— Что вы будете есть? — спросил я галантно.
— Я вообще-то ем немного, — сообщила она, и я вздохнул с облегчением — преждевременным, как вскоре выяснилось, потому что «немного» вовсе не обязательно должно означать «недорого».
Она мило улыбнулась официанту, чей вид не оставлял сомнений, что уж у него-то нет никакого основания беспокоиться о своей следующей трапезе, и попросила ломтик копченой лососины, пару нежных бараньих котлеток. И, чуть поколебавшись, добавила: «А на гарнир — салат».
Я закончил изучение меню, уделяя внимание не столько названиям блюд, сколько ценам, и сказал фальшивым голосом:
— Я тоже ем немного. Возьму ваш фирменный салат — и достаточно.
Официант явно счел себя оскорбленным, но все же удалился с миром.
Она продолжила разговоры о Копполе и Преминджере, Аль Пачино и Роберте Редфорде, и еще о Грете Гарбо, с которой, можно подумать, они виделись чуть ли не каждый день. Впрочем, она проявила известный такт и, прервавшись на секунду, спросила меня, над чем я сейчас работаю. Вместо того чтобы ответить «над тем, как бы получше объяснить жене, что у нас на счету осталось всего 63 пенса», я принялся рассказывать о планах работы над следующим романом. Ее все это явно заинтересовало, но о муже — по-прежнему ни слова. Может, стоит самому заговорить на эту тему? Нет. Будет выглядеть слишком назойливо, вроде бы мне позарез нужны деньги.
Принесли еду — собственно говоря, принесли ее копченую лососину, и я сидел, молча наблюдая за тем, как она поглощает остатки моего банковского счета, а сам по кусочку отщипывал от булочки. Подняв глаза, я увидел нависающего надо мной официанта с картой вин.
— Как насчет вина? — спросил я, пожалуй, отчасти опрометчиво.
— Спасибо, пожалуй, не надо, — сказала она. Я улыбнулся — немного опережая события, потому что она добавила: «Ну, разве что немного. Белого, сухого…»
Официант вручил мне вторую книгу, на кожаном переплете которой были вытеснены золотые виноградные гроздья. Я открыл ее на той странице, где начинались полубутылки, объяснив моей гостье, что днем я не пью. Что до конкретного выбора, то я остановился на самом дешевом вине. Официант вернулся через минуту с большим серебряным ведром, полным колотого льда, в котором заказанная бутылочка выглядела жалкой утопленницей и, совсем как я, явно не чувствовала под собой дна. Младший официант убрал со стола, а другой официант подкатил к нашему столику тележку, на которой прибыли ее бараньи котлеты и мой фирменный салат. Тут же третий официант принес ее гарнир — роскошный салат, по виду больше всего остального заказа. У меня и духу не хватило бы предложить ей поменяться салатами.
Надо сказать правду: фирменный салат был очень хорош; хотя, если говорить всю правду, — нелегко получать удовольствие от еды и одновременно придумывать правдоподобное объяснение, с которым мне придется выступить, если сумма счета превысит 37 фунтов.
— Это надо же сделать такую глупость — заказать белое вино к баранине, — сказала она, практически прикончив бутылку. Я, даже не глянув в карту вин, заказал еще полубутылку их стандартного красного.
Она допила свое белое и переключилась на театральную и музыкальную жизнь, а также на других авторов, «разумеется, кроме присутствующих». Похоже, всех живых она знала лично, только вот никого из мертвых — не читала. В целом спектакль доставлял мне несомненное удовольствие, но все портила одна неприятная мысль: окажется ли он мне по средствам после того, как занавес опустится. Убрав со стола, официант спросил мою гостью, не хочет ли она еще чего-нибудь.
— Спасибо, нет, — сказала она, и я едва не захлопал в ладоши. — Вот разве что ваше знаменитое яблочное суфле…
— Боюсь, мадам, что суфле уже нет. Впрочем, я схожу и проверю.
«Не следует торопиться» — чуть было не вырвалось у меня, но я лишь улыбнулся, ощущая при этом, как петля все туже затягивается на моей шее. Через пару минут он с триумфом возвратился, скользя между столиками и балансируя высоко поднятым над головой подносом. Я вознес молитву Ньютону в надежде, что суфле, будучи яблочным, упадет официанту на голову, как того требует закон тяготения. Тщетные надежды.
