Дмитрий Владимирович Лисейцев
Царь Иван IV Грозный
Аннотация
Об Иване IV Васильевиче, получившем прозвище Грозный, спорят до сих пор: чего больше он принес Руси – силы или разорения? На весах – усиление центральной власти, укрепление армии, поверженные осколки Золотой Орды – Казанского и Астраханского царств. И проигранная Ливонская война за выход к Балтике, ослабившая государство, опричные казни…
Но однозначно одно: он был великим царем, заложившим на Руси основу жесткой вертикали власти, просуществовавшей многие века.
Дмитрий Лисейцев
Царь Иван IV Грозный
25 августа 1530 – 18 марта 1584
* * *
Иван Васильевич: от Карамзина до Булгакова (вместо предисловия)
Кто умер, но не забыт, тот бессмертен.
Лао-цзы
Всякая историческая фигура, тем более фигура значительная, масштабная, вызывает различные оценки как современников, так и потомков. Однако редкая персона может похвастаться тем, что споры о ее исторической роли в судьбе страны не смолкают на протяжении нескольких столетий. В этом смысле Иван Васильевич Грозный, бесспорно, заслужил бессмертие. Полемика среди ученых о личности Ивана Грозного, значении его государственной деятельности не прекращается, историки дают первому русскому царю самые разные характеристики. Одни видят в нем «царственного параноика» или «творца русского деспотизма», другие – «создателя централизованного государства», «борца с боярской крамолой и сепаратизмом». Споры о личности царя Ивана не ограничиваются академическими аудиториями – на страницах газет и журналов, на просторах интернета оценки Ивана Грозного колеблются в широчайшем диапазоне, от попыток канонизации «Святого Благоверного Царя» до проклятий в адрес «Тирана и Зверя Земли Русской».
|
|
«Копенгагенский портрет» Ивана Грозного, XVI век
Персона царя Ивана Васильевича вызывала пристальный интерес потомков давно.
Младший современник Ивана Грозного князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский коротко, но емко охарактеризовал этого государя: «Муж чудного рассуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен. На рабы своя, от Бога данные ему, жестокосерд вельми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многие грады свои поплени, и многие святительские чины заточи и смертию немилостивою погуби, и иная многая содея над рабы своими, жен и девиц блудом оскверни. Той же царь Иван многая благая сотвори, воинство вельми любяща и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше. Таков бо бе царь Иван».
Россия и европейские государства в начале правления Ивана Грозного
Первый император России, Петр I, в конце своего правления, рассуждая об Иване Грозном, заявил: «Сей государь есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он. Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем». Как видно, и в начале XVIII в. значение государственной деятельности Ивана IV оценивалось довольно противоречиво. Интересно, что в середине XIX в. почитатели Петра I, «западники», представители общественно-политического и исторического направления в российском либерализме, забывая о словах своего кумира, будут противопоставлять великие свершения Петра Великого деспотическому сумасбродству первого московского царя.
|
|
Образ Ивана Грозного, как и любой другой исторической фигуры, в общественном сознании формируется главным образом под воздействием произведений искусства; влияние исторических трудов на сознание далекого от науки человека, как правило, вторично. Образ Ивана Грозного, как, впрочем, и все прошлое Отечества, стали достоянием массового читателя в первой четверти XIX века стараниями «Колумба российской истории», «последнего летописца и первого историка» – Н. М. Карамзина, глубокое знакомство которого с историческими документами редчайшим образом сочеталось с недюжинным литературным талантом. Написанные Карамзиным тома «Истории государства Российского», посвященные эпохе Ивана Грозного, были опубликованы в 1818 и 1821 гг. Не жалея чувств своего читателя, стремившийся к объективности историк описал все темные стороны царствования Ивана Грозного. И это оказало влияние на восприятие образа царя во всей последующей отечественной культуре. Другой русский историк, младший современник Карамзина М. П. Погодин, в 1828 г. отозвался об Иване IV крайне нелицеприятно: «Злодей, зверь, говорун-начетчик с подьяческим умом, и только. Надо же ведь, чтобы такое существо, потерявшее даже образ человеческий, не только высокий лик царский, нашло себе прославителей». За что, кстати, был жестко отчитан шефом III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графом А. Х. Бенкендорфом: власть очень нервно относилась к попыткам критиковать царей, пусть даже давно скончавшихся («Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение»).
