Митрополит Киприан. Портрет на фоне эпохи.
Александр Быков, Ольга Кузьмина
Истоки. 1336-1372
В 1406 г. преставился митрополит Киевский и всея Руси Киприан. В 1472 г. он был причислен к лику святых. 29 сентября (16 сентября по ст. стилю) - день его памяти. Каков же был этот человек, ставший святым?
Киприан родился в 1336 г. от РХ в Болгарии, в боярской семье Цамвлаков. О первых годах его жизни мало что известно. Есть только сведения, что в 50-х гг. он эмигрировал в Византию. С этого момента и началась карьера будущего митрополита всея Руси.
Жизнь в Византии была в это время весьма “интересна”. С 30-х гг. XIV в. Константинополь прощупывал пути к сближению с католическим Западом. В 1333-1334 гг. проходят переговоры византийской церкви с папскими представителями. Со стороны Византии руководит переговорами Варлаам Калабрийский. Он считал, что к догматическим различиям надо подходить “диалектически”. Варлаам разработал проект воссоединения церквей и, получив одобрение светского и духовного правительства Византии, ездил в 1339 г.с миссией в Авиньон к папе Бенедикту XII1.
Калабриец по происхождению, агностик и рационалист по мировоззрению, Варлаам столкнулся в Византии с представителями местной богословской традиции. Это были аскеты-созерцатели, убежденные, что человек способен вступать в непосредственное общение с божеством, и что богословие должно основываться не на допущениях, как философия, а на опыте богообщения, церковном и личном. Их звали “исихастами” (что в переводе с греческого значит “покоится”, “безмолвствовать”, “молчать”).
Варлаам обвинил исихастов перед патриархом в еретическом посягательстве на общение с “несообщимым”. На созванный патриархом 10 июня 1341г. собор в столичный храм Святой Софии собрался почти весь город. Оппонентом Варлаама стал афонский монах Григорий Палама. Он взял верх в публичных диспутах сначала над самим Варлаамом Калабрийским (и тот бежал в Италию), а затем над его последователем Григорием Акиндином (август 1341 г.). Но тут разразилась гражданская война (1341-1347 гг.). Триумвират – патриарх Иоанн Калека, вдова Андроника III Анна Савойская и великий дука Алексей Апокавк начали борьбу с виднейшим членом правительства покойного императора, великим доместиком Иоанном Кантакузином. Из осужденного еретика Акиндин сделался правительственным идеологом, а Палама по обвинению в “кантакузионизме” был арестован и отлучен от церкви. В эти годы впервые выступает на поприще общественно-политической борьбы Филофей Коккин: находясь на Афоне он пишет трактаты в поддержку взглядов Григория Паламы, присланные затем в столицу, как выражение мнения афонских “старцев”.
В феврале 1347 г. в гражданской войне победил Иоанн Кантакузин. Патриарх Иоанн Калека был смещен, Акидин бежал, Апокавк погиб, а императрице Анне удалось войти в доверие к победителю – за ее сына Иоанна V Кантакузин выдал свою дочь, сам короновался как император ИоаннVI, а зятя сделал сопровителем.
К власти в византийской церкви пришли монахи-исихасты, Филофей стал митрополитом Гераклеи Фракийской, вторым лицом после патриарха Каллиста. “Недавние отшельники с началом споров сделались теоретиками, война вовлекла их в политическую жизнь, а теперь они стали во главе мощной жизнеспособной международной организации, в то время более общественно эффективной, чем окончательно подорвавшее свои силы государство… Получает распространение диалогическая форма полемической литературы. С гуманистами и западниками спорили, но никаких призывов к их уничтожению из источников мы не слышим… Сами исихасты во время гражданской войны 1341-1347 гг. подвергались репрессиям… Но они, придя к власти, не уподобились своим противникам. Казней не было. Для средних веков, надо заметить, это удивительное явление.”2
Заслуживает внимания отношение исихастов к миру. Когда митрополит Филофей, утомленный борьбой с людьми, “находящими удовольствие в неслыханных притеснениях и ограблениях бедных и неотступно преследующими тех, кто становится на защиту разоряемых”, решил удалиться на тихий Афон, этому решительно воспротивился апологет созерцателей Григорий Палма: “Да не возжелает этого занимающийся общественными делами!”3
Таким образом, зародившись на Балканах, распространяется по всей Восточной Европе своеобразный тип культурного и общественного деятеля – исихасты шли “в мир”. Это были монахи, прошедшие суровую выучку у опытных “старцев”, знающие цену культуре, неплохо образованные. Они сочиняли богословско-полемические трактаты, гимны и молитвы, писали иконы, переводили с греческого на славянский. Исихасты становились во главе монашеских общежитий, церковных общин городов.
