Храни Господь Потёмкина
Глава первая"КОГДА Б ОН НЕ БЫЛ АХИЛЛЕСОМ"
Однажды император Павел I заговорил о ненавистном ему Потёмкине с бывшим правителем канцелярии князя Василием Степановичем Поповым. При упоминании о Григории Александровиче Павел всегда выходил из себя, не смог сдержать эмоций и в тот раз. Гнев закипел в нем, и он трижды, доводя себя до истерики, повторил один и тот же нелепый вопрос:
– Как поправить зло, которое причинил Потёмкин России?
Василий Степанович был вынужден отвечать, но кривить душой он не хотел. Слишком много значил для него человек, с которым довелось проработать не один год, слишком ценил он и самого князя, и его дела во имя России. Потому ответил дерзко, не скрывая иронии:
– Отдать туркам южный берег!..
Он имел в виду Северное Причерноморье и Новороссию, Тамань и Крым.
Павел задохнулся от бешенства и побежал за шпагой. Василий Степанович покинул зал и удалился из дворца. На следующий день он был лишен чинов и сослан в свое имение Решетиловку.
Но и после того случая память о величайшем государственном и военном деятеле России Григорие Александровиче Потёмкине не давала покоя Павлу. Узнав о том, что прах Григория Александровича покоится в склепе херсонского храма, император повелел, чтобы "все тело без дальнейшей огласки в самом том же гробу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и изглажен так, как бы его никогда не бывало".
Уничтожена была и изготовленная по распоряжению императрицы Екатерины II мраморная доска, на которой перечислялись заслуги Потёмкина, разрушен и памятник, воздвигнутый по ее указанию. Начался период злобного охаивания памяти Потёмкина, который затем почти в точности повторился чуть более столетия спустя. Памятник, сооруженный на средства общественности Херсона в тридцатые годы XIX века, "вершители судьбы" России сбросили вскоре после революции. Они пошли дальше нежели император Павел I – извлекли останки князя из ямы, в которую зарыл их Павел, и выставили в так называемом музее, религии и атеизма с издевательской надписью: "Це кости Катькина хахаля". Каковы времена – таковы и нравы...
Но не будем останавливаться на деяниях тех ничтожеств, обратимся к мнению людей достойных, вошедших в историю благодаря славным их делам во имя России.
Так, известный русский государственный деятель Михаил Михайлович Сперанский, составитель 45-томного Полного собрания законов Российской империи и 15-томного Свода законов Российской империи, доподлинно знавший и архивное дело, и историю своего Отечества, говорил:
– За все восемнадцатое столетие в России было четыре гения: Меншиков, Потёмкин, Суворов и Безбородко...
Заметим, что трое из названных были современниками и сподвижниками императрицы Екатерины II. Период ее правления, справедливо названный "золотым екатерининским веком", был на редкость богат талантливыми военными и государственными деятелями, замечательными учеными и искусными дипломатами. И было это не случайно. Известный русский историк Модест Богданович в труде "Русская армия в век Екатерины II" писал: "28 мая 1762 года вступила на престол императрица Екатерина Великая с твердою уверенностью в нравственные, умственные и материальные силы России и русской армии. Эта вера была основана не только на ясном понимании дел в половине XVIII столетия, но и на изучении русского народа, в которым Екатерина II, еще будучи великою княгинею, успела вполне сродниться и полюбить все русское".
В своей деятельности императрица опиралась прежде всего на природных русских, умело находя и выдвигая людей высоких достоинств, и не случайно прусский посланник в России Сольмс с тревогой доносил Фридриху II: "Все войны Екатерины II ведутся русским умом". Это означало, что минули времена, когда русские армии возглавляли иноземные наемники, о которых позднее, когда эти времена воротились, очень метко отозвался князь Петр ИвановичБагратион: "Они всегда многим служат".
Русским умом в период правления Екатерины II велись не только войны, русским умом осуществлялась вся внутренняя и внешняя политика государства Российского, изрядно расшатанного в годы царствования ближайших преемников Петра I, как правило, опиравшихся на иноземцев. Благодаря привлечению к разносторонней государственной и военной деятельности наиболее способных выходцев из российской глубинки, Екатерине II удалось поднять на небывалую прежде высоту науку, литературу, скульптуру, живопись. Императрица не уставала повторять:
– Крупные и решительные успехидостигаются только дружными усилиями всех, а кто умнее, тому и книги в руки.