— И в самом деле, мадам, последнее…
— Повезло! — обрадовалась она.
— В самом деле повезло, — повторил я, трусливо не решаясь заглянуть в меню, чтобы посмотреть на цену. И принялся лихорадочно считать в уме, сознавая, что мои ресурсы практически на исходе.
— Еще что-нибудь, мадам? — вкрадчиво осведомился официант.
Я сделал глубокий вдох и затаил дыхание.
— Только кофе, — сказала она.
— Вам тоже, сэр?
— Нет, нет, мне не надо.
Официант удалился. Придумать причину, по которой я не пил кофе, мне было уже не под силу.
Тут она достала из своей большой сумки от Гуччи мою книжку, и я подписал ее, постаравшись проделать это как можно эффектнее, в расчете, что метрдотель заинтересуется происходящим и решит, что я из тех людей, которые могут подписывать с тем же успехом и ресторанные счета, но он упорно пребывал в другом конце зала все то время, как я писал «На память о незабываемой встрече» и красиво выводил автограф.
Пока мадам пила кофе, я отщипнул кусочек от последней булочки и попросил счет — не потому, что я так уж торопился; просто, подобно подсудимому в Олд-Бейли, не сомневающемуся в своей виновности, я хотел поскорее узнать приговор. Человек в элегантной форменной одежде зеленого цвета, которого я до сих пор не видел, приблизился, неся на серебряном подносе сложенный вдвое листок бумаги, с виду вполне похожий на мою банковскую распечатку. Я осторожно отогнул краешек листка и увидел цифру: 36 фунтов и 40 пенсов. Тогда я небрежно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал весь свой наличный капитал и положил хрустящие новенькие бумажки на серебряный поднос. Они исчезли в мгновение ока. Затем человек в зеленой форменной одежде принес мне 60 пенсов сдачи, которые я положил в карман, поскольку денег на автобус у меня не было. Официант скорчил такую рожу, которая, вне сомнения, обеспечила бы ему возможность получить характерную роль в любом из фильмов, снимаемых мужем мадам, выдающимся кинорежиссером.
Моя гостья встала и направилась к выходу, приветствуя то взмахом руки, а то и поцелуем людей, которых мне раньше доводилось видеть только на страницах глянцевых журналов. Она забрала свою норку из гардероба; я помог ей надеть шубу, а гардеробщику, как и официанту, не дал ничего. Мы подошли к обочине Керзон-стрит, и тут же подкатил темно-голубой «роллс-ройс»; водитель в ливрее выскочил на тротуар и открыл заднюю дверь. Она села в машину.
Стекло медленно поползло вниз, и она сказала:
— До свиданья, милый. Спасибо за чудесный завтрак.
— До свиданья, — ответил я. И, собрав все свое мужество, добавил: — Надеюсь, когда вы в следующий раз будете в Лондоне, мне представится возможность познакомиться с вашим замечательным мужем.
— Как, милый, а разве вы не знаете?
— Не знаю чего?
— Да ведь мы развелись сто лет тому назад.
— Развелись? — переспросил я.
— Ну да, — подтвердила она со смехом. — Я и не видела его уже столько времени…
Я застыл, остолбенелый, не зная, что и сказать.
— А, не велика потеря, — усмехнулась она, — так что за меня не беспокойтесь. Да у меня уже и новый муж…
«И тоже режиссер», — с тайной надеждой взмолился я.
— Вообще-то странно, что мы с ним здесь не столкнулись, — продолжила она. — Дело в том, что ему принадлежит этот ресторан.
После этих слов замурлыкал моторчик стеклоподъемника, и «роллс-ройс» величественно отъехал от тротуара, а я — я побрел к ближайшей автобусной остановке.
И вот я стою здесь, в окружении участников приема Литературной гильдии, пристально глядя на эту шахматную фигуру, на белого ферзя с прической, похожей на каравай деревенской выпечки, и вижу ее в тот лондонский день, неспешно удаляющуюся в темно-голубом «роллс-ройсе». Я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться на том, что она говорит.
— Я не сомневалась, что вы меня не забудете, — говорила она. — Мы ведь с вами тогда так чудно посидели, правда, мой дорогой?