В 1353 г. подросший Иоанн V начал борьбу с Иоанном Кантакузином. Кантакузин решил сделать соправителем своего сына Матфея. Этому воспротивился патриарх Каллист. Отказавшись короновать Матфея, он бежал из столицы к Иоанну V на остров Тенедос. Тогда на престол “вселенской” константинопольской патриархии был возведен видный исихаст Филофей.
Иоанн Кантакузин определил политическую линию по отношению к Руси, суть которой состояла в ориентации на единение Великой и Малой Руси. С этой целью Кантакузин в 1347 г. уничтожил Галицкую митрополию, воссоединив ее с церковью Великой Руси, о чем и написал в ряде грамот на Русь князьям и митрополиту Феогносту. В соответствии с установившимся со времен крещения Руси обычаем и законом, утверждал он, во всей Руси должен быть один митрополит – «киевский, который рукопологал бы епископов на все святейшие епископии»4.
В 1354 г. умер русский митрополит Феогност. И Филофей поставил главой церкви всея Руси присланного из Москвы Алексия, обязав его не оставлять своим попечением западную часть митрополии и поддерживать постоянную связь с Константинополем.
В конце1354 г. Иоанн Кантакузин сложил с себя корону и уступил власть сопернику. Следом за ним в начале 1355г. освободил престол патриарха и ушел на Афон Филофей. Вернувшиеся Иоанн V и патриарх Каллист поставили в митрополиты Малой Руси кандидата Литвы Романа (тот правил до 1362 г., потом литовской митрополии не было).
Каллист умер от чумы летом 1363 г. во время путешествия в Сербию. Почти полтора года в Константинополе не было патриарха. Только в октябре 1364 г. Иоанн V согласился на возвращение Филофея, взяв с него обещание не преследовать антипаламитов.
В противовес проримской политике императора патриарх канонизировал в 1368 г. как святого Григория Паламу. Деятельность Филофея нашла поддержку среди его подданных. Когда ИоаннV подписывал в Риме символ унии, с ним не было ни одного священника.
Все описанные выше перипетии не могли не повлиять на Киприана. Он был наблюдателем, участником многих событий. “Киприан был замечен и оценен Филофеем, возможно, еще в промежуток между двумя периодами патриаршества, когда он руководил афонской лаврой св. Афанасия. Став “ближним его монахом”, Киприан сделался одним из доверенных помошников патриарха…”5
Киприан разделял мировоззрение исихастов и активно участвовал в общественно-политической деятельности, претворяя идеи учения в жизнь. Интересны социально-этические взгляды исихастов. Они никогда не стремились к власти ради самой власти. Власть для них была лишь средством самозащиты. Григорий Палама выступал на соборе, чтобы защитить своих духовных братьев от нападок Варлаама. Филофей стал патриархом, чтобы остановить репрессии против исихастов. Он стремился воссоединить православные государства вокруг своей кафедры, чтобы защитить православие от нарастающего натиска католицизма и мусульманства. Исихасты не посягали на чужое – не вели миссионерской деятельности, не насаждали силой своего понимания мира. Насилие, как средство идеологической борьбы, было для них неприемлемо. Они делали ставку на пропаганду, на убедительность в ходе открытой полемики. Видимо, именно эту систему ценностей и воспринял Киприан. А идея Филофея об объединении православных государств стала для Киприана руководством к действию. Эту мечту он будет воплощать всю свою жизнь.
“Выбор Филофея удался вполне: в его вторичное управление константинопольскою церковью (1364-1376 гг.) он примирился с церквами сербскою и болгарскою и укрепил свое влияние на церковь русскую и достиг всего этого при содействии Киприяна.”6
Спецагент. 1372-1375
“По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! – благословляет москвитян на пролите крови, - и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?!”7 Такое послание получил патриарх Филофей в 1371 г. от литовского князя Ольгерда. И далее: Ольгерд требует “другого митрополита на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород.” Глядя на список городов, нелепо утверждать, будто Ольгерд стремился к созданию литовской митрополии. Скорее, здесь отражено недовольство промосковской политикой Алексия. Видимо, понимая, что Филофей не сместит поставленного им же митрополита, Ольгерд пытается ограничить власть Алексия пределами тех земель, в интересах которых Алексий действует.
