В Вест‑Хите Диана была вполне успешна, хотя позднее ей нравилось представлять себя этакой бунтаркой. Директриса Рут Рудж запомнила, что, только появившись в школе, Диана «остерегалась взрослых, частенько ссорилась со сверстниками… но очень быстро вошла в круг веселых, талантливых, дружелюбных девушек и нашла свою нишу в новой обстановке»[28]. Подруги, которых она обрела в Вест‑Хите, в особенности Кэролайн Прайд и Лора Грейг, вошли в ее ближний круг. Они поддерживали ее и толстой, и худой, и в радости, и в глубинах отчаяния.
Травма, которую нанес ей развод родителей, так никогда и не изгладилась. Учительница Вайолет Аллен вспоминала: «Она часто приходила ко мне, чтобы поговорить. Конечно, она скучала по матери и отцу. Другие девочки, родители которых были разведены, чувствовали то же самое. Некоторые смирялись с ситуацией, другим приходилось тяжелее. Диане было очень трудно смириться – в этом у меня нет ни малейших сомнений. Она была очень хрупкой и уязвимой. Не могу привести конкретных примеров, но все ее проблемы, несомненно, были связаны с крушением брака ее родителей»[29].
Диана училась играть на рояле, брала уроки балета и бальных танцев – эти занятия ей особенно нравились. Она победила на танцевальном конкурсе и каждый год получала кубки за плавание и прыжки в воду. Диана и в те годы испытывала сочувствие к страдающим и нуждающимся – с готовностью навещала соседнюю больницу и общалась с инвалидами. Она даже ухитрялась танцевать с больными на инвалидных колясках – катила кресло, стоя перед ним, лицом к лицу с инвалидом, а не сзади, как это делали другие.
Диана всегда была очень эмоциональна. Она не прощала тех, кто обидел ее. «У нее был очень сильный характер, – вспоминает директриса школы. – Она всегда получала то, чего хотела…» В выпускном классе Диана училась так хорошо, что получила особый приз за «готовность делать то, что без нее так и осталось бы несделанным». Рут Рудж вспоминает: «Она очень ответственно относилась к своим обязанностям. На нее можно было положиться. И она всегда стремилась помогать людям, не жалея собственного времени»[30]. Впрочем, это не мешало Диане жить в романтическом мире любовных романов Барбары Картленд, где сильные мужчины добивались невинных невест и любовь побеждала все препятствия. Надо сказать, что подобное чтение никоим образом не готовило Диану к реальной жизни и к тому, что ее ожидало в будущем.
|
|
Хотя Диана вполне прижилась в Вест‑Хите, Парк‑хаус и отношения с обожаемым отцом не теряли для нее значения. Дом всегда, с самого раннего детства, был центром ее жизни. И вот этой несокрушимой крепости предстояло измениться навсегда. Произошло то, чего дети давно боялись. В жизни отца появилась новая сильная женщина – Рейн Легги, графиня Дартмутская. О существовании Рейн дети узнали летом 1972 года, когда Джонни пригласил ее на ланч в Парк‑хаус. Рейн Дартмут была замечательной женщиной. Безукоризненно одетая, накрашенная и причесанная красавица обладала острым умом и волей, которая по силе не уступала той, что были награждены дети Спенсеров. Роману Рейн и Джонни не помешал даже ее брак и четверо ее собственных детей. Рейн была дочерью еще одной выдающейся женщины – успешной романистки Барбары Картленд, книгами которой зачитывалась Диана.
|
|
Сара к тому времени уже жила в Лондоне. Она первой узнала о дружбе отца с леди Дартмут и не преминула сообщить об этом Диане и всем остальным. Дети не горели желанием впускать в свои отношения с обожаемым отцом, которого привыкли считать своей собственностью, никаких женщин, и, услышав от отца о приглашении леди Дартмут, они сразу же высказали свое неудовольствие. Однако когда перед Дианой возникло это безукоризненное видение, столь непохожее на привычных ей сельских леди, она смогла лишь хихикнуть, прикрыв рот рукой.