Григорию Александровичу Потёмкину, происходившему из русской дворянской семьи, из российской глубинки, как раз и были "книги в руки". Род его в прошлом, когда русские умы владели Русью, был знаменит, но в начале XVIII века, когда все смешалось в поднятой на дыбы стране, когда хлынул в нее "на ловлю счастья и чинов" поток иноземцев, которые, по образному выражению В. О. Ключевского, "посыпались в Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались во все доходные места в управлении", эта славная династия оказалась в тени, на задворках, как и все русское...
Об одном из предков, истинном русиче, в "Сборнике биографий кавалергардов" сказано, что из Потёмкиных наиболее известен "стольник, позднее думный дворянин и окольничий Петр Иванович ездивший в 1668 – 1681 годах русским послом в Мадрид, Париж, Лондон и Копенгаген. Он оставил по себе память в Западной Европе своею упрямою настойчивостью в "почитании" царского величества: он заставил французского короля Людовика XIV снимать шляпу при всяком упоминании царского титула; на аудиенции у датского короля Потёмкин не согласился ни стоять, ни сидеть перед больным королем, лежавшим на диване и ему был принесен особый диван, лежа на котором он вел переговоры с королем. Англичане высоко ценили деловитость Петра Ивановича, подписавшего русско-английский торговый договор и во время пребывания его в Лондоне был написан портрет русского посла, долго находившийся в Виндзорском дворце...".
Во время посольства в Испанию подручным у Петра Ивановича был дьяк Семен Румянцев, предок великого русского полководца Петра Александровича Румянцева, столь много доброго сделавшего для Григория Александровича Потёмкина, особенно в первую его военную кампанию. Кстати, Петр Иванович Потёмкин, искусный дипломат, был и искусным полководцем. Он одержал ряд блестящих побед над поляками и другими недругами России.
Отец Григория Александровича не достиг высоких чинов, хотя участвовал в нескольких войнах и имел ранения. По рассказам современников, Александр Васильевич Потёмкин был человеком гордым, твердым и смелым. Когда появилась возможность уйти в отставку по болезни, он не пожелал заискивать перед чиновником, которого знал по прежней службе далеко не с лучшей стороны. Чиновник этот, бывший унтер-офицер роты, которой он командовал, заседал в Военной коллегии и от него зависела судьба Александра Васильевича. Узнав мошенника и шалопая, Потёмкин воскликнул:
– Как? И он будет меня свидетельствовать! Я этого не перенесу и останусь в службе, как ни тяжки мои раны.
После этого он прослужил еще два года.
Мать Григория Александровича, Дарья Васильевна, происходила из скромного дворянского рода Скуратовых, была хорошо воспитана, умна, необыкновенно красива – именно ее красоту унаследовал Потёмкин – и после возвышения сына стала статс-дамой при дворе.
Родился Григорий Александрович 13 сентября 1739 года(Здесьидалеедатыуказаныпостаромустилю.) в родовом селе Чижове Духовищинского уезда Смоленской губернии. Отец, поклонник всего русского, отдал его на учебу сельскому дьячку Семену Карцеву. Там и получил первоначальное образование будущий генерал-фельдмаршал. Александр Васильевич не следовал глупой моде и не приглашал для сына французских учителей, что спасло Григория, как заметил один из биографов, от "наполнения головы сведениями в духе наносной просветительской философии", спасло от общения с неучами, невеждами и бандитами, коими в то время "славилась" иноземная публика, подгрызавшая и подтачивавшая еще в недалеком допетровском прошлом здоровый организм России. В книге русского историка Ар.Н.Фатеева "Потёмкин-Таврический", изданной Русским Научно-исследовательским Объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример: "Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. Зараза для севера, как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники... Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем". Не попал на обучение к подобным жуликам Потёмкин и позже, когда его отвезли в Москву к двоюродному брату отца Григорию Матвеевичу Кисловскому для продолжения образования. Кисловский был в ту пору президентом Камер-коллегии. К нему же после смерти мужа перебралась с дочерьми и Дарья Васильевна.