Итак, миссия, которую Филофей возлагал на Алексия – замирение и объединение православных земель - провалена. Патриарх, поставивший ранее Алексия митрополитом, имеет все основания, чтобы усомниться в правильности своего выбора. В ответ на жалобы он в 1372 г. посылает грамоты митрополиту Алексию, Михаилу Тверскому и Ольгерду, убеждая их примириться. Кроме того, Филофей отправляет на Русь “близкого своего человека” Иоанна Докиана с неофициальным посланием Алексию (текст письма не сохранился).
Вскоре патриарх отправил на Русь второго “своего монаха” – Киприана, “человека, отличающегося добродетелью и благочестием, способного хорошо воспользоваться обстоятельствами и направлять дела в нужное русло.” Официальной задачей Киприана было “примирить князей между собою и с митрополитом”.8
В конце 1372 г. Киприан прибыл в Великое княжество Литовское, где сблизился с литовским князем и с членами великокняжеского совета (“рады”). С ними Киприан вступил в “тесный союз”, а затем отбыл в Тверь9, где пробыл до весны 1374 г.
Пожар, который должен был погасить Киприан, пылал давно. В 1367 г. тверской князь Михаил Александрович приехал в Москву на третейский суд, надеясь, что великий князь и патриарх беспристрастно рассудят его спор с удельным Кашинским князем. Но обещание справедливого суда было только приманкой. Доверившийся законной власти Михаил был посажен под арест на дворе одного из московских бояр – Гавриила (Гавши) Андреевича. Тверская летопись, повествуя об этом событии, жалуется, в первую очередь, на митрополита Алексия, как виновника обиды, нанесенной князю. Москвичи вскоре выпустили Михаила Александровича, видимо, опасаясь резкой реакции ханского представителя, прибывшего в Москву. Однако, тверского князя принудили к подписанию невыгодного ему договора с Москвой.
Что ж, Михаил справедливо счел, что крестное целование, данное им под угрозой расправы, силы не имеет, и уже на следующий год началась война. На стороне своего зятя, Михаила, выступил Ольгерд. Взаимые набеги несколько лет истощали Московское и Тверское княжества. Дмитрий Иванович стал спешно строить каменный кремль и завершил его, видимо, в течении 1368 г.
В 1370 г. Михаил Тверской едет в Орду к эмиру Мамаю и получает от него ярлык на великое княжество Владимирское. Видимо, самоуправство Москвы послужило хорошим поводом, а реальное усиление Москвского княжества – веской причиной для подобного шага Мамая. Но Дмитрий отказывается подчиниться Орде и не пускает Михаила Тверского во Владимир. Однако, это не разрыв с Ордой. Это просто неподчинение несправедливому решению столичных властей.
“Выиде из Орды на великое княжение князь Михаиле Александрович Тфирьскии, и не соступися ему великий князь Дмитреи Иванович великого княжения, а самъ поиде в Орду. Тое же весны князь Михаиле Александрович Тфирскии поиде ратию к городу КостромЪ, и оувЪрънулься на МолозЪ, а Мологу пожже. Того же лЪта прииде князь великий Дмитреи Иванович из Орды на великое княжение.”10
“На ту же осень (1371 г.) князь великiи Дмитреи Ивановичь выиде изъ Орды милостью божiею все по добру и по здорову, такоже вси бояре его, и слуги его, творяще волю его, а княженiа великаго подъ собою покрЪпилъ, а супостаты своя и супротивникы своя побЪдивъ посрами, а выведоша съ собою изъ Орды князя Ивана Михайлова Тферского, окупища его въ долгу у Татаръ въ ОрдЪ, даша на немъ 10 тысячь серебра, еже есть тму рублевъ, и приведоша его съ собою на Москву, и сЪдълъ у Алексiя у митрополита на дворЪ, и тако пребысть нЪколико время, дондеже паки выкупиша его.”11
В 1371 г., после очередных столкновений подписывается очередное Московско-Литовское перемирие. И в знак примирения Владимир Хоробрый берет себе в жены дочь Ольгерда Елену. Этот брак устроил митрополит Алексий, причем в отсутсивие Дмитрия Ивановича, который был в это время в Орде. Интересно, что после этого брака Ольгерд и Владимир между собой не сражались. Так в 1372 г. «Олгердъ, князь литовскыи, събравъ воя многы, въ силЪ тяжцЪ подвижеся пойти ратью къ МосквЪ. Слышавъ же князь великiи Дмитреи Ивановичь събра воя многы и поиде противу его, и срЪтощася у града Любутска; и преже всЪхъ Москвичи съгнаша сторожевыи полкъ Олгердовъ и избЪжа. И стоаху рати прямо себЪ, а промежу ими врагг крутъ и дебрь велика зЪло, и не лзЪ бяше полкома снятися на бои, и тако стоавше нЪколко дней, и взяша миръ промежу собою, и разидошася разно.”12
Представляется странным, что два самых лучших полководца своих государств (Ольгерд и Владимир Андреевич) совершенно случайно привели свои войска к непроходимому оврагу, да так и не смогли его обойти для решительного боя.