Переворот
Сине-серебряный «Боинг-707» с огромной буквой «П» на хвосте вырулил на стоянку международного аэропорта Лагоса. Кавалькада из шести черных «мерседесов» подкатила к самолету и, выстроившись в ломаную линию, остановилась в ожидании, похожая на огромного сухопутного крокодила. Шесть вспотевших водителей в форме вышли из машин и встали по стойке смирно. Водитель первой машины открыл дверь, полковник федеральной гвардии Усман вышел наружу и быстро подошел к первой ступеньке пассажирского трапа, который моментально был доставлен к борту четырьмя рабочими аэропорта.
Дверь переднего салона распахнулась, полковник стал всматриваться в темноту и увидел стройную симпатичную стюардессу, одетую в синий костюм с серебряной оторочкой. На лацкане ее кителя была крупная литера «П». Она обернулась и кивнула кому-то в салоне. Через несколько секунд в проеме двери ее заменил безупречно одетый высокий мужчина с густыми темными волосами и глубоко посаженными глазами. Мужчина держал себя совершенно непринужденно и свободно — именно за обладание такими манерами многие миллионеры первого поколения отдали бы значительную часть своего состояния. Полковник козырнул, а сеньор Эдуардо Франциско де Сильвейра, глава империи «Прентино», коротко кивнул.
Де Сильвейра вышел из прохлады салона на обжигающее нигерийское солнце, не выказывая ни малейшего неудовольствия. Полковник провел высокого стройного бразильца, которого сопровождал только его личный секретарь, к первому «мерседесу», а сотрудники «Прентино» спустились по трапу из хвостового выхода и расселись по остальным пяти машинам. Водитель, капрал, которого отрядили на круглосуточное дежурство при знатном госте, открыл заднюю дверь и отдал честь. Эдуардо де Сильвейра никак не отреагировал. Капрал нервно улыбнулся, открыв ряд огромных белых зубов.
— Добро пожаловать в Лагос, — осмелился сказать он. — Надеюсь, вы заключите в Нигерии удачные сделки.
Эдуардо ничего не сказал, а просто откинулся на сиденье и сквозь затемненные стекла стал смотреть на пассажиров «Боинга-707» «Британских авиалиний»: люди стояли в длинной очереди на раскаленном бетоне, ожидая таможенного досмотра. Водитель включил первую передачу, и черный крокодил отправился в путешествие. Полковник Усман, сидевший впереди рядом с водителем, скоро обнаружил, что бразильский гость не склонен к светским беседам, а его секретарь, сидевший рядом с боссом, вообще ни разу не раскрыл рта. Полковник, привыкший перенимать манеры других, хранил молчание, предоставив де Сильвейре размышлять над своими планами.
Эдуардо Франциско де Сильвейра, родившийся в небольшой деревушке Ребети в полутораста километрах от Рио-де-Жанейро, был наследником одного из самых больших состояний Бразилии. Перед тем как поступить в Калифорнийский университет, он учился в частной школе в Швейцарии. А обучение свое закончил в Гарвардской школе бизнеса. После Гарварда он вернулся в Бразилию, где начал работу в средней руки фирме, не забывая блюсти интересы семьи в шахтах Минас-Жерайс. Он быстро поднялся в топ-менеджеры; быстрее даже, чем планировал его отец, но мальчик оказался похожим на него гораздо больше, чем тому казалось. В двадцать девять он взял в жены Марию, старшую дочь близкого друга отца, а когда тот спустя двенадцать лет скончался, Эдуардо унаследовал трон «Прентино». Всего в семье было семь сыновей: второй сын, Альфредо, занимался банковским бизнесом, Жоао руководил судоходными компаниями, Карлос работал по строительной части, Мануэль занимался поставками продуктов питания, Жаим вел семейную газету, а малыш Антонио — самый последний — управлял семейными фермами. Все братья советовались с Эдуардо перед принятием ответственных решений, поскольку он оставался председателем самой крупной частной компании в Бразилии, что бы там ни говорил старый враг семьи Мануэль Родригес.