Сначала Григория вместе с сыном Кисловского Сергеем учили приходящие учителя подобранные Григорием Матвеевичем со всею тщательностью. Позднее пришлось все-таки выбрать учебное заведение из числа открытых иноземцами. Но и тут Кисловский нашел пансион, директором которого состоял некий Литке, отличавшийся религиозностью и честностью. Впрочем, по отзывам современников, семья дяди была столь далека от иноземного влияния и почитания всего заграничного, что тот нисколько не опасался "денационализации" детей.
После окончания пансиона Григорий Александрович стал воспитанником Московского университета. На решение поступить в это гражданское учебное заведение повлияла обстановка, царившая в доме Кисловских. Там редко бывали военные. Значительно чаще можно было видеть общественных деятелей, представителей духовенства. Однако, поступление в университет не закрывало молодому человеку путь по военной стезе. Воспитанник получал лишь отсрочку от службы до окончания образования, а по выпуску его производили в первичный обер-офицерский чин. Дворяне, по обычаям того времени, как правило, с измальства записывали детей в полки. Потёмкина зачислили в конную гвардию.
В университете он учился превосходно, даже в 1756 году был удостоен золотой медали, а в 1757-м избран в число двенадцати достойнейших воспитанников, приглашенных в Петербург графом Иваном Ивановичем Шуваловым для представления императрице Елизавете Петровне.
Вся жизнь Григория Александровича прошла в особый для России период, в царство женщин. Родился он в период правления Анны Иоанновны, детские и юношеские годы пришлись на царствование Елизаветы Петровны, а самые лучшие годы – на "золотой екатерининский век". Его богатырское телосложение, его обаяние в сочетании с мужественной силой привлекали внимание. Императрица Елизавета Петровна заметила и выделила его среди других воспитанников, но особенное впечатление произвел Потёмкин на графа Шувалова, поразив его обширными знаниями, особенно вопросов богословия и греческого языка. И вот воспитанник Московского университета, еще ни дня не служивший, был произведен Шуваловым из рейтаров сразу в капралы лейб-гвардии Конного полка – случай беспрецедентный в истории кавалергардов.
В годы учебы в Московском университете Потёмкин пристрастился к чтению. Он проглатывал одну книгу за другой. Летом, приезжая к родственникам в деревню, забирался в библиотеку и, случалось, засыпал с книгой в руках на стоявшем там бильярдном столе.
Однажды его товарищ Матвей Афонин, впоследствии профессор Московского университета, купил специально для Потёмкина "Натуральную философию" Бюффона, только что изданную в России. Потёмкин вернул ему книгу, на следующий день. Афонин с обидою упрекнул Григория в том, что тот даже не открыл книги. Но упреки оказались напрасными, что и доказал Потёмкин великолепным знанием содержания книги. В другой раз он сам попросил Ермила Кострова, тоже однокашника, дать с десяток книг. Тот принес их Григорию, а через пять дней все до единой получил обратно.
Как тут было не удивиться? Трудно поверить, что человек способен прочитать за несколько дней такое количество книг. Ермил Костров с насмешкой сказал:
– Да ты, брат, видно только пошевелил страницы в моих книгах. На почтовых хорошолетать в дороге, а книги – не почтовая езда...
– Я прочитал твои книги от доски до доски, – возразил Потёмкин. – Коли не веришь, изволь, экзаменуй.
Теперь, вслед за Афониным, настал черед удивиться Кострову.
Любовь к чтению подчас отвлекала от занятий, но ведь она давала знания и знания по тем временам увлекательные. Но вдруг после успеха в Петербурге Потёмкин был 1760 году отчислен из университета "за ленность и нехождение в классы".
По разному объясняли случившееся биографы Потёмкина. Вероятнее всего охлаждение к наукам произошло оттого, что состав преподавателей университета того времени, среди которых были и подобные тем, что описал Мессельер, оставлял желать лучшего. Запоем читая книги, Потёмкин получил знания, которые часто превосходили знания его учителей.
Много лет спустя, когда Потёмкин был уже на вершине славы, произошел довольно забавный случай. Посетив Московский университет, он встретил там профессора Барсова, по представлению которого был исключен.
– Помните, как выменяотчислили? – спросил князь у Антона Алексеевича.
– Ваша светлость тогда того зслуживали, – ответил Барсов.
Григорий Александрович дружески обнял профессора и с тех пор стал ему покровительствовать. Была у князя удивительная черта – чтобы ему понравиться, нужно было вести себя с ним смело, не заискивая, и говорить искренне, без лести и подхалимажа.
