Впрочем, преданность Рейн не тронула сердца детей Джонни. Не способствовало их смягчению и то, что Рейн приказала медсестрам больницы на Квин‑сквер не пускать детей к тяжело больному отцу, пока рядом с ним находится она. Им приходилось дожидаться, пока мачеха выйдет. Медсестра вспоминает, что они, желая пробраться к отцу, отправляли Сару на разведку. Неудивительно, что они были очень грубы с мачехой. Здоровалась с ней только Джейн. Диана постоянно рыдала, хотя позднее уверяла, что была «пугающе спокойна». «Мы увидели другую сторону Рейн и не приняли ее, – вспоминала она. – Она не пускала нас в больницу, не позволяла увидеть отца… Ему стало лучше, но у него сильно изменился характер. До болезни он был совершенно другим человеком. Он остался отстраненным, но стал более открыто проявлять свою любовь»[49].
А тем временем судьба вела Диану из детства и школы в жизнь новую и неожиданную. Прошлым летом принц Чарльз начал встречаться с ее сестрой Сарой. Саре исполнилось двадцать два года. В один из дней недели Королевских скачек в Аскоте ее пригласили на домашний прием в Виндзорский замок, чему поспособствовала крестная Сары, фрейлина королевы Генриетта Эбел Смит. Принц Эндрю, которого Сара знала с детства, познакомил ее с принцем Чарльзом. Чарльз проявил удивительную бестактность – он сразу же спросил: «У вас анорексия?» (Сара действительно была очень худой, но отрицала свою болезнь.) Но, несмотря на это, они отлично поладили. Сара Спенсер постепенно приходила в себя после двух мучительных лет. Она действительно страдала анорексией и булимией – позднее точно так же реагировала на стресс и Диана.
Спустя много лет Диана посещала частную клинику Прайори, где лечили психологические нарушения. Пациентам она рассказала, что первые симптомы булимии появились у нее в середине 70‑х, и обвинила в этом Сару: «У меня это началось потому, что у Сары была анорексия, а я ее обожала и во всем стремилась ей подражать». Если это так – а слова Дианы не всегда отражали действительность, порой они обозначали лишь ее представление о собственной жизни, – то в тот период болезнь не сильно на нее повлияла: рост Сары составлял сто семьдесят сантиметров, а весила она чуть больше тридцати шести килограммов – Диана же на фотографиях того времени выглядит совершенно нормальной.
|
|
Сара страдала два года. Болезнь настолько обострилась, что Фрэнсис положила ее в больницу. Ей казалось, что Сара переживает из‑за разрыва с Джеральдом Гровенором, случившегося после трехмесячного отдыха у Шэнд Киддов в Австралии. Может быть, все так и было, но симптомы болезни проявлялись у Сары и раньше – в школе ей было скучно, и она начала пить. Возможно, разрыв с Гровенором еще более усугубил ее состояние.
Принцу Чарльзу нравились яркость и непочтительное остроумие Сары. С ней всегда можно было посмеяться. К середине июля журналисты заговорили о серьезных отношениях: Сару видели с принцем на матче по поло, а королева пригласила ее в Балморал – явный признак серьезности намерений. Сара была очень красива, жизнерадостна и остроумна. Принцу Чарльзу нравилось ее общество, но физически она его явно не привлекала. По словам Дианы, Сару страшно удивляло то, что принц не пытается уложить ее в постель.
|
|
В ноябре 1977 года Сара пригласила Чарльза поохотиться в Олторпе, Диана как раз приехала из Вест‑Хита. Первая встреча с принцем произошла на вспаханном поле близ Ноботтлского леса. Чарльз, как утверждает его официальный биограф, счел девушку «веселой» и «энергичной». Он увидел очаровательную девочку‑подростка, радостную и уверенную в себе. Диана же утверждает, что, познакомившись с принцем, подумала: «Боже, какой печальный мужчина!» Сара не отходила от своего гостя ни на шаг.
