Г-н Журден, мещанин.Учитель музыки.Ученик учителя музыки.Учитель танцев.Учитель фехтования.Учитель философии.Портной.Подмастерье портного.Два лакея. Действующие лица балета
Во втором действии Портновские подмастерья.
(танцуют). Действие происходит в Париже, в доме г-на Журдена. Действие второеЯвление I
Г-н Журден, учитель музыки, учитель танцев. Г-н Журден. Очень даже здорово: танцоры откалывают лихо.Учитель танцев. А когда танец идет под музыку, то впечатление еще сильнее. Мы сочинили для вас балет; вы увидите, сколь это очаровательно.Г-н Журден. Он понадобится мне сегодня же: особа, в честь которой я все это устраиваю, должна пожаловать ко мне на обед.Учитель танцев. Все готово.Учитель музыки. Одного, сударь, недостает: такой особе, как вы, со всем вашим великолепием, с вашей склонностью к изящным искусствам, непременно нужно давать у себя концерты по средам или же по четвергам.Г-н Журден. А у знатных господ бывают концерты?Учитель музыки. Разумеется, сударь.Г-н Журден. Тогда и я начну давать. И хорошо это получится?Учитель музыки. Не сомневаюсь. Вам потребуется три голоса: сопрано, контральто и бас, а для аккомпанемента альт, лютня и, для басовых партий, клавесин, а для ритурнелей две скрипки.Г-н Журден. Хорошо бы еще морскую трубу. Я ее очень люблю, она приятна для слуха.Учитель музыки. Предоставьте все нам.Г-н Журден. Смотрите не забудьте прислать певцов, чтоб было кому петь во время обеда.Учитель музыки. У вас ни в чем недостатка не будет.Г-н Журден. Главное, чтоб хорош был балет.Учитель музыки. Останетесь довольны, особенно некоторыми менуэтами.Г-н Журден. А, менуэт – это мой любимый танец! Поглядите, как я его танцую. Ну-ка, господин учитель!Учитель танцев. Извольте, сударь, надеть шляпу.
Г-н Журден берет шляпу своего лакея и надевает ее поверхночного колпака. Учитель танцев берет г-на Журдена за руку и,напевая менуэт, танцует вместе с ним. Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла. Пожалуйста, в такт. Ла-ла-ла, ла-ла. Колени не гнуть. Ла-ла-ла. Плечами не дергать. Ла-ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла. Не растопыривать рук. Ла-ла-ла, ла-ла. Голову выше. Носки держать врозь. а-ла-ла. Корпус прямей.Г-н Журден. Ну как?Учитель танцев Лучше нельзя.Г-н Журден. Кстати, научите меня кланяться маркизе, мне это скоро понадобится.Учитель танцев. Кланяться маркизе?Г-н Журден. Да. Ее зовут Дорименой.Учитель танцев. Позвольте вашу руку.Г-н Журден. Не нужно. Вы только покажите, а я запомню.Учитель танцев. Если вы желаете, чтоб это был поклон весьма почтительный, то прежде отступите назад и поклонитесь один раз, затем подойдите к ней с тремя поклонами и в конце концов склонитесь к ее ногам.Г-н Журден. А ну, покажите.
Учитель танцев показывает. Понятно. Явление II
Г-н Журден, учитель музыки, учитель танцев, лакей. Лакей. Сударь, учитель фехтования пришел.Г-н Журден. Скажи, пусть войдет и начинает урок.
(Учителю музыки и учителю танцев.) А вы поглядите, как это у меня выходит. Явление III
Те же, учитель фехтования и лакей с двумя рапирами. Учитель фехтования
(берет у лакея две рапиры и одну из них подает г-ну Журдену). Прошу вас, сударь: поклон. Корпус прямо. Легкий упор на левое бедро. Не надо так расставлять ноги. Обе ступни на одной линии. Кисть руки на уровне бедра. Конец рапиры прямо против плеча. Не надо так вытягивать руку. Кисть левой руки на высоте глаза. Левое плечо назад. Голову прямо. Взгляд уверенный. Выпад. Корпус неподвижен. Парируйте квартой и отходите с тем же парадом. Раз, два. В позицию. Уверенно начинайте снова. Шаг назад. Когда делаете выпад, нужно, чтобы рапира выносилась вперед, а тело, сколько можно, было защищено от удара. Раз, два. Прошу вас: парируйте терсом и отходите с тем же парадом. Выпад. Корпус неподвижен. Выпад. Становитесь в позицию. Раз, два. Начинайте сызнова. Шаг назад. Защищайтесь, сударь, защищайтесь!