Надо заметить, что Потёмкин, хоть и не окончил университета, прекрасно осознавал значение образования и роль этого учебного заведения. Императрица же Екатерина II высказалась по этому поводу со свойственным ей юмором:
– С тех пор, как в государственные учреждения стали приходить выпускники университета, я стала понимать поступающие ко мне бумаги.
С завершением учебы для Потёмкина закончилась и отсрочка от службы в полку. Надо было выбрать дальнейший путь в жизни. Кисловский пытался отговорить племянника от воинской стези, даже отказался снабдить средствами, которых немало требовалось в то время для службы в гвардии. Были некоторые колебания и у самого Григория Александровича. В те годы он коротко сошелся с протодиаконом греческого монастыря отцом Дорофеем и архиепиекопом Крутицким и Можайским Амвросием Зертис-Каменским. От него можно было услышать такие мнения:
– Хочу непременно быть архиреем или министром. Или:
– Начну военную службу,аколи нет, так стану командовать священниками.
Вопросами богословия Потёмкин занимался очень серьезно, хотя в юношеские годы увлечений имел немало, причем самых разнообразных. Еще в университете он много занимался литературой, писал стихи, сблизился с Василием Петровичем Петровым, в то время начинающим поэтом, а вспоследствии ставшим известным лириком и переводчиком стихотворных текстов XVIII века. Стихи Потёмкина, к сожалению, почти не сохранились. Известно, что Петров оказал определенное влияние на развитие поэтического дара у Потёмкина. Поэт учил его языку Гомера и вместе с ним переводил Иллиаду. О способностях Потёмкина отзывался так:
Он без усилья успевает,
Когда парит своим умом,
И жарку душу выражает
Живым и пламенным пером.
Не тяжких праздных слов примесом
Красот нам в слоге он пример:
Когда б он не был Ахиллесом,
То был бы он у нас Гомер.
Спустя много лет Петров пригласил Потёмкина, уже бывшего в ореоле славы, в только что открытую типографию Селивановского, чтобы показать детище, в создании которого принимал активное участие. Когда друзья юности подошли к станкам, Василий Петрович предложил:
– Я примусь за работу, и вы, любезный князь, увидете, что, благодаря ласке хозяинатипографии, я кое-как понаторел в его деле.
Затем поэт быстро набрал четверостишие, посвященное князю:
Ты, воин, ты герой,
Ты любишь муз творенья,
А вот здесь и соперник твой –
Герой печатного изделья.
Протянув листок с набранным текстом, Петров сказал:
– Это образчик моего типографского мастерства и привет за ласковый ваш приход сюда.
– Стыдно же будет и мне, если останусь у друга в долгу, – отвечал Потёмкин. – Изволь, и я попытаюсь. Но чтоб не ударить в грязь лицом, пусть наш хозяин мне укажет, как за что приняться и как что делать? Дело мастера боится,а без учения и аза в глаза не увидишь.
Некоторое время Потёмкин старательно занимался набором, а потом попросил Петрова:
– Я, брат, набрал буквы, как сумел, а ты оттисни сам. Ты, как я видел, дока в этом деле.
Петров быстро управился с печатным станком, передал оттиск и прочитал сочиненное Потёмкиным:
Герой ли я? не утверждаю,
Хвалиться не люблю собой,
Но что я друг всегдашний твой –
Вот это очень твердо знаю!
Увлечение юности сохранилось на долгие годы. Потёмкин был признанным мастером эпиграмм и экспромтов. Однажды на обеде у московского писателя Федора Григорьевича Карина он сказал в виде тоста:
Ты, Карин,
Милый крин
И лилеи
Мне милее!
Естественно, что живой и гибкий ум Потёмкина не мог мириться с костностью и невежеством многих преподавателей. Юношу влекло к общению с наиболее образованными людьми своего времени, которых он нередко встречал в доме дяди. Такие люди на протяжении всей его жизни были самыми желанными собеседниками. Его племянник Л. Н. Энгельгард писал: "Поэзия, философия, богословие и языки латинский и греческий были его любимыми предметами; он чрезвычайно любил состязаться, и сие пристрастие осталось у него навсегда; во время своей силы, он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей; любимое его было упражнение: когда все разъезжались, призывать их к себе и стравливать их, так сказать, а между тем сам изощрял себя в познаниях".
