Ему не верилось, что социальные колебания, вызванные перестройкой в советском обществе, – предвестники глобального и великого сотрясения, способного уничтожить эту формацию.
Великая страна дрожала в конвульсиях и, словно громадное тело, раскрывала легкие для свежего воздуха – воздуха демократии и либерализма. Рашид был свидетелем того, как безмолвие десятков лет нарушил грохот от падения легендарного железного занавеса, ограждавшего страну по всей длине границ, и люди радостно зааплодировали, будто солнце стало всходить над ними с запада.
Но, несмотря на все происходящее, Рашид не изменял своим идеалам. Он просидел немало ночей, резюмируя книгу Горбачева, намереваясь обсудить ее с оставшимся в партии товарищами. Однако его ждало разочарование: он вдруг обнаружил, что друзья вовсе не горели желанием обсудить написанное. Энтузиазм Лейлы и Халеда начинал угасать, а двое других товарищей были заняты совсем иными делами: собирались в Турцию, чтобы накупить кожаных изделий и перепродать в Ленинграде.
– Ты представляешь, я купил новое пианино за ту кожаную куртку, которую носил! – весело рассказывал один из них.
– Я так понимаю, что ты решил стать спекулянтом? – с упреком спросил Рашид.
– А что из того? Деньги никогда не помешают, особенно, если их у тебя не всегда хватает.
– И ты считаешь, что решение проблемы в спекуляции?
– Решение проблемы – в продолжении революционной борьбы, – вставил Халед.
Неясно было, говорил он серьезно или иронизировал, потому что лицо его сохраняло серьезное выражение, но сама фраза показалась Рашиду веселой, и он улыбнулся. Вслед за ним рассмеялись и другие, словно Халед выдал остроумную шутку.
Рашид отчаянно пытался превратить партийные собрания в своего рода реанимационное отделение для спасения от смерти революционного духа его товарищей и, возможно, его собственного. Но за пределами собраний внимание к вопросам политики и борьбы стало заметно ослабевать, и не только у его товарищей, но и у большинст ва революционных активистов – как арабских, так и их единомышленников из других стран. Блестящие возможности для занятия коммерцией, быстрые и выгодные сделки, новости о том, какой товар продается там или тут – вот что занимало теперь умы, завораживало и увлекало всех и вся.
«Как же нам продолжать борьбу в таких условиях?» – озабоченно размышлял на ходу Рашид. А возвратившись к Галине, заставал ее в ожидании, и она тотчас задавала свой самый главный вопрос: «Когда же, наконец, мы поженимся?»
– Прошу тебя, подожди немного, – отвечал он. – Сейчас время для этого совсем не походящее.
И Рашид начинал разъяснять ей трудности политического этапа, на что она с недоумением отвечала:
– Ты дурак или им прикидываешься? Какое отношение имеют к нашему браку политика, борьба, перестройка и твоя партия? Не хочешь ли ты сказать, что взял на себя миссию исправления человечества?
– Это не так. Мы и вправду переживаем сейчас тяжелый период, и я сам не готов к браку. Не понимаю, почему ты волнуешься. Я обещал жениться на тебе, и мы поженимся. Мы обязательно поженимся, Галина! Потерпи немного, не дави на меня.
Говоря это, Рашид чувствовал, что задыхается в настоящей осаде. Он шел искать Лейлу, чтобы рассказать обо всех своих бедах, кроме одной, злополучной, – его любви и Галининой тюрьмы.
Теперь он стал часто навещать Лейлу. В иные дни приходил нагруженный дефицитными товарами, которые доставал с большим трудом, выстаивая часами в длинных очередях. И тогда Лейла готовила какое‑нибудь арабское блюдо, запах от которого, как и новость, что она его приготовила, моментально распространялись по общежитию и даже за его пределами, привлекая их друзей, жаждущих отведать знакомые с детства блюда – маклюбу[3]или мулюхию[4]с курицей.
