А один экземпляр Хамфри предложил подшить в дело – вместе с отчетом по «Солихаллу».
Общество милосердия
Марта
Успешно избежав кошмарного скандала, назревавшего в связи с «Солихаллом», и пойдя на сделку с Фрэнком Визелом в вопросе об изменениях в системе КВАНПО (такова была плата за избавление от катастрофы, которую чуть было не навлек на меня сэр Хамфри Эплби), я решил посвятить субботу и воскресенье обдумыванию своих дальнейших планов.
С Фрэнком, конечно, придется расстаться – это понятно. Во времена оппозиции он был незаменим. Однако теперь я увидел, как много в нем грубой прямолинейности, как ему недостает гибкости и такта, отличающих моих профессиональных советников в МАДе.
Позавчера отправил «непогрешимого», «неподкупного» Фрэнка исполнять свой нелегкий долг по сбору фактического материала – в Калифорнии, на Ямайке и Таити – и уже сегодня чувствую, будто с плеч моих свалилось тяжкое бремя: исчез постоянный источник напряженности. Впервые за последние пять месяцев мне по-настоящему хорошо и спокойно.
В принципе сейчас уже можно сделать некоторые выводы относительно государственной службы в целом и моего постоянного заместителя сэра Хамфри в частности. Как это ни удивительно, но элита Уайтхолла (800 высших чиновников, начиная с постоянного заместителя министра. – Ред.) насчитывает в своих рядах так много блестящих умов, что в известном смысле по праву считает себя «мозговым центром» страны. Однако, поскольку чиновники любого ранга являются лишь исполнителями воли политических деятелей, их высокий интеллектуальный потенциал направлен в основном на то, чтобы избежать ошибок.
Каждые три года государственных служащих перемещают на новые должности – теоретически с целью их «универсализации», без чего невозможно продвижение вверх по служебной лестнице. А на деле – для того, чтобы у них не появился личный интерес к воплощению той или иной стратегической линии. Осуществление любой сколь-нибудь значительной инициативы требует, как правило, не менее трех лет, так что чиновник либо выходит из игры, либо включается в нее лишь на полдороге. Поэтому практически невозможно возложить вину за провал на кого-либо в отдельности. Человек, отвечающий за данное дело, в момент его неудачного завершения всегда скажет, что оно неправильно велось с самого начала, а тот, кто его начинал, – что ошибка была допущена в конце.
|
|
Подобная система вполне устраивает Уайтхолл, вовсе не желающий, чтобы его сотрудники связывали себя с успехом или провалом конкретных политических решений. Политические решения – дело министров. От их практического воплощения выигрывают или проигрывают только правительства и министры. Поэтому государственные служащие считают себя добросовестными и беспристрастными советниками, в интересах общества обеспечивающими проведение любой политики, которую определяют на данный момент правительство или министр.
Но вот в чем парадокс: именно этой своей функции чиновники как раз и не выполняют.
К примеру, каждый постоянный заместитель побуждает своего министра – к какой бы партии тот ни принадлежал – трудиться в интересах «общего блага». (Иными словами, государственная служба стремится проводить неизменную политику, независимо от того, какая партия находится у власти. – Ред.)
|
|
Любопытный вопрос: если главная задача государственных служащих – не допускать ошибок, то почему же они так много их допускают?
Марта
Практически все воскресенье ушло на красные кейсы и подготовку к завтрашним ПВ (парламентским вопросам. – Ред.).
Я очень серьезно отношусь к ПВ. Как и все министры, у кого есть голова на плечах. Хотя пресса и телевидение знакомят избирателей с самыми разными аспектами деятельности министра, свою реальную власть и влияние он может показать только через парламент. Ни один министр не может позволить себе роскошь выглядеть идиотом во время ПВ и вряд ли удержится на своем посту, если не научится правильно вести себя в палате общин.
Каждый из нас без исключения раз в месяц проходит через эту «мясорубку». ПВ можно смело уподобить средневековым казням, когда христиан бросали в клетку на растерзание львам или заставляли гладиаторов биться до последнего вздоха. Завтра мне предстоят ПВ первого порядка, а другому министру – второго порядка. Через месяц – наоборот.