Судя по летописям, Алексия и Дмитрия Московского можно обвинить в попрании законности, в нарушении писанных и неписанных этических норм и понятий, наконец, в торговле заложниками – даже среди современных бандитов подобные действия характеризуются емким словом “беспредел”. Так что, Ольгерд и Михаил Тверской имели крупный счет к Дмитрию Ивановичу и митрополиту Алексию. Но если поступки своего политического противника - московского князя - они еще могли расценить как естественное поведение врага, то действий Алексия, который, в силу своего положения, должен был быть нейтральным и объективным, они не могли ни понять, ни простить. Видимо, выслушав все накипевшее от литовских князей, Киприан не решился поехать на Москву к такому митрополиту. Вместо этого он едет в Тверь к Михаилу Александровичу.
Возможно, неофициальное послание патриарха содержало не только увещевания, но и угрозы, которые вынудили Алексия предпринять ряд мер. Митрополит снял с Михаила Тверского наложенное ранее отлучение, и тверской князь, как и литовские, с Алексием примирился. В конце зимы 1374 г., в великий пост, Алексий ставит “епископом Суждалю и Новугороду Нижнему и Городцю”13 (владения Дмитрия Константиновича Нижегородского) “архимандрита Печерьскаго монастыря именем Дионисиа”. Только после этого митрополит едет из Москвы в Тверь, где его уже ждет Киприан. 9 марта в Твери Алексий тоже ставит нового епископа – Евфимия. Как будет видно из дальнейших событий, и Евфимий и Дионисий – сторонники той политической линии, проводником которой был Киприан. Таким образом, Алексий демонстрирует свое подчинение указаниям патриарха о примирении. А затем Алексий с Киприаном вместе едут в Переяславль-Залесский – город Дмитрия Ивановича. В этот свой приезд Киприан познакомился с игуменами Сергием Радонежским и его племянником Феодором Симоновским, так как потом между ними возникает переписка, как между знакомыми.
Хронологически следующая запись в летописи: “А князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие с тотары и с Мамаем”14. Дмитрий прекратил выплату ордынской дани.
В “розмирие” с татарами вступила не только Москва, но и Нижний Новгород, и Литва. Осенью этого года Литва предприняла поход на татар: “ходили Литва на татарове, на Темеря, и бышеть межи их бой”; и «того же лета новгородци Нижьняго Новагорода побиша послов Мамаевых, а с ними татар с тысящу, а стареишину их именем Сарайку руками яша и приведоша их в Новъгород Нижнии и с его дружиною»15. Таким образом, созданный усилиями патриарха и Киприана антиордынский союз православных князей начинает действовать.
В ноябре 1374г. собирается общекняжеский съезд в Переяславле-Залесском. «Бяше съезд велик в Переяславли, отовсюду съехашася князи и бояре и бысть радость велика во граде Переяславле».16 Поводом для созыва князей послужило рождение 26 ноября 1374г. второго сына московского князя, Юрия, но это был лишь повод. Мало сведений сообщается в летописи о представительстве съезда. Известно, что приехали Дмитрий Нижегородский «с своею братиею и со княгинею и с детьми, и с бояре, и с слугами», а также митрополит Алексий и игумен Сергий Радонежский. Отсутствовал на съезде тверской князь17.
Неизвестно, где в это время находился Киприан, возможно, его уже не было на Руси. Примечательно, что крестил новорожденного Сергий Радонежский, впоследствии проявивший себя как единомышленник Киприана.
В марте 1375 г. состоялся новый съезд князей уже в несколько ином составе. Михаила Тверского на нем снова нет. Пока князья совещаются в Переяславле, “о великом заговении”, т.е. 5 марта, из Москвы в Тверь бегут Некомат Сурожанин и Иван Васильевич Вельяминов. Они о чем-то беседуют с Михаилом Александровичем, и едут из Твери в Орду. Сам тверской князь после этого едет в Литву, к Ольгерду.
