Другого провожает весь народ;
Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,
Кто сбоку за себя словцо ввернет.
7
А тот идет и только ухо клонит;
Подаст кому, — идти уже вольней,
И так он понемногу всех разгонит.
10
Таков был я в густой толпе теней,
Чье множество казалось превелико,
И, обещая, управлялся с ней.
13
Там аретинец был, чью жизнь так дико
Похитил Гин ди Такко;[594]рядом был
В погоне утонувший;[595]Федерико
16
Новелло,[596]руки протянув, молил;
И с ним пизанец, некогда явивший
В незлобивом Марцукко столько сил;[597]
19
Граф Орсо[598]был средь них; был дух, твердивший,
Что он враждой и завистью убит,
Его безвинно с телом разлучившей, —
22
Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,
Пока жива, с молитвами своими,
Не то похуже стадо ей грозит.[599]
25
Когда я, наконец, расстался с ними,
Просившими, чтобы просил другой,
Дабы скорей им сделаться святыми,
28
Я начал так: «Я помню, светоч мой,
Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,[600]
Что суд небес смягчается мольбой;
31
А эти люди просят лишь об этом.
Иль их надежда тщетна, или мне
Твои слова не озарились светом?»
34
Он отвечал: «Они ясны вполне,
И этих душ надежда не напрасна,
Когда мы трезво поглядим извне.
37
Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви[601]мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40
А там, где стих мой у меня возник,[602]
Молитва не служила искупленьем,
И звук ее небес бы не достиг.
43
Но не смущайся тягостным сомненьем:
Спроси у той, которая прольет
Свет между истиной и разуменьем.
46
Ты понял ли, не знаю: речь идет
О Беатриче. Там, на выси горной,
Она с улыбкой, радостная, ждет».
49
И я: «Идем же поступью проворной;
Уже и сам я меньше утомлен,
А видишь — склон оделся тенью черной».
52
«Сегодня мы пройдем, — ответил он, —
Как можно больше; много — не придется,
И этим ты напрасно обольщен.
55
Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58
Но видишь — там какой‑то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит».
61
Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух,[603]и лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
64
Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих озирая
С осанкой отдыхающего льва.
67
Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая —
70
Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть «Мантуя…» успел сказать Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
p73
Встал, и уста его проговорили:
«О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!» И они объятья слили.
76
Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
79
Здесь доблестной душе довольно было
Лишь звук услышать милой стороны,
Чтобы она сородича почтила;
82
А у тебя не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены.
85
Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
88
К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
Безуздой, меньше было бы стыда.[604]
91
О вы, кому молиться долженствует,
Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
Как вам господне слово указует, —
94
Вы видите, как эта лошадь зла,
Уже не укрощаемая шпорой
С тех пор, как вы взялись за удила?[605]
97
И ты, Альберт немецкий,[606]ты, который
Был должен утвердиться в стременах,
А дал ей одичать, — да грянут скорой
100
И правой карой звезды в небесах
На кровь твою, как ни на чью доселе,
Чтоб твой преемник ведал вечный страх!
103
Затем что ты и твой отец терпели,
Чтобы пустынней стал имперский сад,[607]
А сами, сидя дома, богатели.
106
Приди, беспечный, кинуть только взгляд:
Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
Монтекки, — те в слезах, а те дрожат!
109
Приди, взгляни на знать свою, на эти
Насилия, которые мы зрим,
На Сантафьор[608]во мраке лихолетий!
112
Приди, взгляни, как сетует твой Рим,
Вдова, в слезах зовущая супруга:
«Я Кесарем покинута моим!»
115
Приди, взгляни, как любят все друг друга!
И, если нас тебе не жаль, приди
Хоть устыдиться нашего недуга!
118
И, если смею, о верховный Дий,[609]
За род людской казненный казнью крестной,
Свой правый взор от нас не отводи!
121
Или, быть может, в глубине чудесной
Твоих судеб ты нам готовишь клад
Великой радости, для нас безвестной?
124
Ведь города Италии кишат
Тиранами, и в образе клеврета[610]
Любой мужик пролезть в Марцеллы[611]рад.
127
Флоренция моя, тебя все это
Касаться не должно, ты — вдалеке,
В твоем народе каждый — муж совета!
130
У многих правда — в сердце, в тайнике,
Но необдуманно стрельнуть — боятся;
А у твоих она на языке
133
Иные общим делом тяготятся;
А твой народ, участливый к нему,
Кричит незваный: «Я согласен взяться!»