|
|
Другой столп отечественной исторической науки, С. М. Соловьев, лет через пять после погодинского приговора Ивану Грозному, тринадцатилетним подростком открыл для себя труд Карамзина, и эпоха первого царя сразу привлекла его своей противоречивостью: «Самые любимые томы были: шестой – княжение Иоанна III и восьмой – первая половина царствования Грозного; здесь действовал во мне отроческий патриотизм: любил я особенно времена счастливые, славные для России; взявши, бывало, девятый том, я нехотя читаю первые главы и стремлюсь к любимой странице, где на полях стоит: “Славная осада Пскова”».
Портрет великого князя московского Василия III, отца Ивана Грозного
А еще через пять лет, в 1838 г., читатель впервые получил возможность прочесть посвященную самому мрачному эпизоду царствования Ивана Васильевича лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». С этого времени в отечественной культуре надолго закрепилось негативное восприятие Ивана Грозного: перефразируя Пушкина, история была злободневнее свежих газет, поэтому осуждение самодержавия XVI века было своего рода формой протеста против самодержавия современного. Подобного рода «вольнодумство» не поощрялось правительством Николая I, но по завершении его царствования критика самовластия Ивана Васильевича вновь стала возможной, в немалой степени содержа в себе и завуалированное осуждение деспотизма Николая Павловича. На установленном в 1862 г. в Новгороде Великом грандиозном монументе «Тысячелетие России» Ивану Грозному места не нашлось (при том, что присутствуют скульптурные изображения его первой жены, царицы Анастасии Романовны, советников царя – Сильвестра и Алексея Адашева, а также полководца той эпохи – князя Михаила Воротынского). Год спустя был напечатан исторический роман А. К. Толстого «Князь Серебряный», также немало повлиявший на формирование у читающей публики негативного отношения к эпохе Ивана IV. Образ свирепого царя Ивана перешагнул за границы Российской империи, в Европу, где, впрочем, не сразу смогли разобраться что к чему. В авторитетной французской энциклопедии Larousse (1903 года издания), в частности, об Иване Грозном было сказано следующее: «Иван IV Ужасный, за свою жестокость прозванный Васильевичем»…
Впрочем, постепенно образ Ивана Васильевича в творчестве деятелей отечественной культуры начинает трансформироваться, приобретая большую глубину и психологическую сложность. Таково скульптурное изображение царя М. М. Антокольского, завершенное в 1870 г. и вскоре охотно купленное Александром II для Эрмитажа; неоднозначна трактовка личности царя в опере Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка», поставленной в 1873 г. в Мариинском театре. Тема глубокой личной трагедии Грозного, царя, теряющего по сюжету оперы только что обретенную внебрачную дочь, удивительным образом перекликается с законченным в 1885 г. великолепным полотном И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Впрочем, картина вызвала довольно резкую реакцию со стороны императора: Александр III в том же году запретил ее экспонировать (картина стала первым полотном, запрещенным российской цензурой). В 1913 г. старообрядец Абрам Балашов накинулся на картину с ножом, нанеся по фигуре Ивана Грозного три удара. А еще через сто лет в Министерство культуры было подано требование убрать картину из экспозиции Третьяковской галереи, поскольку она «клевещет на царя». И сейчас еще в интернете тиражируют заявления о том, что «у Ильи Репина после написания всем известной картины отсохла рука, и он ничего больше не смог писать». Игнорируя при этом тот факт, что после написания «всем известной картины» Репин прожил еще 45 лет, написав массу замечательных полотен, среди которых – несколько портретов Николая II, «Заседание Государственного совета», «Не ждали», «Арест пропагандиста», а также не менее известная картина – «Запорожцы»…
Елена Глинская, мать Ивана Грозного. Реконструкция облика по черепу