(С криком: «Защищайтесь!» несколько раз колет г-на Журдена.) Г-н Журден. Ну как?Учитель музыки. Вы делаете чудеса.Учитель фехтования. Как я вам уже говорил: весь секрет фехтования заключается в том, чтобы, во-первых, наносить противнику удары, а во-вторых, чтобы самому таковых не получать, и вы никогда их не получите, если, как я это вам прошлый раз доказал путем наглядного примера, научитесь отводить шпагу противника от своего тела, а для этого нужно только легкое движение кисти руки – к себе или от себя. Г-н Журден. Стало быть, эдаким манером каждый человек, даже и не из храбрых, может наверняка убить другого, а сам останется цел?Учитель фехтования. Конечно. Разве я вам это не доказал наглядно?Г-н Журден. Доказали.Учитель фехтования. Отсюда ясно, какое высокое положение мы, учителя фехтования, должны занимать в государстве и насколько наука фехтования выше всех прочих бесполезных наук, как, например, танцы, музыка и...Учитель танцев. Но-но, господин фехтмейстер! Отзывайтесь о танцах почтительно.Учитель музыки. Будьте любезны, научитесь уважать достоинства музыки.Учитель фехтования. Да вы просто забавники! Как можно ставить ваши науки на одну доску с моей?Учитель музыки. Подумаешь, важная птица!Учитель танцев. Напялил нагрудник, чучело!Учитель фехтования. Берегитесь, плясунишка, вы у меня запляшете не как-нибудь, а вы, музыкантишка, запоете ангельским голоском.Учитель танцев. А я, господин драчунишка, научу вас, как нужно драться.Г-н Журден
(учителю танцев). Да вы спятили! Затевать ссору с человеком, который все терсы и кварты знает как свои пять пальцев и может убить противника путем наглядного примера?Учитель танцев. Плевать я хотел на его наглядный пример и на все его терсы и кварты.Г-н Журден
(учителю танцев). Полно, говорят вам!Учитель фехтования
(учителю танцев). Ах, вы вот как, нахальная пигалица!Г-н Журден. Успокойтесь, любезный фехтмейстер!Учитель танцев
(учителю фехтования). Ах, вот вы как, лошадь ломовая!Г-н Журден. Успокойтесь, любезный танцмейстер!Учитель фехтования. Мне только до вас добраться...Г-н Журден
(учителю фехтования). Потише!Учитель танцев. Мне только до вас дотянуться...Г-н Журден
(учителю танцев). Будет вам!Учитель фехтования. Я уж вас отколошмачу!Г-н Журден
(учителю фехтования). Ради бога!Учитель танцев. Я вас так вздую...Г-н Журден
(учителю танцев). Умоляю!Учитель музыки. Нет уж, позвольте, мы его выучим хорошему тону.Г-н Журден
(учителю музыки). Боже мой! Да перестаньте! Явление IV
Те же и учитель философии. Г-н Журден. А, господин философ! Вы как раз вовремя подоспели с вашей философией. Помирите как-нибудь этих господ.Учитель философии. В чем дело? Что случилось, господа?Г-н Журден. Повздорили из-за того, чье ремесло лучше, переругались и чуть было не подрались.Учитель философии. Полноте, господа! Как можно доводить себя до такой крайности? Разве вы не читали ученого трактата Сенеки о гневе? Что может быть более низкого и более постыдного, чем эта страсть, которая превращает человека в дикого зверя? Все движения нашего сердца должны быть подчинены разуму, не так ли?Учитель танцев. Помилуйте, сударь! Я преподаю танцы, мой товарищ занимается музыкой, а он с презрением отозвался о наших занятиях и оскорбил нас обоих!Учитель философии. Мудрец стоит выше любых оскорблений. Лучший ответ на издевательства – это сдержанность и терпение.Учитель фехтования. Они имеют наглость сравнивать свое ремесло с моим!Учитель философии. Это ли повод для волнения? Из-за суетной славы и из-за положения в обществе люди не должны вступать между собою в соперничество: чем мы резко отличаемся друг от друга, так это мудростью и добродетелью.Учитель танцев. Я утверждаю, что танцы – это наука, заслуживающая всяческого преклонения.Учитель музыки. А я стою на том, что музыку чтили во все века.Учитель фехтования. А я им доказываю, что наука владеть оружием – это самая прекрасная и самая полезная из всех наук.Учитель философии. Позвольте, а что же тогда философия? Вы все трое – изрядные нахалы, как я погляжу: смеете говорить в моем присутствии такие дерзости и без зазрения совести называете науками занятия, которые не достойны чести именоваться даже искусствами и которые могут быть приравнены лишь к жалким ремеслам уличных бортов, певцов и плясунов!Учитель фехтования. Молчать, собачий философ!Учитель музыки. Молчать, педант тупоголовый!Учитель танцев. Молчать, ученый сухарь!Учитель философии. Ах вы, твари эдакие...