Когда в 1964 году военный режим генерала Кастелло Бранко сверг гражданское правительство, генералы пришли к выводу, что они не могут уничтожить всех де Сильвейра и Родригесов, поэтому лучше научиться жить в мире с двумя соперничающими семьями. Де Сильвейра со своей стороны всегда доставало здравого смысла не соваться в политику, а просто платить каждому правительственному чиновнику — гражданскому или военному — в соответствии с его рангом. Это обеспечило «Прентино» возможность развиваться и процветать при любом режиме. Одной из причин, по которой Эдуардо де Сильвейра выкроил в своем плотном графике три дня на поездку в Лагос, было то обстоятельство, что система государственного управления в Нигерии была очень похожа на бразильскую, и потому хотя бы тут он должен был перебежать дорогу Мануэлю Родригесу, ведь это он очень постарался, чтобы контракт на аэропорт в Рио ушел в другие руки. Эдуардо улыбнулся при мысли о Родригесе, не понимавшем, что он приехал в Нигерию для подписания сделки, которая сделает его вдвое богаче соперника.
Черные «мерседесы» медленно двигались по забитым улицам, не обращая внимания на светофоры, и Эдуардо вспомнил свою первую встречу с генералом Мухаммедом, главой нигерийского государства, когда тот был с официальным визитом в Бразилии. Выступая на ужине, данном в честь генерала, президент Эрнесто Гизель выразил надежду на развитие более тесного сотрудничества между двумя странами в области политики и экономики. Эдуардо согласился со своим неизбранным руководителем и был счастлив оставить ему политику, если тот позволит ему заняться экономикой. Президент Мухаммед выступил с ответной речью, причем его английский акцент был приобретен не иначе как в Оксфорде. Генерал пространно говорил о наиболее дорогом его сердцу проекте: строительстве новой столицы Нигерии — Абудже. Этот город, по его мнению, мог бы соперничать с Бразилиа. По окончании речей генерал отвел де Сильвейру в сторону и подробно рассказал ему о проекте города Абуджи, спросив его, согласится ли он на тендер с заранее известным результатом. Эдуардо улыбнулся и пожалел про себя, что Родригес не может слышать этого интимного диалога с нигерийским главой государства.
Неделей позже, когда генерал вернулся в Нигерию, Эдуардо получил наброски к предложению и, тщательно изучив их, прислал группу из семи человек для составления технико-экономического обоснования для Абуджи.
Через месяц на стол де Сильвейре лег детальный отчет группы. Эдуардо пришел к заключению, что возможная прибыльность проекта позволит ему купить все правительство страны. Он лично позвонил генералу Мухаммеду, чтобы убедиться в его совершенном согласии, и дал команду «полный вперед». На этот раз в Лагос были отправлены двадцать три человека, и через три месяца, изучив сто семьдесят страниц, Эдуардо подписал проект, который назвали «Новая столица Нигерии». В окончательном варианте документа он сделал только одно изменение. Его обложка была выполнена в сине-серебряных тонах с логотипом «Прентино» по центру. Эдуардо приказал сменить цвета на зеленый и белый, а по центру поместить герб страны с орлом и двумя белыми лошадьми. Он понимал, что такие мелочи всегда производят благоприятное впечатление на генералов и могут легко склонить чашу весов в его сторону. Он направил главе Нигерии десять экземпляров технико-экономического обоснования вместе со счетом на один миллион долларов.
Когда генерал Мухаммед закончил изучение документа, он пригласил Эдуардо де Сильвейру посетить Нигерию в качестве его гостя, чтобы обсудить дальнейшие стадии осуществления проекта. Де Сильвейра в ответном телексе заявил о своем согласии в принципе, хотя вежливо, но твердо отметил, что не получил еще платежа на сумму в один миллион долларов, которые были истрачены на составление технико-экономического обоснования. Центральный банк Нигерии перевел деньги, и де Сильвейре удалось выкроить четыре дня на «Проект новой федеральной столицы». Согласно его графику, он должен был прибыть в Лагос в понедельник утром, поскольку к вечеру четверга его уже ждали в Париже.
Вот какими мыслями был занят Эдуардо, когда «мерседесы» подъехали к казармам Додан. Железные ворота распахнулись, и почетный караул вытянулся по струнке, отдавая честь, как бывало только во время официальных визитов глав государств. Черные машины медленно въехали внутрь и остановились перед личной резиденцией президента. На ступеньках стоял бригадный генерал, который должен был проводить де Сильвейру к президенту.
Двое мужчин пообедали вместе в небольшой комнате, напоминавшей английскую офицерскую столовую. На обед подали стейк, который не удовлетворил бы ни одного южноамериканского ковбоя, а на гарнир были овощи, напомнившие Эдуардо о его школьных годах; он еще не встречал человека в погонах, который бы понимал, что хороший повар не менее важен, чем хороший адъютант. Во время обеда беседа вращалась вокруг проблем, связанных со строительством целого города посреди экваториальных джунглей.