31 марта князь Василий Дмитриевич, старший сын Дмитрия Константиновича Нижегородского, послал в Нижний Новгород «воины своя и повеле Сарайку и его дружину розно развести»18.В более поздней летописи о том же сказано более откровенно: князь послал воинов «убити Сарайку и дружину его»19. Понятно, что Василий Дмитриевич выполнял общее решение князей, принятое на съезде.
Рассмотрим подробнее ситуацию с Сарайкой. На Русь едет посольсво из Орды. Только недавно Дмитрий Иванович считал мамаева ставленника в Орде законным государем и ездил к нему, за огромные деньги перекупая ярлык на великокняжеский стол. Значит, это ни что иное, как нападение на представителей законной власти. Далее, дружину посла берут в плен. Видимо, на почетных условиях, с сохранением оружия (даже не отняли луки!). Татар не развели врозь и жили они в черте города, под небольшой охраной. Только этим можно объяснить то, что пленые татары оказали столь активное сопротивление: Сарайка «възбеже на владычен двор и с своею дружиною, и зажже двор и нача стреляти люди, и многи язви люди стрелам, а иных смерти преда, и въсхоте еще и владыку застрелити и пусти на нь стрелу. И пришед стрела и коснуся епископа перием токмо въскраи подола монатии его. Се же въсхоте окаанный и поганый того ради, дабы не один умерл; но бог заступи епископа…Сами же татарове ту вси избиени быша, и ни един от них не избыть»20.
С точки зрения татар, убийство послов - это непрощаемое преступление. Связать князей круговой кровавой порукой – возможно, это была идея митрополита Алексия. Тогда все учавствовавшие в съезде князья будут бояться мести Мамая и уже поэтому совместно выступят проив него.
13 июля вернулся из Орды в Тверь Некомат Сурожанин (Вельяминов остался в Орде) с послом Мамая, “ко князю к великому, к Михаилу, с ярлыки на великое княжение и на великую погыбель христианьскую граду Тфери”21. Князь Михаил чуть раньше Некомата возвратился в Тверь из Литвы. Далее события развиваются очень быстро. Михаил Тверской “има веру льсти бесерменьской… нимало не пождав, того дни (13 июля) послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичю, целование крестное сложил, а наместники послал в Торжок и на Углече поле ратию”22. А уже 29 июля князь Дмитрий Иванович “собрав всю силу русских городов и со всеми князми русскими совокупяси” миновал Волок Ламский, направляясь к Твери. Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские, серпуховский, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарусский князья “и вси князи Русстии, киждо с своими ратьми”23.
Обратим внимание на сроки. От объявления войны Михаилом Александровичем до наступления на Тверь объединенной армии прошло всего две недели. Возможно ли собрать такую армию, если она не готова заранее? И еще, в чем причина такой спешки Михаила Тверского? Михаил не первый год княжит. Он уже получал от Мамая обещания помощи и ярлык на Владимирский престол. Однако, помощи тогда не дождался, а значит, не имел никаких оснований надеятся на эту помощь теперь. Даже с помощью Ольгерда ему не удалось одержать над Дмитрием Ивановичем решительной победы. Почему же он теперь так спешит? Возможно, ответ следует искать в том, что сказали Михаилу Иван Вельяминов и Некомат. Обещали они нечто такое, что позволило Тверскому князю уверовать в свою победу. Это могло быть только одно: бунт против Дмитрия Ивановича в Москве. Сигналом к началу этого бунта должны были послужить слова князя о сложении крестного целования. Тогда, с ханским ярлыком и поддержкой Ольгерда Михаил занял бы великокняжеский престол. Однако никакого бунта не произошло. Заявление Михаила Александровича поставило его против всей антиордынской коалиции и послужило сигналом для выступления уже подготовленной к войне армии. Все это дает основания думать, что бунт был выдуман и, разумеется, не самим Вельяминовым. За спиной Вельяминова и Некомата стоял, скорее всего, тот же Алексий. Таким образом, все произошедшее с Тверским княжеством было хорошо продуманной и блестяще проведенной провокацией. За это Ивану Вельяминову, очевидно, князь пообещал должность московского тысяцкого. А Некомат, как купец-сурожанин имел некий коммерческий интерес. Как и всегда, провокаторы получил совсем не то, что им обещали. В летописи сообщается под 1379 г.: “Того же лета поиде из Орды Иван Васильевичь тысяцкий, и оболстивше его и преухитривъше, изымаша его в Серпухове и приведоша его на Москву“24, где 30 августа он был казнен. Казнь Вельяминова была, насколько известно, первой официальной смертной казнью в истории Москвы. Некомат Сурожанин будет казнен через четыре года “за некую крамолу бывшую и измену”25.