Каждый раз ужин переходил в громкую вечернюю дискуссию, где по настоянию Рашида поначалу главной темой становилась перестройка: воистину ли она историческая неизбежность и приведет ли к дальнейшему развитию социализма? Довольно быстро разговор переходил на новости рынка: говорят, на Невском открылся магазин фирмы «Ланком» с импортной парфюмерией и косметикой, и люди часами выстаивают в очередях перед ним; что правительство якобы разрешило иметь собственные частные магазины; что убийство на такой‑то улице произошло на почве финансовых разборок; что поговаривают, будто торговля спиртным теперь находится в руках мафии, и говорят… и говорят…
Потом все расходились, и только Рашид задерживался дольше остальных, переминаясь с ноги на ногу, будто хотел остаться наедине с Лейлой и сообщить ей что‑то важное. И, тем не менее, ни разу не сказал ей ничего особенного.
Помимо случайных визитов на неделе, позднее он стал забегать к ней каждую пятницу вечером. Приходил ровно в пять часов, с пустыми руками, стучался в дверь два раза, и Лейла отвечала:
– Заходи, открыто.
Он входил, и они проводили вместе вечер, болтая обо всем, кроме того, что касалось Галины и его отношений с ней. И если, бывало, Лейла спросит о Галине, Рашид отвечал коротко:
– Все нормально.
Он терпеть не мог, когда Лейла спрашивала его о Галине, и ненавидел те моменты, когда Лейла видела его в сопровождении русской подруги. Всячески старался не дать им шанса познакомиться и много раз под всевозможными предлогами отвергал просьбу Лейлы позволить ей навестить их с Галиной. Что касается случайных встреч втроем, нередких в течение прошедших лет, то Рашид всякий раз пытался улизнуть поскорее, таща Галину за собой и оправдываясь тем, что им некогда, они спешат. Он не желал, чтобы Лейла видела его с другой, в надежде, что она, наконец, разглядит его таковым, какой он есть на самом деле: одиноким, несчастным и обделенным любовью.
Прошел год, но он не сумел разрушить разделявших их преград и добиться, чтобы Лейла увидела его положение со всей ясностью.
Он не решался признаться ей в любви.
Но однажды Рашид неожиданно почувствовал, будто давившая его рука судьбы слегка ослабла и готова выпустить на свободу.
Лейла тогда училась на втором курсе. Она настояла, чтобы он поехал с ней на прогулку по городу. Они посетили Русский музей, покатались на пароходе по ленинградским рекам и каналам, а потом Рашид решил пригласить ее на обед:
– Мы с тобой сходим в Литературное кафе. Там тебе очень понравится. Раньше там собирались поэты и писатели, и даже Пушкин подолгу засиживался в нем, и столик, за которым он любил сидеть, все еще там, ты его увидишь. А когда Пушкина убили, в этом ресторане состоялась панихида по нему, и Лермонтов прочитал свое знаменитое стихотворение «Смерть поэта», – Рашид рассказывал все это, пока они стояли в очереди у входа в ресторан.
Официантка провела их к свободному столику для двоих. Пока они ждали заказа, появилась артистка со скрипкой в руках, высокая, в длинной черной юбке и белой блузке. Женщина играла, переходя от одного столика к другому, и, дойдя до их столика, остановилась. «Конечно, она решила, что мы влюбленные», – подумал Рашид, и эта мысль польстила ему. В то же время он смутился, неловко сложил руки на столе и уставился в пол, пытаясь скрыть волнение. В тот момент он забыл о Галине, а может, ему не хотелось о ней вспоминать. Внезапно любовь нахлынула на него, накрыла с головой. Ему показалось, что печальная мелодия скрипки звучит для них одних. Скрипка словно сама говорила за него, и ему оставалось лишь поднять голову и взглянуть на Лейлу… Поднять голову, пока между ними тянутся эти трепетные струны, и будто не смычок, а его дыхание, его пульс извлекает чудесные звуки из инструмента, с предельной ясностью обнажая его душу… Ему стоит лишь поднять голову, и она все поймет!
Он медленно и нерешительно поднял голову, словно говоря: «Я люблю тебя». И посмотрел на нее.
Она сидела, подперев руками голову, и смотрела вверх, на скрипачку. Рашид продолжал глядеть на Лейлу в надежде, что она обернется, но этого не произошло.
И он произнес сдавленным голосом:
– Я люблю тебя.
– Что? – она удивленно повернулась к нему, будто ослышалась.
– Я сказал, что люблю тебя, Лейла.
– Рашид, ты это говоришь серьезно?
– Да, совершенно серьезно.
Некоторое время она смотрела на него с недоумением, потом произнесла:
– Честно говоря, ты меня удивил.
– Удивил? Мне всегда казалось, что ты догадываешься о моих чувствах.