Кипучей натуре Потёмкина были свойственны многие крайности, которые нередко являются признаком людей, наделенных дарованиями.
Архиепископ Амвросий, покровительствовавший юноше, не настаивал на том, чтобы тот обязательно избрал духовный путь, более того, когда Потёмкин объявило своем желании ехать в полк, дал на дорогу и на обзаведение всем необходимым для службы 500 рублей, сумму по тем временам немалую.
Прибыв в полк, Григорий Александрович уже в первые месяцы своей службы обратил на себя внимание командования и прилежанием, и старательностью, и стремлением к совершенствованию знаний и навыков в военном деле, которые, естественно, у него, не нюхавшего пороху, были более чем скромными. Богатырское телосложение, прекрасное знание языков, особенно немецкого, очень пригодились на первых порах.
Вступивший на престол Петр III пригласил в Петербург своего дядю принца Георга Людвига, которого сделал генерал-фельдмаршалом и приписал к конной гвардии. Тут же понадобились адьютанты и ординарцы. Одним из них стал Потёмкин, выбранный самим принцем, обожавшим великанов.
Должность ординарца дядюшки императора сразу приблизила ко двору, выделила из среды гвардейцев. Вскоре Потёмкину был пожалован чин вице-вахмистра. Однако, служба эта не радовала Григория Александровича. Не любил он своего начальника за жестокое и бессердечное отношение к русским.
В тот период на Потёмкина обратили внимание не только принц и его окружение, но и патриоты, которые были крайне недовольны опруссачиванием порядков и новым потоком иноземцев, все гуще облепляющих уже не только престол, но и командные посты в армии.
В войсках еще жила память о славных победах П. С. Салтыкова и П. А. Румянцева в годы Семилетней войны, результаты которых были сведены на нет волею Петра III.
Падение этого императора было предрешено уже тем, что он с полным пренебрежением, а то и презрением относился к русскому народу, легко расплачивался русской кровью за чуждые России цели, даже выделил целый корпус для защиты Пруссии от ее врагов, которыми были недавние союзники России. Секретарь французского посла в Петербурге К.К. Рюльер указывал на прямую измену Петра еще в бытность его великим князем – наследником престола: "Петр.., тайно принял чин полковника в его (Фридриха II – Н.Ш.) службе и изменял для него союзным планам. Как скоро сделался он императором, то явно называл его: "Король, мой государь".
Фридрих II, наголову разбитый русскими в Семилетней войне и уже с отчаянием заявлявший: "Как суров, печален и ужасен конец моего пути...", вдруг, по восшествии на престол Петра III, не только получил обратно все потерянное, но, как уже говорилось, стал при помощи русских штыков решать свои политические реваншистские цели. Преданность же Петра III прусским интересам он отметил чином генерала своей армии.
Все это переполнило чашу терпения, и гвардейцы, хорошо помнившие о перевороте 25 ноября 1741 года, возведшем на престол Елизавету Петровну, подумывали о единственной возможности спасти Россию от полного разграбления.
Уже после свершения переворота императрица Екатерина II рассказывала в одном из писем к Станиславу Понятовскому, что узел секрета находился в руках троих братьев Орловых, кроме которых в тайну были посвящены еще около сорока офицеров и примерно десять тысяч солдат и унтер-офицеров. О предыстории же событий она писала так: "Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол. Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию, он вел ее в поход для этого; он заменил бы ее своими голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Л.В. (Елизавете Воронцовой – Н.Ш.), а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира (с Пруссией – Н. Ш.), сказав мне публично оскорбительные вещи за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить приказ.
С этого дня я стала прислушиваться к предложениям, которые мне делались со времени смерти императрицы...".
Об участии Потёмкина в подготовке к перевороту сохранилось немного данных. Вот что пишет об этом его периоде жизни Ар. Н. Фатеев: "Судя по документам, ея клевретов (товарищей, собратьев – Н.Ш.) можно резделить на две группы. Одна, по тогдашнему выражению, находилась "в полном секрете"... Другая состояла из офицеров и солдат, о каких можно было сказать, как о сочувствующих перевороту, но знала она, конечно, весьма мало... Потёмкин находился в "секрете", степень которого определить трудно. Во всяком случае, Григорий Орлов – глава предприятия – оценил его "чертовский ум" и посвятил... в план, где дело шло о головах, как умных, так и не умных".