(Во время ПВ первого порядка даются устные ответы; второй порядок также предусматривает устные ответы, но с последующим представлением их палате в письменном виде. Имеются и ПВ третьего порядка, но, поскольку дело до них практически никогда не доходит, никто толком не знает, что это такое. – Ред.)
Лично для меня воскресенье и понедельник перед ПВ – самые кошмарные дни. Полагаю, для моих советников в МАДе гоже. Один из помощников Бернарда только тем и занимается, что готовит ответы на всевозможные вопросы. А сколько чиновников Уайтхолла живут в постоянном страхе и напряжении, мучительно пытаясь предугадать вопросы, которыми заднескамеечники будут «обстреливать» их министров, трудно себе даже представить. Что же касается политического подтекста ПВ, в этом я, естественно, разбираюсь несравненно лучше своих подчиненных.
|
|
В день решительных испытаний палата общин обычно заполнена до отказа. ПВ проводятся сразу после обеда, многие приходят просто поразвлечься: ведь министр может в любой момент оказаться в унизительном положении.
Впрочем, сегодня я относительно спокоен. Мне нечего бояться. Я основательно подготовлен к предстоящему испытанию. Пусть сэр Хамфри несколько лучше меня разбирается в административных тонкостях (явное свидетельство того, что Хэкер начинает понимать реальное положение вещей. – Ред.), зато я смело могу гордиться умением достойно представить себя в парламенте.
Марта
Невероятно! До сих пор не могу прийти в себя. Кошмар! Сегодняшние ПВ обернулись для меня непредвиденной катастрофой! Хотя мне и удалось урвать нечто вроде пирровой победы, но я понимаю, что удержался на краю по чистой случайности.
Я специально приехал в парламент пораньше и еще раз тщательно проработал в уме ответы на все возможные – так мне казалось! – вопросы. Не говоря уж о том, что вместо обеда Бернард устроил мне основательную проверку.
Первым встал Джим Лоуфорд от Саут-Вест-Бирмингема. Его интересовало, как выполняется обещание правительства сократить административный персонал в системе здравоохранения.
Я выдал заготовленный ответ, в котором, естественно, была дана высокая оценка огромных усилий (не моих, конечно, а чиновников, сформулировавших ответ!).
(Ниже приводим выдержки из стенограммы этого заседания. – Ред.)
Министр административных дел (Г-н Джеймс Хэкер): Правительство не только сократило на 11,3 процента упомянутый административно-управленческий аппарат, но и продолжает изыскивать пути дальнейшей экономии ресурсов. Однако, учитывая низкую заработную плату, отсутствие действенных материальных и моральных стимулов, равно как и тот факт, что медицинский административный персонал зачастую подвергается незаслуженным нападкам, я, со своей стороны, хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью и особо отметить его существенный вклад в нормальное функционирование системы здравоохранения.
Г-н Лоуфорд: Не сомневаюсь, палата отдаст должное господину министру. Заявление, без сомнения, написано для него самими администраторами, однако зачитал он его просто великолепно. (Смех на скамье оппозиции.) Но не объяснит ли господин министр, как следует понимать его заверения в свете вот этого документа, подготовленного в его собственном министерстве. Цитирую:
«Мы серьезно обеспокоены ростом административно-управленческого аппарата на 7 процентов. Однако если сотрудников, занятых обработкой информации, провести по категории «технический персонал» (Шум в зале.), если клерков в больницах считать «вспомогательным составом» (Шум усиливается.), а за основу статистического отчета взять не финансовый, а календарный год, то в результате мы получим сокращение на 11,3 процента».
Не возьмет ли господин министр на себя труд прокомментировать этот низкий обман?
Возгласы с мест: Ответ! Требуем ответа!
Предатели! Чертова докладная непонятно каким образом оказалась в руках у Лоуфорда, и теперь он яростно потрясал ею, а заодно и своими жирными щеками. «Ответ! Требуем ответа!» – загудела палата. Очевидно, Хамфри (или кто-нибудь еще?) снова принялся за старое: выдал фактическое увеличение числа чиновников за сокращение, попросту назвав их иначе. Но, как говорил Вордсворт, «роза всегда останется розой, как ее ни назови».
(В действительности это сказал Шекспир: «Что имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Но ведь Хэкер – бывший журналист и к тому же лектор политехнического колледжа. – Ред.)