Фигура Ивана Грозного осталась одной из знаковых в отечественной культуре XX века. Причем, в духе эпохи, Иван Васильевич шагнул на киноэкраны. В 1935 г. М. А. Булгаков написал сатирическую пьесу «Иван Васильевич», которая при жизни драматурга не была ни напечатана, ни опубликована. Зато гораздо более завидная судьба уготована была дилогии А. Н. Толстого «Иван Грозный», написанной в 1942–1943 гг.: в 1946 г. автор посмертно был удостоен за нее Сталинской премии. Иосифу Виссарионовичу вообще фигура первого русского царя была симпатична (вероятно, ввиду определенных аналогий с собственной персоной). По его инициативе в годы Великой Отечественной войны знаменитый режиссер С. М. Эйзенштейн начал съемки кинокартины, сюжет которой был утвержден лично Сталиным. В 1945 г. фильм вышел на экраны; режиссер и съемочная группа были удостоены Сталинской премии I степени. Эйзенштейн планировал снять трилогию, но успел создать только вторую часть, которая, в противоположность первой, вождю чрезвычайно не понравилась. Слишком ярко в фильме были показаны пьяные бесчинства царских опричников. В сентябре 1946 г. было опубликовано постановление Оргбюро ЦК ВКП(б), в котором картина была подвергнута уничтожающей критике: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов… а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». В итоге съемки 3-й части были прекращены, а вторая часть, вызвавшая неудовольствие власти, вышла в прокат лишь в 1958 г., когда ни Сталина, ни Эйзенштейна уже не было в живых. И, наконец, всенародную популярность персоне Ивана Грозного принесла вышедшая на экраны в 1973 г. кинокартина Л. И. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». В основу сценария была положена пьеса Булгакова, а часть костюмов, использованных при съемках, была сшита еще для картины Эйзенштейна.
Церковь Вознесения в Коломенском, возведенная в честь рождения Ивана Грозного
Однако образ, формируемый средствами искусства, зачастую оказывается весьма далек от исторического прототипа. В настоящей книге мы проследим жизненный путь Ивана Грозного – от рождения до смерти, опираясь на исторические источники.
Детство Ивана Грозного
Только то в человеке прочно и надежно, что всосалось в природу его в первую пору жизни.
Ян Амос Коменский
Первый царь Московского государства, Иван IV Васильевич Грозный, появился на свет на исходе лета 7038-го года от сотворения мира – 25 августа 1530 г. по привычному нам летоисчислению от Рождества Христова. Позднее, чтобы объяснить его прозвище «Грозный», была сочинена легенда о том, что во время его рождения над Москвой якобы бушевала страшная гроза. Другая легенда, и тоже довольно поздняя, приписывала царю Ивану холопское происхождение. Якобы по смерти предыдущего царя не осталось наследников, и тогда было решено избрать нового государя оригинальным способом: все жители Москвы должны прийти к Москве-реке с зажженными свечами, чтобы Бог указал, кому царствовать (у божественного избранника свеча продолжит гореть, тогда как все прочие погаснут). Боярин, хозяин Ивана, собираясь к реке, посулил своему холопу: «Стану царем, дам тебе волю». Иван же в ответ пообещал боярину: «Стану царем, прикажу казнить тебя». И сдержал свое слово.
Скульптурный портрет – реконструкция по черепу Ивана Грозного. Скульптор-антрополог М. М. Герасимов
Таковы легенды. Правда же была, как это часто бывает, намного менее красивой и куда как более прозаичной. Отец будущего царя, великий князь московский Василий III Иванович, 46 лет от роду, прожив 20 лет в браке с первой своей супругой, Соломонией Сабуровой, так и не обзавелся наследником. Судьба династии московских Рюриковичей висела на волоске (поскольку младшим своим братьям бездетный великий князь запрещал жениться). Поэтому Василий III задумал развестись с «неплодной» супругой. Впрочем, злые языки утверждали, что развод великого князя был связан не столько с заботами о будущем престола, сколько с тем, что великий князь присмотрел уже себе новую жену – княжну Елену Васильевну Глинскую, которая была примерно на 20 лет моложе Соломонии Сабуровой и лет на 30 младше самого Василия Ивановича.
Так или иначе, но в 1525 г. Сабурова была насильно пострижена в монахини. После этого долго ходили слухи, что Соломония была сослана в монастырь, уже будучи беременной, и даже якобы родила в келье мальчика… Сам развод в принципе противоречил церковным правилам: венчанных в церкви супругов могла разлучить лишь могила. Однако никаких громких протестов по поводу произошедшего не последовало, а глава Русской православной церкви митрополит Даниил сам цитировал Василию III Христову притчу из Евангелия от Луки: «Некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?». Развод в великокняжеской семье прошел, таким образом, без тех громких и скандальных последствий, какие повлек за собой развод короля Генриха VIII Тюдора с его первой супругой, Екатериной Арагонской. Начав подготовку к разводу в том же 1525 г., английский король освободился от первой супруги лишь в 1533 г.; последствием этого события стало начало Реформации в Английском королевстве.