Вечером в Олторпе устроили танцы. И Чарльз заметил, что его тянет к шестнадцатилетней жизнерадостной девушке. «Я была толстой, нескладной, абсолютно нестильной девушкой без макияжа, зато умела производить много шума, и ему это нравилось. После ужина он подошел ко мне, пригласил на танец, а потом спросил: „Не покажете мне галерею [картинная галерея – одна из всем известных достопримечательностей Олторпа]?“ Я уже собиралась показать ему галерею, но тут появилась Сара и прогнала меня. Прежде чем уйти, я съязвила: „Позволь хотя бы показать тебе, где выключатели, ведь ты же этого не знаешь!“ Когда я подошла к нему на следующий день, Чарльз был само очарование. Это так лестно для шестнадцатилетней девушки – внимание подобного человека. Я была просто поражена: почему такой человек, как он, заинтересовался мной? А он и вправду заинтересовался!»[50]
Сестры и брат стали замечать, что Диана изменилась. «В ней неожиданно проявился какой‑то удивительный магнетизм. Люди начали интересоваться ею, как только ей исполнилось шестнадцать, – вспоминает Чарльз Спенсер, который в 1977 году отправился учиться в Итон. – До этого она была тихой и вечно чем‑то занятой девочкой… Нет, она не была скучной и заурядной – просто скромной и застенчивой. Но, когда она начала превращаться в очаровательную юную женщину, в ней появилась уверенность. Ей многое открылось, и она поняла, что вполне может стать душой любой вечеринки. Людям очень нравилось ее общество»[51].
|
|
Диана всегда давала понять, что именно принц Чарльз начал ухаживать за ней, но ее учительница музыки Пенни Уокер запомнила другое: «Принц Чарльз постоянно был у нее на языке… Помню, как она вернулась после встречи с ним – и вообще не могла говорить ни о чем другом. Твердила: „Я встретилась с ним! Наконец‑то я встретилась с ним!“… В ее комнате висели его фотографии. Многие девушки ее происхождения и круга испытывали похожее обожание к молодому наследному принцу, ничего необычного в этом не было, но у нее период романтической влюбленности уж очень затянулся. Диана говорила только о Чарльзе и об их встрече. Не помню, заводила ли она речь о браке, но она была абсолютно им очарована. Думаю, ей хотелось убежать в сказку»[52].
В начале 1978 года Диана отправилась в Швейцарию, в женский институт Альпин Видеманетт. Она страшно скучала по дому. Диана и раньше любила писать письма, но за первый месяц своего пребывания на континенте побила собственный рекорд, написав сто двадцать писем. Она научилась кататься на лыжах, но не нашла общего языка с другими девушками, преимущественно испанками и итальянками. В конце первого семестра стало ясно, что оставаться в Швейцарии бессмысленно, и Диане разрешили вернуться домой. Она приехала в Лондон как раз на свадьбу Джейн.
В 1977 году Джейн обручилась с уроженцем Норфолка Робертом Феллоузом, сыном управляющего Сандрингема, сэра Уильяма Феллоуза. В апреле 1978 года они поженились, Диана была главной подружкой невесты. Джейн исполнилось двадцать, а Роберту Феллоузу тридцать шесть. Он был всего на пять лет моложе собственной тещи. Он тоже учился у Алли и вращался в том же самом кругу норфолкской аристократии, что и дети Спенсеров в годы их жизни в Парк‑хаусе. Он был придворным и входил в ближнее королевское окружение, исполняя обязанности личного секретаря и помощника королевы. Высокий, худой, спокойный, Роберт являл собой идеальный образец представителя английской политической элиты. Только такой человек и мог работать у королевы. Он учился в Итоне и служил в полку шотландских драгун. Джейн довольно неромантично говорила: «Мы знали друг друга всю жизнь и постепенно сблизились». Сара была более откровенна: «Мы всю жизнь пытались его поймать».