Она недоуменно пожала плечами, все еще глядя на него:
– А мне казалось, что ты испытываешь ко мне братские чувства.
Он немного помолчал, раздумывая, и сказал:
– Хорошо, не будем об этом. Предположим, что ты меня не понимала… Но теперь я признаюсь тебе в любви, которую долго скрывал. Я терпеливо ждал, пока не… – он замялся, ему не хотелось упоминать об Андрее или Галине. – …Пока не наступит подходящий момент для признания.
Она не проронила ни звука, а он все смотрел на нее, сжигаемый нетерпением. Молчание ее затянулось, и тогда он снова спросил:
– Ты ничего не ответила. Что скажешь?
– Рашид, я не знаю, что тебе ответить.
– Не знаешь? – переспросил он удивленно. – Я надеялся, что мои слова найдут хоть какой‑то отклик в твоей душе! Ты равнодушна ко мне?
– Была неравнодушна… Но дело в том, что… – казалось, ответ дается ей с большим трудом, – мое отношение к тебе не такое, как твое… Оно совсем другое. Это большое чувст во, глубокое и искреннее, но оно дружеское, и не более того.
– Хорошо, хорошо, – сказал Рашид с плохо скрываемым раздражением. – И все же не спеши с ответом, подумай немного. Я люблю тебя… Люблю так, как, может быть, никто другой не любил и не полюбит. Дай мне только шанс, прошу тебя.
– Боюсь, Рашид, здесь для меня все решено раз и навсегда. За прошедшие годы я привыкла видеть в тебе друга и брата и никогда не думала о тебе как‑то иначе, и вряд ли смогу взглянуть на тебя по‑другому. И потом, твоя связь с Галиной…
Рашид нетерпеливо прервал:
– Не будем сейчас говорить о ней.
– Я только хотела сказать, что твоя связь с Галиной никогда не мешала мне, и я всегда желала тебе счастья с ней, как сестра желает счастья брату. И тот момент, когда я могла испытывать к тебе другое чувство, увы, боюсь, прошел. Мне больно говорить об этом, но это правда, и я не хочу тебя обманывать.
Он не отвечал, умолкла и она. Затихла скрипка, и люди вокруг тоже замолчали. До Рашида доносился лишь грохот его рушащихся мечтаний и надежд, которые он так долго сдерживал, ожидая за дверями Лейлы, а она в это время, как оказалось, и не замечала его. В эти минуты Рашиду показалось, будто земля уходит из‑под его ног и какая‑то сила уносит его в бездонную пропасть.
Людмила. Коммунальная квартира
Когда Люда впервые попала в коммунальную квартиру, – было это за год до появления там Лейлы, – она сразу полюбила ее. И наконец согласилась оставить отдельную квартиру, где жила с Иваном, и поселиться здесь, разделяя с соседями кухню, туалет, телефон, воду, воздух и все остальное.
Осматривая квартиру, Люда обратила внимание на лепнину и фрески, украшавшие стены и потолок, на каменный камин у входа, широкие окна, выходившие на Неву, и поняла, что в прежние времена квартира принадлежала богатым людям. «Может быть, какому‑нибудь князю», – подумала она.
Людмила была права. В прежние времена дом действительно принадлежал одному знатному лицу, но после Октябрьской революции был национализирован, как того требовали законы социальной справедливости. Позднее его переделали, разбив на несколько квартир, а затем залы в каждой из квартир поделили на комнаты, чтобы дом сумел вместить как можно больше семей.
Люда долго стояла перед камином, вглядываясь в него: внутренность представляла собой темную мрачную дыру, словно еще не оправилась от оцепенения с тех далеких времен, когда в нем погас последний огонь. Сверху, на каминной полке, ютились вещи жильцов. Здесь же стоял старый телефонный аппарат, звонок которого вызывал у заслышавшего его впервые испуганную дрожь, словно от сигнала тревоги. Вверху над телефоном висел лист бумаги. На нем разными чернилами и почерками были выведены номера телефонов скорой помощи, пожарной службы и прочие, необходимые для непредвиденных ситуаций, а также множество других номеров, принадлежавших неизвестно кому. Рядом стоял горшок с кактусом, густо покрытым колючками и сохранившим признаки жизни, будто он все еще рос в пустыне, хотя его давно никто не поливал. Стенка, подпиравшая каминную полку, была украшена рельефным рисунком в виде пустой четырехугольной рамки, внутри которой виднелась лишь облупившаяся старая серая краска.