Рейн была обаятельна и грациозна, и она не собиралась обращать ни малейшего внимания на скрытую недоброжелательность детей. В конце вечера Сара, не находя выхода своей враждебности, громко рыгнула. Джонни возмущенно воскликнул: «Сара!», на что дочь весело объяснила, что в арабских странах такое поведение считается знаком уважения. Шокированный отец приказал дочери выйти из‑за стола, что она с удовольствием и сделала. Диана попыталась защитить сестру, но Джонни резко оборвал ее: «Довольно, Диана!» Под предлогом дурного самочувствия Диана попросила разрешения выйти из‑за стола, что отец ей с радостью позволил. Начало отношений сложилось не самым лучшим образом.
Дети поняли, что в жизни отца появилась новая женщина. «Она нам не понравилась, – вспоминал Чарльз. – Дети все чувствуют инстинктивно, и мы почувствовали, что она нам не нравится». Следующая встреча произошла несколько месяцев спустя, на праздновании восемнадцатилетия Сары. Джонни устроил празднество в древнейшем строении Норфолка – замке Райзинг. Рейн была в числе четырехсот приглашенных и принимала участие в организации. Она разыскала для Джонни костюм Генриха VIII, а для Сары – платье Женевьев Бюжо, в котором та играла Анну Болейн в фильме «Тысяча дней Анны» (1969). Сара увлеченно танцевала со своим бойфрендом Джеральдом Гровенором, наследником герцога Вестминстерского, а потом укатила с празднества в подаренном ей отцом зеленом спортивном автомобиле MGB GT.
|
|
Сара не имела ничего против близости отца с графиней Дартмут. Рейн твердо решила сделать Джонни своим вторым мужем. Первый, Джеральд Легги, ее уже не устраивал – она даже перестала приглашать его на свои званые ужины. Рейн была решительной, амбициозной и уверенно шла к поставленной цели. К моменту встречи с Джонни, Рейн вела активную общественную жизнь. На протяжении одиннадцати лет (1954–1965) она была членом Вестминстерского городского совета, восемь лет членом совета Лондонского графства от Льюишем‑Вест, затем вошла в сформированный совет Большого Лондона. Она выступила против фильма по книге Джеймса Джойса «Улисс», назвав его «отвратительным и оскорбительным». «Мне нравится то, что показывает жизнь и секс красиво и элегантно», – заявила она (23). Рейн была истинной дочерью своей матери!
Большого успеха она добилась в качестве председателя совета по охране исторических зданий. В 1971 году Рейн вошла в состав Английского совета по туризму и возглавила консультативный комитет по охране окружающей среды. Из комитета она ушла в знак протеста против проекта развития Ковент‑Гардена. После этого Рейн стала национальной героиней левых либералов. Газета Guardian писала: «Слишком легко недооценить эту женщину… красивую, безукоризненно одетую, принадлежащую к высшей аристократии, которой все достается легко и без усилий. Но за лакированной внешностью скрывается исключительно способный политик, умеющий вежливо, но твердо настаивать на своем…»
В 1972 году ей предложили возглавить исполнительный комитет Великобритании по европейскому архитектурному наследию. Ее задача заключалась в защите исторических городов и зданий. Рейн написала книгу «Заботитесь ли вы о нашем наследии?» и включила Джонни Спенсера в руководство молодежной секцией комитета, памятуя о его успехах на поприще председателя Национальной ассоциации клубов для мальчиков. Она также попросила Джонни помочь ей с фотографиями для книги. Всем было очевидно, что Рейн и Джонни влюблены друг в друга.