Свадьба проходила в капелле гвардии в казармах Веллингтона, всего в нескольких сотнях ярдов от Букингемского дворца, где «служил» жених. Прием устроили в старом Сент‑Джеймсском дворце, также входящем в королевский анклав. Королева‑мать прибыла вместе с Рут Фермой. Среди гостей были герцогиня Кентская и герцог и герцогиня Глостерские. Все говорило о том, что молодая пара входит в «магический круг» английской короны. Фрэнсис оплатила все расходы, но всё же, по выражению друзей, «на свадьбе собственной дочери более всего походила на гостью». Напряженность в ее отношениях с Джонни ощущалась почти физически. Рейн тоже принимала активное участие в церемонии, и пришлось посылать к ней парламентера, чтобы попросить держаться подальше, когда делались семейные фотографии.
На свадьбе Диана познакомилась с одним из известнейших дворцовых репортеров, Джеймсом Уитакером, который тогда работал в Daily Mirror. Уитакер давно дружил с Сарой. Диана представилась ему сама. «Вы же Джеймс Уитакер, верно? – спросила она. – Я все про вас знаю. Я – младшая сестра Сары». Вот так начался долгий роман Дианы с прессой. Диана решила познакомиться с Джеймсом Уитакером, влиятельнейшим членом «крысиной стаи» репортеров таблоидов, скорее всего, из‑за той роли, какую он сыграл в жизни ее сестры, в том числе и в ее расставании с принцем Чарльзом.
Роман с принцем приводил Сару в неумеренный восторг. Просто в чрезмерный восторг, надо признать. Ее пригласили провести выходные в Сандрингеме. В феврале Чарльз предложил Саре поехать на десять дней вместе с его гостями в Швейцарские Альпы, в Клостерс. К этому времени таблоиды уже открыто называли Сару подружкой Чарльза. Их фотографировали повсюду. Сара, по словам Уитакера, с удовольствием заигрывала с журналистами и читала их статьи о себе. Она заключила с бюро Дюран договор о том, чтобы получать вырезки не только из газет Англии, но и всего мира – не хотела упустить ни слова о себе. Вскоре собрался целый альбом с вырезками из различных изданий.
Вернувшись из Швейцарии, Сара повела себя очень неосторожно. Она согласилась встретиться за ланчем с двумя репортерами из Sun и Daily Mail – самых популярных английских газет. Им она рассказала о своих отношениях с Чарльзом. Через месяц Сара еще больше усугубила ситуацию, дав Уитакеру длинное интервью для журнала Woman's Own (Уитакер опубликовал его под псевдонимом Джереми Шлезингер, чтобы не злить своего постоянного работодателя – в тот момент он работал в газете Sun). Сара поведала Уитакеру о проблемах с алкоголем и исключении из школы, о своей анорексии. Она даже преувеличила, сказав, что гинеколог предупредил ее, будто она не сможет иметь детей (впоследствии она родила троих), и что она лишилась всей эмали на зубах. Сара предложила журналисту фотографии, чтобы продемонстрировать свою ужасающую худобу. Снимки оказались настолько шокирующими, что редакторы не решились их опубликовать. Сара болтала о том, что у нее были «тысячи бойфрендов». Хуже того, она начала откровенничать о принце Чарльзе. Сара назвала его «романтиком, который легко влюбляется» и категорически опровергла предположение, будто она влюблена в него: «Я не влюблена в принца Чарльза. Я – девушка легкомысленная, меня не устраивают старомодные долгие ухаживания. Если бы помолвка между нами произошла, то вы бы об этом уже знали. Я не собираюсь замуж, я ни в кого не влюблена – ни в мусорщика, ни в короля Англии. Если он сделает мне предложение, я откажу. Он еще не готов к браку… Наши отношения похожи на отношения брата и сестры, ничего больше… Я не собираюсь становиться будущей королевой Англии. Не думаю, что он уже ее встретил».