(Бросается на них, они осыпают его ударами.) Г-н Журден. Господин философ!Учитель философии. Мерзавцы, подлецы, нахалы!Г-н Журден. Господин философ!Учитель фехтования. Гадина! Скотина!Г-н Журден. Господа!Учитель философии. Наглецы!Г-н Журден. Господин философ!Учитель танцев. Ослиная голова!Г-н Журден. Господа!Учитель философии. Негодяи!Г-н Журден. Господин философ!Учитель музыки. Убирайся к черту, нахал!Г-н Журден. Господа!Учитель философии. Жулики, прощелыги, продувные бестии, проходимцы!Г-н Журден. Господин философ! Господа! Господин философ! Господа! Господин философ!
Все учителя уходят, продолжая драться. Явление V
Г-н Журден, лакей. Г-н Журден. Э, да ладно, деритесь, сколько хотите! Мое дело – сторона, я разнимать вас не стану, а то еще халат с вами разорвешь. Набитым дураком надо быть, чтобы с ними связываться, неровен час, так огреют, что своих не узнаешь. Явление VI
Те жу и учитель философии. Учитель философии
(оправляя воротник). Приступим к уроку.Г-н Журден. Ах, господин учитель, как мне досадно, что они вас побили!Учитель философии. Пустяки. Философ должен ко всему относиться спокойно. Я сочиню на них сатиру в духе Ювенала, и эта сатира их совершенно уничтожит. Но довольно об этом. Итак, чему же вы хотите учиться?Г-н Журден. Чему только смогу: ведь я смерть как хочу стать ученым, и такое зло меня берет на отца и мать, что меня с малолетства не обучали всем наукам!Учитель философии. Это понятное чувство, nam sine doctrina vita est quasi mortis imago. Вам это должно быть ясно, потому что вы, уж верно, знаете латынь.Г-н Журден. Да, но вы все-таки говорите так, как будто я ее не знаю. Объясните мне, что это значит. Учитель философии. Это значит: без науки жизнь есть как бы подобие смерти.Г-н Журден. Латынь говорит дело.Учитель философии. У вас есть основы, начатки каких-либо познаний?Г-н Журден. А как же, я умею читать и писать.Учитель философии. С чего вам угодно будет начать? Хотите, я обучу вас логике?Г-н Журден. А что это за штука – логика?Учитель философии. Это наука, которая учит нас трем процессам мышления.Г-н Журден. Кто же они такие, эти три процесса мышления?Учитель философии. Первый, второй и третий. Первый заключается в том, чтобы составлять себе правильное представление о вещах при посредстве универсалий, второй – в том, чтобы верно о них судить при посредстве категорий, и, наконец, третий – в том, чтобы делать правильное умозаключение при посредстве фигур: Barbara, Celarent, Darii, Ferio, Baralipton и так далее.Г-н Журден. Уж больно слова-то заковыристые. Нет, логика мне не подходит. Лучше что-нибудь позавлекательнее.Учитель философии. Хотите займемся этикой?Г-н Журден. Этикой?Учитель философии. Да.Г-н Журден. А про что она, эта самая этика?Учитель философии. Она трактует о счастье жизни, учит людей умерять свои страсти и...Г-н Журден. Нет, не надо. Я вспыльчив, как сто чертей, и никакая этика меня Не удержит: я желаю беситься, сколько влезет, когда меня разбирает злость.Учитель философии. Может быть, вас прельщает физика?Г-н Журден. А физика – это насчет чего?Учитель философии. Физика изучает законы внешнего мира и свойства тел, толкует о природе стихий, о признаках металлов, минералов, камней, растений, животных и объясняет причины всевозможных атмосферных явлений, как-то: радуги, блуждающих огней, комет, зарниц, грома, молнии, дождя, снега, града, ветров и вихрей.Г-н Журден. Слишком много трескотни, слишком много всего наворочено.Учитель философии. Так чем же вы хотите заняться?Г-н Журден. Займитесь со мной правописанием.Учитель философии. С удовольствием.Г-н Журден. Потом научите меня узнавать по календарю, когда бывает луна, а когда нет.Учитель философии. Хорошо. Если рассматривать этот предмет с философской точки зрения, то, дабы вполне удовлетворить ваше желание, надлежит, как того требует порядок, начать с точного понятия о природе букв и о различных способах их произнесения. Прежде всего я должен вам сообщить, что буквы делятся на гласные, названные так потому, что они обозначают звуки голоса, и на согласные, названные так потому, что произносятся с помощью гласных и служат лишь для обозначения различных изменений голоса. Существует пять гласных букв, или, иначе, голосовых звуков: А, Е, И, О, У.