Великий князь Московский обрел семейное счастье намного быстрее – уже в 1526 г. он венчался с Еленой Глинской. Род князей Глинских, незадолго до того бежавших из Великого княжества Литовского в Россию, вел свое происхождение от знаменитого татарского темника Мамая. Курьезно, но если родословная легенда Глинских правдива, то в жилах Ивана Грозного смешалась кровь Дмитрия Донского и разгромленного им на Куликовом поле властителя Золотой Орды. В угоду молодой супруге Василий III даже, несмотря на осуждение окружающих (довольно спокойно перенесших великокняжеский развод), стал постригать бороду, чтобы выглядеть моложе. Однако молодости великому князю это не прибавило, и его второй брак на протяжении первых лет оставался бесплодным. Супруги совершили ряд пеших походов на богомолье в отдаленные монастыри, испрашивая у небес милости, прося послать наследника. Наконец в августе 1530 г. династический кризис разрешился – пятидесятилетний Василий III впервые в своей жизни сделался отцом. Радость родителей была велика: в селе Коломенском, где произошло это важное для них событие, спустя два года была достроена церковь Вознесения. Считается, что она построена в честь рождения Ивана Грозного (хотя заложили ее за два года до его появления на свет). В октябре 1532 г. в семье Василия III появился еще один ребенок – младший брат Ивана Грозного Юрий. Впрочем, радость была омрачена тем, что мальчик родился умственно неполноценным – «без ума, и без памяти, и бессловесен». Получив от отца в удел город Дмитров, он умрет в 1563 г. в возрасте 31 года.
Сам Василий III наслаждался семейной гармонией недолго. Осенью 1533 г., отправившись на охоту под Волок Ламский, великий князь обнаружил на бедре нарыв, которому сначала не придал значения. Однако нарыв быстро увеличивался, и сидеть в седле московский государь уже не мог. Гной, который выпускали из нарыва, издавал чудовищное зловоние. Судя по описанным современниками симптомам, великий князь умирал от заражения крови. Василия III привезли в Москву уже едва живым, завещание («духовную грамоту») он продиктовал еще в Волоке. Наследником российского престола, согласно завещанию, провозглашался старший из его сыновей, Иван Васильевич. Правда, сына умиравший Василий III долго не желал подпускать к своему смертному одру. Лишь незадолго до кончины великого князя, 3 декабря 1533 г., ребенка привели к отцовской постели, и умирающий государь благословил своего наследника одной из главных святых реликвий московских князей – крестом святого чудотворца Петра, митрополита Киевского. Утром следующего дня, 4 декабря, маленький Иван, которому едва исполнилось 3 года, проснулся сиротой и великим князем Московским и всея Руси. Конечно, он не мог осознать всей тяжести личного горя, обрушившегося на него, как не мог оценить и груза ответственности за судьбы огромной страны и ее трехмиллионного населения, который отныне ложился на его детские плечи и который ему предстояло нести так долго, как не приходилось ни одному правителю Руси ни до него, ни после – более полувека.
Регентство
Впрочем, для всех было вполне очевидно, что трехлетний великий князь еще долго не сможет управлять своей державой самостоятельно. Духовная грамота Василия III не сохранилась до наших дней, и ученые могут лишь строить гипотезы относительно состава «седьмочисленных бояр» – того круга лиц, который должен был помогать в управлении Великим княжеством Московским вдове Василия III – Елене Глинской, вплоть до совершеннолетия Ивана Васильевича. Желающих «подставить плечо» под ношу, непосильную для ребенка, было предостаточно. Беда была в том, что далеко не все хотели делать это бескорыстно.