136
Ликуй же ныне, ибо есть чему:
Ты мирна, ты разумна, ты богата!
А что я прав, то видно по всему.
139
И Спарта, и Афины, где когда‑то
Гражданской правды занялась заря,
Перед тобою — малые ребята:
142
Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их, бывало,
И сносишь к середине ноября.
145
За краткий срок ты сколько раз меняла
Законы, деньги, весь уклад и чин
И собственное тело обновляла!
148
Опомнившись хотя б на миг один,
Поймешь сама, что ты — как та больная,
Которая не спит среди перин,
151
Ворочаясь и отдыха не зная.
Песнь седьмая
Долина земных властителей
1
И трижды, и четырежды успело
Приветствие возникнуть на устах,
Пока не молвил, отступив, Сорделло:
4
«Вы кто?» — «Когда на этих высотах
Достойные спастись еще не жили,
Октавиан[612]похоронил мой прах.
7
Без правой веры был и я, Вергилий,
И лишь за то утратил вечный свет».
Так на вопрос слова вождя гласили.
10
Как тот, кто сам не знает — явь иль бред
То дивное, что перед ним предстало,
И, сомневаясь, говорит: «Есть… Нет…» —
13
Таков был этот; изумясь сначала,
Он взор потупил и ступил вперед
Обнять его, как низшему пристало.
16
«О свет латинян, — молвил он, — о тот,
Кто нашу речь вознес до полной власти,
Кто город мой почтил из рода в род,
19
Награда мне иль милость в этом счастье?
И если просьбы мне разрешены,
Скажи: ты был в Аду? в которой части?»
22
«Сквозь все круги отверженной страны, —
Ответил вождь мой, — я сюда явился;
От неба силы были мне даны.
25
Не делом, а неделаньем лишился[613]
Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты;
Его я поздно ведать научился.[614]
28
Есть край внизу,[615]где скорбь — от темноты,
А не от мук, и в сумраках бездонных
Не возгласы, а вздохи разлиты.
31
Там я, — среди младенцев, уязвленных
Зубами смерти в свете их зари,
Но от людской вины не отрешенных;
34
Там я, — средь тех, кто не облекся в три
Святые добродетели и строго
Блюл остальные, их нося внутри.[616]
37
Но как дойти скорее до порога
Чистилища? Не можешь ли ты нам
Дать указанье, где лежит дорога?»
40
И он: «Скитаться здесь по всем местам,
Вверх и вокруг, я не стеснен нимало.
Насколько в силах, буду спутник вам.
43
Но видишь — время позднее настало,
А ночью вверх уже нельзя идти;
Пора наметить место для привала.
46
Здесь души есть направо по пути,
Которые тебе утешат очи,
И я готов тебя туда свести».
49
«Как так? — ответ был. — Если кто средь ночи
Пойдет наверх, ему не даст другой?
Иль просто самому не станет мочи?»
52
Сорделло по земле черкнул рукой,
Сказав: «Ты видишь? Стоит солнцу скрыться,
И ты замрешь пред этою чертой;
55
Причем тебе не даст наверх стремиться
Не что другое, как ночная тень;
Во тьме бессильем воля истребится.
58
Но книзу, со ступени на ступень,
И вкруг горы идти легко повсюду,
Пока укрыт за горизонтом день».
61
Мой вождь внимал его словам, как чуду,
И отвечал: «Веди же нас туда,
Где ты сказал, что я утешен буду».
64
Мы двинулись в дорогу, и тогда
В горе открылась выемка, такая,
Как здесь в горах бывает иногда.
67
«Войдем туда, — сказала тень благая, —
Где горный склон как бы раскрыл врата,
И там пробудем, утра ожидая».
70
Тропинка, не ровна и не крута,
Виясь, на край долины приводила,
Где меньше половины высота.[617]
73
Сребро и злато, червлень и белила,
Отколотый недавно изумруд,
Лазурь и дуб‑светляк превосходило
76
Сияние произраставших тут
Трав и цветов и верх над ними брало,
Как большие над меньшими берут.
79
Природа здесь не только расцвечала,
Но как бы некий непостижный сплав
Из сотен ароматов создавала.
82
«Salve, Regina,»[618]— меж цветов и трав
Толпа теней,[619]внизу сидевших, пела,
Незримое убежище избрав.