Г-н Журден. Это мне все понятно.Учитель философии. Чтобы произнести звук А, нужно широко раскрыть рот: А.Г-н Журден. А, А. Так!Учитель философии. Чтобы произнести звук Е, нужно приблизить нижнюю челюсть к верхней: А, Е.Г-н Журден. А, Е, А, Е. В самом деле! Вот здорово!Учитель философии. Чтобы произнести звук И, нужно еще больше сблизить челюсти, а углы рта оттянуть к ушам: А, Е, И.Г-н Журден. А, Е, И, И, И. Верно! Да здравствует наука!Учитель философии. Чтобы произнести звук О, нужно раздвинуть челюсти, а углы губ сблизить: О.Г-н Журден. О, О. Истинная правда! А, Е, И, О, И, О.Удивительное дело! И, О, И, О.Учитель философии. Отверстие рта принимает форму того самого кружка, посредством коего изображается звук О.Г-н Журден. О, О, О. Вы правы. О. Как приятно знать, что ты что-то узнал!Учитель философии. Чтобы произнести звук У, нужно приблизить верхние зубы к нижним, не стискивая их, однако ж, а губы вытянуть и тоже сблизить, но так, чтобы они не были плотно сжаты: У.Г-н Журден. У, У. Совершенно справедливо! У.Учитель философии. Ваши губы при этом вытягиваются, как будто вы гримасничаете. Вот почему, если вы пожелаете в насмешку над кем-либо состроить рожу, вам стоит только сказать: У.Г-н Журден. У, У. Верно! Эх, зачем я не учился прежде! Я бы все это уже знал.Учитель философии. Завтра мы разберем другие буквы, так называемые согласные.Г-н Журден. А они такие же занятные, как и эти?Учитель философии. Разумеется. Когда вы произносите звук Д, например, нужно, чтобы кончик языка уперся в верхнюю часть верхних зубов: ДА.Г-н Журден. ДА, ДА. Так! Ах, до чего же здорово, до чего же здорово!Учитель философии. Чтобы произнести Ф, нужно прижать верхние зубы к нижней губе: ФА.Г-н Журден. ФА, ФА. И то правда! Эх, батюшка с матушкой, ну, как тут не помянуть вас лихом!Учитель философии. А чтобы произнести звук Р, нужно приставить кончик языка к верхнему небу, однако ж под напором воздуха, с силою вырывающегося из груди, язык беспрестанно возвращается на прежнее место, отчего происходит некоторое дрожание: Р-РА.Г-н Журден. Р-Р-Р-РА, Р-Р-Р-Р-Р-РА. Какой же вы молодчина! А я-то сколько времени потерял даром! Р-Р-Р-РА.Учитель философии. Все эти любопытные вещи я объясню вам до тонкостей.Г-н Журден. Будьте настолько любезны! А теперь я должен открыть вам секрет. Я влюблен в одну великосветскую даму, и мне бы хотелось, чтобы вы помогли мне написать ей записочку, которую я собираюсь уронить к ее ногам.Учитель философии. Отлично.Г-н Журден. Ведь, правда, это будет учтиво?Учитель философии. Конечно. Вы хотите написать ей стихи?Г-н Журден. Нет, нет, только не стихи.Учитель философии. Вы предпочитаете прозу?Г-н Журден. Нет, я не хочу ни прозы, ни стихов.Учитель философии. Так нельзя: или то, или другое.Г-н Журден. Почему?Учитель философии. По той причине, сударь, что мы можем излагать свои мысли не иначе, как прозой или стихами.Г-н Журден. Не иначе, как прозой или стихами?Учитель философии. Не иначе, сударь. Все, что не проза, то стихи, а что не стихи, то проза.Г-н Журден. А когда мы разговариваем, это что же такое будет?Учитель философии. Проза.Г-н Журден. Что? Когда я говорю: «Николь, принеси мне туфли и ночной колпак», это проза?Учитель философии. Да, сударь.Г-н Журден. Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой. Большое вам спасибо, что сказали. Так вот что я хочу ей написать: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви», но только нельзя ли это же самое сказать полюбезнее, как-нибудь этак покрасивее выразиться?Учитель философии. Напишите, что пламя ее очей испепелило вам сердце, что вы день и ночь терпите из-за нее столь тяжкие...Г-н Журден. Нет, нет, нет, это все не нужно. Я хочу написать ей только то, что я вам сказал: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».