Хотя Мэгги не сомневалась в правильности решения, она так и не могла понять, почему решилась именно сегодня. Может, вчерашний разговор с Этель так на нее подействовал?
Когда Мэгги вернулась с обеда, Этель сказала:
– Кто бы знал, как мне не хватает Хейзел. Столько времени прошло, а я до сих пор не могу поверить, что она умерла.
Мэгги кивнула:
– Мне тоже ее не хватает. Каждое воскресенье чудится, что она позвонит спозаранку и скажет: «Привет, Мэгги, поехали странствовать». Она любила кататься по городу в своей большой старой машине, без дела ни минуты не сидела и от всего получала удовольствие.
– Да, с ней все было весело.
– Этель, ты ведь знала ее лучше всех. Как думаешь, она не уставала от постоянного веселья и деятельности?
Этель покачала головой:
– Ни на минуту. Мы — да, могли устать, но не она, и это утомляло. Помнишь, чего она только не устраивала. Бейсбол, все эти вечеринки, поиски пасхальных яиц, безумные поездки… Эта женщина нас так загружала, что мне даже разводиться пришлось по телефону.
– Интересно, как ей это удавалось?
– Понятия не имею, но за ней было не поспеть. Мы становились старше, а она нет. Помнишь, заставила нас всех учиться крутить хула–хуп, а потом маршировать на параде? У меня два месяца бока болели.
Следующий вопрос Мэгги должна была тщательно продумать. Этель очень нервно воспринимала свой возраст.
– Этель, что для тебя самое неприятное в… э–э… в твоем возрасте?
– Самое неприятное?
– Да.
Этель подумала.
– Ну, наверно, чем старше, тем меньше ты чего–то ждешь. В молодости ждешь, что вырастешь, выйдешь замуж, заведешь детей, потом ждешь, когда же они от тебя съедут.
Вот оно, точно. Ей совершенно нечего ждать. Разве что весны (в Маунтейн–Брук невероятно красиво расцветают кизил и цветы) да осени с ее пестрыми листьями. А больше вроде и незачем все это продолжать. Этель попала прямо в яблочко.
|
|
Мэгги посмотрела на часы. Почти четверть десятого. Надо что–нибудь пожевать, иначе голова разболится. Завтра–то все равно идти на работу. Так что она встала, вынула из морозилки готовый обед (печеная куриная грудка и пюре с овощами) и сунула в микроволновку. Дома она питалась лишь замороженными обедами и тостами, потому что: а) не хотела потом отмывать кухню, б) пусть и могла завязать платок сорока разными интересными способами, но готовить не умела. Нет, пробовала, конечно. Поступив на работу к Хейзел, она устроила небольшой ужин для девушек–сотрудниц, но дрожжевые булочки у нее не пропеклись, и после ухода гостей дрожжи в них еще продолжали подниматься, а ночью всех гостей увезли на «скорой» в Университетскую больницу – кроме Бренды, которой ничего не сделалось. После этого Мэгги вообще перестала подходить к плите. Но за все нужно платить. От содержащегося в замороженных обедах натрия у нее отекали руки.
В ожидании, пока разогреется ужин, она взяла журнал «Нью эйдж», оставленный Дотти с пометкой: «Отл. номер!!» Листала страницы, но не видела ничего кроме рекламы ковриков для йоги, свеч для медитации и бесчисленных книжек из серии «Помоги себе сам»: «Премудрости менопаузы», «Диета для достижения оргазма», «Как лелеять ваше тело и ваше либидо одновременно», а одна называлась так: «Сто секретных сексуальных поз древности, собранных со всего мира». Господи помилуй. Она не хотела обижать Дотти, но это вовсе не то, что ее интересует, по крайней мере, на данный момент. Поэтому она бросила журнал в мусорное ведро и взяла сегодняшнюю газету.
|
|
Как Бренда и говорила, на первой странице раздела развлечений была помещена большая фотография крутящихся дервишей, и смотрелись они так, будто сошли с экрана… Впрочем, для Мэгги почти все казались ненастоящими. Ричард выглядел в точности как Эдди Фишер[5].
Когда она впервые увидела Этель Клип, их менеджера с редкими лиловыми волосами, стоящими на голове торчком, и в огромных лиловых очках, которые вдвое увеличивали глаза, та показалась Мэгги инопланетным жуком из дешевой фантастической киношки. В 1976–м принимающий всех желающих на бульваре художник–колорист подбирал для Этель ее цвета и сообщил, что больше всего ей идут лиловый и сиреневый, и с тех пор она ничего другого не носила. Хейзел дала Этель прозвище Лиловая Вспышка. Бренду она называла Громоступом, поскольку издалека слышала ее шаги, а Мэгги была Девочкой из Волшебного города.