Перед мысленным взором Людмилы встала картина из Эрмитажа с изображением генералов, защищавших Россию от армии Наполеона, и она сказала:
– Наверняка это место предназначалось прежде для портрета хозяина дома, где он был изображен в наряде генерала или графа, держащим в одной руке трубку, а в другой – трость. А сам – с маленькой головой, густыми усами и орлиными глазами.
И продолжала:
– Ну, ничего. Здесь можно повесить зеркало в красивой деревянной оправе – интересно будет наблюдать свое отражение перед огнем.
Иван поспешил оторвать жену от подобных мыслей:
– Не забывай, что мы будем занимать в этой квартире всего одну комнату.
– Знаю, – ответила она недовольно, – но человек любит и помечтать.
Иван, после всех испытаний, через которые ему пришлось пройти, думал только об одном – как ему освободиться от долгов. Он и в самом деле не мечтал ни о чем другом. Но, несмотря на свою горечь, эта правда делала смешными Людины настроения. В то время как его мысли были заняты исключительно проблемами долгов, Людмила, попав в квартиру, не только стала грезить о том, чтобы завладеть ею целиком. Она вела себя так, будто это решенный вопрос, и сразу стала рассуждать, где и какой требуется ремонт, чтобы привести квартиру в прежнее состояние. Переехав сюда, она с первого дня начала говорить об этом с такой серьезностью и рвением, что увлекла разговорами и свою соседку Наталью, – разговорами, которые Иван называл не иначе как «болтовней двух бездельниц», – о возможных вариантах переделки квартиры.
По мнению Люды, следовало убрать стену, отделявшую их с Иваном комнату от коридора, и переделать ее в большую гостиную, как было прежде, – с горящим камином и зеркалом над каминной полкой. Что касается широких окон гостиной, выходящих на Неву, то, глядя на них, Люда представляла себе почти сказочную сцену: темные холодные ночи, по берегу реки бродят бездомные и украдкой бросают взгляды на переливающиеся светом окна зала, где мелькают элегантно одетые люди. Они плавно передвигаются по сверкающему залу и то и дело чокаются хрустальными бокалами, и звон их отзывается жуткой завистью в душах несчастных, что бродят под окнами.
Комнате Натальи ввиду ее близости к ванной предстояло превратиться в спальню, а следующая комната – в будущем Максима Николаевича, в которой до недавней смерти жила его мать, – должна была стать жилой. Четвертая комната, которую хозяин сдавал время от времени и которую через год снимет Лейла, останется пустой, на случай появления ребенка.
Что касается кухни, то она, без всякого сомнения – и Наталья поддержала Людмилу без колебаний – нуждалась в большом ремонте и тонне инсектицидов, чтобы уничтожить всех водившихся здесь тараканов.
Люда была единственной женщиной в жизни Ивана. Он любил ее, и для него она была красивее и умнее всех женщин. Но, прислушиваясь к этим разговорам, Иван невольно кривил губы, удивляясь ее самоуверенности:
– Я уверен, что на земле нет ни одной женщины с нормальным умом.
На что Люда отвечала:
– Ты прав. Очень глупо мечтать о чем‑то подобном и надеяться осуществить это за твой счет.
– Что ты имеешь в виду?
В этот момент она почувствовала победу. Ей удалось вызвать у него беспокойство и сомнение, и тем самым она восстановила попранное на миг достоинство. Людмила вспорхнула с места, словно бабочка:
– А вот что: жизнь прекрасна и дается человеку лишь один раз, и глупо растрачивать ее в ожиданиях.
Она не стала объяснять, что действительно подразумевала, поскольку и сама не знала, в каком направлении потечет ее жизнь в будущем, но в то же время верила в необходимость перемен. В тот момент она довольствовалась лишь тем, что вызвала в душе Ивана сомнение, не дав возможности одержать верх и посмеяться над ее ограниченностью.
До их брака Иван был лишь одним из многочисленных поклонников Люды. Целый год он добивался ее внимания, перепробовав для этого все известные средства. И, в конце концов, сумел завоевать ее сердце, когда на вопрос Людмилы, почему он так упорно преследует ее, ответил уверенно:
– Потому что все равно ты будешь моей.