Учитель философии. Следовало бы чуть-чуть подлиннее.Г-н Журден. Да нет, говорят вам! Я не хочу, чтобы в записке было что-нибудь, кроме этих слов, но только их нужно расставить как следует, как нынче принято. Приведите мне, пожалуйста, несколько примеров, чтобы мне знать, какого порядка лучше придерживаться.Учитель философии. Порядок может быть, во-первых, тот, который вы установили сами: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви». Или: «От любви смерть мне сулят, прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза». Или: «Прекрасные ваши глаза от любви мне сулят, прекрасная маркиза, смерть». Или: «Смерть ваши прекрасные глаза, прекрасная маркиза, от любви мне сулят». Или: «Сулят мне прекрасные глаза ваши, прекрасная маркиза, смерть». Г-н Журден. Какой же из всех этих способов наилучший?Учитель философии. Тот, который вы избрали сами: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».Г-н Журден. А ведь я ничему не учился и вот все ж таки придумал в один миг. Покорно вас благодарю. Приходите, пожалуйста, завтра пораньше.Учитель философии. Не премину. Явление VII
Г-н Журден, лакей. Г-н Журден
(лакею). Неужели мне еще не принесли костюма?Лакей. Никак нет, сударь.Г-н Журден. Окаянный портной заставляет меня дожидаться, когда у меня и без того дела по горло. Как я зол! Чтоб его лихорадка замучила, этого разбойника портного! Чтоб его черт подрал, этого портного! Чума его возьми, этого портного! Попадись он мне сейчас, пакостный портной, собака портной, злодей портной, я б его... Явление VIII
Те же, портной и подмастерье с костюмом для г-на Журдена. Г-н Журден. А, наконец-то! Я уж начал было на тебя сердиться.Портной. Раньше поспеть не мог, и так уж двадцать подмастерьев засадил за ваш костюм.Г-н Журден. Ты мне прислал такие узкие чулки, что я насилу их натянул. И уже две петли спустились.Портной. Они еще как растянутся!Г-н Журден. Да, только не раньше, чем лопнут все петли. К тому же еще башмаки, которые ты для меня заказывал, жмут невыносимо.Портной. Нисколько, сударь.Г-н Журден. То есть как нисколько?Портной. Нет, нет, они вам не тесны.Г-н Журден. А я говорю: тесны.Портной. Это вам так кажется.Г-н Журден. Оттого и кажется, что мне больно. Иначе бы не казалось!Портной. Вот, извольте взглянуть: не у каждого придворного бывает такой красивый костюм, и сделан он с отменным вкусом. Тут с моей стороны требовалось особое искусство, чтобы получился строгий костюм, хотя и не черного цвета. Самому лучшему портному не сшить такого костюма – это уж я вам ручаюсь.Г-н Журден. А это еще что такое? Ты пустил цветочки головками вниз?Портной. Вы мне не говорили, что хотите вверх.Г-н Журден. Разве об этом надо говорить особо?Портной. Непременно. Все господа так носят.Г-н Журден. Господа носят головками вниз?Портной. Да, сударь.Г-н Журден. Гм! А ведь, и правда, красиво.Портной. Если угодно, я могу и вверх пустить.Г-н Журден. Нет, нет.Портной. Вы только скажите.Г-н Журден. Говорят тебе, не надо. У тебя хорошо получилось. А сидеть-то он на мне будет ладно, как по-твоему? Портной. Что за вопрос! Живописец кистью так не выведет, как я подогнал к вашей фигуре. У меня есть один подмастерье: по части штанов – это просто гений, а другой по части камзола – краса и гордость нашего времени.Г-н Журден. Парик и перья-как, ничего?Портной. Все в надлежащем порядке.Г-н Журден
(приглядываясь к портному). Э-ге-ге, господин портной, а ведь материя-то на вас от моего камзола, того самого, что вы мне шили прошлый раз! Я ее сразу узнал.Портной. Мне, изволите ли видеть, так понравилась материя, что я и себе выкроил на кафтан.Г-н Журден. Ну и выкраивал бы, только не из моего куска.Портной. Не угодно ли примерить?Г-н Журден. Давай.Портной. Погодите. Это так не делается. Я привел людей, чтоб они вас облачили под музыку: такие костюмы надеваются с особыми церемониями. Эй, войдите! Явление IX
Те же и подмастерья, танцующие. Портной
(подмастерьям). Наденьте этот костюм на господина Журдена так, как вы всегда одеваете знатных господ.