Джонни всегда тянуло к сильным женщинам, а Рейн была куда энергичнее и динамичнее Фрэнсис. После развода Джонни был очень одинок. Элегантность Рейн, ее остроумие и красота сразили его наповал. Неуверенный и медлительный, он предоставил Рейн полную свободу действий. Хотя эта женщина была куда способнее и ярче потенциального супруга, но мягкость и сдержанность Джонни ее привлекали. Она могла стать для него матерью и организовать его жизнь. Кроме того, между ними возникло сильное физическое влечение (в журнале Private Eye позднее писали, что по дороге из Лондона в Нортгемптоншир они на несколько часов остановились в мотеле).
Диана, которая уже освоилась с ролью матери для собственного отца, и ее младший брат были уверены, что уж ее‑то из отцовского сердца не вытеснит никто. Но Рейн смогла дать Джонни все то, что давала Диана, и многое другое. Диане пришлось смириться и отступить.
Я – леди Диана»
Я была толстой, нескладной, абсолютно нестильной девушкой без макияжа, зато умела производить много шума, и ему [принцу Чарльзу] это нравилось.
Диана – Эндрю Мортону [31]
9 июня 1975 года Джек, седьмой граф Спенсер, умер, и уютной семейной жизни в Парк‑хаусе пришел конец. Сначала Диана была в восторге от своего нового титула. Леди Диана – это звучало куда лучше, чем «достопочтенная». Она бегала по Вест‑Хиту и кричала: «Я – леди Диана!» Но только вернувшись домой на каникулы, Диана поняла, как изменилось положение семьи. Парк‑хаус готовился к переезду в фамильную резиденцию Спенсеров Олторп. Отец больше не был виконтом Олторпом – он стал восьмым графом Спенсером. Диана ободрала персиковое дерево и умчалась со своей подругой Алекс Лойд на пляж в Бранкастер.
Диана вспоминала: «Когда мне было тринадцать [на самом деле четырнадцать – Диана родилась 1 июля 1961 года], мы переехали в Олторп, в Нортгемптон. Все изменилось. Мы покинули Норфолк, где я выросла и всех знала. Нам пришлось переехать, потому что дедушка умер, и наша жизнь изменилась. На сцене появилась моя мачеха, Рейн, – пока что инкогнито. Она пыталась сблизиться с нами – будто случайно натыкалась на нас в разных местах, заводила разговоры и осыпала подарками. Но мы ненавидели ее, потому что знали, что она хочет отобрать у нас папочку»[32].
Диане пришлось покинуть дом, где она родилась и выросла, и она восприняла это как очередное предательство – словно мало было ухода матери. Дети редко бывали в Олторпе у деда.
Им там не нравилось. Чарльз говорит, что «переезд стал тяжелым периодом в жизни всех нас. Нам пришлось оторваться от своих друзей и знакомых и поселиться в окружении парка размером с Монако». Дом из ста двадцати одной комнаты представлялся им «стариковским обиталищем, соответствующим эдвардианским вкусам нашего деда. Казалось, будто леденящая машина времени перенесла нас в другую эпоху. Повсюду царил запах трамперовского масла для волос и раздавалось тиканье дедовых часов. Часы тикали негромко, словно звук впитывался в дубовый паркет и гобелены на стенах»[33].
Олторп так никогда и не стал для Дианы истинным домом, каким был Парк‑хаус. Однако эта резиденция объединила ее с предками, позволила, что называется, выпрямить спину и смотреть свысока на саму королевскую семью. Даже такой не интересующийся историей человек, как Диана, осознавал величие Олторпа. Пять веков смотрели на нее со стен дворца. Невозможно было не понять историческую значимость собственного рода.