Бедная Сара повела себя невероятно глупо. Она и сама понимала это. После разговора с Уитакером она позвонила Чарльзу и сказала: «Думаю, я только что совершила ужасную глупость, сэр». «Что ты сделала?» – спросил он. «Дала интервью Джеймсу Уитакеру», – ответила она. «Ты действительно совершила ужасную глупость, Сара», – произнес Чарльз[53]. Общение с журналистами желтой прессы в глазах королевской семьи было грехом непростительным. То, что Сара говорила с журналистами о принце Чарльзе, положило конец их отношениям.
И хотя отношения были полностью разрушены по ее собственной вине, Сара вовсе не пришла в восторг, когда на сцене появилась Диана. Диана вспоминала: «Сара заметила, что что‑то происходит, и поняла: меня нельзя сбрасывать со счетов. Когда он отмечал свое тридцатилетие [14 ноября 1978 года], меня тоже пригласили…»[54]После того ужина в Олторпе Диана влюбилась в Чарльза со всей юношеской страстью – и с абсолютной юношеской убежденностью в том, что она его получит.
Диана была совершенно неискушенной. Она никогда не выходила за пределы своего узкого социального круга, никогда (если не считать бесполезной попытки обучения в Швейцарии) не бывала за границей, никогда не училась в университете и ничего не читала, кроме любовных романов Барбары Картленд. Единственно возможным поприщем для карьеры она видела профессию няни. Джейн и Сара работали в журнале Vogue, для Дианы же, как считалось, и роль няни вполне подойдет – родственников, и в том числе леди Маргарет Дуглас‑Хоум, беспокоило то, что у нее нет цели в жизни. Но у Дианы цель была. Она собиралась переехать в Лондон и вести такую же независимую жизнь, как ее сестры и их друзья.
После трех месяцев, которые она провела в беспрерывных уговорах, ей позволили вместе с двумя другими девушками поселиться в квартире матери на Кадоген‑сквер. Соседками Дианы стали Лора Грейг, ее подруга по Вест‑Хиту, и Софи Кимбол, с которой она познакомилась в Швейцарии. Диана жила в квартире матери, ее счета оплачивали родители, и она даже не пыталась найти высокооплачиваемую работу: три месяца училась на кулинарных курсах в Уимблдоне, потом поработала помощником преподавателя в балетной студии мисс Вакани в Кенсингтоне, но ушла оттуда. Она перепробовала массу занятий: убиралась в домах, присматривала за детьми, но за все платили сущие гроши. Своих работодателей она позже презрительно называла «бархотками» – в то время среди английских девушек среднего класса в моде были бархатные ленты для волос.
Больше всего Диане нравилось присматривать за детьми. Она стала подрабатывать в детском саду «Юная Англия», которым управляла Кэй Кинг, выпускница Вест‑Хита. По словам мисс Кинг, Диана обладала невероятной способностью находить общий язык с детьми. «Они ее обожали, и ей было очень легко ладить с ними». Кроме того, через агентство «Временные и постоянные няни» Диана нашла работу няни. В рекомендациях говорилось: «Спокойная, уравновешенная девушка, прекрасно ладит с детьми и готова делать все, о чем ее попросят». Единственным условием была работа в самых безопасных и престижных районах Лондона, неподалеку от ее квартиры. Когда ей предложили работу у американской пары, Патрика и Мэри Робертсон, Диана поставила еще одно условие: она не будет работать по вечерам в выходные, чтобы иметь возможность без помех вести светскую жизнь.