Первый балетный выход Четверо танцующих подмастерьев приближаются к г-ну Журдену. Двое снимают с него штаны, двое других – камзол, азатем, все время двигаясь в такт, они надевают на него новыйкостюм. Г-н Журден прохаживается между ними, а они смотрят,хорошо ли сидит костюм. Подмастерье. Ваша милость, пожалуйте сколько-нибудь подмастерьям, чтоб они выпили за ваше здоровье.Г-н Журден. Как ты меня назвал?Подмастерье. Ваша милость.Г-н Журден. «Ваша милость»! Вот что значит одеться по-господски! А будете ходить в мещанском платье – никто вам не скажет: «Ваша милость».
(Дает деньги.) На, вот тебе за «вашу милость».Подмастерье. Премного довольны, ваше сиятельство.Г-н Журден. «Сиятельство»? Ого! «Сиятельство»! Погоди, дружок. «Сиятельство» чего-нибудь да стоит, это не простое слово – «сиятельство»! На, вот тебе от его сиятельства! Подмастерье. Ваше сиятельство, мы все как один выпьем за здоровье вашей светлости.Г-н Журден. «Вашей светлости»? О-го-го! Погоди, не уходи. Это мне-то – «ваша, светлость»!
(В сторону.) Если дело дойдет до «высочества», честное слово, ему достанется весь кошелек.
(Подмастерью.) На, вот тебе за «вашу светлость».Подмастерье. Покорнейше благодарим, ваше сиятельство, за ваши милости.Г-н Журден
(в сторону). Вовремя остановился, а то бы я все ему отдал.
Второй балетный выходЧетверо подмастерьев танцуют, радуясь щедрости г-на Журдена. Комедия Мольера «Мещанин во дворянстве»
Комедия «Мещанин во дворянстве» (1670) посвящена осмеянию глупости и суетного тщеславия буржуа, вознамерившемуся стать дворянином. Осведомленный лишь понаслышке о том, какм должен быть культурный дворянин, герой комедии господин де Журден, недалекий и чванливый буржуа, решает обучиться дворянскому, по его представлениям, поведению. Он забывает о своем настоящем происхождении, по-барски относится к окружающим, с высокомерием собращается со своей женой-простолюдинкой.
Слепое подражание дворянству делает Журдена из недалекого откровенно глупым человеком. Он нанимает учителей, которые якобы должны обучить благородным манерам и наукам. Учиталя же, пользуясь ограниченностью Журдена, стараются каждый извлечь выгоду для себя. Учитель музыки и учитель танцев наперебой убеждают Журдена в важности их занятий, соперничают и вступают в перепалку с учителями фехтования и философии. Незадачливого «дворянина» стремятся одурачить все: учителя, портной и даже подмастерья, облекающие Ждурден в сшитый костюм. Они льстят Журдену, обращаясь к нему «ваша милость», «ваша светлость» и разжигая его самолюбие, чтобы получить больше денег.
Действие комедии, реплики героев соотнесены с танцевальным ритмом, поэтому спектакль может исполняться в балетной манере. Такая особенность пьесы, наряду с множеством комических ситуаций, в которых оказывается Журден, насыщают спектакль атмосферой комизма и смеха. Комедия «Мещавнин во дворянстве» оказала большое влияние на последующую комеографию. Например, мы можем найти следы ее влияния в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль», но, в отличие от Мольера, для Фонвизина была важна тема исправления и воспитания дворянства.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Портрет
(1826-1889)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин – русский писатель-сатирик. Он родился в помещичьей семье и с детства усвоил помещичий быт и культуру. Образование будущий писатель получит в лицее и уже во время учебы начал сочинять стихи. Затем Салтыков-Щедрин служил чиновником. Таким образом, Салтыков-Щедрин уже в молодости приобрел жизненный опыт для своего творчества: знание помещичьей жизни и чиновничьей службы. В этот период он увлекается революционными идеями: его первые литературные произведения, повести «Запутанное дело» и «Противоречия» насыщены критическим отношением к несправедливым порядкам в российском государстве. За свою деятельность и взгляды Салтыков-Щедрин был сослан из столицы в Вятку.