«Иван Грозный». Художник В. Васнецов
После кончины Василия III ближайшими родственниками Ивана, кроме матери и годовалого брата Юрия, были два его родных дяди – младшие братья покойного отца. И если младший из них, князь Андрей Иванович, удельный князь Старицкий, политических амбиций не проявлял, то старший, князь Юрий Иванович Звенигородский, вполне мог рассчитывать на лидирующее место в регентском совете при малолетнем племяннике. Но честолюбие могло завести князя Юрия и намного дальше. Он не мог не знать о конфликте, случившемся в семье московских князей столетием раньше, в 1425 г., когда его тезка, второй сын Дмитрия Донского князь Юрий Звенигородский оспаривал права на великокняжеский стол у своего десятилетнего племянника, Василия II. Спор тогда был разрешен волей ордынского хана в пользу племянника, но спустя восемь лет, в 1433 г., князь Юрий Дмитриевич силой оружия решил конфликт в свою пользу, изгнав Василия II из Москвы. Подобные исторические аналогии могли зародить в душе князя Юрия Ивановича мечты о шапке Мономаха.
53-летний Юрий мог быть опасен для Ивана IV, но более всего он угрожал интересам вдовы Василия III. Однако властолюбивая, энергичная и совсем еще молодая (вряд ли ей было больше 25 лет) великая княгиня Елена Васильевна Глинская не собиралась проводить остаток своих дней горькой вдовой вдали от Кремля и без влияния на политическую жизнь Московской державы. И она нанесла удар первой. На восьмой день после кончины Василия III, 11 декабря 1533 г., князь Юрий Иванович по обвинению в измене великому князю («через крестное целованье вборзе учал великие неправды делати») был арестован и брошен в темницу. Принадлежавшие ему города были конфискованы («взяты на государя»). Доказывать вину удельного князя никто не собирался – о суде над ним не шло даже речи. Спустя два года с лишним, в марте 1536 г., князь Юрий умер в заточении.
Овдовевшая Елена Глинская довольно быстро после смерти супруга сошлась с одним из бояр, князем Иваном Федоровичем Овчиной Телепневым-Оболенским. Отношения между княгиней-регентшей и ее фаворитом не были секретом для московского двора и были настолько явными, что спустя некоторое время даже поползли слухи о том, что именно князь Иван Телепнев является настоящим отцом маленького великого князя. Укреплению позиций Ивана Телепнева способствовало и то обстоятельство, что его родная сестра, Аграфена Челяднина, была кормилицей малолетнего великого князя. Положение фаворита великой княгини все более упрочивалось, и в январе 1534 г. (не более чем через два месяца после кончины Василия III) Телепнев уже имел высокий придворный чин конюшего, считавшийся тогда наиболее почетным в боярской среде. Такие представления о чине конюшего сохранялись и в следующем, XVII столетии. Живший в России в начале XVII в. французский наемник капитан Жак Маржерет, например, писал, что «высшая должность в России – главный смотритель конюшен, его называют Конюшим боярином»; о том же сообщает анонимный автор другого ценного источника по истории России начала XVII века – «Записки о царском дворе»: «Конюшей бывает началной боярин». Наконец, наиболее подробно бытовавшие в придворной среде представления о статусе конюшего выразил в середине XVII века беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин: «А кто бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кромь того конюшего, иному царем быти некому, учинили б его царем и без обирания». Неудивительно поэтому, что стремительный взлет влияния князя Телепнева вызывал раздражение у многих при московском дворе. Родной дядя правительницы, князь Михаил Львович Глинский, имевший на племянницу огромное влияние в первые месяцы ее регентства, попытался ослабить влияние набиравшего силу фаворита, указав княгине Елене Васильевне на недопустимость ее слишком вольного поведения, недостойного положения вдовы, находящейся к тому же в трауре по покойному мужу. Ответ Елены Глинской оказался быстрым и жестоким – в августе 1534 г. князь Михаил Глинский был схвачен по обвинению в государственной измене, брошен в темницу и заморен голодом.
Это окончательно отбило у бояр всякую охоту оспаривать права регентши на единоличную власть в стране. Тем более что в августе 1534 г. началась война с Великим княжеством Литовским, известная как Стародубская война. Наиболее упорные боевые действия развернулись в 1535 и 1536 гг. Несмотря на героическую оборону Стародуба, возглавленную двоюродным братом фаворита Елены Глинской, князем Федором Телепневым, литовцы смогли овладеть крепостью и вырезали в захваченном городе до 13 тысяч мирных жителей. Как вспоминал позднее сам Иван Грозный, литовские войска «воевод наших, и детей боярских с женами и с детьми многих поимали и порезали, как овец». Однако на другом направлении, под Себежем, неприятель потерпел поражение, отступавшее по льду Себежского озера 20-тысячное польско-литовское войско провалилось под лед и практически полностью погибло. В феврале 1537 г. по просьбе великого князя литовского Сигизмунда I Старого война была прекращена подписанием перемирия, по которому приобретения Литвы ограничивались городом Гомелем с ближайшей округой.