Приятель Дианы, историк, так говорил об этом: «Диана подсознательно понимала, хотя из‑за отсутствия специальных знаний не могла понять в полной мере, что старые семейства вигов, такие как Кэвендиши, Расселлы, ее собственный род и еще одна‑две фамилии, гораздо древнее и знатнее, чем королевская семья. Это они возвели на трон Ганноверскую династию, хотя ее представители были обычными немецкими принцами, пришли ниоткуда и даже не говорили по‑английски… Парламент сделал Георга I монархом под давлением олигархии вигов, в которой семья Дианы играла очень важную, основополагающую роль. Поэтому, говоря о браке Дианы с принцем Чарльзом, нельзя сказать, что она сделала прекрасную партию – в этом браке она стояла выше мужа, а не наоборот. Не уверен, что она это понимала, но мне кажется, это было именно так. „Кто такой этот принц Чарльз, чтобы смотреть на меня сверху вниз? Как смеет он говорить: „Они любят тебя, только потому что ты – моя жена, а до самой тебя им и дела нет“? Да кто он такой, чтобы это говорить?“»[34]
Спенсеры и равные им по положению аристократы (например, Кэвендиши) были вигами. Они отстаивали права народа и выступали против неограниченной власти монарха. Этим они отличались от тори, которые всегда были беспрекословно верны трону. «Аристократы‑тори, – говорит историк Бен Пимлотт, – были абсолютно верны монархии. Традиция вигов не столь однозначна. Возможно, это преувеличение, но в нем есть зерно истины. Виги всегда были верны своим традициям. Они – настоящие индивидуалисты»[35].
Олторп не отличался красотой: теплый кирпич большого тюдоровского особняка в конце XVIII века облицевали серебристо‑белой плиткой, что придало дому холодный вид. Но дом находился в окружении идиллического английского пейзажа – покатые зеленые холмы, на которых паслись овцы. Именно шерсть стала основой благосостояния Спенсеров, живших в Олторпе более пятисот лет. Первый Джон Спенсер, «Основатель», приобрел эти земли в 1507 году и сразу начал строить особняк. В дальнейшем он прикупал новые земли, сажал деревья и создал дворцовый парк. Семейству принадлежал также великолепный Спенсер‑хаус в Лондоне. Из окон этого величественного особняка XVIII века можно было любоваться Грин‑парком. Впрочем, во времена Дианы особняк уже сдавался.
На протяжении веков Спенсеры увеличивали свое богатство и прирастали новыми землями. В немалой степени этому способствовала первая Диана Спенсер, дочь леди Анны Черчилль, родителями которой были Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, и его супруга Сара Дженнингс, одна из самых сложных и выдающихся женщин своего времени. Семейные отношения складывались непросто – достаточно сказать, что Сара меняла свое завещание пятьдесят раз! Родственные связи с Черчиллями льстили Спенсерам. Они гордились родством с первым герцогом Мальборо, чьи победы над французами в начале XVIII века принесли ему славу, богатство и роскошный дворец Бленем, получивший название в честь самой знаменитой его победы. Бленем был построен для герцога благодарным народом.
Полное имя Уинстона Черчилля – Уинстон Спенсер Черчилль. Как‑то раз дед Дианы, Джек Спенсер, застал Уинстона Черчилля в своей драгоценной комнате для хранения документов. Черчилль изучал жизнь своего предка, первого герцога Мальборо. При этом он курил сигару. Джек немедленно заставил Черчилля затушить сигару в стакане воды.
Первая герцогиня Мальборо, Сара, оставила Спенсерам великолепную коллекцию живописи и драгоценностей, а также «серебро Мальборо» – награду первого герцога за военные победы. В эту коллекцию входили прекрасные изделия из золота и серебра, подаренные герцогу королевой Анной после победы при Бленеме.
В числе предков Дианы была не только Сара Дженнингс, которая с пренебрежением относилась даже к своей бывшей подруге королеве Анне, но и еще одна замечательная женщина, Джорджиана, герцогиня Девонширская. Джорджиана отличалась поразительной красотой и острым умом. Она так активно участвовала в деятельности партии вигов – и так хорошо играла в карты! – что стала самой знаменитой женщиной своего времени.