После ссылки Салтыков-Щедрин возвращается в литературу, создает книгу «Губернские очерки (1856-57), в которой сатирически изображает правительственную ситему, порождающую такие пороки, как самоуправство, казнокрадство, взяточничесво. Вся дальнейшая творческая деятельность Слаткова-Щедрина связана с сатирой, направленной против отсталости общественного устройства и косности нравов русского общества. Основные темы творчества писателя – изображение самодурства и паразитизма помещиков, глупости и невежества чиновников, покорности простого русского народа. Эти темы показывают, что произведения Салтыкова-Щедрина создавались в эпоху коренных перемен в России: отмены крепостного права и демократизации жизни населения.
Салтыков-Щедрин ярко отразил современную ему действительность, его творчество актуально и злободневно. Писатель откликается на все значительные события общественной жизни, изображает ее процессы. Среди многочисленных его произведений особо выделяются «История одного города (1869-70), в котрой он сатирически изображает верховную власть в России и ее историю, роман «Господа Головлевы» (1872-1876), отобразивший необратимый распад помещичьей семьи и упадов помещичьей жизни. Самыми известными в писательском наследии Салтыкова-Щедрина стали сказки, первые три были написаны в 1869 году, остальные сказки (еще 23) писатель пишет с 1883 года в течение трех лет. Сказки Салтыкова-Щедрина открывают новый литературные жанр в русской ли тературе: социально-политическая сатира, написанная в форме аллегории на основе художественных принципов сказок о животных и басен.
Повесть о том, как один мужие двух генералов прокормил
Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове.
Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности».
Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице, на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию. Только вдруг очутились на необитаемом острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось.
– Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, – сказал один генерал, – вижу, будто живу я на необитаемом острове...
Сказал это, да вдруг как вскочит! Вскочил и другой генерал.
– Господи! да что ж это такое! где мы! – вскрикнули оба не своим голосом.
И стали друг друга ощупывать, точно ли не во сне, а наяву с ними случилась такая оказия. Однако, как ни старались уверить себя, что все это не больше как сновидение, пришлось убедиться в печальной действительности.
Перед ними с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось все то же безграничное море. Заплакали генералы в первый раз после того, как закрыли регистратуру.
Стали они друг друга рассматривать и увидели, что они в ночных рубашках, а на шеях у них висит по ордену.
– Теперь бы кофейку испить хорошо! – молвил один генерал, но вспомнил, какая с ним неслыханная штука случилась, и во второй раз заплакал.
– Что́ же мы будем, однако, делать? – продолжал он сквозь слезы, – ежели теперича доклад написать – какая польза из этого выйдет?
– Вот что, – отвечал другой генерал, – подите вы, ваше превосходительство, на восток, а я пойду на запад, а к вечеру опять на этом месте сойдемся; может быть, что-нибудь и найдем.
Стали искать, где восток и где запад. Вспомнили, как начальник однажды говорил: «Если хочешь сыскать восток, то встань глазами на север, и в правой руке получишь искомое». Начали искать севера, становились так и сяк, перепробовали все страны света, но так как всю жизнь служили в регистратуре, то ничего не нашли.
– Вот что, ваше превосходительство: вы пойдите направо, а я налево; этак-то лучше будет! – сказал один генерал, который, кроме регистратуры, служил еще в школе военных кантонистов учителем каллиграфии и, следовательно, был поумнее.
Сказано – сделано. Пошел один генерал направо и видит – растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Хочет генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть. Попробовал полезть – ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришел генерал к ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит.
«Вот кабы этакой-то рыбки да на Подьяческую!» – подумал генерал и даже в лице изменился от аппетита.
Зашел генерал в лес – а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают.
– Господи! еды-то! еды-то! – сказал генерал, почувствовав, что его уже начинает тошнить.
Делать нечего, пришлось возвращаться на условленное место с пустыми руками. Приходит, а другой генерал уж дожидается.
– Ну что, ваше превосходительство, промыслил что-нибудь?
– Да вот нашел старый нумер «Московских ведомостей», и больше ничего!
Легли опять спать генералы, да не спится им натощак. То беспокоит их мысль, кто за них будет пенсию получать, то припоминаются виденные днем плоды, рыбы, рябчики, тетерева, зайцы.
– Кто бы мог думать, ваше превосходительство, что человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растет? – сказал один генерал.
– Да, – отвечал другой генерал, – признаться, и я до сих пор думал, что булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают!
– Стало быть, если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала ее изловить, убить, ощипать, изжарить... Только как все это сделать?
– Как все это сделать? – словно эхо, повторил другой генерал.
Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пикулями и другим салатом.
– Теперь я бы, кажется, свой собственный сапог съел! – сказал один генерал.