Да, политической вони тут, похоже, будет предостаточно. А вонь есть вонь, как ее ни назови. Не докопайся они до этой треклятой бумажонки, и тогда изменение категорий было бы поистине великолепным маневром, однако, став достоянием гласности, оно моментально превратилось в «низкий обман». Более того – в неудавшийся обман, что еще хуже.
И все-таки, думаю, мне удалось выпутаться из создавшейся ситуации.
Возгласы с мест: Ответ! Требуем ответа!
Г-н Джеймс Хэкер: Мне не известен документ, предъявленный достопочтенным членом палаты. (Шум на скамье оппозиции, восклицания: «Как это так?!»)
Г-н Лоуфорд: Я охотно сообщу господину министру дату и номер документа в обмен на его обещание провести беспристрастное расследование. (Приветственные возгласы со стороны оппозиции.)
Г-н Джеймс Хэкер: Я лично займусь этим вопросом. (Выкрики со скамьи оппозиции: «Хотите замять? Не выйдет!», «В отставку!»)
Меня здорово выручил Джерри Чандлер (мой добрый, верный Джерри!), спросивший, не могу ли я также пообещать своим друзьям, что расследование будет проводиться не моим министерством, а третейской комиссией, состав которой будет одобрен палатой. Я охотно пообещал. А что мне оставалось?
В общем и целом я сумел успокоить достопочтенных членов палаты. Однако завтра необходимо серьезно побеседовать обо всем этом с сэром Хамфри и Бернардом. Бог с ним, с обманом, но выставлять меня на посмешище во время ПВ – это уж слишком! Разве в их интересах, чтобы я оказался не в силах защитить собственное министерство?!
Марта
Нынешнее утро также не предвещало ничего хорошего.
Рой (шофер Хэкера и один из наиболее информированных людей в Уайтхолле. – Ред.) заехал за мной в обычное время – около 8.30 – и повез прямо в министерство, где я намеревался вплотную заняться проблемой медицинского административного персонала.
Едва я сел в машину, он тут же подпустил мне шпильку:
– Тут по радио только что говорили… мол, вся проблема с медициной, образованием и транспортом состоит в том, что большие люди в правительстве лечатся в частных клиниках, посылают своих детей в частные школы…
Я попытался отшутиться, но, боюсь, не очень удачно:
– Остроумно. Это что, юмористическая передача?
(При всей их наивности эти эгалитарные разговорчики довольно опасны и неизвестно чем обернутся, если их недооценить.)
– К тому же их возят на работу в служебных машинах, – продолжал Рой.
Ну уж на это я не намерен был отвечать.
– По-моему, в этом что-то есть, а, господин министр? Ну вот, к примеру, если бы вы и сэр Хамфри Эплби ездили на работу двадцать седьмым автобусом…
– По меньшей мере неразумно, – перебил я. – Терять час драгоценного рабочего времени на ожидание автобуса…
– Да, с автобусами надо бы навести порядок, это точно.
– Обязательно наведем, – пообещал я, лишь бы поскорее сменить тему разговора.
– Вот-вот, то же самое и с медициной, – не унимался Рой. Ему-то, черт побери, какое до всего этого дело, возмутился я про себя, но сдержался и, как ни в чем не бывало, спросил, не передают ли сейчас по радио чего-нибудь интересного.
– По-моему, «Вчера в парламенте», сэр, – сказал он, протягивая руку к приемнику.
– Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста, не стоит! – в отчаянии попытался я его остановить, но было уже поздно.
Рой включил приемник, и в машине зазвучал мой голос.
Мой шофер прослушал передачу с огромным интересом и выключил приемник, только когда начались ПВ второго порядка. Наступило неловкое молчание.
– Им не удалось загнать меня в угол, верно? – с надеждой спросил я.
Рой ухмыльнулся.
– Вам здорово повезло, сэр, что не пришлось отвечать на вопрос о новой больнице Сент-Эдвардс.
– Почему?
– Как почему? Уж скоро полтора года, как ее построили… и до сих пор ни одного пациента!
– Очевидно, у министерства здравоохранения и социального обеспечения не хватает средств на комплектование персонала, – предположил я.
