на длинном пути, он весь обливается потом, пока не достигнет преддверья - комнаты, где его ждет Лиза со свечой.
Он пришел в эту комнату. Рядом спальня Софьи. На секунду присел, вытер лоб, вздохнул. Посмотрел грустно на Лизу. Вот бы заснуть здесь, сейчас, как, наверное, задремлет эта девчонка, находясь "на стреме". Ведь он уже пять ночей не спит! Ей-то хорошо! - бросает он тоскливый взгляд на дверь Софьи. Она, расставшись с ним в шесть утра, уляжется спать до двенадцати, а он иди в семь-восемь к Фамусову. Фамусов - старик, ему не спится, рано встает!…
Но к чему все эти мысли?… Молчалин встает, поправляет платье, приглаживает волосы, шепчет Лизе: "Пораньше, пораньше постучи к нам, да не засни, смотри!" - и, приняв томную позу, еле-еле стучит, царапается в дверь Софьи. Вот и она на пороге. Длинная пауза. Взгляды, устремленные друг на друга.
Его взгляд говорит: "Наконец-то вижу тебя, единственную, прекрасную, царицу моей души!"
Она отвечает глазами: "Пришел, преодолел тысячу смертельных опасностей, но пришел!"
Одна эта сцена длится две-три минуты. Он посылает ей свои мысли, она отвечает ему. Без единого слова. Но актерам надо иметь, собрать, накопить эти мысли. Иначе пауза будет пустой, бездейственной.
Посылать друг другу глазами мысли - это огромной силы действие!
Но вот Софья отступила в глубь комнаты. Молчалин змеей скользнул за ней, притворив мгновенно за собой дверь. Лиза покачала головой - и не надоест же им! Стала устраиваться в кресле. Не для того, чтобы спать, боже упаси, а так, помечтать… о буфетчике Петруше.
А в комнате рядом Софья стоит у окна. Сквозь кисею занавесок на нее падает свет луны. "Он" у двери: Молчалин шага не смеет ступить. Эта пауза тоже продолжается минуты две-три. Софья обернулась: как он хорош в своей робости! Молчалин понял ее мысль, потупил глаза, склонил голову. Опять пауза на пять минут. Софья отделилась от окна, налюбовавшись всласть своим героем. Подошла к фортепьяно, села за клавиши, еле слышно провела по ним пальцами. Молчалин весь встрепенулся и, как робкая лань, устремился в свою очередь к окну, к луне! Этих божественных звуков ему не вынести! Он стоит у той же кисеи, где она стояла минуту назад. Он готов осыпать поцелуями эту занавеску, но и этого... не смеет! Софья все это видит и понимает по его еле-еле вздрагивающим плечам. Ах, как он "чувствителен!" Как он ее любит! На эту интермедию уходит не меньше десяти минут.
Софья начинает играть знакомый им обоим (осточертевший до тошноты Молчалину) любимый "их" мотив, какой-нибудь адски сентиментальный романс. Молчалин знает: это призыв, условный сигнал о том, что он может подойти к фортепьяно. Подходит медленно, "не сводя глаз", как прожженный гипнотизер. На лице отчаяние, роковая страсть. Когда он уже около нее, она не выдерживает этой сладчайшей пытки. Обрывается музыка. Софья закрывает лицо руками. Она слышит, как он опускается на стул рядом, как глубоко дышит…
И эта пантомима занимает пять-семь минут.
- Николай Михайлович, - неожиданно, но в тоне своего повествования обращается ко мне К.С., - записывайте все минуты, которые я набираю. Когда наберется час, остановите меня.
К.С. продолжал дальше свой рассказ.
- Так сидят они минут десять. Молчалин потихоньку (благо Софья к нему спиной) немножко отдыхает, то есть его лицо становится естественным, сонным, тело несколько распускается. Но вот он замечает, что рука Софьи медленно ползет по на
правлению к нему, ложится вдоль клавиш. Это опять хорошо известный ему знак. Он быстро, учащенно, по возможности беззвучно, дышит несколько секунд, затем двумя пальцами подносит ее руку к тому месту, где, по его мнению, находится его сердце.
О, как оно бьется! - чувствует Софья.
Еще бы! Недаром Молчалин учился быстро дышать, задерживая дыхание.
Естественно, что сердце и на самом деле бьется быстрее, а остальное дорисовывает воображение Софьи. Наконец она поворачивается к нему. На эту романтическую историю ушло тоже пять минут. Да они и не торопятся оба, впереди ведь, к ужасу Молчалина, целая ночь.