Вышло так, что даже Ольгерд не мог помочь своему родственнику, ведь это означало бы для него выступить против всех русских князей. Не получив поддержки, после месячной осады Твери Михаил Александрович капитулировал. Он признал верховенство Московского князя, отказался от претензий на Владимирское княжение и подписал союзный договор с Москвой. Послом о мире выступал владыка Евфимий. 3 сентября 1375 г. войска разошлись от Твери.
Стремление Алексия к примирению оказалось лицемерным. Патриарха и Киприана, их идеи и их стремление к объединению всех православных князей Алексий использовал как орудие для решения своих политических задач.
Конечно, Киприан уже знал очень многое о митрополите Алексии и о его “стиле работы”. Но именно неэтичность митрополита, столь ярко проявившаяся во время Тверской войны стала последней каплей, после которй Киприан счел возможным требовать от Филофея раздела митрополии. От имени литовских князей он написал и доставил в Константинополь грамоту “с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви”26.
Киприан был рукоположен 2 декабря 1375 г. Но Филофей не отказался от своей мечты объеденить Русь: “чтобы древнее устройство Руси сохранилось и на будущее время, то есть чтобы она опять состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законополагает, дабы после смерти кир Алексия кир Киприан получил всю Русь и был одним митрополитом всея Руси”27.
Борец за правду. 1375-1383
В начале1376 г. из Константинополя к Алексию прибывают два посла. Они сообщают о решении Филофея. Судя по дошедшим до нас сведениям, Алексий отнесся к подобному повороту событий спокойно. Конечно, он прекрасно понимал, что Константинополь не будет терпеть вечно его самоуправства в делах митрополии. Кроме того, Алексий был уже стар. Пришла пора думать о преемнике. Видимо, княжий печатник Митяй, которого прочил в митрополиты Дмитрий Иванович, был для престарелого Алексия куда менее симпатичен, чем Киприан.
Судя по Никаноровской летописи, Киприан в 1376 г. сам приехал в Москву. Там Дмитрий Иванович ему сказал: “Есть у нас митрополит Алексий. А ты почто ствишися на живаго митрополита? Он же поиде с Москвы на Киев и тамо живяше.”[28] Но так ли это известие достоверно?
Филофей поставил Киприана митрополитом только над литовскими землями, а митрополию всея Руси Киприан должен был унаследовать лишь по смерти Алексия. Представляется странным, что придя на должность, Киприан сразу стал нарушать данные в Константинополе инструкции. Тем более, что само его поставление было именно результатом нарушения Алексием соборных правил и установлений патриарха. Скорее, в летописи эта фраза просто отражает точку зрения Дмитрия Ивановича на поставление митрополитом Киприана. Московский князь, готовя почву для Митяя, заостряет внимание на том, что Киприан был “рукоположен впрок”, при живом митропрлите. Это, по мнению князя, является достаточным поводом, чтобы сместить Киприана и поставить на его место своего человека.
В то же время, до нас дошло известие о том, что в 1376 г. послы нового митрополита приходят в Новгород и предлагают новгородцам признать над собой Киприана. Им отвечают: “«Шли князю великому. Аще приметь тя князь великый митрополитом всей Руской земли, и нам еси митрополит». И слышав ответ новгородчкый митрополит Киприан, и не сла на Москву к князю великому.”[29] Налицо попытка перетянуть в свою митрополию тех, кто, видимо, высказывал ранее недовольство политикой Алексия. Но новгородцы отказались. Других свидетельств о том, что Киприан предлагал епископиям великой Руси перейти под его юрисдикцию нет. Видимо, других попыток и не было. Ведь перетянув часть княжеств в свою митрополию, он создал бы опасный прецедент на будущее.
9 июня 1376 г. Киприан прибывает в Киев и возглавляет временно отделенную Литовскую митрополию. А в это время Дмитрий Иванович упорно продвигает своего печатника в митрополиты. В начале весны 1376г. Митяй пострижен в монахи, а затем назначен архимандритом московского Спасского монастыря. Понятно, что Дмитрию Ивановичу удобно работалось по схеме князь + премьер министр-митрополит. В паре с Алексием он работал так всю предыдущую жизнь, весьма успешно приращивая московские владения.