Вскоре по окончании Стародубской войны неблагосклонное внимание правительницы привлек последний из сыновей Ивана III, удельный князь Андрей Иванович Старицкий, двор которого был прибежищем для многих недовольных регентством Елены Глинской. В мае 1537 г. он поднял мятеж против правительства Елены Глинской, бежал из Старицы и двинулся с верными ему людьми к Новгороду, намереваясь склонить этот город на свою сторону. Однако достичь своей цели мятежный удельный князь не успел: настигнутый правительственным отрядом, возглавленным фаворитом Елены Глинской, князем Иваном Телепневым, он поверил клятвенному обещанию полной амнистии и отправился в Москву. В столице Андрей Старицкий немедленно был взят под стражу, а Ивану Телепневу регентша для вида даже объявила опалу за самовольную гарантию неприкосновенности мятежнику. Андрей Старицкий был отправлен в ссылку и вскоре, в декабре того же года, скончался. Семья князя Андрея еще три года после этого оставалась под стражей, а Старицкий удел был «взят на государя».
Помимо расправ с недовольными правлением регентши и потенциально опасных для ее сына лицами, правительство Елены Глинской занималось и в полном смысле этого слова созидательной деятельностью. В 1535 г., в частности, началось продолжавшееся три года строительство Китайгородской стены, протяженность которой составила около 2,5 км при 12 башнях. В случае вражеского нападения (наиболее вероятным в те времена полагали прорыв к столице крымских татар) новая укрепленная линия могла защитить большую часть населения Москвы. С именем Елены Глинской связано также проведение важной денежной реформы. В феврале 1535 г. был оглашен указ, вводивший на территории всей страны единое денежное обращение. Проводимая денежная реформа подразумевала ликвидацию денег, которые ранее чеканились в удельных княжествах. Кроме того, в целях экономии правительство Елены Глинской пошло на «порчу монеты» – при прежнем номинале вес серебряных денег уменьшался примерно на 15 %. Самой крупной монетой, которую чеканили на новгородском монетном дворе, стала копейка (на аверсе монеты было помещено изображение всадника с копьем). Весила копейка 0,68 г. Московский монетный двор чеканил монету такого же веса, но с изображением всадника с саблей в руке, вследствие чего она стала называться сабляницей. Монета вдвое меньшего веса именовалась денгой, а еще более мелкая монета, достоинством в половину денги, звалась полушкой. Покупательная стоимость этих серебряных денег была довольно высокой – стоимость одного пуда ржи в те годы не доходила до 5 копеек, а пуд овса стоил около полутора копеек.
Разумеется, маленький великий князь Иван Васильевич в государственных делах настоящего участия принимать еще не мог, но формальный статус правителя Московского государства обязывал его быть участником официальных церемоний. Ивану не исполнилось и четырех лет, когда летом 1534 г. ему пришлось дать первую в своей жизни аудиенцию – он принимал приехавшего из Крымского ханства посла. При этом великий князь совершал все полагавшиеся по дипломатическому протоколу действия: «корошевался» (традиционный для контактов с восточными государствами дипломатический обряд корошевания сочетал в себе рукопожатие и объятие) с послом, подавал ему кубок с медом, одаривал платьем. Правда, традиционного в таких случаях приглашения к столу не было – «того для, что еще ел у матери, а у себя столом не ел». Вероятно, Иван не только ел, но и жил в эти годы в покоях матушки. Возраст великого князя вполне оправдывал некоторые изменения в дипломатическом протоколе. Литовскому посланнику, которого принимали в Кремле в августе 1536 г., незадолго до шестилетия Ивана IV, было от имени маленького государя сказано: «Пригоже нам было тебя жаловати, ести к себе звати, да еще есмя леты несовершенны, и быти нам за столом – и нам будет стол в истому». Разумеется, великий князь Иван Васильевич должен был участвовать и в других официальных церемониях; вместе с матерью и младшим братом он выезжал на богомолье за пределы Москвы. Последняя из таких поездок, в Можайск, состоялась в январе 1538 г.