Поужинав, Мэгги составила посуду в посудомоечную машину и включила ее. Потом приняла ванну, почистила зубы, легла и включила телевизор послушать новости. Как обычно, говорили исключительно про грядущие выборы президента. В последнее время они сводятся к тому, что люди просто поливают друг друга грязью. Тут до нее вдруг дошло. Ее здесь не будет четвертого ноября, чтобы узнать, кто победит. Так зачем же смотреть? Новости ее только огорчают. Они в основном плохие. Она не Бренда, которая интересуется политикой, и не Этель. У Этель настоящая информомания, ей подавай новости двадцать четыре часа в сутки. Мэгги – нет. Новости она смотрела только ради того, чтобы хоть мало–мальски поддерживать беседу с клиентами. Но теперь–то можно не смотреть! Какое счастье – выключить телевизор. И если ее о чем–нибудь спросят в эти несколько дней, она ответит: «Простите, я не в курсе».
|
|
На самом деле Мэгги о многом не знала бы с удовольствием. Ее поражало, как едва знакомые люди могут рассказывать о вещах сугубо личных.
Она ни с одной живой душой не стала бы обсуждать Ричарда, тем более с незнакомцами. Может, она и ханжа, но в том, чтобы не знать точных деталей, есть что–то милое, по–настоящему интеллигентное. Она бы предпочла, чтобы люди изъяснялись более неопределенно, но сейчас, особенно в торговле недвижимостью, нельзя позволить себе неопределенности или мягкости. Ни по какому вопросу. Сегодня, чтобы оставаться в игре, приходится быть жестким, даже жестоким, как Бебс. Мэгги изо всех сил старалась быть жесткой, но не могла, и все тут.
Вот вам еще одна резонная причина выйти замуж за Чарльза, когда он предлагал. Но она–то была нацелена на Нью–Йорк, собиралась стать богатой, известной и прославить свой штат. Единственная проблема – она не продумала, как именно станет богатой и известной. Не умея ни петь, ни играть на сцене, ни танцевать и при явном отсутствии музыкального таланта все, что она могла, – это со вкусом одеваться и стильно выглядеть. Но в Нью–Йорке, как оказалось, ее пяти футов восьми дюймов[6]роста не хватило, чтобы стать профессиональной моделью. И после года поисков место модели ей удалось получить только в «чайном домике» «Мезонин» в универсаме Неймана Маркуса в Далласе. Еще можно было стать стюардессой, но в те времена бывшие Мисс Алабамы шли не в стюардессы. Они шли, и удачно, замуж и рожали в среднем 2,5 детей.
Мэгги тоже могла удачно выйти замуж. Большинство ребят, с которыми она училась в школе, были родом из старинных чугунных, угольных и стальных семейств, и, хотя родители ее жили весьма скромно, богатые мальчики «с горы» искали свиданий с ней, но нравился ей только один из них – Чарльз.
Когда она ему отказала, он повел себя как джентльмен и не подал виду, что сильно огорчен, но потом до нее дошли слухи, что он едва не спился после ее отъезда в Нью–Йорк. Почему он за нее не боролся? Почему не настоял? Почему не поехал следом? Если бы он примчался за ней перед ее отъездом из Нью–Йорка в Даллас, она бы с радостью вернулась домой. И не познакомилась бы с Ричардом. Господи… Ну почему Чарльз повел себя так благородно? К чему такое джентльменство? Обе жизни – его и ее – могли бы сложиться совсем по–другому. Но вероятно, он не мог быть никем иным, только собой, как и она – только собой. Дурой набитой.
Вернувшись из Далласа в родной город, она боялась с ним столкнуться, но, к счастью, этого не случилось. Большинство знакомых были настолько тактичны, что не упоминали о нем вовсе. Только однажды девица, которую она едва знала, жена их с Чарльзом общего друга, спросила:
– А ты ничего не слышала про Чарльза Хогса?
– Боюсь, что нет.
– А–а, мы тоже. Известно только, что он женился на дочке какого–то швейцарского банкира и уехал.
Мэгги надеялась, что Чарльз счастлив. Он заслужил счастье, как она заслужила обратное. В сущности, она сама устроила себе такую жизнь.
Редкая красавица
В Бирмингеме полно красивых девушек, но Мэгги Фортенбери была из тех редких красавиц, на которых чем дольше смотришь, тем они кажутся красивее. Чарльз Хогс Третий мог часами не отрывать от нее взгляда и все пытался понять, что же отличает ее от других. Наконец пришел к выводу, что глаза. В глубине ее карих глаз крылось нечто настолько нежное, стыдливое и уязвимое, что ему хотелось защищать ее от всего мира.