Кстати, императрица, вспоминая впоследствии о подготовке к дворцовому перевороту, говорила, что впервые услышала о Потёмкине из уст Григория Орлова, очень высоко оценивавшего мужество, решительность и живой ум молодого вахмистра конной гвардии. Привлеченный Орловыми к серьезному и опасному заговору, Потёмкин принял всем сердцем замысел, принял, потому что понял, сколь губителен для России режим Петра III, не любившего русский народ. Зная о добродетелях Екатерины, о ее планах в отношении России, он считал ее вступление на престол спасительным для Отечества.
Екатерина Алексеевна в противоположность своему супругу сумела не только расположить к себе русских людей, но и сплотить вокруг себя русских патриотов, особенно из военной среды, перетянуть на свою сторону и духовенство, притесняемое Петром III, собиравшимся даже насильственно изменить веру. Многие русские люди были очарованы Екатериной, им импонировали ее благотворительность, набожность, доброта.
Конечно, определенную роль сыграло и то обстоятельство, что Россия в первой половине XVIII века приучена уже была к насильственным изменениям власти, положение дел не изменилось и в середине века. Всем еще хорошо памятны были бурные минувшие десятилетия...
Период времени от кончины Петра I и до воцарения Екатерины Великой, чрезвычайно тяжелый для России и трагичный для русского народа, Василий Осипович Ключевский назвал "эпохой дворцовых переворотов". За тридцать, семь лет их было совершено пять.
Все началось со смерти Петра I, когда в тот же день 28 января 1725 года Александр Данилович Меншиков, в то время генерал-фельдмаршал, возвел на престол вдову императора Марту Самуиловну Скавронскую, на русский лад звавшуюся Екатериной Алексеевной и ставшую императрицей Екатериной I.
В то время наследником по мужской линии был лишь внук Петра I Петр Алексеевич – сын царевича Алексея Петровича и принцессы Софьи Шарлотты Бланкенбургской-Вольфенбюттельской. Первый переворот облегчался тем, что умерший император не успел сам назвать преемника.
Екатерина I сделала это, написав завещание в пользу Петра Алексеевича, вступившего на престол после ее смерти в мае 1727 года. Тогда же Меншиков, бывший при Екатерине всесильным временщиком, пожелал оставаться таковым и при Петре II и обручил свою дочь с императором, которому шел двенадцатый год. Однако, старая аристократия во главе с Голицыными и Долгорукими сумела воздействовать на Петра II и уже 8 сентября того же года Меншиков был обвинен в измене, хищении казны и сослан в Березов со всей семьей. Вскоре состоялось новое обручение императора, теперь уже с дочерью Е. А. Долгорукова. В государстве готовились перемены. Отрок, вступивший на престол, объявил себя противником преобразований Петра I, уничтожил многие созданные им учреждения, перевел царский двор в Москву. Все это, разумеется, делалось по указке Ивана Алексеевича Долгорукова. Однако внук Петра великого, сын царевича Алексея и принцессы Софьи Шарлотты Бланкенбурской-Вольфенбюттельской Петр Алексеевич правил недолго. Он умер в 1730 году от оспы во время подготовки к своей коронации.
Поскольку со смертью Петра II пресекся род Романовых по мужской линии, Верховному тайному совету предстояло решить, кого пригласить на престол. Выбор пал на Анну Иоанновну, дочь старшего брата Петра I Ивана Алексеевича. Выданная в 1710 году замуж за герцога Курляндского, она уже овдовела, однако продолжала жить в Курляндии. Верховный тайный совет решил отдать ей престол, но при определенных условиях, так называемых "Кондициях", по которым императрица лишалась права решать самостоятельно вопросы войны и мира, вводить новые налоги, вступать в брак, назначать наследника престола, без суда "отнимать жизни, честь и имения дворян". Гвардия и войска оставались по этим "Кондициям" в подчинении Верховного тайного совета, который императрица была обязана сохранить в составе восьми человек. Однако, подписав "Кондиции", Анна Иоанновна уже 25 февраля 1730 года разорвала их и, опираясь на дворянство и гвардейских офицеров, ликвидировала Верховный тайный совет. Последовала расправа над неугодными: Д. М. Голицын был заключен в Шлиссельбургскую крепость, Долгорукие сосланы, а один из них, Иван, бывший фаворит Петра I, казнен.