85
«Покуда солнце все еще не село, —
Наш мантуанский спутник нам сказал, —
Здесь обождать мы с вами можем смело.
88
Вы разглядите, став на этот вал,
Отчетливей их лица и движенья,
Чем если бы их сонм вас окружал.
91
Сидящий выше, с видом сокрушенья
О том, что он призваньем пренебрег,
И губ не раскрывающий для пенья, —
94
Был кесарем Рудольфом, и он мог
Помочь Италии воскреснуть вскоре,[620]
А ныне этот час опять далек.[621]
97
Тот, кто его ободрить хочет в горе,
Царил в земле, где воды вдоль дубрав
Молдава в Лабу льет, а Лаба в море.
100
То Оттокар; он из пелен не встав,
Был доблестней, чем бороду наживший
Его сынок, беспутный Венцеслав.[622]
103
И тот курносый, в разговор вступивший
С таким вот благодушным добряком,
Пал, как беглец, честь лилий омрачивший.
106
И как он в грудь колотит кулаком!
А этот, щеку на руке лелея,
Как на постели, вздохи шлет тайком.
109
Отец и тесть французского злодея,
Они о мерзости его скорбят,
И боль язвит их, в сердце пламенея.[623]
112
А этот кряжистый, поющий в лад
С тем носачом, смотрящим величаво,
Был опоясан, всем, что люди чтят.[624]
115
И если бы в руках была держава
У юноши[625], сидящего за ним,
Из чаши в чашу перешла бы слава,
118
Которой не хватило остальным:
Хоть воцарились Яков с Федериком,
Все то, что лучше, не досталось им.[626]
121
Не часто доблесть, данная владыкам,
Восходит в ветви; тот ее дарит,
Кто может все в могуществе великом.
124
Носач изведал так же этот стыд,
Как с ним поющий Педро знаменитый:
Прованс и Пулья стонут от обид.[627]
127
Он выше был, чем отпрыск, им отвитый,
Как и Костанца мужем пославней,
Чем были Беатриче с Маргеритой.[628]
130
А вот смиреннейший из королей,
Английский Генрих, севший одиноко;
Счастливее был рост его ветвей.[629]
133
Там, ниже всех, где дол лежит глубоко,
Маркиз Гульельмо подымает взгляд;
Алессандрия за него жестоко
136
Казнила Канавез и Монферрат».[630]
Песнь восьмая
Долина земных властителей (продолжение)
1
В тот самый час, когда томят печали
Отплывших вдаль и нежит мысль о том,
Как милые их утром провожали,
4
А новый странник на пути своем
Пронзен любовью, дальний звон внимая,
Подобный плачу над умершим днем, —
7
Я начал, слух невольно отрешая,[631]
Следить, как средь теней встает одна,
К вниманью мановеньем приглашая.
10
Сложив и вскинув кисти рук, она
Стремила взор к востоку и, казалось,
Шептала богу: «Я одним полна».
13
«Te lucis ante»,[632]— с уст ее раздалось
Так набожно, и так был нежен звук,
Что о себе самом позабывалось.
16
И, набожно и нежно, весь их круг
С ней до конца исполнил песнопенье,
Взор воздымая до верховных дуг.[633]
19
Здесь в истину вонзи, читатель, зренье;
Покровы так прозрачны, что сквозь них
Уже совсем легко проникновенье.[634]
22
Я видел: сонм властителей земных,
С покорно вознесенными очами,
Как в ожиданье, побледнев, затих.
25
И видел я: два ангела, над нами
Спускаясь вниз, держали два клинка,
Пылающих, с неострыми концами.
28
И, зеленее свежего листка,
Одежда их, в ветру зеленых крылий,
Вилась вослед, волниста и легка.
31
Один слетел чуть выше, чем мы были,
Другой — на обращенный к нам откос,
И так они сидевших окаймили.
34
Я различал их русый цвет волос,
Но взгляд темнел, на лицах их почия,
И яркости чрезмерной я не снес.
37
«Они сошли из лона, где Мария, —
Сказал Сорделло, — чтобы дол стеречь,
Затем что близко появленье змия».
40
И я, не зная, как себя беречь,
Взглянул вокруг и поспешил укрыться,
Оледенелый, возле верных плеч.
43
И вновь Сорделло: «Нам пора спуститься
И славным теням о себе сказать;
Им будет радость с вами очутиться».