Имея таких предков, Диана просто не могла быть скромной серенькой мышкой, какой ее многие считали – или хотели считать. «Спенсеры – люди очень сильные и сложные, – вспоминала одна из родственниц. – Однажды королева‑мать сказала мне: „Знаете, с женщинами из рода Спенсеров так нелегко!“ И была совершенно права. Они никогда и ничего не прощали – это была их фамильная особенность. Мне кажется, Диана не умела дружить и поддерживать личные отношения именно в силу этой особенности». О собственной матери, урожденной Спенсер, та же женщина сказала следующее: «Она была невероятно похожа на Диану. Тот же характер. То же умение манипулировать реальностью, как я это называю. Конфликты, потом примирения, а потом все заново»[36].
Сначала жизнь в Олторпе казалась Диане и Чарльзу продолжением их счастливого детства в Парк‑хаусе, только чуть более величественным. Хотя в Парк‑хаусе был камердинер Беттс, от его услуг после переезда сразу же отказались. В Олторпе остался не только камердинер прежнего графа, Эйнсли Пендри, но еще и швейцар и семь слуг. «Первые дни были очень счастливыми и веселыми. Ни о каких церемониях и речи не шло», – рассказывала Анджеле Ливайн, работавшей над биографией Джонни и Рейн, Бетти Эндрюс, которая служила в Олторпе с 1975 года. Дети любили забегать в кухню, чтобы перехватить что‑нибудь вкусненькое. «Диана даже готовила для персонала. Ей нравилось готовить хлебный пудинг для нас и рисовый или молочный для себя», – вспоминала Бетти Эндрюс[37].
Диана всегда была очень домашней девочкой. Она сама стирала и гладила собственную одежду и одежду Чарльза. Любовь к «домашнему рабству» Диана сохранила и во взрослой жизни. Она выполняла всю домашнюю работу за старшую сестру Сару, до того как вышла замуж, гладила рубашки своим платоническим бойфрендам, а в год своей смерти гладила одежду для Аннабел Голдсмит и Джемаймы Хан во время их совместной поездки в Пакистан. Это было не показное поведение в стиле Марии‑Антуанетты, а внутренняя потребность. Диане всегда хотелось быть полезной, демонстрировать свои навыки и быть «опрятной» – любимое ее словечко.
Эндрюс называет атмосферу в Олторпе «счастливой – три сестры отлично ладили друг с другом». Диана любила съезжать с грандиозной парадной лестницы на чайном подносе, как на санках, и танцевать в огромном Вуттон‑холле, построенном в начале XVIII века. Лепнина и картины этого зала отражали страсть Спенсеров к охоте.
Появление Рейн все изменило. Ей всегда хотелось иметь грандиозный загородный дом – у Джеральда Дартмута ничего подобного не было. Хотя свадьба с Джонни еще не состоялась, но присутствие Рейн ощущалось повсюду. Приезжая, она останавливалась в Индийской шелковой спальне, расположенной напротив комнаты Джонни. Она сразу начала менять обстановку, оплачивая все из собственного кармана. Джонни, как всегда, был стеснен в средствах – ему предстояло выплатить налог на наследство в размере двух миллионов фунтов.
Рейн страстно стремилась выйти замуж за Джонни, и враждебное настроение детей начинало ее беспокоить. Никто из них, и в особенности Сара, не делал секрета из своей неприязни. Сара никогда не упускала возможности посплетничать с репортерами и добавить пикантных подробностей в их статьи, посвященные Рейн. Когда ее спросили об отношениях лорда Спенсера с леди Дартмут, она ответила, что ее отец сейчас находится в постели с леди Дартмут и она не хочет их беспокоить. Другому репортеру она заявила: «Поскольку мой дедушка в июне умер и мы переехали из Сандрингема в Олторп, леди Дартмут стала бывать у нас слишком часто…»[38]Когда ее спросили, почему же леди Дартмут так много времени проводит в Олторпе, Сара ответила: «Она помогает моему отцу готовить дом для экскурсантов. Дед терпеть не мог, когда в его доме появлялись посторонние. Леди Дартмут пишет путеводитель по дому вместе с моим отцом». Диана выражала протест по‑своему. Один из экскурсантов запомнил ее «в роли Золушки – она скромно сидела у камина на глазах у проходящих мимо посетителей». Дети частенько распевали: «Рейн, Рейн, уходи!»[39]– так, чтобы она их слышала.