Софья отнимает руку, что-то ее все-таки взволновало. Как-никак, но пришлось дотронуться до мужской сорочки, чтобы ощутить биение "его сердца". Она берет себя в руки. Играет новый пассаж… Молчалин вооружается флейтой.
Откуда он ее взял, пока не скажу, догадайтесь сами! - бросает реплику "в сторону" К.С.
И вот звучит еле слышный классический дуэт. Он длится минут пять.
- Как, так мало? - невольно восклицает Станицын.
К.С. Мало! Видно, вы никогда не играли на флейте по-настоящему. Когда я был директором консерватории, ни один флейтист больше двух-трех минут без перерыва не соглашался играть. Знаете, как губы болят от флейты? Не знаете! А особенно, когда под сурдинку надо играть.
Итак-с, дуэт сыгран. Софья сорвалась с места и порхнула в угол комнаты, к портрету матери. По существу, ведь и ей размяться надо.
Молчалин отошел в противоположный угол. Он ей не помешает. Может быть, она молит у матери разрешения любить его, просит простить ей ночное свидание. Еще пять минут - по углам. Тишина полная. Только вздохи летят из угла в угол. Но вот Софья прошлась медленно-медленно раза три по комнате и села на диванчик посередине. Робко приблизился Молчалин, опустился на ковер у ее ног. Ее рука легла на край диванчика. Молчалин еле-еле дотронулся до нее, нежно, едва касаясь, прикрыв своей рукой. Глаза устремлены друг на друга: "Мы не принадлежим себе! Мы не имеем права любить друг друга!" Вот лейтмотив этих минут. Так они могут просидеть долго - минут пятнадцать…
- Константин Сергеевич, перешло за час, - подсчитываю я свою запись любовных процедур-минут Софьи и Молчалина.
Все смеются в зале. Смеется и довольный Константин Сергеевич.
- Все эти действия в разной, конечно, последовательности и с некоторыми "вариациями" Молчалин и Софья совершают за ночь шесть-семь раз подряд. По количеству часов, - заканчивает свою импровизацию К.С. - Вот как надо строить эту
сцену!
- Да… - только вздохнул Станицын. - На месте Молчалина с ума можно сойти. Он, наверное, выходит из комнаты Софьи, как из бани.
К.С. А разве вы когда-нибудь таким себя ощущали, выходя на сцену?
В.Я.Станицын. Нет, я просто старался выйти потихоньку, чтобы не нашуметь, спрятаться обратно, если кто-то, кроме Лизы, находится в комнате. Мы ведь могли слышать чей-то голос. Но таким я себе Молчалина не представлял.
К.С. Видите, вот вам, как актеру, уже подарок! От точного исполнения линии физических действий в комнате Софьи вы заново подойдете к образу Молчалина. Наверное, найдете много новых черт его характера. А это еще только начало пути по линии перевоплощения в образ.
A.О.Степанова. Боже мой! Значит, мы выходим на шум Лизы совершенно измученные ночными "вариациями", как вы назвали наши взаимные "любовные" перипетии, Константин Сергеевич?
К.С. Да, работа у Молчалина и Софьи нелегкая. Трудно было соблюдать любовный стиль того времени.
B.И.Качалов. Но как подлинные герои комедии, не как актеры, Софья и Молчалин разве сознают, что они любят друг друга в известном "стиле"?
К.С. Молчалин, конечно, сознает, так как он Софьей не увлечен. Об этом можно судить по его сцене с Лизой в четвертом акте. Ухаживать в таком, как я рассказал, "стиле" за Софьей для него тяжелая работа. Он и с лошади-то свалился во втором акте, наверное, оттого, что сонный садился на нее.
Как всегда, К.С., рассказывая, в неуловимые секунды времени изобразил сонного Молчалина, который "спит на ходу", не может попасть сразу ногой в стремя, невольно натягивает поводья и падает, теряя равновесие, от резкого движения лошади. Веселым смехом все присутствующие встречают талантливую иллюстрацию К.С. к рассказу Лизы из второго акта.
К.С. Софья влюблена в Молчалина, поэтому она гораздо меньше ощущает "стиль" своей любви. Но и она знает, что такого любовного "ломания" требует мода, требуют те французские сентиментальные романы, которыми она зачитывается.
И.М.Москвин. Но актеры не должны ведь показывать зрителю, что они действуют в некоем "стиле", передавая чувства Молчалина и Софьи?