В то время Иван был преуспевающим молодым человеком, сумевшим в последние годы перестройки накопить немалую по тем временам сумму денег. Он совершил несколько выгодных поездок в Турцию: продавая там чайные сервизы по отличной цене, на вырученные деньги привозил чемоданы одежды и джинсов.
Его настойчивость и уверенность покорили Людмилу. Если бы Иван умолял ее, стоя на коленях, она, возможно, колебалась бы, но он ответил в утвердительной форме, исключавшей всякие сомнения: «Все равно ты будешь моей». Именно такой мужчина был достоин ее – уверенный и решительный. Есть люди, знающие, чего именно они хотят добиться в жизни, и уверенно идущие к своей цели, и она была из их числа. В то время она решила, что Иван тоже относится к этой категории людей. Она ответила ему любовью и согласилась на замужество, убежденная, что его упорство позволит с легкостью осуществить все мечты.
Начало было многообещающим. Однако не прошло и двух лет, как Людмила начала пересматривать свою веру в мужа, особенно после того, когда Иван начал заниматься, по ее словам, «черт знает чем».
Именно эти его дела стали потихоньку подтачивать фундамент их любви, и он прогнил и разрушился в один злосчастный момент, совершенно неожиданный для Ивана. Люда, живя в стеснении, наблюдала за крахом их отношений, чтобы навсегда вытряхнуть из памяти пыль обломков. Она похоронила надежду на продолжение совместной жизни – этой «низкопробной комедии», где Иван с большим успехом играл роль неудачника.
Что до Ивана, то через несколько лет он будет сидеть, кусая губы, воспроизводя в памяти все эпизоды этой «низкопробной комедии» – комедии его жизни.
Каким образом он мог предотвратить случившееся? Может быть, следовало сохранить верность юношеским мечтам, когда он был студентом филологического факультета Ленинградского университета, и поступить в аспирантуру, опубликовать свои стихи, дабы обеспечить себе работу и пусть и бедную, но достойную жизнь? Кто знает, а вдруг он стал бы известным поэтом? И если бы занялся не коммерцией, а другой работой, то, вероятно, не пришлось залезать в долги… А может…
В то время Россия переживала закат своей славы и величия, не проливая лишних слез, безропотно прислушиваясь к гулу потрясений, поражавших ее до самых глубин. Но Ивана, как и всех простых людей, начали одолевать призрачные надежды на свободу, демократию и благоден ствие, и он последовал за воображаемым благом, удивляясь тому, как вихрь перемен подрывает глубинные основы жизни, как рушатся устои, и в воздухе разносится доносящаяся с запада пыль светящихся мечтаний. Он не думал, не колебался, не принимал решений, а поступил как все и присоединился к общей массе людей, занявшихся коммерцией. «Останься я верен своим мечтам, – думал он, – меня, как и многих, бросило бы на дно, в нищету и отчаяние».
Мог ли Иван последовать в то время вчерашним, уже устаревшим мечтам, когда все вокруг успели без сожаления выбросить их из головы, – так же, как сняли с себя одежду и обувь советского производства эпохи пятилеток и переоделись в джинсы, пропитанные запахом долин и ранчо?
Иван полагал, что все эти явления предвещают добро, и пал жертвой великого заблуждения, будто он стоит на пороге рая, где можно быстро обогатиться, как удалось другим, и нужно всего лишь приложить усилие и терпеливо выждать, чтобы получить туда входной билет.
Этот билет могла обеспечить только коммерческая деятельность – занятие, которое стало процветать, словно мох в стоячей воде, и в один день превратило целое общество в сплошную биржу – спрут, безжалостно пожиравший попадавшееся на его пути и превращавший все в товар – все хотели купить и все хотели продать. Говорили только о сделках. В мелких сделках голодные старики продавали свое нехитрое имущество, чтоб получить на хлеб. В других, крупных сделках продавалось и покупалось имущество государства и народа. Заключались еще фиктивные сделки между людьми, не имевшими ничего, после чего один из них отправлялся на поиски товара, а другой уходил искать покупателя.
Иван, истративший весь доход от челночной торговли на любовные вечеринки с Людой и дорого заплативший за мгновения тщеславного блеска, когда он покупал Люде все, что она пожелает, дошел до нищеты – его карманы были пусты.