Предварительные оценки затрат на проект составляли миллиард долларов, но, когда де Сильвейра предупредил президента, что в итоге расходы на проект могут составить не менее трех миллиардов, у того несколько отвисла челюсть. Де Сильвейра не стал делать секрета: такой проект стал бы самым крупным для компании «Прентино Интернешнл», но тут же отметил и тот факт, что то же самое сказала бы любая строительная компания в мире.
Де Сильвейра не принадлежал к числу людей, которые стараются пораньше выложить свои козыри. Он дождался кофе и только тогда начал рассказ о том, как он — несмотря на сильную оппозицию (в том числе и в лице Родригеса) — выиграл контракт на строительство в амазонских джунглях восьмиполосной автострады, которая должна была закончиться слиянием с панамериканским шоссе. Этот контракт по масштабам уступал лишь предприятию, которое они затевали в Нигерии. Президент был впечатлен и осведомился, не помешает ли бразильский проект работе де Сильвейры над новой столицей.
— Я буду знать ответ на этот вопрос через три дня, — сказал де Сильвейра и пообещал главе государства к концу визита сообщить, готов ли он участвовать в проекте.
После обеда Эдуардо отвезли в отель «Палас», где в его распоряжение был отведен весь шестой этаж. Несколько недовольных жильцов, прибывших в Лагос заключить контракты на какие-то жалкие миллионы, были выселены из номеров, чтобы освободить место для де Сильвейры и его сотрудников. Эдуардо ничего не знал об этом и не интересовался такими мелочами: он был уверен, что номер для него найдется в любой части мира.
Шесть «мерседесов» остановились перед входом в отель, и полковник проводил своего подопечного к двери и мимо дежурного администратора. Эдуардо никогда не регистрировался в отелях — кроме тех случаев, когда ему приходилось называть вымышленное имя, чтобы сохранить ингонито своей спутницы.
Председатель «Прентино Интернешнл» прошел по главному холлу отеля в поджидавший его лифт. Его ноги вдруг стали разъезжаться, и он почувствовал приступ внезапной тошноты. В углу кабины стоял невысокий лысеющий толстяк, одетый в потертые джинсы и футболку. Его рот постоянно открывался и закрывался: он жевал резинку. Мужчины встали как можно дальше друг от друга, делая вид, что незнакомы. На пятом этаже лифт остановился, и Мануэль Родригес, председатель «Родригес Интернешнл», вышел, оставив у себя за спиной человека, бывшего его злейшим соперником на протяжении последних тридцати лет.
Эдуардо держался за поручень лифта, чтобы не упасть: у него все еще кружилась голова. Как он презирал этих малообразованных выскочек из семьи четырех сводных братьев, которые называли себя крупнейшей строительной компанией в Бразилии! И каждый из них желал поражения другому.
Эдуардо был озадачен вопросом, что Родригес может делать в Лагосе, поскольку был уверен, что его соперник не мог приехать сюда для переговоров с президентом Нигерии. Ведь Эдуардо никогда не требовал арендной платы за небольшой домик в Рио, где жила любовница одного очень крупного чиновника протокольной службы правительства. А у того человека не было других задач, как не посылать приглашения Родригесу на приемы, которые давали в честь глав разных стран, приезжавших в Бразилию. Таким образом, рассеянность чиновника обеспечивала отсутствие Родригеса на протокольных мероприятиях.
Эдуардо никогда никому не признался бы, что присутствие соперника беспокоит его, однако решил немедленно разузнать, что привело того в Нигерию. Едва добравшись до своих апартаментов, он поручил личному секретарю проверить, что здесь делает Мануэль Родригес. Эдуардо был готов тут же уехать в Бразилию, если бы оказалось, что Родригес каким-то образом связан с проектом строительства новой столицы.
Через час его личный секретарь вернулся с информацией, что Родригес находится в Нигерии для участия в тендере на строительство в Лагосе нового порта, и нет никаких признаков, что он так или иначе связан с новой столицей. Более того, он все еще пытается устроить себе встречу с президентом.
— Кто из министров занимается портами и когда у меня с ним встреча? — спросил де Сильвейра. Секретарь сверился с графиком.
