При теперешнем состоянии наших познаний этот факт настолько же трудно объяснить, как и предыдущие. Без сомнения, можно сказать, что и здесь важную роль играл луч солнца, что эта девушка могла думать о своем кузене, что отъезд его на войну сильно поразил ее, что при ней и с ней говорили о количестве умерших, о холере, о раненых, о больных, о бесчисленных опасностях этой войны, — и что в данном случае действовала иллюзия. Сказать это ничего не стоит! Г-жа Ферре положительно уверена, что она отчетливо видела этого офицера; она, что называется, собственными глазами видела своего кузена распростертым на песке; как раз на песок он и упал, умирая от холеры при высадке в Варне. Обратим также внимание на совпадение даты. Не основательно ли предположить, что офицер, чувствуя приближение смерти на чужбине, вспомнил о Франции, которую больше не увидит, о Париже, о своих родных, о своей кузине, чей мимолетный образ усладил его последние минуты? Я не допускаю ни на минуту, чтобы расказчица действительно видела в Париже приморский берег Варны, но, напротив, я допускаю, что причина видения была там и что произошло телепатическое общение между умирающим и его родственницей.
Но займемся дальнейшим рассмотрением фактов. Теории и обобщения явятся после. Чем больше мы наберем фактов, тем успешнее пойдет наше расследование.
VII. На днях я получил следующее письмо от одного депутата-поэта, хорошо известного и всеми уважаемого за искренность убеждений и бескорыстие всей его жизни.
«Любезный учитель и друг, случай этот произошел со мной в 1871 году. Я был тогда в том возрасте, когда юноши любуются цветочками в поле, точь-в-точь как вы наблюдаете звезды в бесконечном пространстве. Но как-то раз, позабыв о цветочках, я написал статью, за которую меня упрятали на несколько лет в тюрьму: вот что значит не уметь ждать. Итак, меня засадили в тюрьму св. Петра в Марселе. Там же сидел и Гастон Кремье, приговоренный к смерти. Я очень полюбил его, потому что мы оба питали одни и те же мечты и натолкнулись на одну и ту же печальную действительность. В тюрьме, на прогулке, мы с ним вели беспрестанные беседы, между прочим, о Боге и бессмертии души. Однажды несколько товарищей по заключению с особенным пафосом хвастались своим атеизмом и материализмом, а я возразил им, что неприлично щеголять своими отрицаниями перед человеком, верующим в Бога и в бессмертие души. Приговоренный сказал мне, улыбаясь:
|
|
— Спасибо, друг мой. Вот погодите, когда меня будут расстреливать, я вам подам о себе весть.
30 ноября, на рассвете, я был внезапно разбужен легкими глухими стуками, ударявшими в мой стол. Я обернулся, шум прекратился, и я опять заснул. Несколько минут спустя опять повторился тот же шум. Тогда я соскочил с койки и, окончательно пробудившись, встал перед столом: шум продолжался. То же самое повторялось два или три раза, все при тех же условиях.
Каждое утро, встав с постели, я имел привычку отправляться, пользуясь поблажкой доброго тюремщика, в камеру Гастона Кремье и пил с ним вместе кофе. В этот день, как и в предыдущие, я отправился на наше дружеское свидание. Увы! Дверь была запечатана. Заглянув в слуховое оконце, я убедился, что заключенного там не было. Едва успел я удостовериться в этой страшной истине, как добрый тюремщик бросился мне на шею, весь в слезах: «Ах, ведь его расстреляли нынче на рассвете; но он умер героем!»
|
|
Сильное волнение охватило заключенных. В тюремном дворе, где мы обменивались нашими грустными впечатлениями, я вдруг вспомнил слышанные мною шумы. Вздорный страх встретить насмешки помешал мне рассказать моим товарищам по несчастью то, что происходило в моей камере как раз в тот момент, когда Кремье пал, сраженный двенадцатью пулями в грудь. Однако я доверился одному из них, Франсуа Рустану: но тому представилось вдруг, уж не сошел ли я с ума от горя?
Вот рассказ, который я передавал намедни вечером. Для вас я изложил его на бумаге. Воспользуйтесь им, как вам будет угодно для своих изысканий, но не подумайте о моем состоянии духа того же, что подумал мой приятель Рустан; горе не могло свести меня с ума в тот момент, когда я еще даже не знал о грустном факте, бывшем причиной моего горя. Я находился в совершенно нормальном состоянии; я даже не подозревал о казни и ясно слышал поданный мне знак. Вот вам голая, неприкрашенная истина.