Алексий – образованнейший и умнейший человек своего времени. Он тоже желал объединения Руси, причем желал искренно. Мало того, по религиозным вопросам он был единомышленником патриарха Филофея. Вспомним, что Филофей поставил Алексия в митрополиты только “после надлежащего самого тщательного испытания в продолжение почти целого года”. Причиной столь долгого испытания была национальность Алексия. Дело в том, что сложившейся практикой Константинополя было поставление на митрополичий престол Руси выходцев из Византии – космополитов, уже в силу своего происхождения способных встать над национальными интересами и действовать в пользу православной церкви в целом. И тот факт, что Алексий, несмотря на свое происхождение, сумел убедить патриарха в своей “профпригодности”, говорит сам за себя. Поставленный Филофеем Алексий действительно собирался объединять Русь по плану патриарха. Может быть, это еще одна причина того, что Алексий воспринял новость о назначении Киприана своим преемником спокойно. В Киприане Алексий увидел себя молодого. Алексий стал жестким, безнравственным политиком далеко не сразу. Вряд ли его ожесточили или сломали два года литовского плена. Скорее он понял, что просто не сможет угодить всем. Ведь каждый из феодалов раздробленной Руси действовал только в своих интересах и ни в чем не хотел поступаться своими выгодами даже для общерусских целей. Большинству феодалов такие цели были попросту непонятны. В такой обстановке Алексий увидел единственную возможность объединения Руси в ставке на Москву. И в борьбе за это грядущее единство Руси он поступился очень многими из прежних своих идеалов.
Но никто не вечен. Хранитель княжеской печати, видимо, тоже умелый организатор и администратор, Митяй, по мысли Дмитрия должен был стать заменой Алексию. Однако Алексий в Митяе своего преемника не увидел. Несмотря на то, что Дмитрий “нудил” его, “овогда бояр стареиших посылая, овогда сам приходя”, чтобы тот благословил Митяя в свои преемники, митрополит отказался, мотивируя это тем, что Митяй “новоук” (новичек) в монашестве. Однако, митрополиту не было безразлично, кто займет его место. Зная, что Дмитрий не примет Киприана, он предложил компромиссное решение: сделать митрополитом опытного в духовной жизни и весьма уважаемого игумена Сергия Радонежского.
Призвав к себе Сергия и не сказав ему, в чем дело, митрополит надел на него, “яко некое обручение”, драгоценный крест с мощехранительницей. После этого Алексий объяснил ему, что хочет найти достойного породолжателя своего дела, и Сергий кажется ему подходящим человеком. Он точно знает, что с его кандидатурой согласятся все – от первых “и до последних”. Для начала Сергию надлежит принять епископский сан.
Крест Сергий отклонил, объяснив, что от юности не был “златоносцем”, а на предложение “зело оскорбися”. И хотя митрополит “многа изрек старцу словеса от божественных писаний, сими хотя его к своей воли привести”, тот “никако же преклонися” и попросил не продолжать, пригрозив иначе уйти из этих пределов. Алексий, ничего не добившись, отпустил его в монастырь[30].
Наверное, Алексий был очень убедителен в своих цитатах. Но Сергий никогда не был “златоносцем”, не был властолюбцем. Он не умел властвовать и не хотел уметь властвовать. Сергий был одушевлен идеей любви к ближнему и служил братии "аки раб": носил воду, рубил дрова, пек для всех хлеб. В отличие от старых монастырей Троицкий не блистал богатством. Сергий с братией вели нищенскую жизнь. Но среди иноков появились и состоятельные люди. Однажды Сергий из-за отсутствия хлеба голодал четыре дня. На четвертый он пошел наниматься в плотники к одному из состоятельных старцев своей обители. Целый день он трудился в поте лица, после чего старец расплатился с ним "решетом хлебов гнилых".[31] Он служил всем, не различая на достойных и недостойных, как солнце светит, не различая – кто ближе, тот и греется в его лучах.
Сергий считал, что у человека нет права на власть над другими людьми. И он жил по этому принципу. Самой своей жизнью он создал идеал бескорыстного служения идее, общему благу - идеал, до сих пор формирующий менталитет русского человека. Для Сергия принять из рук Алексия власть митрополита - значило отказаться от самого себя.
А Киприан, пока жив был Алексий, пребывал в Киеве. Позже он писал о своей тамошней деятельности: “Аще был есмь в Литве, много христиан горькаго пленениа освободил есмь; мнозе от невидящих бога познали нами истиннаго бога и к православной вере святым крещением пришли. Церкви святыа ставил есмь. Христианьство утвердил есмь. Места церковная, запустошена давными леты, оправил есмь приложити к митрополии всея Руси.” И подчеркивал свою лояльность великому князю Московскому: “Не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрея ни до ставления, ни по поставлении…”, “ненавидел” тех, кто замышлял на князя “лихо”, а во время соборных служб велел ему первому “«многа лета» пети, а да потом иным”.[32]
Для священника поминать князя в церкви первым, значит не признавать над этим князем никакой светской власти. То есть, Киприан не признавал над Дмитрием Ивановичем власти хана. Киприан и позже никогда не молился о мусульманских царях. В сочетании с тем, что Киприан стал первым митрополитом вся Руси без санкции хана Орды, эти действия представляют из себя четкую политическую программу.