Но Рейн никуда не ушла. В мае 1976 года Джеральд Дартмут получил развод на основании супружеской неверности жены. Через два месяца, 14 июля 1976 года, Джонни и Рейн поженились в Лондоне. Джонни не сообщил о своих планах детям. Ярость их не знала границ! В 1992 году Диана рассказывала Питеру Сеттелену: «Мне позвонила Сара и спросила: „Ты видела сегодняшние газеты?“ „Нет, а что?“ – ответила я. „Папа женился на Рейн!“ „Не может быть! – воскликнула я. – Откуда ты знаешь?“ „Открой Express!“ Мы были в ярости, но Сара сказала: „Послушай, Дач (в семье меня звали Дач), тебе нужно поехать и с ним поговорить“.
Папа сказал: „Я хочу объяснить, почему… э‑э… женился на Рейн…“, а я ответила: „Она нам не нравится“. Тогда он сказал: „Я это знаю, но когда ты вырастешь, то полюбишь ее так же, как и я“. А я все твердила: „Нет, не полюблю, она нам не нравится!“ – чувствуя себя маленьким крестоносцем. В конце концов я пришла в такую ярость, что, если не ошибаюсь, даже дала отцу пощечину и заявила: „Это от всех нас! Ты сделал нам больно!“ С этими словами я выскочила из комнаты и изо всех сил хлопнула дверью. Отец выбежал за мной, схватил меня за руку, повернул к себе и рявкнул: „Никогда больше не разговаривай со мной в таком тоне!“ А я ответила: „А ты никогда больше с нами так не поступай!“ – и убежала»[40].
Все четверо детей Спенсеров были очень близки – и физически, и морально. «Они были очень дружными. Все делали вместе. На любом семейном празднике они держались рядом – это выглядело на посторонний взгляд довольно пугающе. Казалось, они стремятся защитить друг друга…» – вспоминает один из родственников. Человеку, не столь сосредоточенному на собственной цели, как Рейн Дартмут, сплоченные юные Спенсеры могли показаться преторианской гвардией собственного отца. Кто угодно бы напугался их – только не Рейн… Впрочем, иногда даже она пугалась: преданность Джонни своим детям могла помешать ему жениться на ней.
После свадьбы, когда Рейн стала безраздельной хозяйкой Олторпа, ситуация еще больше обострилась. Собственнический инстинкт по отношению к отцу никуда не делся, но теперь дети чувствовали себя исключенными из его жизни. Чары Рейн на них не действовали. Когда Джонни и Рейн приглашали гостей, те сразу чувствовали «ужасную напряженность в отношениях Рейн со всеми тремя девочками». Сестры старались по возможности не разговаривать с Рейн – попросту не говорили ей ни слова. Порой возникали весьма неловкие ситуации. Во время молодежного бала в Хэддон‑холле рядом с Дианой за обедом сидел хороший знакомый Джонни и Рейн. Вот что он вспоминал: «Неожиданно глаза ее заблестели, и она спросила: „Вы же дружите с моей мачехой, верно?“ „Надеюсь, что и с твоим отцом тоже“, – ответил я. Это был очень неприятный разговор». Сара, которая постоянно общалась с журналистами, проявляла свою враждебность активнее – постоянно рассказывала что‑то о Рейн репортерам желтых газет[41]. Даже самая спокойная и тихая из четверки Спенсеров Джейн, «лучшая из всех», по мнению друзей семьи, не сумела сдержаться. Когда за обедом ее спросили, как часто она бывает в Олторпе, она громко, чтобы услышала Рейн, ответила: «Когда меня приглашают».