Мэри Робертсон считала свою новую няню красавицей («истинная английская роза»). Ей нравилось, что Диана застенчива, вежлива и всегда готова помочь. Но уже в то время она была очень скрытной и тщательно охраняла свою личную жизнь. Миссис Робертсон даже не представляла, к какой аристократической семье принадлежит ее няня, а Диана никогда об этом не говорила. Когда ее спрашивали, как она провела выходные, она отвечала, что была «за городом», а если навещала Джейн в Кенсингтонском дворце, то говорила, что «присматривала за племянником в Кенсингтоне». Как‑то раз миссис Робертсон очень понравилась ее прическа, и она спросила, к какому парикмахеру ходит Диана. Диана уклончиво ответила: «В маленькую парикмахерскую рядом с моим домом». «Я поняла, что настаивать не следует», – вспоминает миссис Робертсон. Диана никогда не говорила о матери и крайне редко упоминала семью. Когда Чарльз, которому Диана, по выражению миссис Робертсон, была абсолютно «предана», возвращался из Итона, она просила разрешения уйти пораньше. Но супруги даже не знали, что ее брат учится в Итоне. Миссис Робертсон запомнила, что «Диана обладала врожденной деликатностью, которая защищала ее истинные чувства. Я считала эмоциональную отстраненность признаком уважения к собственной личной жизни и личной жизни других людей… Эта аура казалась мне самым важным и прекрасным ее качеством». По словам миссис Робертсон, в 1980 году Диана была «нормальной счастливой девушкой, радующейся обретенной независимости, получающей удовольствие от работы с двумя детьми и от развлечений в кругу друзей»[55].
В мае 1980 года Сара вышла замуж за Нила Маккоркодейла, офицера гвардейского Колдстримского полка. Он оказался дальним родственником Рейн. Друзья описывают его, как «надежного, очень спокойного и достойного человека с прекрасным чувством юмора». Это был мужчина, за которого следовало бы выйти замуж леди Диане Спенсер, и жизнь ее сложилась бы куда счастливее. Но Маккоркодейл достался Саре. Впрочем, в отношениях будущих супругов не все шло гладко. Свадьбу в феврале Сара отменила. Но в мае в приходской церкви Спенсеров в Грейт‑Брингтоне церемония наконец‑то состоялась. Торжественный прием проходил в Олторпе. Все расходы вновь оплатила Фрэнсис, а Рейн и ее мать, Барбара Картленд, были всего лишь гостями. Диане снова досталась роль подружки невесты. На этой свадьбе ее запомнили «очень застенчивой, почти что серой мышкой».
К этому времени (июль 1979 года) Диана уже переехала в дом № 60 на Коулхерн‑Корт. Это была стильная квартира стоимостью пятьдесят тысяч фунтов на границе Южного Кенсингтона и Челси. Квартиру для Дианы подыскала Сара, которая в то время работала риелтором в агентстве «Сэвилс». Эта квартира стала подарком матери на совершеннолетие Дианы. В ней Диана поселилась с тремя подружками – Кэролайн Прайд, подругой по Вест‑Хиту, Анной Болтон и Вирджинией Питман. Сара дала Диане еще одну работу – убираться в ее квартире на Элм‑Парк‑Лейн в Челси. Подруга, которая жила вместе с Сарой вспоминала: «Диана обожала ее [Сару], но Сара относилась к ней просто безобразно». Она платила сестре один фунт в час, а если ей что‑то не нравилось, заставляла Диану все переделывать[56].
Не особо впечатляющей была и светская жизнь Дианы. Она не слишком любила вечеринки и постоянно отклоняла приглашения родителей на очередные балы. На выходные она уезжала за город и там иногда ходила на танцы с друзьями, но чаще всего предпочитала просто сидеть дома, смотреть телевизор и хихикать с подружками или кататься по Лондону на своей маленькой машинке и разыгрывать своих приятелей мужчин.
Приятели эти были типичными представителями высшего класса, самыми обычными молодыми людьми. Некоторые из них были офицерами, другие учились в университете. И практически все были дворянами. Впрочем, никто из них не был для Дианы больше чем другом, хотя многим хотелось перейти эту грань. Один из приятелей Дианы, Рори Скотт, считал Диану очень привлекательной в сексуальном смысле, но никогда не пытался сделать следующий шаг. «Она всегда была какой‑то отстраненной, – вспоминал он. – Чувствовалось, что ты многого о ней не знаешь и никогда не узнаешь».