К.С. Ни в коем случае. Для них этот "стиль" любви должен стать таким же органичным, каким он был для живых, подлинно существовавших Молчалина и Софьи.
В.В.Лужский. А то уже очень много теперь повсюду разговоров о том, что актеру надо, играя, показывать зрителю свое "отношение" к образу.
К.С. Вреднейшее заблуждение. Оно может погубить сотни актеров! Надо искать не "отношение" к образу, а наоборот, глубокое постижение и проникновение в него, чтобы встать на верный путь к возможно более полному перевоплощению. Конечно, перевоплощение - это сложный творческий процесс, это вершина актерского мастерства, но все мои поиски, в том числе и утверждение линии органического действия, преследует эту цель. Перейдем, однако, к линии физических действий других персонажей. Василий Васильевич и Ольга Николаевна, примерьтесь здесь перед нами, как вы будете спать: один - у себя в спальне или кабинете, другая - "в креслах", как пишет Грибоедов.
В.И.Качалов. А можно мне "примериться" к своей кибитке?
К.С. Пожалуйста!
Просьба В.И.Качалова доставила большое удовольствие Константину Сергеевичу. Ничто он так не ценил, как личную инициативу актера.
- Устройте Василию Ивановичу "кибитку" из этих кресел, - обратился он ко мне.
- Нет, нет, - прервал Станиславского В.И.Качалов. - Позвольте мне самому заняться этим делом. Устраивая свою, Чацкого, кибитку, как мне кажется, я уже буду что-то совершать по линии физических действий. Я не хочу сказать, что Чацкий сам в действительности орудовал инструментами - сооружал экипаж себе, но наблюдать за его сборкой где-нибудь во дворе или выбирать себе его из числа других, он, безусловно, мог… Впрочем, может быть, я это все зря болтаю и отнимаю у вас время, Константин Сергеевич, - с характерной для него скромностью прервал себя В.И.Качалов, обращаясь к Константину Сергеевичу.
К.С. Нисколько, нисколько, Василий Иванович! Стоит актеру самому заняться выгородкой своей комнаты на репетиции, и он уже волей-неволей попадет в круг действий и мыслей своего героя.
В.В.Лужский. Следовательно, можно отменить вызов рабочих, бутафоров, помощников режиссера на репетиции - все будут делать актеры?
К.С. (смеясь). Я всегда стоял за это. Но почему-то это получается только в студиях, притом еще только в первые годы их существования…
В.В.Лужский. Диванчик я себе, во всяком случае, приготовлю сейчас сам…
О.Н.Андровская. А я уже все себе приготовила…
С большим интересом К.С. и все присутствовавшие наблюдали, как уютно, домовито устраивается на широком диване Фамусов - Лужский, кладет рядом на стул книгу для чтения (очевидно: "а мне от русских больно спится"), ставит стакан с "сахарной водой" на ночь, готовит плед и засовывает под диван ночные туфли. В.И.Качалову тоже понадобился плед. Шубу он взял свою собственную из гардеробной, кресла составил одно против другого. В руках он держал блокнот и карандаш. Вероятно, собирался делать путевые заметки. Пробовал покачиваться в креслах (рессоры!), смотрел в воображаемое "окно", часто вынимал карманные часы, кутался в широкий мягкий шарф…
О.Н.Андровская просыпалась то сразу, то постепенно, проговаривая, очевидно, про себя текст первого монолога Лизы.
К.С. А вы не хотите попробовать произнести вслух весь монолог не просыпаясь? Так, как говорят люди во сне. Вам случалось наблюдать такое явление?
О.Н.Андровская. Моя дочь очень часто говорит во сне. Но ведь первое слово: "светает". А как увидеть свет, не просыпаясь?
К.С. Это я вам сейчас покажу. Попрошу вас, Ольга Николаевна, совсем закрыть глаза. По-честному. Нет, жмуриться не надо. Просто закройте так, как во время сна. Держите их закрытыми и отвечайте мне, будете ли вы сквозь опущенные веки замечать перемену света.
О.Н.Андровская. Я готова, Константин Сергеевич. Даю вам слово не подглядывать. Я сплю сейчас, как Лиза, и даже постараюсь увидеть какой-нибудь сон из "ее репертуара".
К.С. Великолепно!
Станиславский тут же дает знак потушить в зале свет и закрывает рукой настольную лампу на режиссерском столике.
О.Н.Андровская. Ох, совсем темно! Ночь!