Но он не впал в отчаяние. После двух удачно провернутых операций к нему вновь вернулась жажда обогащения. В первый раз они с другом купили большую партию капусты и распродали ее. Свою долю вплоть до последней копейки Иван отдал Люде со словами:
– Возьми, я дарю этот успех тебе.
На первую выручку, уже после брака, Люда купила японский магнитофон, поставила его на видное место, как новогоднюю елку, и под музыку стала встречать Ивана, занятого теперь другой сделкой: ему предложили помочь в продаже сирийского нижнего белья. Операция удалась, и Иван, которому это дело не стоило больших усилий и времени, заработал на ней больше, чем на капусте. Успех воодушевил его, и он решил за короткий срок сколотить капитал, чтобы обеспечить изобилие себе и Люде.
Вопреки его ожиданиям, второе предложение превосходило самые смелые мечты. Ему предложили для перепродажи красную ртуть, которую используют в военном производстве. Ее предлагал – тайно, через посредника – один генерал армии.
Иван немедленно приступил к телефонным переговорам и обнаружил, что товар предлагается по очень низкой цене, и он может поднять ее в два или три раза, если сумеет найти иностранного покупателя, и что даже в этом случае цена останется низкой, между тем как ему достанется невообразимо высокий барыш. Обещанная сумма потрясла воображение Ивана, и в грустной тишине ночей собственная фантазия вырывала его из пропасти отчаяния и возносила, словно ковер‑самолет, на самую вершину богатства.
Ради этого дела Иван перевернул дом вверх дном в поисках старых блокнотов, где были записаны телефонные номера студентов‑иностранцев, учившихся вместе с ним и уже разъехавшихся по своим странам. Он рассчитывал найти среди них покупателя для дешевой ртути. Найдя записи, он почувствовал, что ступил на первую ступеньку лестницы, ведущей к богатству. В течение недели он пытался связаться хотя бы с одним из тех знакомых. На плохом английском Иван пытался объяснить тем, кто поднимал трубку на другом конце света, чтобы они передали такому‑то: пусть ждет его звонка в условленном часу, нужно переговорить по очень важному делу. А Люда в это время считала, глядя на часы, минуты разговора. Положив трубку, муж успокаивал ее:
– Не волнуйся, ангел мой. Скоро мы не только возместим эти телефонные расходы, но получим такой барыш, о котором ты и не мечтала.
Но в итоге время на разговоры стало исчисляться не в минутах, а в часах. Иван выкатил глаза, увидев сумму, обозначенную в телефонной квитанции, тем более что его усилия не увенчались успехом, и он так и не нашел покупателя для ртути, предложенной по низкой цене. Пройдет много времени, и он узнает, что подобные сделки в действительности совершались, но на куда более высоком уровне, и что занимавшиеся этим имели баснословные доходы. Что же касалось Ивана и ему подобных, то до них доходили лишь самые общие разговоры о тех операциях, и им суждено было довольствоваться сладкими грезами и вдыхать издалека пьянящий аромат денег.
В последующих сделках, где длительность телефонных разговоров достигала иногда часа, а встречи продолжались до поздней ночи, заключались договоры по различным товарам: сигаретам, имеющимся где‑то и по такой‑то цене, продуктам, строительному железу, швейным иглам, электрическим лампам, другим мыслимым и немыслимым товарам. Ни одна из этих сделок не была гарантирована и не предвещала удачи, кроме одной, когда Ивану показалось, что осталось сделать слабый толчок, и двери в большой мир распахнутся перед ним настежь. Тогда он нашел покупателя, который согласился купить партию леса, готового к экспорту за границу, и надбавил в цене. Иван вел телефонные переговоры до тех пор, пока каждая из сторон не согласилась на условия другой. Потом подскочил к Люде и, обняв, приподнял ее над полом:
– Наконец‑то дела наладятся!
И хотя Люда не знала, о чем речь, она мгновенно выразила сомнение:
– Не верю, чтобы хоть одна из твоих сделок удалась.
– Верь! Верь, Люда. Мы станем богатыми. Я куплю тебе все, что захочешь. Клянусь тебе – все, что попросишь!
– Ты серьезно?
– Конечно. А ты думала, что я буду всю жизнь оставаться в таком положении?