Диана частенько отпускала весьма рискованные шуточки, порой ниже пояса. Мужчины считали ее очень сексуальной, привлекательной и соблазнительной. Она смеялась над их шутками, но никогда не допускала более серьезного флирта. Это было очень необычно для времени, когда, по словам одного из ее друзей, «люди спаривались, как кролики». Друзья считали, что беречь себя для кого‑то в будущем смешно и глупо. Им казалось, что Диана просто боится секса. Но кое‑кто из близких, например Кэролайн Прайд, понимал подругу лучше. Однажды Диана сказала Кэролайн: «Я знаю, что должна сохранить себя для того, что ждет впереди».
В 1991 году Кэролайн говорила Эндрю Мортону: «Меня трудно назвать провидицей, но я убеждена в том, что она точно знала, что произойдет, и твердо верила в это. Она была окружена некой золотой аурой, которая не позволяла мужчинам заходить дальше. Нравилось им это или нет, но такого никогда не случалось»[57].
Возможно, Диана в глубине души считала себя особенной. Ей казалось, что заурядность и ограниченность ее повседневной жизни будут компенсированы чем‑то великим. Такое бывает с великими людьми – они сосредоточены не на настоящем, а на будущем. Грейс Келли и Джеки Бувье мечтали стать знаменитыми и выйти замуж за особенных мужчин. Диана была такой же. За внешностью жизнерадостной английской розы скрывались необычные качества, но до поры до времени о них никто не знал. Никто не мог подготовить ее к королевскому будущему, которое неожиданно открылось перед ней.
Появление принца
Я убежден в том, что мужчина… должен грешить по молодости, пока не остепенится. Но в жены нужно выбирать подходящую девушку с хорошим характером – и делать это до того, как она успеет влюбиться в кого‑то другого.
Граф Маунтбаттен – Чарльзу [58]
В тридцать лет принц Чарльз Филипп Артур Джордж Виндзор был стройным, мускулистым, скромным, добрым и совершенно запутавшимся в жизни человеком. Он родился 14 ноября 1948 года в Букингемском дворце – официальной резиденции правящей династии Великобритании. И ему предстояло стать наследником трона. Поэтому с самого рождения к нему было приковано всеобщее внимание.
Его матери, тогда еще принцессе Елизавете, было всего двадцать два года. Она была замужем за принцем Филиппом, герцогом Эдинбургским, всего год. В 1952 году, когда Чарльзу было три с половиной года, его дед, король Георг VI, умер и молодая мать стала королевой Великобритании и Северной Ирландии, защитницей веры и главой Содружества. На королеву свалился тяжкий груз официальных обязанностей. В первый год после коронации, когда Чарльзу было четыре года, Елизавета с герцогом Эдинбургским отправились в полугодовую поездку по странам Содружества. Неудивительно, что Чарльз видел своих родителей гораздо реже, чем другие дети его возраста. А когда видел, обстоятельства не позволяли ему забыть о том, что его мать – королева, глава государства, верховный главнокомандующий и глава церкви.
Надо сказать, что родители изо всех сил стремились сделать жизнь сына «нормальной», насколько это было возможно. Они играли с ним и старались присутствовать во время вечернего купания и ужина. И все же для королевы главным всегда оставался ее долг и ее «работа». Она приняла из рук отца скипетр и была преисполнена решимости справиться с этой трудной задачей. Королеву всегда окружает некая аура, которая не позволяет проявляться истинной близости. Принц Чарльз всю жизнь относился к матери с благоговением.
С таким же благоговением он относился (и относится) к отцу, принцу Филиппу. Несмотря на тяжелое детство, Филипп всегда добивался успеха во всем, за что бы ни брался. Он прекрасно учился, отличился на военной службе во флоте и стал прекрасным консортом королевы Англии. Очень привлекательный и обладающий сильным характером, герцог Эдинбургский был при этом истинным главой семьи. Именно он решил, какое образование должен получить Чарльз – старший сын просто обязан был пойти по его стопам.