К.С. А теперь? (Несколько приоткрывает настольную лампу на режиссерском столике).
О.Н.Андровская. Чуть-чуть-чуть светлее… Еле брезжит.
К.С. А теперь? (Дает знак зажечь и направить висящий на стене зала фонарь-прожектор в лицо Андровской.) Теперь как?
О.Н.Андровская (в тоне Лизы). Светает!
К.С. (быстро). Не открывайте глав! Это луч зимнего, вернее, весеннего солнца - дело ведь происходит в марте, на масленой неделе - проник через неплотно задвинутые гардины окна и ударил Лизе в лицо. Можете стараться "уйти" от луча. Но вы верите теперь, что можно просыпаться и ощущать свет, не открывая глаз.
О.Н.Андровская (не открывая глаз, старается уйти от света прожектора). Верю. Мне уже не хочется открывать глаза именно потому, что я чувствую на лице свет, не могу уйти от него и знаю, что если открою глаза, то придется встать, расстаться окончательно с креслом, подушкой.
К.С. Вот вам и действие. Старайтесь как можно дольше поспать, а не просыпаться, как вы раньше делали.. И отбивайтесь от необходимости проснуться словами текста. Отталкивайте ими свет, время, Софью, Молчалива. Как человек, который говорит во сне, отбивается от того, что он видит.
И.М.Москвин (тихо). Замечательно, Константин Сергеевич: отбиваться словами!
0.Н.Андровская (продолжая отворачиваться от луча света, но не раскрывая глаз).
Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!
На какое-то время ей удается заслониться от света, и она говорит мягче, спокойнее:
Вчера просилась спать: - отказ,
"Ждем друга". - Нужен глаз да глаз,…
Константин Сергеевич направляет свет настольной лампы в тот уголок, который нашла Андровская, избегая прожектора.
Не спи, покудова не скатишься со стула -
отбивается Андровская словами от преследующего ее света, ищет местечка потемнее. Но его нет, так как К.С. в эту секунду велит зажечь снова люстру в зале.
О.Н.Андровская (открывая глаза).
Теперь вот только что вздремнула,
Уж день!… -
Константин Сергеевич, я не могу больше держать закрытыми глаза! Слишком светло!
К.С. И не надо! Вы действовали ровно столько, сколько возможно было в положении Лизы, борющейся со сном.
О.Н.Андровская. Но я совсем не заметила, как произнесла весь монолог.
К.С. А зачем вам замечать, к а к вы его произнесли? Важно помнить, что вы делали, как вы действовали в этом эпизоде из вашей роли. Помните?
О.Н.Андровская. Конечно, помню. Я боролась со светом. Я не хотела просыпаться. Я старалась найти потемнее местечко на кресле. Я…
К.С. Вполне достаточное количество действий.
О.Н.Андровская. Но здесь, сейчас вы меня преследовали светом. А кто же будет это делать на сцене, в спектакле?
К.С. Режиссер, осветитель. А может быть, такого уж точного преследования светом вам и не понадобится. Вы актриса: то, что вы найдете на репетиции, ваша эмоциональная память и память мышц запомнит для спектакля. Важно ведь вскрыть природу эпизода, сценической ситуацией: через действие.
О.Н.Андровская. Как меня мучило всегда это начало роли. А теперь, как будто его нет. Можно, я сама с собой повторю его, чтобы запомнить? Вы не смотрите на меня, я буду сама с собой репетировать…
Андровская смущенно замолкла, поняв, что невольно, в азарте, стала уже распоряжаться репетицией.
К.С. Занимайтесь и повторяйте, сколько хотите. Мы пока последим за Фамусовым.
Но наблюдать Фамусова пришлось недолго. В.В.Лужский понимал Станиславского лучше многих других. С далеких лет "Алексеевского кружка" связывала их глубокая творческая дружба, полное взаимопонимание в вопросах искусства. Не зря Вл.И.Немирович-Данченко, перечисляя в письме к А.П.Чехову первых исполнителей "Чайки", писал, что Сорина играет "первый актер труппы Алексеева" - Лужский. Сейчас мы убедились еще раз, как верно понимали задания Константина Сергеевича его старые товарищи по театру.
Мы увидели, как спит, просыпается, снова засыпает, и опять просыпается Лужский - Фамусов. Каким тупым, самодовольным блаженством дышало его лицо "во сне". Подобно надоедливым укусам злой блохи, ему начинали мешать "почивать" (Лу