Она не очень поверила ему. За два дня до встречи, на которой должен был присутствовать покупатель, в семье вновь воцарился мир, и к Ивану вернулась прежняя уверенность. Впервые за последние два года он сидел за кухонным столом, не вставая, между тем как Люда то и дело вскакивала, чтобы убрать тарелку и поставить на ее место другую. В качестве задатка под обещанное богатство муж отдал ей все деньги, оказавшиеся в кармане, – они были взяты в долг – на покупку брюк из натуральной кожи, говоря:
– Бери деньги и не беспокойся. Увидишь: скоро я буду плевать на такую сумму, как эта.
Это было днем. А ночью он не мог уснуть. В случае если сделка удастся, ему достанется такой огромный барыш, который способен лишить не только сна, но и разума.
Он пошел на встречу один, в обход хозяина товара и остальных посредников. Иван рассчитывал любым способом предотвратить встречу между истинными продавцом и покупателем и сохранить за собой роль связующего звена, чтобы тем самым гарантировать собственную долю и не позволить выкинуть его из игры.
Он взял взаймы еще денег, надел свой лучший костюм, раскошелился на пачку сигарет «Мальборо» и решил пригласить в ресторан покупателя и его людей, чтобы побеседовать о делах за обедом, как и подобает бизнесменам, и убедить покупателя в том, что он является представителем продавца, а вовсе не посредником, не имеющим в кармане денег на буханку хлеба.
Иван отправился на предстоящий спектакль, не беспокоясь о расходах: «Будущего дохода хватит не только на покрытие этой жалкой суммы, но и на то, чтобы вовсе забыть о нищете».
Среди ожидавших его четверых он никак не мог определить покупателя – разве что студент‑араб, плохо говорящий по‑русски и бедный на вид. Трое остальных представили его как покупателя, но в ходе разговора выяснилось, что парень немного понимал в деле, и Иван заключил, что он тоже посредник, ищущий покупателя у себя на родине. Позднее Иван с горечью убедился в этом.
Он так и не увидел ни настоящего покупателя, ни товара. И потом долго переживал очередную неудачу.
Дальнейшие свои сделки он тщательно скрывал, чтобы в случае провала не потерять уважения Люды. И снова проваливался, и страдал уже тайком, в одиночку.
Этот этап жизни не принес Ивану ничего утешительного. Все, что он заработал, – это плохие взаимоотношения с Людой и крупный денежный долг. А еще – обширные познания в вопросах торговли лесом, сигаретами, ртутью, женским бельем, чистящими средствами и другими товарами, которые, пожалуй, превышали его знания в области литературы и поэзии, а также вывод, давно известный, но за который он повторно заплатил высокую цену, – о том, что нет торговли без капитала.
Вскоре Ивану удалось получить взаймы крупную сумму денег, и он взял ее с радостью, не думая о том, что сумма процентных ставок, подлежащих к выплате ежемесячно, превышала саму сумму кредита. И вновь принялся собирать осколки своей разбитой души, чтобы вылепить новую надежду.
Мучительно, не переставая, он грезил об успехе – уже не столько из желания разбогатеть, сколько ради того, чтобы вернуть доверие и любовь Людмилы. Он молча уходил и приходил, проявляя небывалое терпение, стойко перенося ее недовольство и враждебность, в надежде на то, что удастся хоть одна из его сделок, и в один прекрасный день он сможет вручить ей всю выручку со словами:
– Возьми, Люда. Все эти деньги твои. Возьми и улыбнись мне, и полюби меня снова!
Но этой мечте – самой важной его мечте – не дано было осуществиться. Неудачи следовали одна за другой, а в это время он продолжал утешать себя:
– Такое уж дело коммерция – один день приносит удачу, а другой – провал.
И с невиданным упорством продолжал гнаться за удачным днем, но не достигал его. В действительности он гнался за Людой, любовь которой с каждой его неудачей рушилась все больше и сходила на нет, и не было никакой надежды на возрождение прежних отношений.
Он взялся за перепродажу партии овощей из Украины, но товар испортился, не доехав до Ленинграда. Принялся торговать одеждой и обнаружил, что большая часть в ней бракованная. Попытка торговли консервированными продуктами чуть было ни удалась, но налоговая инспекция наложила арест на склад и заставила его уплатить налог, превышавший сумму ожидаемого дохода.
Сплошные убытки… В надежде на удачу Иван продолжал занимать деньги под высокие проценты, но мечты его стали скромнее, и он стал молить Бога дать ему хотя бы возможность расплатиться с долгами и начать все сначала…