— Министр транспорта… — сказал он. — Вы встречаетесь с ним в четверг в девять утра.
Протокольная служба Нигерии распланировала четыре дня таким образом, чтобы де Сильвейра мог встретиться с каждым членом кабинета, который имел отношение к строительству нового города.
— Это ваша последняя встреча перед прощальным визитом к президенту. А потом вы вылетаете в Париж.
— Отлично. Напомните мне о нашем разговоре за пять минут до начала встречи с министром, а затем еще раз, перед беседой с президентом.
Секретарь сделал отметку в блокноте и вышел.
Эдуардо сидел в одиночестве в своих апартаментах и просматривал заключения экспертов о строительстве новой столицы. Некоторые из его сотрудников уже проявляли признаки нервозности. Поводом для беспокойства было то, что в любом крупном строительном контракте главным является способность заказчика платить, и платить вовремя. Несоблюдение этого правила — кратчайший путь к банкротству, хотя после открытия в Нигерии нефти страна получила устойчивый источник дохода и, конечно, здесь не было недостатка в людях, желающих тратить деньги от имени правительства. Тревоги его сотрудников не волновали де Сильвейру, он всегда настаивал на получении значительной части финансирования предоплатой, иначе и шага бы не сделал из Бразилии, равно как и его подчиненные. Однако масштабы данного контракта делали его несколько необычным. Эдуардо понимал, какой непоправимый удар будет нанесен его международной репутации, если он приступит к работе и не сможет ее закончить. Он вновь и вновь перечитывал заключение во время ужина в своей комнате и рано отправился спать, бесполезно истратив час в попытках поговорить по телефону с женой.
Первой встречей де Сильвейры на следующее утро стал его визит к управляющему Центральным банком Нигерии. Эдуардо надел отутюженный костюм, свежую рубашку и до блеска начищенные ботинки. В течение следующих четырех дней его никто не увидит одетым в тот же костюм. В восемь сорок пять в дверь тихонько постучали, и секретарь открыл ее. На пороге по стойке смирно стоял полковник Усман, готовый к тому, чтобы сопровождать Эдуардо в банк. Когда они выходили из отеля, Эдуардо опять увидел Мануэля Родригеса. На нем были все те же джинсы, та же помятая футболка, а жевал он, возможно, все ту же жвачку. Он сел в БМВ, и Эдуардо перестал хмуриться только тогда, когда машина отъехала на порядочное расстояние.
Управляющему Центральным банком Нигерии еще никогда и никто не говорил, что если платеж опаздывает на семь дней, то он может считать контракт расторгнутым, а вторая сторона получает право действовать по собственному усмотрению. Министр внес бы некоторые поправки, но Абуджа была любимым детищем президента. Когда они договорились по этой позиции, де Сильвейра потребовал информацию о банковских резервах, заморских обязательствах и предполагаемых доходах от нефти на ближайшие пять лет. По окончании переговоров управляющий был похож на заливное: он блестел от пота и дрожал.
Следующей встречей Эдуардо был обязательный визит вежливости: обед у посла Бразилии. Он ненавидел протокол, поскольку считал, что посольства существуют лишь для приемов и для обсуждения устаревших банальностей, а он не любил ни то ни другое. Еда в таких заведениях была неизбежно плохой, компания — еще хуже. И на сей раз исключения не получилось, и единственной выгодой мероприятия (Эдуардо все измерял доходами или убытками) стала информация о том, что Мануэль Родригес вошел в окончательный список из трех претендентов на победу в тендере на строительство порта в Лагосе. Если он выиграет его, то в пятницу встретится с президентом. Сильвейра пообещал себе, что в пятницу в списке останется только два кандидата, а встречи с президентом не будет. Он думал, что это — главное, что он вынес из обеда с послом, но тот вдруг добавил:
— Родригес весьма одобрительно воспринял вашу победу в борьбе за контракт на строительство Абуджи. Он нахваливает вас на встрече с каждым министром. — Посол помолчал. — Забавно. Мне казалось, вы не ладите.
Эдуардо не ответил и задумался, какой номер собирается выкинуть Родригес, поддерживая его начинания.