Диана, как и остальные дети, чувствовала, что отдаляется от отца. Она любила его, но их общение почти сошло на нет. Он оставался любящим отцом, но теперь принадлежал Рейн, а не любимой дочери. Не улучшилось положение и в следующем году, когда нужно было сдавать экзамены. Диана сдавала дважды, дважды провалилась и была вынуждена в шестнадцать лет покинуть Вест‑Хит. Она вспоминала: «В четырнадцать лет я была уверена, что неспособна к учебе, что абсолютно безнадежна. Брат – вот кто всегда сдавал экзамены на отлично, а я была неудачницей…»[42]«Мне вечно твердили, что я толстая, что мой брат умнее меня, и я твердо в это поверила». «Я приходила к директрисе вся в слезах. Рыдала и твердила, что не хочу быть такой глупой!»[43]Впрочем, Рут Рудж опровергает эти слова: «Не помню, чтобы мне приходилось ее успокаивать и приносить ей таблетки перед экзаменами, хотя с другими девочками такое случалось. Я не замечала, чтобы ее охватывала паника на экзаменах»[44].
Друзья Дианы приписывали неудачи в учебе «обычной лени и тому, что ее никто и никогда ни к чему не принуждал». Она добивалась отличных успехов в том, что ей нравилось, но, когда дело доходило до учебных предметов, попросту сдавалась, даже не начав. Вот что говорит один из членов семьи Спенсер: «Нет, она не была глупой. Ей хватало сообразительности, но не хватало уверенности. В состоянии эмоциональной травмы трудно сосредоточиться на обучении, поэтому она и не достигла больших успехов в школе. Ее сознание просто блокировало способность концентрироваться, впитывать и обрабатывать информацию. Диана точно не была глупой». Тот же родственник считает, что неудачи Дианы в формальном образовании связаны с ее положением «ребенка замещения» – она родилась после смерти Джона: «Я замечал это и в других семьях, где были „дети замещения“, то есть родившиеся после смерти других детей. От них ожидают того, чего они не могут дать, и им приходится подстраиваться под ожидания других людей…»
Неудачи в учебе Диана с лихвой компенсировала своей почти мистической убежденностью в силе и правильности собственной интуиции. Она была уверена, что инстинктивно найдет верный путь в жизни. Она осознавала собственную судьбу (или, по крайней мере, утверждала это). Диана была убеждена в том, что рождена для величия. А если это так, то к чему сдавать какие‑то экзамены?
Жизнь детей Спенсер менялась. Рейн оказалась исключительно общительна. В доме постоянно устраивались приемы, балы, охотничьи вечеринки. Детям приходилось торчать на своем этаже, чтобы хватало места для гостей. Развлечения приобретали все более и более официальный характер. Рейн была на редкость требовательной хозяйкой, во всем стремившейся к совершенству. Неудивительно, что слуги в доме то и дело менялись.
Один из слуг так говорил Анджеле Ливайн о реакции детей на мачеху: «За исключением Джейн, которая сохраняла внешний нейтралитет, дети относились к Рейн враждебно и холодно. Они открыто высказывали свое недовольство – и не только лично ею. Им не нравилось, что она командует их отцом, превращает его в свою собственность. Детям приходилось соперничать с Рейн за внимание собственного отца»[45].
А вот какое впечатление сложилось у Руперта Хэмбро: «Казалось, что Рейн окружила его [Джонни] непробиваемым барьером. Она вела себя так, что все, кто до ее появления играл хоть какую‑то роль в его жизни, почувствовали себя лишними и ненужными. Ее совершенно не интересовала семья Джонни, его жизнь и его интересы. При встречах говорила только она. Когда Джонни о чем‑то спрашивали, она всегда отвечала за него. Многие чувствуют себя вполне комфортно в ситуации, когда ни за что не нужно отвечать. Полагаю, лорд Спенсер был очень близок к подобному состоянию…»[46]
Тетя Джонни Спенсера, леди Маргарет Дуглас‑Хоум, которая хорошо знала детей, понимала проблему лучше других. «Не думаю, что Рейн поступала правильно, – говорит она. – Вряд ли из нее могла получиться хорошая мачеха. Она стремилась стать единственной и не хотела делиться вниманием Джонни с его детьми, стремилась постоянно его контролировать, и ее раздражало, что дети вмешиваются в их жизнь. Конечно, им это не нравилось. Они были достаточно взрослыми, чтобы понимать это. Мне было их очень жаль. Дети выглядели несчастными»[47].