Кловис Гюг».
Из этого рассказа видно, что в тот самый момент, когда Гастон Кремье был расстрелян (его осуждение относилось к периоду Марсельской коммуны 28 июня), его дух воздействовал на мозг его друга и сообщил ему ощущение, отзвук, отражение той драмы, жертвой которой он пал. Залп не мог быть слышен в тюрьме (расстрел происходил в Фаро), и стуки повторялись несколько раз. Вот факт, не менее странный, чем предыдущие, и его столь же трудно отрицать.
Позднее мы займемся объяснительными теориями. А пока продолжим наше сравнительное изложение, столь разнообразное и интересное само по себе.
|
|
VIII. Один известный ученый, Альфонс Берже, доктор естественных наук, лаборант в физическом кабинете Сорбонны, рассказал мне следующее:
«Мать моя была в то время молодой девушкой, невестой моего отца, тогда служившего в пехоте в чине капитана; жила она в Шлесштадте у своих родителей. У матушки была когда-то подруга детства, молодая девушка по имени Амелия М. Эта девушка, слепая, была внучкой одного старого полковника, служившего в драгунах при Империи. Оставшись сиротой, она жила с дедушкой и бабушкой. Она была хорошая музыкантша и часто певала дуэты с моей матерью. Восемнадцати лет она почувствовала влечение к монашеской жизни и постриглась в одном страсбургском монастыре. Первое время она часто переписывалась с моей матушкой; потом письма стали приходить все реже и реже, наконец, как это часто бывает в подобных случаях, переписка между бывшими подругами совершенно заглохла.
Прошло года три после ее пострижения. Однажды моя мать отправилась на чердак разыскивать что-то в старом хламе. Вдруг она прибежала назад в гостиную с громкими криками и упала в обморок. К ней поспешили на помощь, подняли ее, она очнулась и воскликнула, рыдая:
— Это ужасно! Амелия умирает, она умерла, — я слышала ее поющей так, как может петь только умершая!
И опять нервный припадок, такой сильный, что она лишилась чувств.
Полчаса спустя полковник М., как сумасшедший, прибежал к моему деду с депешей в руках. Она была от настоятельницы страсбургского монастыря и содержала следующие слова: «Приезжайте, ваша внучка при смерти». Полковник садится на ближайший поезд, приезжает в монастырь и узнает, что «сестра скончалась ровно в три часа», как раз в тот самый момент, когда с матушкой случился нервный припадок. Этот случай часто рассказывался мне моей матерью, бабушкой, отцом, присутствовавшими при этой сцене, а также теткой и дядей, очевидцами этого происшествия».
Этот факт достоин внимания не менее предыдущих. Имя рассказчика служит порукой его достоверности. Здесь нет ничего фантастического или романтического. Очевидно, подруга г-жи Берже, умирая, в самый момент кончины с большим жаром, любовью и, вероятно, с сожалением думала о своей подруге детства. От Страсбурга до Шлесштадта душевное волнение молодой девушки перенеслось моментально и передалось сознанию г-жи Берже, сообщив ему впечатление небесного голоса, поющего дивную мелодию. Но как? Каким путем? Этого мы не знаем. Было бы, однако, неразумно отрицать реальное совпадение, отношение причины к следствию, явление психического порядка, отрицать только потому, что мы не знаем, как его объяснить. «Область случайностей так велика!» — слышишь со всех сторон. Да, это правда. Но будем осторожны, не надо отдаваться во власть предвзятых идей. Можно ли объяснить эти совпадения случайностью? Это мы рассмотрим далее. А пока нельзя терять времени, документы изобилуют.
IX. Г-жа де Фонвиель рассказала мне 17 января 1899 года о следующем случае, произошедшем с ней самой и известном всей ее родне.
Она жила в Роттердаме. Однажды вечером, часов около одиннадцати, всей семьей были вслух прочитаны вечерние молитвы, а потом все разошлись по своим спальням. Г-жа Фонвиель только успела улечься, как вдруг увидела, что в ногах ее постели полог раздвигается, и перед ней является с ясностью живого человека одна подруга ее детства, с которой она рассталась года три тому назад после какого-то неделикатного поступка с ее стороны. Она была в длинной белой одежде, черные волосы ее были распущены по плечам; она пристально уставилась на подругу своими большими черными глазами, протянула руку и сказала на голландском языке:
— Я умираю. Неужели вы не простите меня?
Г-жа де Фонвиель приподнялась на постели и, в свою очередь, протянула ей руку, но видение вдруг исчезло. Комната была освещена ночником, и все предметы были отчетливо видны. Вслед за тем часы пробили двенадцать.
На другое утро г-жа Фонвиель рассказала своей племяннице об этом странном видении, как вдруг раздался звонок у входной двери. Принесли телеграмму из Гааги, гласившую: «Мари скончалась вчера, в одиннадцать часов и сорок пять минут». Г-н де Фонвиель, со своей стороны, подтвердил мне факт видения; совпадение не подлежит сомнению. Что касается объяснения, то он так же усердно доискивается его, как и мы.
X. 20 марта прошлого года (1899) я получил следующее письмо:
«Любезный учитель!
Вы просите меня изложить вам письменно тот факт предчувствия, ясновидения или внушения, о котором я раньше говорил вам. Вот как было дело. Я готовился поступить в морское училище и пока жил у своей матери в Париже, на улице Вилль д'Эвек. У нас служил тогда дворецким один пьемонтец, очень смышленый малый, чрезвычайно преданный, но завзятый скептик; он, как говорится, не верил ни в Бога, ни в черта.
Однажды часов около шести он явился в гостиную с расстроенным лицом. «Сударыня! — воскликнул он. — Со мной случилась беда! Маменька моя померла! Сейчас сижу я в своей комнате, отдыхаю, вдруг отворяется дверь… передо мной стоит моя мать, вся бледная, измученная, и рукой делает мне прощальный знак. Я сперва думал, что это галлюцинация, протер глаза. Но нет, ясно вижу ее! Я бросился к ней, хочу схватить ее… скрылась!.. Она, наверное, умерла!»
Бедный малый плакал. Одно могу удостоверить, что через несколько дней в Париже было получено известие о смерти этой женщины, случившейся как раз в тот самый час, как она являлась сыну.
Барон Деланд.
Отставной морской офицер,
Улица Ларошфуко, 20. Париж».
XI. Баронесса Стафе, автор прелестных повестей, сообщила мне следующие два факта:
«Г-жа М., по замужеству сделавшаяся француженкой и принадлежавшая к многочисленной медицинской семье, была воплощенной правдивостью. Мне кажется, она скорей умерла бы, чем согласилась произнести ложь. Вот что она рассказала мне.
В отроческие годы она жила в Англии и в шестнадцать лет сделалась невестой молодого офицера из индийской армии. Однажды весной в портовом городе, где жил ее отец, она стояла на балконе и, естественно, задумалась о своем женихе. Вдруг она видит его перед собой, в саду — бледного, измученного. Тем не менее, обрадовавшись, она кричит: «Гарри! Гарри!», сбегает, как вихрь, с лестницы и распахивает двери, ожидая на пороге увидеть своего возлюбленного. Но там никого не оказывается! Она бегает по саду, шарит по кустам, осматривает то место, где видела его — Гарри нет как нет. Домашние окружают ее, стараются успокоить, убедить, что это иллюзия, но она все повторяет. «Я видела, видела его!» и остается опечаленной и встревоженной. Некоторое время спустя молодая девушка узнает, что ее жених погиб на море от внезапной болезни, как раз в тот день и в тот час, когда он привиделся ей в саду».
XII. Бернардина была старой служанкой, совсем необразованной, без малейших наклонностей к фантазерству и имевшей слабость к выпивке. Однажды вечером она спустилась в погреб нацедить пива, но вскоре возвратилась с пустым жбаном, вся бледная, едва держась на ногах. Ее осаждают вопросами: «Что с тобой, Бернардина?»
— Я только что видела свою дочь, ту, что в Америке, — она была вся в белом, на вид больная, жалкая, и говорит мне: «Прощай, мама!»
— Ты с ума сошла! Могла ли ты видеть свою дочь — ведь она в Нью-Йорке?
— Я видела и слышала ее! Ах, что это может значить? Уж не умерла ли она?
Домашние думали про себя: «Ну, верно, Бернардина хватила лишнего!» Старуха продолжала горевать. А следующая почта принесла известие о смерти дочери Бернардины; девушка скончалась в тот самый день и даже час, когда мать видела ее и узнала звук ее голоса».
XIII. Г. Бине, типограф в Скассоне, рассказал мне о следующем видении, явившемся ему лично.
«Моя родина, Мезьер, подверглась бомбардировке в течение всего 36 часов, но при этом погибло много людей. Между прочим, была опасно ранена маленькая дочь нашего домохозяина; ей было 11-12 лет, а мне всего 15. Я часто играл с Леонтиной, — так звали девочку.
В начале марта я поехал гостить в Доншери. Перед отъездом я узнал, что девочка в безнадежном состоянии. Но, благодаря перемене места и беспечности, свойственной моему возрасту, я развлекся и забыл о перенесенных бедах.
Спал я один в длинной, узкой комнате, окно которой выходило в поле. Раз, улегшись спать по обыкновению в 9 часов, я никак не мог заснуть. На небе светила полная луна, бросая довольно сильный свет в комнату.
Сон не приходил, я слышал, как били часы, и время тянулось бесконечно долго. Я размышлял, глядя на окно, приходившееся как раз напротив моей постели. Вдруг около половины первого мне показалось, что луч луны движется на меня, потом принимает очертания длинной белой одежды и останавливается у самой моей постели. Чье-то исхудалое лицо улыбается мне… Я вскрикиваю: «Леонтина!» Но лучезарная тень, все скользя, исчезает в ногах постели. Несколько дней спустя я вернулся к родителям, и прежде чем успели со мной заговорить, я рассказал о своем видении; оказывается, оно явилось мне в ту самую ночь, тот самый час, когда девочка умерла».
XIV. Г. Шабо, директор училища в Париже, очень уважаемый педагог, которому много юношей обязаны прекрасным воспитанием, рассказал мне о происшествии, испытанном им лично.
«Часть детства я провел в Лиможе у старого дяди, очень баловавшего меня, — я звал его дедушкой. Мы жили во втором этаже, а внизу помещался ресторан. Сознаюсь к стыду своему, что я часто забавлялся насчет содержателя этого заведения. Между прочими глупыми шутками я иногда проделывал следующую. Вбегая к нему в кухню, я кричал: «Дядя Гара, дедушка вас зовет!» Добряк бросал свои кастрюли и поднимался наверх, а там я встречал его хохотом. Разумеется, он сердился и ворчал, спускаясь с лестницы, но его угрозы не пугали меня. Однако я предусмотрительно избегал попадаться ему под руку.
В хорошую погоду мы часто ходили гулять по Тулузской дороге. Однажды майским вечером в 1851 году, между шестью и семью часами пополудни (я могу точно определить время, потому что мои воспоминания еще очень свежи) мы вышли, по обыкновению, на прогулку. Мой дядя, встретив г-жу Равель, дочь трактирщика, вступил с ней в разговор.
— Ну, как здоровье отца?
— Плохо, мосье Шаброль.
— Не зайти ли мне? (Мой дядя был доктор.)
— Не стоит, мосье Шаброль. Мой бедный отец помирает.
Затем мы пошли дальше, мой дядя очень расстроенный, а я — радуясь, что вырвался на воздух. Очутившись на бульваре Кордери, я покатил свой обруч и сам побежал за ним. Я нарочно сообщаю эти подробности, вовсе для меня не лестные, чтобы показать состояние своего духа: мое сердце и мозг были равно свободны от всяких забот и, признаюсь откровенно, я оставался совершенно равнодушным к участи несчастного трактирщика. Недалеко от Нового моста Тулузская дорога разветвляется: одна из ветвей ведет к площади ратуши, другая — к городской площади.
Добежав до этого места, я круто остановился, потому что увидел Гара, спокойно идущего мне навстречу, посреди дороги. В два прыжка я бросился к дяде.
— Дедушка, — сказал я, — а ведь старик-то Гара встал. Вон он идет в нескольких шагах.
— Что ты говоришь? — отвечал дядя, побледнев как полотно.
— Сущую правду, дедушка. Ведь это наверное Гара. Смотрите, вон он в своем бумажном колпаке, в синей блузе и с палкой. А вот теперь он начинает кашлять.
— Подойди сюда, — проговорил дядя.
Я подошел как можно ближе, чтобы не попасться под руку трактирщику, который при виде меня сделал движение довольно угрожающего свойства. Дядя сказал мне: «Вернемся домой».
Я побежал вперед. Дома мне объявили, что Гара умер пять минут тому назад, как раз столько понадобилось времени, чтобы добежать до дому. Я пустился бегом сообщить дяде печальную новость; он вздрогнул, но не проговорил ни слова.
Хотя я совершенно уверен, что ясно видел Гара, но пятьдесят лет назад я был маленьким ребенком, и мне, пожалуй, возразят, что я мог быть обманут случайным сходством и стал жертвой иллюзии. Положим; но как допустить, чтобы старый флотский врач, далеко не суеверный и по природе, и по профессии, был также введен в заблуждение среди бела дня?»
***
В начале 1899 года, в то время, как я специально занимался исследованием этих загадочных видений и явлений умирающих, и мне случалось часто беседовать об этом с разными людьми у себя дома и в обществе, я не замедлил убедиться, что, хотя большинство людей придерживаются почти безусловного скептицизма и никогда в жизни не видели ничего подобного, зато другая, также значительная часть публики, уверена, что подобные явления существуют. Можно определить в среднем, что из двадцати человек непременно отыщется один, который или сам наблюдал когда-либо подобные факты, или слышал от окружающих о чем-нибудь подобном и может также доставить аналогичные сведения из первых рук.
Я привел несколько случаев, сообщенных мне лицами, находившимися со мной в непосредственных отношениях. Кроме того, я слышал рассказы от многих других, принадлежащих к той же категории [Эти лица следующие: М. Ф. Делонкль, бывший депутат, президент оптического общества в Париже, М. Крапонн, инженер в Лионе; Доршэн, литератор в Париже, г-жа Ида Кайль в Париже, г. Мерже, старшина адвокатов в Шамоне; графиня де-Мусэ в Рамбулье; г-жа Map в Жювизи; М. М. Журдан, депутат, Эдуард Ноэль, писатель, и т. д.].
Между тем мне пришла в голову мысль попробовать предпринять по всей Франции такие же исследования, какие были предприняты несколько лет тому назад в Англии, по поводу тех же психических явлений. Случай показался мне очень удобным с точки зрения достоверности, надежности и правдивости свидетельств. Первые главы этой книги я печатал в еженедельном журнале Адольфа Бриссона «Les annales politiques et litteraires», подписчики которого образуют как бы одну обширную семью, состоящую в частой переписке с редакцией. Такой «семейной» связи не бывает между читателями ежедневных газет или даже более серьезных журналов. Общность понятий соединяет читателей с сотрудниками журнала — между ними чувствуется как бы дружеское расположение, доброе желание сплотиться, помогать друг другу, если понадобится, для общих изысканий. Таково, по крайней мере, впечатление, вынесенное мною из писем множества читателей, адресованных мне после публикации первых же глав моей книги.
Я не говорю, чтобы из всей этой массы — 80000 подписчиков «Анналов» — не нашлось, как и всюду, шутников, мистификаторов, легковерных, полоумных, — словом, каких угодно подозрительных субъектов. Но они составляют исключение. Громадное большинство представляет честную среду, безусловно рассудительную, представляющую все классы общества, от самых высших слоев до самых скромных.
Есть и здесь, как и всюду, целый класс ханжей и мелких душонок, которые боятся своей собственной тени и положительно не способны мыслить самостоятельно. Эти лица сразу заявляли мне, что они намерены молчать, как рыбы, что я суюсь не в свое дело, что я смущаю дух юношества, и что эти вопросы о дьявольщине надо предоставить церкви, разрешающей в катехизисе все таинственности.
Но такие же рассуждения представляли Сократу ханжи Юпитерова храма. Куда девался теперь этот храм? Где этот Юпитер? А диалоги Сократа мы до сих пор читаем. Итак, я решил, что будет полезным и плодотворным, если я начну исследование среди многочисленных читателей «Анналов» и попрошу их сообщить мне факты, или наблюдаемые ими самими, или же те, за которые они смогут поручиться со слов близких людей. 26 марта 1899 года я поместил в «Анналах» следующее воззвание:
«Таинственные случаи видений, явлений умирающих или умерших, предчувствий, ясно выраженных, настолько же важны, как и интересны для познаний природы и человека — души его и тела. Это и побудило нас предпринять серию исследований и специальных дознаний, несомненно, выходящих из обычных рамок науки и литературы.
Нам хотелось бы подвинуть это дело еще дальше, пользуясь благосклонным участием всех читателей «Анналов», если бы они согласились прийти нам на помощь, — случай является, может быть, единственным в своем роде.
Очень важно собрать статистические данные, чтобы составить себе понятие о действительной пропорции этих психических явлений, и мы могли бы получить такие данные в какую-нибудь неделю, если бы все читатели отозвались на наш призыв.
Обращаемся к ним с просьбой прислать нам открытое письмо и в нем ответить просто «да» или «нет» на следующие два вопроса:
1) Случалось ли вам когда-нибудь испытывать наяву ясное впечатление, как будто вы видите или слышите, или к вам прикасается какое-нибудь человеческое существо, причем вы не в состоянии отнести это впечатление ни к какой известной вам причине?
2) Совпадало ли это впечатление с чьей-нибудь смертью?
В случае, если данное лицо никогда не испытывало впечатления подобного рода, то просят ответить коротко «нет» и подписаться хотя бы только начальными буквами.
В случае же, если явление такого порядка было наблюдаемо, то просят ответить на оба вопроса: «да» или «нет» и прибавить несколько слов, указывающих на род испытанного явления, и, если было совпадение с чьей-нибудь смертью, то сообщить, какой промежуток времени отделял эту смерть от наблюдаемого явления.
Если подобные случаи и факты были испытаны во сне, то было бы желательно сообщить и о них, если замечено совпадение между ними и чьей-нибудь смертью.
Наконец, если корреспондент сам не наблюдал такого явления, но знает какой-нибудь достоверный, несомненный факт в этом роде, то просят сообщить и об этом.
Такое дознание будет иметь серьезное научное значение, если все наши читатели соблаговолят прислать ответы. Мы заранее приносим им свою благодарность. Здесь дело касается не личного интереса, а, напротив, важного и любопытного общего интереса».
Как и следовало ожидать, отвечали не все читатели. Чтобы написать открытое письмо или записку с единственной целью быть полезным для выяснения научной загадки, требуется некоторая степень бескорыстной преданности правде. Такие возвышенные характеры встречаются не часто. Отнять несколько минут от своих занятий, удовольствий или даже у своей лености, это уже некоторое усилие — род доблести, как дело ни просто. И притом многие боятся быть смешными. Итак, я глубоко признателен всем лицам, которые соблаговолили ответить мне.
Было бы несправедливо, впрочем, приписывать всякое молчание равнодушию, лености или боязни очутиться в смешном положении. Очень многие лица, например, бывшие свидетелями такого рода фактов, держат их в тайне и не желают их разглашать или из преувеличенного чувства уважения к печальным воспоминаниям, или чтобы не вмешивать никого постороннего в свои интимные дела, или же, наконец, чтобы не давать повода к толкованиям и критике со стороны скептиков.
В июне и июле я продолжал свое дознание в газете «Petit Marsellias» и в журнале «Revue des Revues».
Я получил 4280 ответов, из них 2456 с отрицаниями и 1824 в утвердительном смысле. Из этих последних было 1758 писем более или менее обстоятельных, но большая часть их оказалась недостаточной в качестве документов, достойных обсуждения. Однако я мог выбрать из них 786 положительно важных, которые были распределены мною по классам, переписаны и резюмированы. Что поражает во всех этих сообщениях — это прямодушие, откровенность, добросовестность и деликатность повествователей: они считают долгом сказать только то, что сами знают, ничего не прибавив и ничего не утаив. Каждый из них является служителем истины. Эти 786 писем, переписанных, рассортированных и занумерованных, содержат 1130 различных фактов.
Наблюдения, изложенные в этих письмах, представляют на наше рассмотрение несколько родов явлений, которые можно распределить по категориям следующим образом:
1. Видения и явления умирающих.
2. Явления лиц живущих и здоровых.
3. Видения и явления умерших.
4. Прозревание событий, происходящих вдали.
5. Вещие сны. Предвидение будущего.
6. Явления умерших в снах.
7. Предчувствие известных встреч.
8. Исполнившиеся предчувствия.
9. Двойники.
10. Движения предметов без всякой видимой причины.
11. Передача мыслей на расстоянии.
12. Впечатления, ощущаемые животными.
13. Призывы, слышанные на больших расстояниях.
14. Запертые на замок двери, самопроизвольно отворяющиеся.
15. Дома, посещаемые духами.
16. Спиритические опыты.
Очень многие из этих явлений субъективны, происходят в мозгу свидетелей, хотя в то же время вызваны внешней причиной. Большая часть их суть чистейшие галлюцинации. Нам предстоит рассмотреть и обсудить их. Прежде всего мы усматриваем из них, что есть на свете много вещей, которых мы не знаем, и что существуют в природе неведомые силы, весьма интересные для изучения.
Первым делом я выберу из полученных писем те, которые имеют предметом явления умирающих разным лицам, находящимся в бодрствующем и нормальном состоянии умственных способностей. Эти наблюдения составляют продолжение предыдущих. Я не буду сопровождать их никакими комментариями: обсуждение их последует потом. Об одном прошу: чтобы их прочли с вниманием.
Опускаю все уверения корреспондентов в искренности и в нравственной достоверности. Каждый корреспондент утверждает честным словом, что передает факты в том виде, как знает их. Да будет это сказано раз навсегда.
***
XV. 29 июля 1865 года Нефтали Андрэ совершил переезд морем из Франции в Алжир по окончании курса в академии. Вдруг он ясно услышал, что его зовут: «Нефтали!» Он обернулся, поглядел кругом, но никого не увидел. Так как этот голос несомненно походил на голос его отца, который был болен, и так как, с другой стороны, он много слышал о явлениях телепатии, то у него мгновенно возникла мысль о существовании какой-либо связи между этим таинственным зовом и состоянием его отца, г. Габриэля Андрэ. Он вынул часы, чтобы с точностью запомнить момент. Прибыв на место назначения, молодой человек тотчас же узнал о смерти отца, случившейся как раз в тот самый момент, когда имя «Нефтали» прозвучало в его ушах, как предсмертный призыв.
Мой дед, Габриэль Андрэ, был женат на девице Сольст-Ларивьер, родственнице Сольст-Фрейсинэ, военного министра.
Тони Андрэ.
Священник во Флоренции
(Письмо 5) [6]
XVI. Отвечаю вам, как ответил бы под присягой свидетель на суде.
А. В четверг 1 декабря 1898 года, проведя вечер со своей матерью, я взял лампу и пошел к себе ложиться спать. Вдруг мною овладел род предчувствия, сердце у меня болезненно сжалось; мне почудилось, что в комнате кто-то есть, кого я не вижу.
В моей спальне мало мебели и драпировок, спрятаться там было невозможно; я окинул всю комнату взглядом и убедился, что никого нет.
Между тем мое странное ощущение все не проходило: я вышел в переднюю, осмотрел лестницу и ничего не нашел.
Тогда у меня появилось предчувствие, что в эту ночь со мной непременно что-нибудь случится — заберутся воры, вспыхнет пожар или придет жандарм, разбудит меня и объявит, что меня арестуют, — словом, невесть какие ужасы приходили мне в голову.
Я положил часы на ночной столик, заметил, что была половина десятого, и улегся спать.
На другой день утром я получил телеграмму, извещавшую о смерти одного престарелого дяди, давно уже болевшего; в телеграмме не было никаких указаний на час кончины, говорилось только, что он умер накануне, то есть в четверг, 1 декабря.
Я передал депешу моей матери, добавив: «Он умер в половине 10-го». То же самое относительно часа его смерти я повторил в кругу близких друзей с той целью, чтобы призвать их в свидетели впоследствии, если слова мои возбудят сомнения.
Потом я поехал в Жанвиль, где жил этот родственник, километрах в 40 от Мальзерба. Там, обменявшись несколькими словами с тетушкой, я спросил ее, в котором часу умер ее муж?
Она сказала мне вместе с сиделкой, присутствовавшей накануне при его агонии:
— Он умер в половине десятого вечера.
В. В октябре 1879 года мать моя, находясь в комнате, сообщавшейся со столовой дверью, в то время отворенной, услыхала как бы протяжный вздох и почувствовала дуновение, пронесшееся у самого лица ее.