– Хороши тоже перчатки бывают, когда долго ношены! – вздохнул другой генерал.
Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье; генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их.
– С нами крестная сила! – сказали они оба разом, – ведь этак мы друг друга съедим! И как мы попали сюда! кто тот злодей, который над нами такую штуку сыграл!
– Надо, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у нас тут убийство будет! – проговорил один генерал.
– Начинайте! – отвечал другой генерал.
– Как, например, думаете вы, отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот?
– Странный вы человек, ваше превосходительство: но ведь и вы прежде встаете, идете в департамент, там пишете, а потом ложитесь спать?
– Но отчего же не допустить такую перестановку: сперва ложусь спать, вижу различные сновидения, а потом встаю?
– Гм... да... А я, признаться, как служил в департаменте, всегда так думал: «Вот теперь утро, а потом будет день, а потом подадут ужинать – и спать пора!»
Но упоминовение об ужине обоих повергло в уныние и пресекло разговор в самом начале.
– Слышал я от одного доктора, что человек может долгое время своими собственными соками питаться, – начал опять один генерал.
– Как так?
– Да так-с. Собственные свои соки будто бы производят другие соки, эти, в свою очередь, еще производят соки, и так далее, покуда, наконец, соки совсем не прекратятся...
– Тогда что ж?
– Тогда надобно пищу какую-нибудь принять...
– Тьфу!
Одним словом, о чем ни начинали генералы разговор, он постоянно сводился на воспоминание об еде, и это еще более раздражало аппетит. Положили: разговоры прекратить, и, вспомнив о найденном нумере «Московских ведомостей», жадно принялись читать его.
«Вчера, – читал взволнованным голосом один генерал, – у почтенного начальника нашей древней столицы был парадный обед. Стол сервирован был на сто персон с роскошью изумительною. Дары всех стран назначили себе как бы рандеву на этом волшебном празднике. Тут была и „шекспинска стерлядь золотая“, и питомец лесов кавказских, – фазан, и, столь редкая в нашем севере в феврале месяце, земляника...»
– Тьфу ты, господи! да неужто ж, ваше превосходительство, не можете найти другого предмета? – воскликнул в отчаянии другой генерал и, взяв у товарища газету, прочел следующее:
«Из Тулы пишут: вчерашнего числа, по случаю поимки в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что в осетре был опознан частный пристав Б.), был в здешнем клубе фестиваль. Виновника торжества внесли на громадном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени. Доктор П., бывший в тот же день дежурным старшиною, заботливо наблюдал, дабы все гости получили по куску. Подливка была самая разнообразная и даже почти прихотливая...»
– Позвольте, ваше превосходительство, и вы, кажется, не слишком осторожны в выборе чтения! – прервал первый генерал и, взяв, в свою очередь, газету, прочел:
«Из Вятки пишут: один из здешних старожилов изобрел следующий оригинальный способ приготовления ухи: взяв живого налима, предварительно его высечь; когда же, от огорчения, печень его увеличится...»
Генералы поникли головами. Все, на что бы они ни обратили взоры, – все свидетельствовало об еде. Собственные их мысли злоумышляли против них, ибо как они ни старались отгонять представления о бифштексах, но представления эти пробивали себе путь насильственным образом.
И вдруг генерала, который был учителем каллиграфии, озарило вдохновение...
– А что, ваше превосходительство, – сказал он радостно, – если бы нам найти мужика?
– То есть как же... мужика?
– Ну, да, простого мужика... какие обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы!
– Гм... мужика... но где же его взять, этого мужика, когда его нет?
– Ка́к нет мужика – мужик везде есть, стоит только поискать его! Наверное, он где-нибудь спрятался, от работы отлынивает!
Мысль эта до того ободрила генералов, что они вскочили как встрепанные и пустились отыскивать мужика.
Долго они бродили по острову без всякого успеха, но, наконец, острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы. Негодованию генералов предела не было.
– Спишь, лежебок! – накинулись они на него, – небось и ухом не ведешь, что тут два генерала вторые сутки с голода умирают! сейчас марш работать!
Встал мужичина: видит, что генералы строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него.
И зачал он перед ними действовать.
Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле – и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку – и извлек огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами – нигде не пропадешь!»
– Довольны ли вы, господа генералы? – спрашивал между тем мужичина-лежебок.
– Довольны, любезный друг, видим твое усердие! – отвечали генералы.
– Не позволите ли теперь отдохнуть?
– Отдохни, дружок, только свей прежде веревочку.
Набрал сейчас мужичина дикой коно