Над Россией нависли мрачные тучи беспощадной бироновщины. Желая утвердить свою власть за счет иностранцев, Анна Иоанновна раздала высшие посты в армии, при дворе, в государственных органах управления курляндцам, голштинцам, немцам. На первое место выдвинулась пошлая и мерзкая фигура курляндского герцога Эрнста Иоганна Бирона. Он фактически стал правителем России. Во главе дипломатии был поставлен А.И. Остерман, во главе армии Б.К. Миних, горной промышленностью ведал А.К. Шемберг, коммерц-коллегией К.Л. Менгден. Началось разграбление национальных богатств, уничтожение патриотов, шпионаж, жестокость, пытки в тайной канцеляции достигли небывалых размеров.
Иноземцы не занимались государством, они набивали свои карманы за счет русского народа, который их стараниями, нищал и доходил до полного отчаяния. Нет, не в период правления Екатерины II, именуемый многими историками и политиками XVIII столетия "золотым екатерининским веком" происходило разорения крестьян и обеднение народа, а именно в период сильнейшего засилия иноземцев, продолжавшийся с 1730 по 1740 год, но принесший такие беды и оставивший столь тяжелейшие последствия, с которыми пришлось бороться не одно десятилетие.
Но как бы ни жесток был режим, окончательно сломить великий русский народ было и ему не под силу. Истиные патриоты из среды мелкого и среднего русского дворянства, из числа гвардейских офицеров стали под знамена Артемия Петровича Волынского, пытавшегося добиться ограничения влияния иноземцев и спасти отечество. Заговор не удался, в 1740 году Волынский был казнен.
Однако, 17 октября того же года умерла Анна Иоанновна. Первым человеком в империи решил стать Миних. Но для этого надо было отодвинуть Бирона. 9 ноября 1740 года фельдмаршал Миних совершил переворот и поставил на престол племянницу Анны Иоанновны Анну Леопольдовну, которая являлась дочерью герцога мекленбург-шверинского и Екатерины Ивановны, племянницы Петра I. Анна Леопольдовна стала правительницей России при младенце Иоанне Антоновиче, объявленном наследником престола в обход законных прав дочери Петра I Елизаветы Петровны.
Миниху быть всесильным временщиком довелось недолго. Гвардейцы, недовольные тем, что "на престоле одни немцы сменили других", 25 ноября 1741 года скинули Анну Леопольдовну и отдали императорскую корону Елизавете Петровне.
Заметим, что при каждом из перечисленных императоров и императриц обязательно был всесильный временщик, фаворит. Влияние на государственные дела при Елизавете Петровне оказывали К.Г. Разумовский и И.И Шувалов. Настали для России новые времена. Правительство Елизаветы Петровны состояло в основном из представителей русского дворянства и отстаивало национальные интересы России. Были проведены неотложные мероприятия по развитию экономики страны, укреплению армии и флота. Это благоприятно повлияло на ход и исход Семилетней войны, во время которой русская армия наголову разбила войска Фридриха II.
Следующим императором был Петр III, сын гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха и дочери Петра I Анны Петровны, но он, по выражению графа Сегюра "только мелькнул на троне".
Устранением Петра III завершилась эпоха дворцовых переворотов. Сама история требовала, наконец, ухода в небытие временщиков и утверждения власти умной и прочной. Как писал профессор русской истории Дерптского университета А. Г. Брикнер, "история падения Петра представляет собой лучшее доказательство его полнейшей несостоятельности. Правительство, устранение которого свершилось столь легко и безмятежно, едва ли заслуживало и названия правительства. Недаром Фридрих II заметил, что Петр оставил престол совершенно также, как уходит послушный ребенок, когда его посылают спать..."