Чарльз мог запросто поддержать разговор с любым человеком, молодым или старым, но рядом с Мэгги напрочь лишался дара речи и, к стыду своему, то и дело повторял: «Боже… какая ты красивая». Но ведь и вправду красивая. Чарльз увлекался фотографией и, делая снимок за снимком, обнаруживал, что под каким углом Мэгги ни снимай, фото всегда получается удачным. Плохих сторон в ней не было, насколько он мог судить. Впрочем, он ведь был влюблен.
Еще бы. Тем летом он возил Мэгги и ее арфу с одного званого вечера на другой. Мисс Алабама была в городе нарасхват. А он держался на расстоянии и наблюдал, как с ней все носятся. Это не вызывало у него возражений, он с радостью любовался бы ею издалека всю отпущенную ему жизнь. И, получив после разговора с ее отцом благословение, потратил много часов, выбирая кольцо. Спланировал весь вечер: ужин, танцы и после этого предложение.
Мэгги не знала, но его родители уже выплатили деньги за их будущий дом. Он собирался на следующий день после того, как она скажет «да», повезти ее на гору и сделать сюрприз. Родители будут ждать снаружи с шампанским, чтобы отметить это. Но она сказала «нет».
Ей хотелось сначала покорить Нью–Йорк. Чарльз разрывался. Он не желал становиться у нее на пути, но знал, что если она поедет, то наверняка станет знаменитой и он ее больше не увидит.
В день, когда она уехала, он стоял рядом с ее родителями, улыбался, махал рукой, но едва поезд отъехал от станции, понял, что потерял ее. Он ее не винил: она не могла быть другой. Но чувствовал, что не сможет вытеснить ее из сердца. Неудивительно, что следующие пять лет он пил не просыхая.
Лиловая Вспышка
Мэгги давным–давно погасила свет, а Этель Клип все сидела на кровати в своей лиловой ночной рубашке с нарисованными котами, накручивая на бигуди реденькие лиловые волосы и без конца переключая с местных новостей на CNN и Fox TV Этель было все равно, кто победит на выборах: ни один кандидат ей не приглянулся. Тем не менее она хотела знать, что творится в мире, дабы утром было на что пожаловаться. Конечно, Бренда ахала–охала вокруг Барака Обамы, а Мэгги политику не обсуждала и за кого голосовала – неизвестно. Этель же никто особо не нравился со времен Гарри Трумэна, с 1948 года, о чем она сразу всем и сообщала. Этель бывала резковата в суждениях. Она была старше, чем признавалась (в прошлом мае стукнуло 88), глуха на одно ухо и страдала ужасным артритом на оба колена, но, несмотря на возраст, не пропустила в агентстве «Красная гора» ни одного рабочего дня. Работать она любила. Благодаря работе и сердце ее продолжало биться. Некоторые с нетерпением ждут пенсии, чтобы путешествовать. Пфф! Были времена, когда люди путешествовали ради удовольствия, но теперь, насколько известно Этель, никакого удовольствия от этого не получишь.
Ей нравилось ездить на поездах, да только с тех пор, как поезда стали государственными, некогда изящные вагоны–рестораны с белыми льняными скатертями и прекрасными серебряными приборами превратились в дрянные кафешки, где народ во вьетнамках на босу ногу ест подогретые в микроволновке сэндвичи, пьет пиво и диетический лимонад. А полеты вообще за гранью. Стоять в длинной очереди, чтобы тебя обыскивали и просвечивали до кишок, как преступника. Черт, она не желает снимать обувь на глазах у незнакомых людей и ставить ее в грязное пластмассовое корыто. Много лет назад в самолетах подавали полный обед: ростбиф с подливкой или лобстера с хорошим вином и десертом. Теперь же – угощайтесь, пожалуйста – вода и пакетик арахиса. И даже если самолет не опаздывает, никто из служащих не поможет тебе с багажом. Когда она летала в последний раз, при попытке снять с ленты чемодан ее проволокло полкруга, и, если бы ее не поймал какой–то мужчина, неизвестно еще, чем бы все закончилось. Да и чемодан–то оказался ЧУЖОЙ! Ее багаж потеряли. Как, объясните бога ради, чемодан с биркой «Атланта, штат Джорджия» мог улететь в Бьютт, штат Монтана, на совершенно другом самолете? А на машине как теперь ездить, скажите на милость? Тебя подпихивают сзади гигантские восемнадцатиколесные драндулетищи, пугают своими гудками до полусмерти. И даже если ты доберешься–таки до места назначения и тебя не раздавят по дороге в лепешку, там все равно все по–другому. Давным–давно, когда ты вселялся в гостиницу, тебя радостно приветствовали словами «Добро пожаловать». Теперь же какой–нибудь мальчишка за стойкой, не взглянув, спросит только: «Номер зарезервирован?» Так что Этель сидела дома.