Сначала Чарльз отправился в начальную дневную школу Хилл‑Хаус в Найтсбридже, где впервые встретился с незнакомыми детьми своего возраста. Затем его отправили в пансион Шим в Суррее. Чарльзу было девять лет, когда директор посадил его перед телевизором и он увидел, как его провозглашают принцем Уэльским (традиционный титул наследника престола) под восторженные крики тысяч жителей Уэльса. Это событие глубоко потрясло мальчика и окончательно разбило представление о том, что он – обычный школьник. Чарльз страшно скучал по дому. В Шиме у него не было друзей.
Впереди его ожидал еще более суровый жизненный опыт. Чарльза отправили в Гордонстаун на северо‑восточном побережье Шотландии, где некогда учился его отец. Эта школа была организована немцем Куртом Ханом по образцу собственной школы в Германии. Гордонстаун был создан для воспитания самостоятельных и ответственных лидеров типа герцога Эдинбургского. Филипп всегда добивался прекрасных успехов в спорте и был капитаном крикетной команды. Скромный и спокойный Чарльз не пользовался в школе популярностью. Он был «иным» и принадлежал к королевской семье – мальчишкам доставляло удовольствие толкнуть наследника престола во время игры в регби. Но большинство учеников предпочитало держаться от него подальше, чтобы их не обвинили в подхалимстве. Некоторые же буквально преследовали Чарльза, били его подушками и макали головой в унитаз.
Кроме всего прочего, бытовые условия в школе были весьма суровыми. Снег с Северного моря летел почти горизонтально и залетал в открытые окна неотапливаемых спален в деревянных бараках. Для учеников были обязательны холодный душ, пробежки на свежем воздухе и выходы под парусом в Северное море. Родители навещали Чарльза редко, чаще отправляя вместе себя декана Виндзора, преподобного Робина Вудса.
Единственной отдушиной для мальчика было время, проведенное с обожаемой бабушкой, королевой‑матерью, в Берк‑холле в поместье Балморал. Этот дом Чарльз всегда называл «самым замечательным местом в мире». Огромное наслаждение доставляла ему музыка, с которой познакомила его бабушка, и сцена – что совершенно естественно для человека, который не может понять самого себя.
В Лондоне за Чарльзом присматривала его няня, Мэйбл Андерсон. «Мэйбл спасла мою жизнь», – часто повторял он. Мэйбл была ангелом‑хранителем для Чарльза – с детства и до юности. Когда он заболевал инфекционными болезнями, например ветрянкой, его тут же отсылали прочь, чтобы не создавать опасности для здоровья королевы. Вместе с Мэйбл Чарльз отправлялся за город – чаще всего в Холкем на побережье Норфолка, неподалеку от Сандрингема.
Даже домашняя жизнь, сколь бы хороша она ни была в сравнении со школьной, была суровой и непростой. Родители считали, что наследника трона следует воспитывать строго и серьезно. Сестра Чарльза, Анна, общительная, активная и проказливая, была гораздо ближе Филиппу, чем сын. Филиппа раздражала мягкость Чарльза, и он не делал из этого секрета, довольно грубо обходясь с сыном, причем порой в присутствии посторонних. Мать любила сына, но предпочитала не вмешиваться, предоставив надзор за его образованием отцу.
Поскольку английская корона правит не только Великобританией, но и Содружеством наций, Чарльза на год отпустили из Гордонстауна и перевели в Тимбертоп в Австралии. Здесь ему понравилось: школа находилась в австралийском буше, а Чарльз всегда любил природу и относился к ней с уважением. За Гордонстауном последовал университет – Тринити‑колледж в Кембридже, где наставником Чарльза стал бывший министр правительства консерваторов Рэб Батлер. Чарльз также провел некоторое время в уэльском университете Эбериствит, чтобы познакомиться со своим «княжеством», но там ему не понравилось. Чарльз старательно изучал гэльский язык и пытался преодолеть враждебность уэльских националистов, которые в 1969 году грозили сорвать его провозглашение принцем Уэльским.