Однако, мы забежали несколько вперед. Пока же великая княгиня Екатерина Алексеевна не была императрицей и положение ее становилось день ото дня все более опасным. После 1 мая 1762 года, то-есть после празднования мира с Пруссией, оно стало и вовсе критическим. О том свидетельствуют и размышления русского адмирала Павла Васильевича Чичагова, проанализировавшего ход событий в мае – июне 1762 года. Опровергая различные выдумки и измышления фальсификаторов, обвинявших Екатерину II в незаконном захвате престола русских царей, он писал: "...в минуту падения Петра III, ей не было иного выбора, как только взойти на престол или низойти в могилу, ибо известно, что она была обречена на жертву. Ее хотели заточить пожизненно в крепость, где она, вероятно, погибла бы вскоре, если бы не согласилась взойти на престол. Петр решился жениться на другой женщине, своей фаворитке. В этом дворцовом перевороте все было подготовлено в пользу Екатерины добрыми русскими патриотами без всякой надобности в ее вмешательстве. Она только рискнула собственно собою, когда мужество ее оказалось необходимым для окончательной развязки дела...". О плане же переворота императрица Екатерина II весьма подробно рассказала в письме к Станиславу Понятовскому: "План состоял в том, чтобы схватить его (Петра III – Н.Ш.) в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ее детей. Он уехал в Ораниенбаум. Мы были уверены в [преданности] большого числа капитанов гвардейских полков. Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых... Это – люди необычайно решительные и очень любимые большинством солдат, так как они служили в гвардии. Я очень многим обязана этим людям; весь Петербург тому свидетель".
О роли в этом деле вахмистра Потёмкина сохранилось немного данных. Известно, что действовал он смело, решительно и, скорее всего, был в числе тех, кто заранее знал о готовящемся событии. На одном из важнейших этапов переворота Григорий Александрович убедил солдат, сомневающихся в законности совершаемого, присягнуть императрице.
Существуют предания о том, что, якобы, будущая императрица впервые обратила свое внимание на Потёмкина в день переворота. Граф Сегюр, ссылаясь на рассказ самого Григория Александровича, пишет: "Еще в начале царствования Екатерины, Потёмкин был не более, как девятнадцатилетний унтер-офицер; в день переворота он один из первых встал на сторону императрицы. Однажды на параде счастливый случай привлек на него внимание государыни: она держала в руках шпагу, и ей понадобился темляк. Потёмкин подъезжает к ней и вручает ей свой; он хочет почтительно удалиться, но его лошадь, приученная к строю, заупрямилась и не захотела отойти от коня государыни; Екатерина заметила это, улыбнулась и между тем обратила внимание на молодого унтер-офицера, который против воли все стоял подле нее; потом заговорила с ним, и он ей понравился своею наружностью, осанкою, ловкостью, ответами...".
Примерно так расказывается и в ряде отечественных источников. Только С.Н. Шубинский уточняет, что случай произошел не на параде, а во время присяги 28 июня 1762 года в конно-гвардейском полку.
В то же время в своих воспоминаниях о князе Потёмкине граф Александр Николаевич Самойлов опровергает рассказ о темляке на основании того, что Григорий Александрович, будучи вахмистром, не мог его преподнести, "поэлику оный был не офицерский". Темляк – это кожаный ремень, сделанный в форме петли с кистью на конце. Он предназначался для надежного закрепления оружия. В русской армии и на флоте темляки носили на эфесе холодного оружия офицеры и наиболее отличившиеся унтер-офицеры.
Однако, нельзя опровергнуть то, что знакомство состоялось именно во время переворота, поскольку из многих документов известно, что Екатерина II знала об участии Потёмкина в нем и высоко оценила его роль. Так в письме Станиславу Понятовскому она сообщала: "В Конной гвардии один офицер по имени Хитрово, 22 лет, и один унтер-офицер 17-ти по имени Потёмкин всем руководили со сметливостью и расторопностью".
Неточно указан только возраст Григория Александровича. Ему тогда шел двадцать третий год. Строки же письма свидетельствуют о том, что Хитрово и Потёмкин были чуть ли не главными действующими лицами в лейб-гвардии Конном полку. Такое предположение подтверждают и награды, врученные участникам событий. Один из списков награжденных, в котором значатся фамилии всего лишь 36 участников, открывается Григорием Орловым, а заканчивается Григорием Потёмкиным. В нем, в частности, сообщается: "...вахмистр Потёмкин – два чина по полку да 10 000 рублей". В другом документе, в котором также отмечены немногие, говорится о том, что "жалуется конной гвардии подпоручику Григорию Потёмкину 400 душ" в Московском уезде Куньевской волости.
Несколько позже, к одной из годовщин восшествия на престол, императрица вновь отметила ближайших своих соратников. И опять-таки имя Потёмкина было поставлено рядом с именами мас