– Не-е, – весело протянул Рой. – Персонал есть – пятьсот чиновников. Пациентов нету.
Неужели это правда? Трудно поверить.
– Кто вам сказал? – осторожно поинтересовался я.
– Проныра.
– Проныра?
(На жаргоне шоферов Уайтхолла «проныра» – наиболее информированный человек. – Ред.)
– Приятель мой, Чарли, – пояснил он. – Кто же еще? Он возит министра здравоохранения.
В МАДе я первым делом вызвал Хамфри и без обиняков заявил ему, что возмущен вчерашними дебатами.
– Я тоже, господин министр.
Удивительно – он даже не пытается оправдываться.
– Глупость… некомпетентность… – продолжал я.
– Вот именно, – подтвердил он. – Не могу понять, что это на вас нашло.
Я вытаращил глаза.
– Не понимаю вас!
– Дать согласие на третейскую комиссию!… Так вот, значит, в чем дело!
– Я не об этом, Хамфри, – сурово произнес я. Мой постоянный заместитель озадаченно нахмурился.
– Но ведь вы сами только что признали глупость и некомпетентность…
– Вашу, Хамфри! – вспылил я. – Вашу!
– Мою? – Казалось, он не верил собственным ушам.
– Да-да, вашу! Ведь это вы меня так подставили!
Справедливости ради надо заметить, что подставил меня не он лично, а его драгоценный аппарат. Впрочем, Хамфри, похоже, вообще никакой вины за собой не чувствовал.
– Ну, небольшой недосмотр, – пожал он плечами. – Всякое бывает. Но согласиться на третейскую комиссию!…
Нет, это уж слишком!
– Как вы понимаете, мне тоже не очень нужна эта комиссия! Но если утопающему протягивают соломинку, ему ничего не остается, как ухватиться за нее.
– Это не соломинка, а петля, – холодно поправил сэр Хамфри. – Вы обязаны были встать на защиту своего министерства. Иначе для чего же вы здесь?…
Он думает, что я здесь только для этого! Хорошо, хоть не считает, что я не нужен вообще. Однако, если его не остановить, он, чего доброго, примется читать мне лекцию об ответственности руководителя.
К принципу Уайтхолла об ответственности руководителя государственная служба прибегает каждый раз, когда ей требуется ткнуть министра носом, а самой остаться чистенькой. На практике это означает следующее: аппарат ведет все дела и принимает все решения, а случись какая неувязка или прокол – пусть отвечает министр!
– Нет, Хамфри, этот номер у вас не пройдет, – решительно заявил я, не давая ему возможности сесть на своего конька. – Вчера я отлично подготовился к ПВ. Проработал все ответы, чуть не наизусть выучил десятки справок. Просидел над ними почти всю ночь… Не пошел даже обедать… Словом, отлично подготовился, отлично! Не придерешься! Но ни в одной из справок не было и малейшего намека на ваши махинации с процентами, из-за чего я чуть было не ввел в заблуждение достопочтенных членов палаты.
– Господин министр, – тоном оскорбленной добродетели произнес Хамфри, – разве не вы сами выразили пожелание сократить показатель численности административного аппарата?
– Да, выразил, и что из этого?
– Вот мы его и сократили.
До меня постепенно начал доходить смысл его слов. Так вы что… сократили только показатель?
– Естественно.
– Должен вам заметить, Хамфри, я имел в виду совсем другое, – подчеркнуто-спокойно сказал я.
– Помилуйте, господин министр, – страдальчески скривился он, – мы же не телепаты! Вы потребовали сократить показатель, мы его и сократили.
Обычная отговорка! Он, конечно же, прекрасно понимал, что я имею в виду, но, как всегда, предпочел истолковать мое указание буквально. Из-за такой вот чиновничьей тупости и равнодушия наша страна буквально истекает кровью.
(Мы надеемся, что под «буквально» Хэкер не имел в виду буквально. – Ред.)
– Ну а как об этом узнал Лоуфорд? Очередная утечка? Не министерство, а дуршлаг какой-то! (Лично мне это сравнение понравилось, но Хамфри его, конечно, проигнорировал.) Можем ли мы со всей ответственностью управлять страной, если в распоряжение заднескамеечников будет предоставляться вся фактическая информация?