Утром 12 февраля умер митрополит Алексий. Митяя он так и не благословил, но под давлением князя и бояр «умолен быв и принужен» и перестал против него возражать. Однако были распущены слухи, что Алексий, умирая, благословил Митяя. Киприан этому не верил: «А что клеплют митрополита, брата нашего, что он благословил есть его на та вся дела, то есть лжа»[33].
Дмитрий Иванович, видимо, еще колебался в выборе – он уговаривал Сергия Радонежского «въсприяти архиерейства сан. Но тот, яко же твердый адамант, никако же на се уклонися»[34]. И князь решился: «по великого князя слову» Михаил-Митяй «на двор митрополичь взыде и ту живяше».
Это самоуправство вызвало общественное негодование против Митяя: «бысть на нем зазор от всех человек, и мнози негодоваху о сем, и священници неключимоваху о нем». Видимо, и Сергий не скрывал, что не признает самозванного митрополита. В ответ Митяй «начат же и на святаго въоружатись, мнев, яко присецает дръзновение его преподобный, хотя архиерейский престол въсприяти».
В это время Киприан решается на рискованный шаг. Без приглашения князя (а, собственно, такое приглашение законному митрополиту, теперь уже всея Руси, и не требовалось) он едет в Москву. 3 июня он пишет с дороги игуменам Сергию и Феодору: «…еду к сыну своему ко князю к великому на Москву… Вы же будите готови видетися с нами, где сами погадаете»[35]. Киприан расчитывал на поддержку духовенства, для него главным было попасть в Москву, а там уж авторитет Сергия Радонежского сыграл бы свою роль в утверждении законного митрополита. Но князь начал действовать грубо и решительно. Видимо, он перехватил письма от Сергия к Киприану и закрыл дороги к Москве – «заставил заставы, рати сбив и воеводы пред ними поставив». Киприана поймали. Некий воевода Никифор ночью у городских ворот или уже в городе захватил митрополичью процессию из сорока пяти всадников. Обращался воевода, явно выполняя княжий приказ, с Киприаном бесцеремонно. «И которое зло остави, еже не сдея надо мною! Хулы и надругания и насмехания, граблениа, голод! Мене в ночи заточил нагаго и голоднаго». Митрополита заперли «в единою клети за сторожьми», его монашескую свиту «на другом месте». Слуг его князь «нагих отслати велел с бещестными словеси»; у них отобрали коней, их ограбили и раздели, переодели в «обороты лычные» и, выведя за город, «на клячах хлябивых без седел» отпустили.
Ночь и следующий день Киприан провел под арестом, а вечером за ним пришли в одежде его слуг (чтобы сильнее напугать?) воевода Никифор и стражники, вывели его из «клети», сели на коней его свиты и куда-то его повезли. Он думал – «на убиение ли, или на потопление?», но его просто выдворили из Москвы[36]. Так Дмитрий Московский продемонстрировал свое отношение к политике патриарха и к его митрополиту.
В Москве, вероятно, подробностей расправы над митрополитом не знали, по крайней мере, не сохранилось никаких летописных свидетельств о реакции горожан и духовенства. Секретность поимки и выдворения Киприана наводит на мысль, что Дмитрий Иванович опасался сторонников митрополита.
Но Киприан не сдался. Первым в истории Московской Руси этот «бродячий интеллигент» XIV в. начал борьбу с князем не оружием, но пером – словом. Под впечатлением происшедшего, еще больной (“и от тоя ночи студени и нынеча стражду”), 23 июня 1378 г. Киприан горячо, сбивчиво пишет послание Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому. Однако, преднозначалось оно не только им, но и всем их единомышленникам – “аще кто ин единомудрен с вами”.
Цель своей деятельности и прежнее отношение к Дмитрию Ивановичу Киприан рисует так: “добра хотел есмь ему и всей отчине его”, “ехал есмь благословити его и княгиню его, и дети его, и бояр его, и всю отчину его”; «яз, колика сила, хотел есмь, чтобы злоба утишилася»; «Яз потружаюся отпадшая места приложити к митрополии, и хочю укрепити, чтобы до века так стояло на честь и на величьство митрополии».