Под руководством отца и его дяди, графа Маунтбаттена, Чарльз прошел военную подготовку, причем в самых разных сферах. Он пилотировал военный самолет, прыгал с парашютом, учился в Королевском военно‑морском колледже в Дартмуте и пять лет служил во флоте. Военные подвиги превратили его в настоящего мачо, что не преминули отметить журналисты. Чарльз так много занимался физической подготовкой, чтобы доказать отцу, что он – не слабак. Он охотился с гончими, играл в поло, изматывая себя до предела, несмотря на то, что достижения в верховой езде были отнюдь не великими. К опасностям он относился как к трудностям, которые необходимо преодолевать. Но в глубине души Чарльз был вовсе не таким суровым, каким казался. Как‑то раз он позвонил матери – погиб один из моряков, с которым он служил, и Чарльз сильно переживал. После разговора королева заметила: «Чарльзу следует быть потверже».
Он оставался скромным, чутким, неуверенным в себе, добрым человеком, но вседозволенность неуклонно портила его. Приближенные королевы его обожали и баловали. Особенно тепло относилась к нему леди Сьюзен Хасси, одна из фрейлин королевы, которая была всего на одиннадцать лет старше наследника. Чарльза обожала бабушка, королева‑мать, и тетя, энергичная и умная принцесса Маргарет. Когда Чарльз получил собственный дом, его окончательно испортили слуги, в особенности камердинеры, – и такое положение сохраняется и по сей день. Стремление окружающих предвосхитить каждое его желание оказало сильнейшее влияние на характер принца. Он начал обижаться на напоминания о «долге», его раздражала необходимость планировать каждый день, он злился, когда старшие придворные учили его, что он должен делать.
Майор авиации Дэвид Чекетс, наставник и советник Чарльза с 1966 года, когда он сопровождал юного принца в Тимбертоп, пал первой жертвой стремления Чарльза к независимости. Чекетс, великолепно образованный специалист по связям с общественностью, имеющий безукоризненный послужной список в военной авиации, по выражению биографа Чарльза, Энтони Холдена, был «надежной опорой для молодого принца, ведущего весьма сложную публичную жизнь. Он ни на шаг не отходил от своего подопечного, был готов прийти на помощь в трудную минуту, умел разрешать самые неловкие ситуации. К концу обучения в школе, за годы учебы в Кембридже и военной службы принц Чарльз был многим обязан Чекетсу, который нес на своих плечах весь груз повседневной административной работы»[59]. Чекетс умел сдерживать самые необдуманные порывы принца, следил за его публичными высказываниями, но порой выражал недовольство его личной жизнью.
Принц Чарльз не хотел мириться с критикой – прямой или косвенной. Еще меньше его радовали открытые возражения. К отчаянию Чекетса, принц Чарльз постепенно стал думать только о личных удовольствиях. Он полюбил кровавые виды спорта – стрельбу и в особенности охоту. Его предупреждали, что общественное мнение не одобряет подобных увлечений, но он не обращал внимания на предостережения. Летом он увлекся еще одним «элитарным» видом спорта – поло. В этом его поддерживал отец. Филипп сам был страстным игроком, оставить поло его вынудила только серьезная травма.
В 1979 году в возрасте пятидесяти лет Чекетс покинул пост личного секретаря Чарльза. Больше всех об этой потере сожалел Майкл Колборн, бывший морской офицер, служивший вместе с Чарльзом на «Норфолке». Благодаря влиянию лорда Маунтбаттена, в 1974 году Колборн стал персональным секретарем принца. Чарльзу нравилась прямота и откровенность нового секретаря. Колборн всегда говорил, что думал. «Ему отчаянно был нужен человек, который мог бы находиться рядом, взывать к здравому смыслу и говорить „нет“. Вместе мы провели десять замечательных лет. Мы не раз ссорились, но он просил меня не меняться. Я считал, что откровенно высказать свое несогласие – это и есть высшее проявление уважения»[60].