Да и все равно она не могла уехать. Пока Мэгги и Бренда удерживают на плаву агентство «Красная гора», она будет барахтаться вместе с ними. А помня про Бебс Бингингтон (Бирмингемское Чудовище), которая так и вьется акулой вокруг их фирмы, нужно быть начеку двадцать четыре часа в сутки. У Этель уже зародились кой–какие подозрения, и будь она проклята, если позволит Бебс сыграть с Мэгги такую же грязную шутку, как с Хейзел.
Конечно, Этель христианка и все такое, но она до сих пор не может простить Бебс то, что та сотворила с Хейзел. Она над этим, разумеется, работает, но пока безрезультатно.
Чудовище
Бебс (Бирмингемское Чудовище) приехала в город десять лет назад из Нью–Джерси, стала членом Алмазного клуба и шесть лет подряд была ведущим агентом по продажам. В бизнесе Бебс – просто динамо–машина, это так, но чаще всего про Бебс говорили, что человек она дурной. Она даже не пыталась изобразить из себя хорошего человека, ну разве что перед клиентом. У Бебс было не только два лица, у нее было и два голоса. Общаясь с работниками или другими агентами, она отдавала приказы громким, резким тоном, которым можно лед рубить, с клиентом же говорила влажным, сиропным говорком. По определению Бренды, от ее попыток скопировать южное произношение стошнит и червяка. Говорят, каждый получает лицо, какое заслуживает, и в случае с Бебс – это правда. Кое–кто (Этель) однажды сказал, что Бебс – вылитая портовая крыса в цивильной одежде, неумолимая и жестокая, полная дрянь, но аккуратистка. С маленькими, колючими глазками–бусинками, с узким острым личиком и длинным острым носом – вылитый грызун, рвущийся к намеченной цели. Однажды на торжественном обеде, устроенном под лозунгом «Женщины в агентстве недвижимости», Бебс сидела за столом и щипала сыр, и Этель, пихнув Бренду локтем, прошептала: «Глянь, я ж говорила, что она крыса». Но Бренда возразила, что Бебс больше похожа на гончую с парой дрянных сережек в ушах.
Не только наружность Бебс раздражала Этель, но и то, как грубо та вела дела, какие кричащие рекламы помещала в газеты. Бебс давала объявления только заглавными буквами, и они просто орали на читателя:
СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ!
НЕ ПРОПУСТИТЕ!
БЕГОМ, А НЕ ШАГОМ!
ЗАХВАТИТЕ ЗУБНУЮ ЩЕТКУ!
Мэгги в объявлениях оперировала более мягкими понятиями: «Приготовьтесь влюбиться», «Изысканность прошлого», «Дом, в котором сбываются мечты» или «Ваш новый чудный дом ждет вас». Рекламируя менее дорогие дома, Мэгги писала: «Редкий шанс для разборчивого покупателя», «Очаровательный и по средствам» или «Совершенный дом для первой покупки и для желающих сэкономить». Бебс продавала те же дома под такими лозунгами:
ДЕШЕВО! ДЕШЕВО! ДЕШЕВО!
НАСТОЯЩИЙ СТИЛЬ!
ХВАТАЙ ПОКА МОЖЕШЬ!
БУДЕТ ЧЕМ ПОХВАСТАТЬСЯ!
Объявления Мэгги с рекламой элитных домов на горе были особенно краткими и простыми: «Цена договорная». А вот как Бебс продавала такие дома:
ЕСЛИ СПРАШИВАЕШЬ, ЗНАЧИТ,
ОН ТЕБЕ НЕ ПО КАРМАНУ!
Если объявление Мэгги гласит: «Большой, просторный дом, идеален для коллекционера и благотворительных выставок», то Бебс стесняться не станет:
ЕСТЬ КАРТИНЫ? СТЕН ХВАТАЕТ!
УЙМА МЕСТА ДЛЯ ВЕЧЕРИНОК!
На взгляд Этель, мягкости и утонченности в Бебс не больше, чем в магистральном тягаче «Мак», но с годами агентство Бебс Бингингтон втрое обставило «Красную гору» по продажам. Стало ясно, на что клюет публика, и Этель злилась так, что еще чуть–чуть – и начнет плеваться пулями.
Сейчас всякий имеющий отношение к их бизнесу знал, что Бебс не брезгует брать взятки у строительных компаний. Если строители положили глаз на какой–нибудь старый особняк, выставленный на торги, Бебс без промедления подкатывала к владельцу и уговаривала продать дом симпатичным молодоженам, специально нанятым на эту роль. А как только сделка оформлена, тут же у старого дома возникали бульдозеры, строители сносили особняк и едва ли не за ночь возводили на его месте дешевую в постройке ярко–оранжевую мегавиллу в средиземноморском стиле, больше всего похожую на мексиканский ресторан быстрого питания. А Этель злилась: «Какое вообще, к черту, отношение имеет средиземноморский стиль к Бирмингему?»