Хамфри упорно молчал. Да и вопрос, в общем-то, был чисто риторический.
– Во всяком случае, – заключил я, – предстоящее расследование даст нам время…
– Да, как мина замедленного действия, – перебил меня мой постоянный заместитель.
Я вдруг подумал, а нет ли у него на этот случай взвода саперов. Впрочем, вряд ли.
– Если бы вы настояли хотя бы на внутриведомственном расследовании, – пожаловался он, – тогда мы могли бы растянуть его на полтора года, а потом заявить, что, несмотря на отдельные недостатки и диспропорции, которые за истекший период уже устранены, никаких следов намерения ввести кого-либо в заблуждение обнаружить не удалось. Что-нибудь в этом роде.
Я позволил себе на секунду отвлечься от главной темы разговора.
– Но ведь намерение-то было!
– А я и не говорил, что не было, – слегка раздраженно ответил сэр Хамфри. – Я говорил об отсутствии следов такого намерения.
В ответ на мое недоумение он снисходительно пояснил:
– Главная задача любого внутриведомственного расследования, при условии, конечно, что оно проводится на профессиональном уровне, – обнаружить отсутствие следов. Если вы заявите об отсутствии намерения, вас легко обвинить в обратном. Если же вы констатируете, что расследование не обнаружило следов намерения, то доказать противное просто невозможно.
Весьма поучительная информация, так сказать, «взгляд изнутри» на методику государственной службы. Теперь хоть ясно, что, собственно, имеется в виду под внутриведомственным расследованием. Вернее, под «профессиональным» внутриведомственным расследованием, которое, очевидно, должно установить полное наличие отсутствия следов.
Однако теория теорией, а сейчас надо было решать насущную проблему с третейской комиссией.
– А нельзя ли сделать так, чтобы эта комиссия тоже обнаружила отсутствие следов? – глубокомысленно изрек я.
– «Фальсифицировала» – вы хотите сказать? – холодно спросил Хамфри.
Двойственность этого человека не перестает меня удивлять.
– Ни в коем случае!… Э-э… впрочем, да.
– Господин министр! – воскликнул он таким тоном, будто мое предложение оскорбило его до глубины души. Лицемер!
– Тогда объясните мне, почему выводы внутриведомственной комиссии фальсифицировать можно, а третейской – нельзя?
Объяснения были, в общем-то, излишни. Я и сам понимал, что, фальсифицируя выводы третейской комиссии, можно попасться.
– Да нет, господин министр, не то чтобы нельзя. Все зависит от того, кто возглавляет третейскую комиссию. Ее председатель должен быть добросовестным, абсолютно надежным человеком.
– Но с таким человеком надо постоянно опасаться, что все выплывет наружу?
Сэр Хамфри озадаченно нахмурил лоб.
– Исключено! Как раз такой человек и поймет, что от него требуется. Ему небезразличны возможные последствия. Он сознательно и с ответственностью подойдет ко всем аспектам порученного ему дела.
Все-таки мой постоянный заместитель предлагает фальсификацию, только в завуалированном виде.
– Значит, «абсолютно надежный» в вашем понимании – это склонный к…
– Что вы, что вы! – перебил он меня с горячностью. – Я хочу сказать, что человек широких взглядов…
Я решил свести к минимуму теоретические словопрения и внес в разговор конкретную нотку.
– В таком случае что вы скажете об отставном политике?
– …и кристально чистой репутации… – продолжил свою мысль сэр Хамфри.
– Так, ясно. – Я на секунду задумался. – Ну а как насчет ученого или бизнесмена?
Мой постоянный заместитель отрицательно покачал голевой.
– Ладно, – махнул я рукой, догадавшись, что у него уже кто-то есть на примете. – Выкладывайте. Кто?
– Э-э… господин министр, я подумал, может… государственный служащий в отставке?
– Логично, Хамфри. Ну а кто именно?
– Думаю, сэр Морис Уильяме, господин министр. Я совсем не был в этом уверен.
– А вы не боитесь, что он чересчур независим? – спросил я.
– Он рассчитывает на палату лордов, – возразил Хамфри и снисходительно улыбнулся, будто достал припрятанного до времени козырного туза.
– Разве таким образом он попадет туда? – удивился я.
– Естественно, нет, но правильные выводы комиссии дадут ему еще несколько очков… ну, как у брауни-гайдов[49].
Очки? Как у брауни-гайдов? Что-то новое. По словам Хамфри, набирается определённая сумма очков, а затем выдается значок. В этом уже был какой-то смысл.
– Ладно, – решился я. – Уильяме так Уильяме.
Слава богу, принимать решения для меня теперь не проблема.
– Благодарю тебя, Коричневая Сова[50], – галантно поклонился сэр Хамфри и, не переставая улыбаться, вышел из кабинета.
Когда моему постоянному заместителю удается настоять на своем, милее нет человека. К тому же благодаря его идее мы, возможно, сумеем избежать того, что третейская комиссия докопается до нежелательных фактов. Например, обнаружит что-то, чего мы не знали сами, хотя и должны были бы знать, или что-то, о чем были прекрасно осведомлены, но не хотели бы, чтобы другие знали, что мы знаем.
Потом я понял: есть и третий, более вероятный вариант. Комиссия обнаружит то, о чем знал Хамфри, но не знал я. То есть в результате я снова окажусь в идиотском положении.
Вроде того, в каком оказался вчера.
И все-таки у меня сейчас нет иного выхода, как последовать его совету и жить в ожидании счастливого дня, когда я буду знать то, чего не знает он.
Марта
Сегодня долго беседовал с Бернардом Вули.
Его волнует вопрос о кубинских беженцах. Меня он, конечно, тоже беспокоит. В палате и прессе назревает скандал по поводу нежелания правительства оказать им помощь.
Но разве наша вина, что казначейство не дает нам на это денег?
Я не могу бороться с казначейством. Никто не может бороться с казначейством!
Ну, а раз сделать все равно ничего нельзя, то нечего об этом и думать, решил я и перевел разговор на больницу Сент-Эдвардс, вспомнив о вчерашних намеках Роя. Вернее, первым о ней заговорил Бернард.
– Господин министр, – обратился он ко мне. – Вы просили разузнать об этой якобы пустующей больнице в северной части Лондона?
Я кивнул.
– Так вот, как я и предупреждал, шоферы – не самый надежный источник информации. Рой ввел вас в заблуждение.
Облегченно вздохнув, я, естественно, поинтересовался, из какого источника почерпнул эти добрые вести сам Бернард.
– От личных секретарей, господин министр.
Да, это внушало доверие. Неофициальная информация от личных секретарей доходит чуть медленнее, чем от шоферов, зато она намного надежней. В принципе ей можно верить на все сто процентов.
– Ну и как там в действительности обстоят дела?
Оказывается, в больнице насчитывается всего 342 администратора. Остальные 170 – гардеробщики, вахтеры, уборщицы, садовники, повара и прочие.
На мой взгляд, вполне нормальное соотношение.
– А сколько там медицинских работников? – спросил я.
– Ни одного, – ответил Бернард таким тоном, будто это само собой разумеется.
Я подумал, что ослышался, и осторожно переспросил:
– Ни одного?
– Ни одного.
Я все же решил кое-что уточнить.
– Мы ведь говорим о больнице Сент-Эдвардс, верно?
– Конечно, о ней, – бодро ответил он и добавил: – Новехонькая. Просто загляденье!
Как будто это что-то объясняло.
– Совсем новая?
Бернард смутился.
– Э-э… не совсем. Вообще-то уже восемь месяцев, как ее построили и укомплектовали. Но, к сожалению, в то время правительство как раз сократило ассигнования на здравоохранение и на медицинский персонал денег не хватило.
Час от часу не легче!
– Новая современная больница, – тихо повторил я, словно убеждая себя, что не ослышался, – в которой свыше пятисот администраторов и ни одного пациента!
Некоторое время сидел молча, собираясь с мыслями. Бернард попытался мне помочь:
– Господин министр, а ведь там есть пациент!
– Один?
– Да, один. Заместитель главного администратора упал с лесов и сломал ногу.
– Боже мой! – почти шепотом произнес я. – Если бы меня спросили об этом в палате?!
Бернард съежился, словно побитая собачонка.
– Почему я только сейчас узнаю об этом? Почему вы меня не предупредили?
– Э-э… я тоже ничего не знал, господин министр, – растерянно пролепетал он.
– А кто должен знать? Как случилось, что все это не выплыло наружу?
Из путаных объяснений Бернарда я понял, что об этой ситуации знало только несколько сотрудников министерства здравоохранения. Впрочем, они не усматривали в ней ничего странного. По их словам, в Англии таких больниц полно.
– Как правило, они специально не убирают следов строительства – ну, знаете, леса, бетономешалки и тому подобное, – чтобы люди не думали, будто больница давно готова. Нормальное явление, – добавил он.
– Нормальное явление? – не мог я вымолвить и слова. (Оказывается, мог. – Ред.)
– Думаю… – я снова был полон решимости, – думаю, мне следует поехать туда и убедиться самому, прежде чем обо всем пронюхает оппозиция.
– Да, конечно, – согласился Бернард. – Просто удивительно, что пресса еще не докопалась…
– Удивляться тут нечему. Большинство наших газетчиков настолько непрофессиональны, что не способны выяснить даже то, что сегодня четверг.
– Сегодня среда, господин министр, – поправил меня Бернард.
Я молча указал ему на дверь.
(В следующую пятницу сэр Хамфри Эплби встретился с постоянным заместителем министра здравоохранения сэром Йенам Уитчерчем. в клубе «Реформ» на Пэлл-Мэлл-стрит, чтобы обсудить запрос о больнице Сент-Эдвардс. На наше счастье, сэр Хамфри по обыкновению сделал соответствующую запись в своем дневнике.
«Внезапный интерес Хэкера к больнице Сент-Эдвардс серьезно обеспокоил Йена. Что ж, понять его легко.
(Из последней фразы можно сделать логический вывод, что Бернард Вули – в соответствии со своим тогдашним положением – поделился с сэром Хамфри мыслями относительно упомянутой проблемы, хотя в ответ на наш вопрос сэр Бернард – в соответствии с нынешним своим положением – сказал, что не припоминает такого. – Ред.)
Я объяснил ему, что мой министр беспокоится из-за отсутствия в больнице пациентов. Нас обоих это позабавило. Может ли больница принимать пациентов, если в ней еще нет медицинского персонала? Министр опять рискует оказаться в глупом положении.
Йен совершенно справедливо отметил, что министерство здравоохранения обладает большим опытом по подготовке к эксплуатации новых больниц. По его убеждению, главное в этом деле – постепенность и поэтапность, а пациенты только путаются под ногами. Поэтому он посоветовал сообщить Хэкеру, что в данный момент больница Сент-Эдвардс находится на заключительном этапе введения в строй – так сказать, на финишной прямой.
Однако, предвидя неминуемый накал страстей в политических кругах, я счел необходимым задать ему один вопрос: «Сколько времени понадобится на преодоление этой финишной прямой?» А чтобы он не понял меня превратно, напомнил ему о бездумном согласии моего министра на создание третейской комиссии.
Йен горестно покачал головой. По его словам, он был просто в шоке, когда впервые услышал о комиссии. Нет ни малейших сомнений, что такие же чувства разделяет сейчас весь Уайтхолл.
Мне все-таки хотелось иметь более четкое представление о сроках, поэтому я поинтересовался, можно ли реально надеяться, что в больнице Сент-Эдвардс когда-нибудь появятся пациенты.
Можно, подтвердил сэр Йен, как только появится такая возможность. По его расчетам, больница, скорее всего, примет первых пациентов где-то через пару лет, когда улучшится финансовая ситуация.
Благоразумно, ничего не скажешь. Действительно, не может же он открыть сорок новых палат в Сент-Эдвардсе, если в других больницах они закрываются. Этого не потерпят ни казначейство, ни кабинет.
Но, насколько я знаю своего министра, он вполне способен закрыть всю больницу просто потому, что в ней нет пациентов!
Сэр Йен категорически заявил, что это исключено: профсоюзы не допустят.
Я высказал опасение, что профсоюз в больнице Сент-Эдвардс еще слишком слаб. Но Йен успокоил меня, напомнив о Билли Фрезере, этом оголтелом агитаторе из больницы «Саутуорк». Кошмарный тип! Правда, теперь он может оказаться полезен.