А через два месяца в жизни Ивана произошло событие, раз и навсегда изменившее ход его жизни. Утром 3 апреля 1538 г. внезапно скончалась его мать, Елена Васильевна Глинская. В тот день для Ивана, ставшего круглым сиротой, кончилось детство.
Боярское правление
«Горе мужу, которым управляет жена, горе городу, которым управляют многие!»
Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова
Смерть Елены Глинской была скоропостижной, свидетельств тому, чтобы ее кончине предшествовала хотя бы скоротечная болезнь, не сохранилось. Неудивительно поэтому, что вскоре после смерти княгини-регентши по стране, а затем и за ее пределами поползли слухи о том, что скорая на расправу правительница была отравлена собственными боярами. Недавно проведенные исследования останков Елены Глинской выявили присутствие в ее костях заметного количества ртути и мышьяка, что может указывать на следы отравления. Однако следует учитывать и то, что в XVI в. названные выше ядовитые вещества нередко бывали составными частями лекарств и даже женской косметики. Поэтому торопиться с выводами не следует. Позднее сам Иван Грозный, легко обвинявший своих недоброжелателей как в реальных, так и в мнимых преступлениях, не высказал даже предположения об отравлении матери, не забыв, впрочем, припомнить одному из бояр, князю Михаилу Тучкову, что после смерти Елены Глинской тот «много говорил о ней надменных слов». Однако в том, что недовольство правлением Елены Глинской среди московского боярства присутствовало, сомневаться не приходится.
Уже на шестой день после смерти Елены Глинской бояре князья Шуйские схватили любимца покойной регентши, князя Ивана Телепнева, и бросили его в темницу, сковав теми же цепями, в которых умер Михаил Глинский. Привязанность великого князя к фавориту матери бояр не остановила – Телепнев вскоре умер в заточении. У семилетнего сироты отобрали и отправили в ссылку и его кормилицу – боярыню Аграфену Челяднину. В жизни Ивана наступили черные времена. Великий князь московский был лишен не только участия в государственных делах, но порой и элементарной заботы, вследствие чего ему с братом иногда приходилось ложиться спать голодными. Предоставим слово самому Ивану IV: «Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бесчестные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя».
Боярское правление сопровождалось беззастенчивым разграблением государевой казны. Под разными предлогами бояре запускали руки в царскую сокровищницу, присваивая себе десятилетиями копившиеся великими московскими князьями богатства. Происходившее на протяжении нескольких лет беззаконие Иван IV описывал позднее, не жалея черных красок: «Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Все расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе… А о казне наших дядей что говорить? Всю себе захватили. Потом напали на города и села, мучили различными жестокими способами жителей, без милости грабили их имущество. А как перечесть обиды, которые они причиняли своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду… Хороша ли такая верная служба? Вся вселенная будет смеяться над такой верностью! Что и говорить о притеснениях, бывших в то время? Со дня кончины нашей матери и до того времени шесть с половиной лет не переставали они творить зло»!
Не без горькой иронии писал Иван Грозный о том, как ходивший в более чем скромной для человека его положения одежде князь Иван Шуйский внезапно оказался владельцем огромных «родовых» богатств. «А бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние. А известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая на куницах, да к тому же на потертых; так если это и было их наследство, то чем сосуды ковать, лучше бы шубу переменить».
«Земский собор». Художник С. Иванов
Между боярскими кланами завязалась борьба за власть и влияние. Позднее сам Иван Грозный напишет: «Подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе, и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца и воевод перебили! Дворы, и села, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них… Князь Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили. И князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места. И на церковь руку подняли: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение. И так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать». Иван Васильевич перечисляет здесь основные, на его взгляд, преступления бояр Шуйских: казнь очень влиятельного при дворе Василия III и Елены Глинской дьяка Федора Мишурина в октябре 1538 г., арест одного из главных соперников клана Шуйских – боярина князя Ивана Бельского (осень 1538 г.), низложение возглавлявшего 17 лет Русскую православную церковь митрополита Даниила (февраль 1539 г.).