День Эдуардо провел с министром финансов и получил подтверждения временных соглашений, которых он достиг с управляющим Центральным банком. Управляющий заранее сообщил министру финансов, чего ожидать от встречи с Эдуардо де Сильвейрой, чтобы тот был готов к решительным требованиям бразильца. Де Сильвейра, догадавшийся об этом предупреждении, позволил бедняге немного поторговаться и даже уступил по нескольким маловажным пунктам, чтобы министр мог доложить об этом президенту на очередном заседании Высшего военного совета. Эдуардо оставил улыбающегося министра в полной уверенности в том, что он отыграл у грозного бразильца пару-тройку очков.
В тот же вечер де Сильвейра поужинал со своими старшими советниками, которые тоже встречались с министерскими чиновниками. Теперь каждый из них выступал с ежедневным отчетом о том, с какими проблемами им придется столкнуться, если они начнут работать в Нигерии. Его главный инженер подчеркнул, что на месте нельзя будет найти квалифицированную рабочую силу ни за какие деньги, поскольку рынок ее монополизирован немцами, которые ведут огромное дорожное строительство. Финансовый советник также представил мрачный доклад о том, как иностранные компании по шесть месяцев не могут обналичить свои чеки в местном Центральном банке. Эдуардо прислушивался к комментариям экспертов, но своего мнения не высказывал. Совещание закончилось вскоре после одиннадцати, и он решил перед сном прогуляться по отелю. Он шел по роскошному тропическому саду и едва не столкнулся нос к носу с Мануэлем Родригесом. Эдуардо свернул в сторону и спрятался за огромным тиковым деревом. Коротышка проковылял мимо, жуя свою жвачку и не замечая горящих ненавистью глаз Эдуардо. Подойдя к болтливому серому попугаю, де Сильвейра поведал ему свои самые тайные помыслы о том, что к вечеру пятницы Родригес будет лететь назад в Бразилию с чемоданами, набитыми разными планами, которые засунет в шкаф под названием «Провалившиеся проекты». Попугай поднял хохолок и заорал на него так, будто он раскрыл его секрет. Эдуардо улыбнулся и отправился к себе.
На следующий день полковник Усман прибыл, как обычно, в восемь сорок пять — минута в минуту, и Эдуардо провел утро в беседе с министром поставок и кооперативов, точнее, отсутствия кооперативов, как он сказал своему личному секретарю во второй половине дня. После полудня он встретился с министром труда, уточняя возможности найма неквалифицированной рабочей силы и выясняя обоснованность слухов о полном отсутствии профессиональных сотрудников.
Эдуардо быстро пришел к заключению, что, несмотря на оптимизм соответствующих министров, это будет самый сложный контракт из всех, за которые он брался. А если международный бизнес увидит, как он спотыкается на ровном месте, будут потеряны не только деньги.
Вечером его сотрудники опять докладывали ему о том, как они решили вчерашние проблемы и какие новые открылись им сегодня. Они осторожно намекнули, что если теперешний режим останется у власти, то задержек с платежами не будет, поскольку сам президент обозначил проект как приоритетный. До них даже дошел слух, что армия предоставит свои строительные батальоны, если возникнет дефицит в квалифицированных рабочих. Эдуардо пометил эту информацию, чтобы ее письменно подтвердил глава государства во время их прощальной встречи.
Но не проблема рабочей силы занимала его мысли, когда он облачался тем вечером в шелковую пижаму. Он ухмылялся от идеи неизбежного и внезапного отъезда Мануэля Родригеса домой. Спал Эдуардо прекрасно.
На следующее утро он встал с новым приливом энергии, принял душ и надел очередной костюм. Четыре дня, похоже, истрачены не напрасно, он сможет поймать сразу двух зайцев. К восьми сорока пяти он ждал обычно пунктуального полковника.
В восемь сорок пять тот не появился, не было его и тогда, когда часы на каминной полке пробили девять. Де Сильвейра послал личного секретаря узнать, что случилось, а сам стал нервно ходить взад и вперед по комнате. Секретарь вернулся через несколько минут и сказал, что отель окружен вооруженными солдатами. Эдуардо не стал паниковать. За свою жизнь ему пришлось стать свидетелем уже восьми переворотов, и он знал одно золотое правило: новый режим никогда не убивает приехавших в страну иностранцев, поскольку их деньги нужны ему не меньше, чем старому правительству. Эдуардо поднял трубку телефона, но ему никто не ответил. Тогда он включил радио. По нему передавали записанное на пленку обращение: