Ноября
К воскресенью Мэгги в две ходки перетащила на берег реки и довольно ловко запрятала весь свой инструментарий: лодку грузики на лодыжки и таймер–петушок. Пока все складывалось как нельзя лучше, и до утра третьего ноября не предвиделось никаких неожиданных помех. Выбранное место было все так же безлюдно, и осень просто идеально подходила, чтобы прятать вещи в лесу: забросала листвой и хвоей – и готово.
Скарб весь тоже был упакован. Ей удалось по–тихому прибрать стол на работе и уничтожить все бумаги и фотографии. Бренда и Этель ничего не заметили. После стольких лет она наконец разобралась, как работает машина, измельчающая бумагу. Удивительно, чему способен выучиться человек, стоит только приложить мозги.
Все шло по плану: с утра она сбегала к телефону–автомату перед супермаркетом «Вестерн» и заказала на понедельник такси на 9 утра. Настоящим именем она, разумеется, назваться не могла. У сидящего на телефоне человека был иностранный акцент, так что она назвалась Дорис Дэй. Ей всегда нравилась Дорис Дэй. Затем Мэгги свозила машину на мойку, залила бензин, подкачала шины, проверила масло и воду, чтобы автомобиль вернули компании в том же состоянии, в каком брали, чистеньким и аккуратным, со всеми документами в отделении для перчаток. Осталось только посмотреть крутящихся дервишей.
Бренда заехала за ней ровно в семь. Почему Бренда обожает приходить куда бы то ни было за час до начала, Мэгги хоть убей не понимала, но тем не менее была одета и готова к выходу. Зачем нервировать Бренду, пусть этот вечер порадует ее. Бренда мигом домчалась до центра и припарковала машину на стоянке, и в 7.15 они уже стояли в вестибюле театра, ожидая, когда откроют двери. Верный своему слову Сесил оставил для них два билета в кассе. Открыв конверт. Бренда пришла в восторг:
|
|
– Мэгги, не поверишь, у нас два билета в первый ряд! Здорово, правда? Я принесла бинокли, но они, наверно, не понадобятся.
– Да уж, вряд ли.
Мэгги оглядывала вестибюль театра «Алабама» с привычными гордостью и удивлением. Слава небесам, в последнюю минуту театр спасли от чугунного шара экскаватора и полностью восстановили – и все благодаря сотням взволнованных горожан. Хейзел пожертвовала пять тысяч долларов. Мэгги до сих пор помнит, как, попав сюда в первый раз, была потрясена четырехэтажным вестибюлем с гигантской хрустальной люстрой, нависающей над великолепной лестницей, швейцарами в белых перчатках. Здание было изначально построено как оперный театр, с шикарными красными бархатными креслами и пятью полукруглыми балконами, что поднимались до самого потолка. Она видела театр не только из зрительного зала, но и со сцены. На этой сцене на нее надели корону. Она ждала Бренду, забежавшую в дамскую комнату, и вспоминала тот вечер: нервное возбуждение выстроившихся в шеренгу конкурсанток, готовых выйти на красную дорожку когда назовут их имена; запах лака для волос, впивающиеся в ребра косточки бюстгальтера без бретелек; четырехдюймовые каблуки; блеск брильянтовых сережек; ослепительный свет мощных прожекторов из–под купола; громоподобные аплодисменты, когда орган «Хаммонд» за миллион долларов исторг первые ноты «Звезды падают на Алабаму»; за кулисами беготня и суета, переодевания из купальника в костюм для исполнения номера и снова в вечернее платье; визг и крики радости, когда провозгласили победителя. Да, провести последний вечер именно здесь – очень правильно.
|
|
В 7.45 двери зала открылись, они пошли вниз по проходу к первому ряду, нашли места, сели… И тут Мэгги поняла, что, хотя ряд и первый, места–то не очень хорошие. Прямо скажем, кошмарные места. Ей пришлось откинуться назад и задрать голову, чтобы видеть хотя бы краешек сцены. Но Бренда ничего не замечала. Она просто радовалась тому, что сидит в зале. Обернувшись, она махала рукой и знакомым, и незнакомым людям, сидящим на балконе. Зал был полон. Мэгги с удовлетворением отметила, что одеты все великолепно. Когда она была в последний раз в Нью–Йорке, народ пожаловал на бродвейский спектакль в джинсах и трикотажных фуфайках, но старый добрый Бирмингем в этот вечер ее не подвел. Когда занавес наконец поехал вверх, публика примолкла, сцена открылась, и Мэгги увидела, что кроме ряда деревянных складных стульев на сцене ничего нет. Она ожидала экзотических, ярких декораций. Две минуты напряженного ожидания – и вдруг Бренда пихнула ее в бок и прошептала:
– Гляди, вон они.
Мэгги повернула голову направо и увидела за кулисами семь или восемь мужчин в белых рубашках и блестящих черных шароварах. Потом безо всяких фанфар и прочих церемоний мужчины просто вышли на сцену и, не улыбнувшись, даже не кивнув публике, сели и принялись играть на странно звучавших флейтах и еще каких–то странных инструментах странные мелодии, похожие одна на другую как две капли воды. А потом, по меньшей мере час спустя (или так показалось), опять же безо всякой улыбки встали и покинули сцену так же равнодушно, и за сим наступил антракт.
|
|
У Мэгги уже шея разболелась от того, что целый час пришлось просидеть, задрав голову, а она еще не видела дервишей. После длинного двадцатиминутного перерыва вышли те же самые мужчины и давай играть по новой. Зрители не знали, что делать, они были слишком воспитанны, чтобы свистеть, топать ногами и кричать: «Где дервиши?» – тем не менее по залу побежал шелест. Слава богу, после четырех или пяти музыкальных номеров Бренда снова ткнула ее локтем в бок и кивнула на правое крыло кулис. На этот раз Мэгги увидела мужчин в длинных черных плащах и высоких шапках. Наконец, после очередного бесконечного музыкального этюда, один из них вышел к краю сцены и разложил что–то наподобие двух больших ковриков для ванной комнаты, а затем снова удалился.
Нечего и говорить, более странного представления Мэгги видеть еще не доводилось. Но по крайней мере, что–то начало происходить. Через некоторое время двое самых старших в высоких конусообразных шапках вышли и опустились коленями на коврики. Посидели. Время шло. Но вот один за другим на сцену вышли дервиши помоложе, без улыбки подошли к первой парочке и тоже сели на колени – в ровный ряд с ними. Все так обрадовались им после столь изнурительного ожидания, что с удовольствием бы похлопали, но у мужчин был до того серьезный вид, что публика не решилась. Непонятно, что они там делали, сидя на коленях, но делали они это довольно долго, потом внезапно вскочили и сбросили на пол плащи, дабы явить публике свой наряд: белая рубашка с маленькой белой жилеткой, широкая белая юбка и полуботинки из коричневой кожи. Потом очень медленно, друг за дружкой, начали кружиться, все быстрее и быстрее. Поначалу Мэгги сказала бы, что зрелище и в самом деле красивое: высокие, приятные лицом, грациозные мужчины вращаются в едином ритме, юбки взлетают и опадают, как волны в океане. К сожалению, Бренда и Мэгги видели только ту часть дервишей, что находилась под юбками, – свободные белые штаны и коричневые ботинки. И чем стремительнее они вращались, чем сильнее взвихрялись и опадали юбки, тем больше пыли летело на сидящих в первом ряду. Но даже та малая толика вращения, доступная их взглядам, была волнующе прекрасна. Но кружение длилось и длилось, и теперь Мэгги не могла дождаться, когда же это закончится. Шея зверски болела, глаза жгло от того, что она смотрела все время вверх, на рампы, а от пыли, летящей в лицо, першило в горле. Мэгги прикинула, что если бы дервиши вращались не по кругу, а по прямой, то оказались бы уже в Атланте. Она с надеждой ждала, что, возможно, следующий круг уже будет последним, а потом вдруг начала понимать логику их движений. После каждого круга каждый из дервишей возвращался ровно в то место, с которого начинал. В какой–то мере это походило на ее жизнь. Крутишься, крутишься и в результате никуда не приходишь.
Спустя еще сорок мучительных минут вращение все же иссякло, дервиши надели свои черные плащи и так же медленно и беззвучно покинули сцену, в сопровождении музыкантов, оставив шесть пустых деревянных стульев и благодарную, но недоумевающую аудиторию. Зрители хотели было похлопать, но побоялись, что это неуместно. Это явно был мрачный религиозный обряд, а не развеселое шоу, которого они ждали.
Бренда была глубоко разочарована.
– Я думала, будет весело, – шепнула она.
Мэгги кивнула, с трудом ворочая затекшей шеей:
– Я тоже. Ну ладно, кто ж знал.
Увидев в фойе Кэти Гилмор, Бренда спросила:
– Фуршет для актеров будет?
– Нет. Они уезжают сразу после представления.
– Черт, ну что за фигня. Ты хоть встречалась с ними до выступления?
– Я встретила автобус.
– Во что они были одеты? – спросила Бренда.
– Одеты? Обыкновенно, как все. А что?
Бренда бросила взгляд на Мэгги.
– Да так, просто любопытно.
По дороге домой Мэгги потихоньку открыла сумку Бренды и сунула туда счастливую монетку Хейзел – прощальный подарок. Высаживая ее возле дома. Бренда сказала со смехом:
– Да, бинокли я брала зря, верно?
– Что верно, то верно.
– Несколько неожиданное, надо сказать, представление.
– Да… В любом случае, я рада, что мы сходили.
– Я тоже. По крайней мере, теперь не надо ехать в Турцию.
– Точно, не надо.
– Ну ладно, утром увидимся.
– Вообще–то не увидимся. Я беру завтра отгул, помнишь?
– А, точно. Забыла. А что у тебя за дела–то такие завтра?
– Так, кое–чем нужно заняться.
– А–а… Ну ладно, развлекайся. Тогда до вторника.
Бренда уже тронулась с места, когда Мэгги сказала:
– Подожди.
Бренда остановилась:
– Что?
Мэгги долго молча смотрела на нее, потом проговорила:
– Ладно, ничего, наверное. Я просто хотела… еще раз пожелать спокойной ночи.
Бренда улыбнулась:
– Ну, спокойной ночи. – И крикнула, отъезжая: – Чтоб тебя клопы не закусали!
Мэгги смотрела ей вслед, пока машина не скрылась из виду. Грустно, что представление не оправдало ее ожиданий, но хорошо, что последний вечер она провела с Брендой.
Дома она разделась, положила платье и туфли в коробку и уже в постели просмотрела последний список на завтра.
НУЖНО СДЕЛАТЬ
3 ноября, в понедельник
1. Отказаться от подписки на «Бирмингем ньюс»
2. Освободить холодильник и морозилку
3. Вынести мусор
4. – Позвонить Дотти Фигг и сказать о квартире
5. Позвонить в телефонную компанию, чтобы отключили телефон
6. Оставить деньги и часы для Люп
7. Постелить постель, постирать
8. Проверить под раковиной, нет ли муравьев
9. Подмести задний двор, почистить птичьи кормушки
10. Не забыть оставить письмо на стойке
11. Оставить запасные ключи под ковриком, когда буду уходить
Лежа в постели, она удивилась: а с чего это ей так хорошо на душе? Как–то неправильно это. Господи. При данных обстоятельствах ей должно быть сейчас очень и очень паршиво. Ан нет. Она заметила, что чем ближе намеченный день, тем лучше она себя чувствует. Может, оттого, что больше не смотрит новостей? Она давно не спала так крепко. Удивительно, до чего приятно не беспокоиться о будущем. Только подумать – собралась умирать, и тут–то ей стало как никогда хорошо жить. Ну, что поделать.
Время «Ч»
Понедельник, 3 ноября
Мэгги проснулась рано, сняла постель и сунула в машинку, собралась было в душ, да вдруг поняла, что незачем без необходимости тратить воду. Поставила кофе, кинула в тостер пару кусков хлеба, совершила первый звонок – Дотти, оставила на автоответчике сообщение, что скоро освобождается дом с одной спальней. Она не хотела, чтобы Бебс ухватила еще одну сделку, прежде чем Дотти покажет жилье своим клиентам. Потом позвонила в «Бирмингем ньюс» и отказалась от подписки. Потом в телефонную компанию, чтобы отключили телефон. У телефонной дамы был разобиженный голос, но что тут поделаешь. Потом сполоснула посуду и кофеварку и поставила в посудомоечную машину.
В ожидании, пока досохнут простыни, положила прощальное письмо на стойку рядом с часами и конвертом для Люп, помыла холодильник, вынесла мусор, и ровно в 9.30 позвонили в дверь мальчики из театра Бутс и забрали коробки. Пока все шло по плану. Мэгги подмела задний дворик, вынула простыни из сушилки, застелила постель.
Прошлась по квартире, кинула последний взгляд – все ли в порядке? Все было в порядке. Шагнула к двери… и тут зазвонил телефон на кухне. Наверное, телефонная компания проверяет номер, ну и пусть звонят. Заперла дверь черного хода в кухне, надела шарф и темные очки, взяла сумку и вышла. Положила запасной ключ под коврик. Пошла на угол соседней улицы ждать такси, надеясь, что не наткнется на каких–нибудь знакомых. Ей повезло, машина для Дорис Дэй уже подъехала. Она резво запрыгнула на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Какое облегчение. Ее никто не видел. Ура–ура. Объяснив водителю, куда ехать, она откинулась на сиденье и едва успела немного расслабиться, как зазвонил телефон в сумке. О господи, она взяла эту глупую штуковину, чтобы выбросить в реку, да отключить–то забыла. Разговаривать ни с кем не хотелось, тем более с Брендой или Этель, и она не стала отвечать. А вдруг это Дотти, вдруг у нее какой–то вопрос по поводу дома на Эйвон–Террас? Может, и домой тоже Дотти звонила. Она достала телефон и посмотрела на номер, но очки уже отправились в мусор, так что на экране она увидела лишь расплывчатое пятно. Нажала «перезвонить» и ожидала услышать голос Дотти, но, к ее изумлению, ответил человек из Нью–Йорка.
– Здравствуйте, – сказал он.
Через пять минут Мэгги попросила водителя развернуть машину и отвезти ее домой. Ох как ей этого не хотелось, с таким трудом она все подготовила для ухода! Но Алекс, адвокат из конторы Дэвида, который занимался собственностью Далтонов, был очень настойчив. Мэгги уговаривала его передать дело Бренде, мол, она прекрасно справится, но Алекс отказался наотрез, поскольку ему велено организовать все так, чтобы продажей «Гребешка» занялась она лично. Ну правда, что она могла поделать? Скажи она «нет» – договор наверняка уйдет к Бебс. В конце концов, это же она позвонила Дэвиду с вопросом о сделке, так что теперь ей никак нельзя отказываться. Конечно, это означает еще одну отсрочку речных планов, но нельзя быть эгоисткой. Как ни огорчительна эта задержка, но, как сказал Хемфри Богарт в финале фильма «Касабланка», наши планы – ничто по сравнению с вечностью. Дело было важнее чьих–то личных интересов. Бирмингем уже потерял немало исторических ценностей, и если она сможет найти правильного покупателя, то отсрочка будет того стоить.
Сейчас она порадовалась, что оставила ключи снаружи и может попасть в дом. Войдя, первым делом спрятала письмо «Тому, кого это может касаться» на прежнее место, в кабинет. Села, открыла конверт и неохотно замазала корректором сегодняшнюю дату. Пусть пока так полежит, вот продаст «Гребешок», тогда поставит число.
Телефонный звонок застал Мэгги врасплох, и только сейчас она осознала, с какими трудностями столкнулась. Она ведь только что отдала театру всю приличную одежду, не просить же обратно. Не только одежду, она даже косметику выкинула. Мэгги выскочила к мусорному баку, косметика и очки все еще лежали там.
Хорошо, одной проблемой меньше. Адвокат из Нью–Йорка назначил встречу с миссис Далтон на завтра, на 8 утра, а надеть ей абсолютно нечего. Ох, господи, ну что за напасть. Зачем только она закрыла все кредитные карточки и счет в банке? Отослав последние деньги на благотворительность, она осталась на нуле. Потом она вспомнила, что положила 300 долларов в конверт для Люп вместе с часами. Забрала деньги и надела на руку часы. Если хочешь удачно продать элитное жилье, приходится одеваться соответствующим образом.
На одежду хватит! Но разве можно отправиться в приличный магазин в майке с надписью «Рыбаки это делают большой палкой»? Почти все ее знакомые соседи, кроме миссис Саллен–крофт, ушли на работу, так что она побежала в крайний дом и постучала.
– Простите, что беспокою, – сказала она, когда хозяйка подошла к двери, – но я хотела спросить, не сможете ли вы ненадолго одолжить мне какое–нибудь пальто?
– Ой, конечно, дорогая, сейчас поищу.
Через несколько минут миссис Салленкрофт вернулась с огромным лохматым ярко–розовым шерстяным пальто.
– Вот, пожалуйста. Носите сколько угодно. По–моему, дорогая, цвет вам к лицу, – сказала она.
Мэгги рассыпалась в благодарностях, прыгнула в машину и направилась к торговому центру. Там она влезла в безразмерное розовое пальто и прошествовала в таком виде в магазин «Одежда от Армани». Ей было дико стыдно появиться в таком наряде, да еще в мужских ботинках в придачу, но, к счастью, она сразу нашла простой черный костюм, а в соседнем фирменном магазине «Сакс» подобрала сережки, туфли фирмы «Феррагамо» и красивый шарфик. И притом умудрилась не выйти из бюджета. Что–что, а делать покупки Мэгги умела.
В Нью–Йорке адвокат Алекс только что доложил Дэвиду, что, следуя его инструкциям, нанял Мэгги Фортенбери, а лучший в Бирмингеме агент по торговле недвижимостью получила от ворот поворот. Дэвид был очень доволен. Но Алекса до сих пор потряхивало. Как он и подозревал, Бебс не сильно обрадовалась. В последний раз подобные выражения он слышал в мужской раздевалке в колледже.
Встреча с миссис Далтон
Вторник, 4 ноября
В восемь утра следующего дня Мэгги сидела в красивой библиотеке дома «Св. Иоанн в соснах» и ждала миссис Далтон, чтобы подписать бумаги и получить ключи от «Гребешка». Существует поговорка: как бы далеко ни уезжали бирмингемцы, под конец они всегда возвращаются домой, – и Ди Ди Далтон не была исключением. Родом из старой гвардии потомков железных, угольных и стальных промышленников, к своим восьмидесяти восьми годам она пережила четырех мужей и объехала весь мир, живя то там, то тут, но, вернувшись в Бирмингем, поселилась в фамильном доме и взяла обратно свою девичью фамилию. Так было проще ее друзьям. Для них она всегда будет Ди Ди Далтон, сколько бы ни поменялось у нее мужей.
Мэгги не могла не думать, насколько все–таки жизнь – странная штука. Несколько дней назад она пребывала в таких расстроенных чувствах, а теперь вот сидит и радуется, что все–таки сходила к парикмахеру. И вдруг ей пришло в голову еще кое–что. Раз она звонила Дэвиду в пятницу, а сегодня договор о продаже у нее на руках, значит… постойте–ка… значит, она украла его у Бебс Бингингтон! Прямо из–под носа! Она никогда в жизни не совершала такого поступка, а ведь это несомненное нарушение ее этических правил. Но… Теперь ничего не попишешь. Дело сделано. И к ее огромному изумлению, никаких отрицательных эмоций она по этому поводу не испытывала!
Мэгги выскочила из дому в такой спешке, что решила проверить, не болтается ли у нее где–нибудь ярлык с ценником, и как раз оглядывала себя, когда в библиотеку вошла миссис Далтон, все еще красивая женщина с ярко–синими глазами. Поставив все необходимые подписи, она вручила Мэгги ключи от «Гребешка» со словами:
– Держите, милая. Простите, что не успела освободить дом, но если вам что–нибудь нужно – посуда, картины, мебель, – берите, не стесняйтесь, а не нужно – выкидывайте. Здесь мне все это некуда девать.
Когда Мэгги спросила, какую цену ставить, та ответила:
– Ох, боже мой, понятия не имею, я думала, вы мне скажете, какие нынче цены на рынке.
– Хорошо, давайте я разведаю, в каких пределах дома в этом районе, и вам скажу.
– Не хочется продавать, но дети мои все умерли. Конечно, одно время я планировала подарить его городу, но теперь я никому не доверяю, мало ли что с ним сделают, так что, надеюсь, вы найдете кого–то, кто не разрушит его, по крайней мере, пока я жива.
– Миссис Далтон, обещаю: я приложу все усилия, чтобы найти идеального покупателя.
– Ой, спасибо вам, дорогая, не сомневаюсь. У меня столько радостных воспоминаний о той поре, когда я там жила. – Глаза миссис Далтон вдруг погрустнели. – Мы туда въехали сразу после того, как из Англии пришли сведения, что бедный мистер Крокер утонул. Другой семьи у него не было, кроме сестры, проживающей в Лондоне, но она так и не съездила в Бирмингем, так что после его смерти дом перешел к моему отцу, его деловому партнеру. – Она улыбнулась. – Разумеется, мистер Крокер питал особые чувства к маме, и, полагаю, дом оставил именно ей. Они с мамой были большими друзьями. Мистер Крокер был закоренелым холостяком. Она многие годы помогала ему устраивать увеселительные мероприятия и ухаживать за садом, и, видимо, он рассчитывал, что она будет продолжать заботиться о доме после него. И оказался прав. Я думаю, мама любила «Гребешок» так же, как Крокеры. С отцом Эдварда, Ангусом Крокером, я, конечно, не была знакома, но мама говаривала, что отец и сын друг на друга не похожи, как день и ночь. – Взгляд ее вернулся к Мэгги: – Скажите, а вы вообще знакомы с домом?
Мэгги кивнула:
– О да, мэм. Внутри я никогда не была, но я обожаю его с детства. Честно говоря, я всегда считала, что «Гребешок» – самый красивый дом в Бирмингеме.
– Правда? – Миссис Далтон явно обрадовалась. – Очень приятно это слышать, дорогая. Многие люди вашего возраста не признают старинных домов. А «Гребешок» – сама история, знаете.
Мэгги улыбнулась:
– Да, мэм, знаю.
Начало «Гребешка»
Бирмингем, Алабама 1887
В 1862 году, когда обнаружилось, что красная пыль на горе, поднимаемая колесами повозок, вовсе не пыль, а измельченная в тончайший порошок железная руда, слух быстро распространился, и это положило начало целой промышленной отрасли в этих краях.
Бирмингем был назван в честь города в Англии, где производство металла было на высочайшем уровне. У многих основателей Бирмингема, приехавших в Алабаму, перед глазами стояли блистающие образы таких гигантов, как Лондон, Глазго и Эдинбург. Они мечтали построить в Америке город, подобный им, а то и превосходящий по мощи.
Ангус Крокер был как раз таким человеком. В 1885 году он прибыл из шотландского Эдинбурга на лошади, запряженной повозкой. Заехав наверх, посмотрел с вершины Красной горы на лежавшую под ним равнину и сказал своему сыну Эдварду:
– Когда–нибудь внизу будет воздвигнут великий город.
Был нанят архитектор, и полгода спустя на этом самом месте началось строительство дома Ангуса Крокера. Он послал домой, в Европу, за лучшими каменщиками и рабочими, и все материалы были оттуда: каждый камень, каждый кирпич, каждый кусок дерева вручную погрузили на корабль и доставили из его любимой Шотландии. Хотя был он довольно прижимистым бизнесменом, на строительство дома денег не жалел. И через два года его прораб из Перта гордо вручил Ангусу ключи и провозгласил:
– Он ваш, сэр, прямиком из Шотландии, дом на гребешке горы, с видом, не имеющим себе равных.
С этих самых пор дом зовется «Гребешком», это название было выбито в камне арки над дверью парадного входа. А ниже, буквами поменьше, шла надпись: «Выше некуда».
После того как дом обставили мебелью, разбили сады и площадки, состоялось официальное открытие «Гребешка». Поскольку это был первый дом, построенный на горе, событие попало в газету «Нью эйдж гералд».
ЗАМОК В НЕБЕ
18 июня 1887
Вдоль всей подъездной дорожки играли на своих инструментах шотландские волынщики. Бирмингемский промышленник сэр Ангус Крокер с сыном Эдвардом приветствовал нас у дверей своего только что возведенного замка, словно парящего в небе – на самой вершине Красной горы. После краткой церемонии мэр разрезал ленточку, и толпа с благоговением совершила обзорную экскурсию по дому и парку. Не хочется злоупотреблять и без того заезженным словом «безупречный», однако все прочие выражения покинули голову вашего восхищенного репортера. В наш век неряшливых, кое–как слепленных, разлапистых построек с крышами набекрень, в наш век, когда стиль, мастерство и эстетика уступили место двум братьям–близнецам, хозяевам современной строительной промышленности – дешевизне и скорости, «Гребешок» гордо вознесся над городом как символ красоты и благородства человеческого духа, дань могуществу личности, способной создать красоту из камня и цемента, маяк, путеводная звезда, идеал, к которому все мы должны стремиться.
Может, под воздействием шотландского виски, которым обильно угощали в тот день, репортер изъяснялся чересчур патетично, однако все присутствовавшие на празднестве согласились, что «Гребешок» не только красив, но и прочен. «Простоит тысячу лет», – сказал один понимающий в строительстве человек.
«Гребешок» взлетел над городом, и другие удачливые бизнесмены начали строить себе дома, приглашая лучших архитекторов с пожеланием: «Сделайте мне что–нибудь в английском духе». Были разработаны планы жилых кварталов, посажены деревья, а улицы названы Эссекс, Карлейль. Стерлинг, Гпенвью и Гннновер–Серкл: привезенные из Англии уличные фонари с круглыми желтыми головами стояли вдоль тротуаров. Вскоре были построены сотни огромных домов из красного кирпича, известняка и в стиле эпохи Тюдоров – с длинными подъездными аллеями, и очаровательные маленькие торговые городки – Крестлайн, Маунтейн–Брук, Хоумвуд и Инглиш–Виллидж – с небольшими элегантными магазинчиками, торгующими мебелью, серебром, тканями и фарфором, привезенным из Лондона или Котсуолда.
С тех пор как дом был построен, Ангус Крокер каждый день выходил посидеть на большущей каменной террасе и наблюдал, как в долине под горой прокладывают длинные, широкие авеню центра Бирмингема. Город вырастал не постепенно, а скачками. Каждый день все выше в небо взмывали небоскребы, и вот уже то, что прежде было сплошным темным лесом, усеяно новыми домами, и улицы протянулись насколько хватало глаз. С террасы он глядел через долину на дымовые трубы сталелитейных и металлургических заводов вокруг города – их густой оранжевый дым долетал до Теннесси и дальше. На его глазах из ничего поднялся волшебный город, чтобы стать великим южным центром современной индустрии.
У Ангуса в доме не было картин. Его любимыми картинами были очертания города на фоне неба, красные и рыжие полосы железной руды в горах и сияющие раскаленные докрасна реки железа и стали, что день и ночь вытекали из его заводов. В гостиной не было пианино. Биение пульса паровых двигателей, удары железа о железо, стали о сталь; свистки паровозов в ночи, приходящих и отходящих от Центрального вокзала, с вагонами, груженными углем и чугуном, – вот какой музыке – и только такой! – любил внимать Ангус Крокер.
В такие вечера Ангус жалел, что его отец и дед не видят, что Крокеру наконец удалось вылезти из холодных и грязных угольных шахт Данфермлина и навеки сбросить медный хомут крепостничества; что Крокер вскарабкался на вершину горы и построил замок в небе, как памятник всем прошедшим годам тяжкого труда, как дань стране, где человек, не владеющий ничем кроме мечты, может достичь успеха, превосходящего его самые безрассудные мечты.
Возможно, в глазах других то, что он сделал ради достижения этого успеха, может быть расценено как ужасное преступление, но, в отличие от своих предков, он оставит после себя Эдварду, своему единственному сыну, нечто осязаемое – огромный, жужжащий город, который он помогал возвести, громадное состояние и гордое имя. Ведь несмотря на угольную пыль и сажу внизу, на Красной горе воздух всегда свеж и чист.
Поздравляем всех
Конечно, Мэгги жалела, что отдала всю свою одежду, но, как выяснилось, это не составило и половину потерь. После встречи с миссис Далтон ей пришлось мчаться в город заново открывать банковский счет и восстанавливать кредитную карту, чтобы купить продукты, зубную пасту и щетку, мыло, шампунь и нижнее белье. Да еще телефонная компания содрала с нее кругленькую сумму за включение телефона.
Прежде чем рассказывать Этель и Бренде хорошие новости о «Гребешке», хотелось убедиться, что все в порядке и договор у нее на руках, чтобы они зря не растравили душу надеждами. Но, забегавшись по магазинам, она начисто забыла, что вчера было 4 ноября – день президентских выборов. Утром по дороге на работу она услышала по радио результаты и поняла, что Бренда будет вне себя от радости: ее кандидат победил.
Когда она прибыла на работу. Бренда еще не появлялась, но Этель сказала:
– Я, конечно, надеюсь, он окажется лучше, чем его предшественник, но что–то сомнительно. Последним хорошим президентом был Трумэн.
И Этель набросилась на свою любимую тему о политиках, обычно это длилось на пять минут дольше, чем о Голливуде. Мэгги терпеливо ждала, когда Этель закончит, а потом как можно небрежнее протянула ей подписанные бумаги.
– Это что? – спросила Этель.
– Да так, ничего, контракт на продажу «Гребешка».
Этель открыла рот:
– Что?! Когда ты успела?
Мэгги надеялась, что это не прозвучит как хвастовство, но не смогла удержаться:
– Позвонила другу и украла контракт у Бебс Бингингтон.
– Ты?
– Я!
– Поверить не могу! Ио–хоо! Это надо отметить. – Этель достала спрятанную в столе бутылку бурбона и лиловый пластмассовый складной стаканчик и налила себе. – За тебя, Мэгги, чертовка! – провозгласила она и опрокинула в себя бурбон.
Через несколько минут влетела запыхавшаяся Бренда, измотанная, но страшно довольная результатами выборов. Мэгги встала и обняла ее:
– Ой, Бренда, как здорово, я так за тебя рада. Твой кандидат победил.
– Спасибо. Ты не представляешь, каково это – так долго к этому идти и наконец дождаться, причем при жизни.
– Не представляю, но могу вообразить.
Мэгги ждала сколько могла, но через секунду не выдержала:
– Бренда, у меня тоже хорошие новости. У нас новый контракт на горе.
Бренда глянула на нее недоверчиво:
– Не может быть.
– Может! И не просто контракт, а контракт, который я украла у Бебс.
Бренда взвизгнула:
– Ну, девчонка, врешь!
– Не вру!
– Не врет! – сказала Этель и налила себе еще стаканчик. И, несмотря на то что пресвитерианка, добавила: – К черту тебя, Бебс!
Изложив Бренде все детали, Мэгги сказала:
– И угадай, что еще.
– Что?
– У меня ключи!
– Врешь!
– Не вру. Поехали. Этель, если кто–нибудь позвонит, скажи, что мы на новом объекте.
– Бальзам для слуха, – сказала Этель.
Когда они выходили из офиса. Бренда посмотрела на Мэгги и сказала:
– Это у тебя новый костюм?
– Да, новый. Решила кое–что прикупить.
– Можешь себе позволить, дорогуша. Когда мы продадим этот дом, мы разбогатеем.
Бренда болтала без умолку, пока они ехали через весь город.
– Поверить не могу, что ты перехватила этот контракт у Бебс.
Она повторяла это снова и снова, до самого «Гребешка». Дело в том, что Мэгги и сама никак не могла в это поверить.
Очень многие дома снаружи выглядят фантастически, а внутри – сплошное разочарование. Она надеялась, что в этот раз будет не так. Сердце у нее колотилось как бешеное, когда она поворачивала ключ в замке. Они вошли в холл. В воздухе витал сладковатый аромат дерева, а вовсе не тот запах времени и плесени, который ощущался почти во всех старых домах, где они бывали. Вспыхнул свет. Черно–белый мрамор под ногами – от лестницы до кухни. А лестница! Все как рассказывала миссис Роберте много лет назад: ступени, грациозно взбегающие на второй этаж, были сработаны из самого красивого белого мрамора в мире.
– Ух ты! – выдохнула Бренда.
Направо от холла – огромная гостиная с огромными застекленными раздвижными дверями, ведущими в кабинет. Налево – торжественный обеденный зал и библиотека. Мэгги едва сдержала слезы. Внутри дом выглядел точно так, как она себе представляла. Нет, он был даже прекрасней, если такое вообще возможно.
Ангус Крокер не пожалел денег на свой дом. Дверные ручки из лучшего хрусталя, и до сих пор каждая петля, каждый замок работали исправно и надежно.
Бренда заметила:
– Да, сейчас так не строят.
Они бродили по дому, включали свет, раздвигали шторы. Мэгги радовалась, что в отличие от других больших домов, где зачастую недостает уюта, здесь угаданы очень верные пропорции комнат, а стены, обитые деревом медового цвета, наполняют помещения живым теплом. Она такого не ожидала.
Выйдя через большие стеклянные двери в задней части дома на огромную каменную террасу, откуда открывался вид на город. Бренда сказала:
– Боже милосердный, а это зрелище на сколько тысяч потянет? Представляешь, каково сидеть тут вечером?
– Представляю.
Причем не раз.
Бренда оглянулась:
– Правда, не хватает Хейзел?
– Как всегда, – сказала Мэгги.
Кухня была большая, в старом духе, с полукруглыми стойками из нержавейки и шкафчиками до потолка с дверцами из граненого стекла. Рядом – комнаты для слуг и лестница, ведущая в спальни на втором и третьем этажах. Как агент по торговле недвижимостью, Мэгги знала, что такие кухни и ванные комнаты из белого мрамора некоторым могут показаться слишком уж старомодными, и заранее паниковала при мысли, что кто–то начнет что–то здесь менять. Она бы не стала. Для нее побывать в этом доме – все равно что оказаться в прошлом. Было в этом какое–то волшебство. Как будто она попала в прелестный старый английский фильм. И не нужно думать, как представить этот дом в лучшем свете. Он и так идеален.
Поскольку «Гребешок» никогда не выставлялся на продажу и никакой статистики по нему не было, они приступили к обычной процедуре – подсчету и замеру комнат. Помимо помещения для слуг они насчитали, пять ванных комнат, гостиную, библиотеку, столовую и шесть спален. От комнаты к комнате Мэгги все больше влюблялась в дом. Ковры, обои, простая и прочная, но изящная мебель, сдержанные краски, диванчики, обитые ситцем в цветочек, – все подобрано со вкусом. Даже книги на полках. Их не декоратор какой–нибудь покупал ради обложек, эти книги читались. Закончив со спальнями на третьем этаже, они собрались спускаться, и тут Бренда заметила в конце коридора дверь. Узкая, темного дерева лестница вела наверх, на чердак. Мэгги поискала выключатель, но не нашла.
– Что наверху?
– Не знаю, но вдруг там летучие мыши поселились. Давай подождем, завтра туда сходит инспектор.
– Разве тебе не охота увидеть весь дом целиком?
– Охота, но быть покусанной вампирами не слишком приятно.
– Да брось, никто тебя не покусает, топай за мной. – Бренда выхватила из сумки фонарик и пошла по узкой лестнице.
– Бренда, давай подождем.
Но Бренда рвалась увидеть все.
– Не бойся, трусиха.
– Хорошо, но если на нас нападут летучие мыши, виновата будешь ты.
Лестница упиралась еще в одну дверь. Бренда попыталась открыть ее, но, к облегчению Мэгги, дверь была заперта.
– Все, Бренда, пошли вниз.
Но Бренда сунула Мэгги фонарь и сказала:
– Подержи–ка.
– О господи…
Мэгги стояла и держала фонарь, пока Бренда не перепробовала все ключи из связки миссис Далтон. К счастью, ни один не подошел. Но радовалась Мэгги рано. Бренда выудила из сумки отвертку и принялась ковыряться в замке.
– Не ломай дверь, подожди до завтра.
Но Бренду разве остановишь.
– Отойди! – И она со всей силы двинула по двери бедром.
Раздался громкий хруст.
Мэгги спросила:
– Что это было?
Бренда не шевелилась, потом сказала:
– Не знаю. Надеюсь, не моя кость. Не хотелось бы угрохать все сбережения на новый сустав.
– О боже. Больно где–нибудь?
Бренда прислушалась к себе.
– Нет, нигде не больно.
И, повернувшись другим боком, снова долбанула по двери. На этот раз шурупы в ржавом замке поддались и дверь со скрежетом открылась ровно настолько, чтобы Бренда смогла просунуть туда руку. Попыталась нащупать выключатель, но тщетно. Тогда она отобрала фонарик у Мэгги, велев:
– Стой здесь.
Мэгги не особо хотелось торчать одной в темноте.
– Бренда, лучше не ходи туда.
Но Бренда уже протиснулась в дверь. Оглядевшись, она увидела большое занавешенное окно. Потянула за шнур – и шторы вместе с карнизом рухнули на пол, подняв облако пыли и страшный грохот.
– Ух ты! – воскликнула Бренда.