46
Я, в три шага, ступил уже на гладь;
И видел, как одна из душ взирала
Все на меня, как будто чтоб узнать.
49
Уже и воздух почернел немало,
Но для моих и для ее очей
Он все же вскрыл то, что таил сначала.
52
Она ко мне подвинулась, я — к ней.
Как я был счастлив, Нино благородный,[635]
Тебя узреть не между злых теней!
55
Приветствий дань была поочередной;
И он затем: «К прибрежью под горой
Давно ли ты приплыл пустыней водной?»
58
«О, — я сказал, — я вышел пред зарей
Из скорбных мест и жизнь влачу земную,
Хоть, идя так, забочусь о другой».
61
Из уст моих услышав речь такую,
Он и Сорделло подались назад,
Дивясь тому, о чем я повествую.
64
Один к Вергилию направил взгляд,
Другой — к сидевшим, крикнув: «Встань, Куррадо[636]!
Взгляни, как бог щедротами богат!»
67
Затем ко мне: «Ты, избранное чадо,
К которому так милостив был тот,
О чьих путях и мудрствовать не надо, —
70
Скажи в том мире, за простором вод,
Чтоб мне моя Джованна[637]пособила
Там, где невинных верный отклик ждет.
73
Должно быть, мать ее меня забыла,
Свой белый плат носив недолгий час,
А в нем бы ей, несчастной, лучше было.[638]
76
Ее пример являет напоказ,
Что пламень в женском сердце вечно хочет
Глаз и касанья, чтобы он не гас.
79
И не такое ей надгробье прочит
Ехидна, в бой ведущая Милан,
Какое создал бы галлурский кочет».[639]
82
Так вел он речь, и взор его и стан
Несли печать горячего порыва,
Которым дух пристойно обуян.
85
Мои глаза стремились в твердь пытливо,
Туда, где звезды обращают ход,
Как сердце колеса, неторопливо.
88
И вождь: «О сын мой, что твой взор влечет?»
И я ему: «Три этих ярких света,
Зажегшие вкруг остья небосвод».
91
И он: «Те, что ты видел до рассвета,
Склонились, все четыре, в должный срок;
На смену им взошло трехзвездье это».[640]
94
Сорделло вдруг его к себе привлек,
Сказав: «Вот он! Взгляни на супостата!» —
И указал, чтоб тот увидеть мог.
97
Там, где стена расселины разъята,
Была змея, похожая на ту,
Что Еве горький плод дала когда‑то.
100
В цветах и травах бороздя черту,
Она порой свивалась, чтобы спину
Лизнуть, как зверь наводит красоту.
103
Не видев сам, я речь о том откину,
Как тот и этот горний ястреб взмыл;
Я их полет застал наполовину.
106
Едва заслыша взмах зеленых крыл,
Змей ускользнул, и каждый ангел снова
Взлетел туда же, где он прежде был.
109
А тот, кто подошел к нам после зова
Судьи, все это время напролет
Следил за мной и не промолвил слова.
112
«Твой путеводный светоч да найдет, —
Он начал, — нужный воск в твоей же воле,
Пока не ступишь на финифть высот!
115
Когда ты ведаешь хоть в малой доле
Про Вальдимагру и про те края,
Подай мне весть о дедовском престоле.
118
Куррадо Маласпина звался я;
Но Старый — тот другой, он был мне дедом;[641]
Любовь к родным светлеет здесь моя».
121
«О, — я сказал, — мне только по беседам
Знаком ваш край; но разве угол есть
Во всей Европе, где б он не был ведом?
124
Ваш дом стяжал заслуженную честь,
Почет владыкам и почет державе,
И даже кто там не был, слышал весть.
127
И, как стремлюсь к вершине, так я вправе
Сказать: ваш род, за что ему хвала,
Кошель и меч в старинной держит славе.
130
В нем доблесть от привычки возросла,
И, хоть с пути дурным главой[642]все сбито,
Он знает цель и сторонится зла».
133
И тот: «Иди; поведаю открыто,
Что солнце не успеет лечь семь раз
Там, где Овен расположил копыта,
136
Как это мненье лестное о нас
Тебе в средину головы вклинится
Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
139
Раз приговор не может не свершиться».[643]
Песнь девятая
Долина земных властителей (окончание) — Врата Чистилища
1
Наложница старинного Тифона