Друг Рейн рассказывает, что в то время Олторп целиком и полностью зависел от камердинера Пендри, «весельчака и исключительно надежного человека». Камердинер и его жена, экономка Мод, дочь норфолкского фермера, стали для Дианы настоящими друзьями.
Миссис Пендри вспоминала: «Когда Диана переехала в Олторп, то поразила нас своей застенчивостью. Она мгновенно краснела – щеки начинали прямо полыхать. Мой муж обожал Диану – впрочем, ее любили все. Она приезжала к отцу раз в полтора‑два месяца. Узнав, что на выходные приедет Диана, мой муж заказывал ее любимые блюда и строго следил за тем, чтобы в ее спальне было все необходимое. Она обычно спала в детской, на маленькой черной железной кровати… Приезжая в Олторп, Диана сразу же бежала и разыскивала моего мужа, потому что она была очень милой девочкой, и вежливой вдобавок – всегда называла его „мистером Пендри“… Ну и он, конечно, баловал ее.
После повторной женитьбы отца она часто приходила к нам поболтать, иногда ужинала с нами. Высокомерие было ей абсолютно несвойственно. Диана была чудесная девочка, и все ее любили. Когда она приезжала в Олторп, в ее спальне обязательно стояли свежие цветы – мы следили за этим. Стремились сделать ей что‑нибудь приятное, чтобы она почувствовала нашу любовь. Заметив, что Диана превращается в девушку, муж сказал мне: „Подожди еще! Она станет совершенно особенным человеком“»[48].
Как‑то в сентябре Диана приехала к друзьям в Норфолк. И там ее посетило предчувствие. Она сказала подруге, что ей кажется, с отцом приключилась беда. «Если он умрет, то мгновенно, – пояснила она. – А если не умрет сразу, то будет жить». На следующий день, 19 сентября 1978 года, Джонни потерял сознание во дворе собственного дома. У него произошел обширный геморрагический инсульт. Без сознания его доставили в нортгемптонскую больницу, где у него развилась пневмония. Несмотря на опасность, Рейн настояла на том, чтобы его перевезли в лондонскую Национальную больницу нервных болезней на Квин‑сквер.
Конечно, условия там были гораздо лучше. В состоянии глубокой комы Джонни подключили к аппарату жизнеобеспечения, затем последовала четырехчасовая операция на мозге. Рейн проявила истинный героизм. Она буквально не отходила от постели мужа. Состояние Джонни постепенно улучшалось, но через четыре недели после операции у него развилось редкое заболевание, вызванное бактерией, не чувствительной к антибиотикам. Его перевезли в Королевский госпиталь Бромптон. Состояние Джонни было критическим, восемь раз он находился на грани жизни и смерти.
Надо сказать, что Рейн в буквальном смысле спасла ему жизнь. В отчаянии она обратилась к своему другу Биллу Кавендишу‑Бентинку, герцогу Портлендскому и директору немецкой фармацевтической компании Bayer, чтобы узнать, не испытывается ли в компании какое‑нибудь новое лекарство, которое могло бы помочь в подобной ситуации. Кавендиш‑Бентинк сообщил ей, что такое лекарство есть, но оно еще не выпущено на рынок и нужно получить согласие врачей на его применение. Она добилась согласия: «Лучше он умрет, потому что мы что‑то сделали, чем из‑за того, что мы не сделали ничего». Из Германии прислали лекарство, и произошло чудо. Джонни поправился. Позже он подарил Рейн как своей спасительнице великолепную парюру из рубинов от Van Cleef & Arpels.