Мэгги была бы рада уснуть, но из головы не шли мысли о том, что нужно успеть сделать до третьего ноября. Она уже решила пожертвовать всю одежду и украшения маленькому любительскому театру за углом. Ее соседка Бутс работает там – бесплатно, конечно, – костюмершей и говорит, что им вечно недостает костюмов. Все остальное – простыни, одеяла, полотенца, посуда, кастрюли и сковородки – пойдет Армии спасения, но она никак не могла придумать, как поступить с кубком «Мисс Алабама», наградной лентой и короной. А семейные фотографии и газетные вырезки – их куда? Пристроить некому, но и не хочется, чтобы все это окончило свой век на распродаже домашних пожитков с лужайки. Может, отнести на работу и сунуть в большую машину для уничтожения документов в задней комнате? Но надо еще сообразить, как этот монстр работает. Когда в последний раз она пыталась его запустить, он превратил ее любимый шарфик в сотню красивых обрезков.
Мэгги проворочалась еще полчаса, после чего сдалась, поплелась на кухню, заварила чаю и приступила к списку ЧТО СДЕЛАТЬ ПЕРЕД УХОДОМ.
1. Отказаться от подписки на журналы «Южная жизнь», «Терраса» и «Южная леди»
2. Намекнуть Дотти об освобождении дома
3. Убрать все со стола на работе и дома, из ящиков и шкафов
4. Придумать, куда деть корону и кубок
5. Купить картонные коробки
6. Упаковать одежду для театра
7. Сходить в «Уолмарт»
8. Закрыть чековую книжку
9. Закрыть все кредитные карты кроме «Мастеркард»
10. Доразобрать бумаги
11. Оставшиеся деньги послать в Красный Крест и Общество спасения
Она надеялась, что деньги останутся. Красный Крест очень помог ей с родителями, а животных она всегда любила, хотя не могла держать дома.
|
|
Потом она принялась стаскивать коробки со шкафа в прихожей. Она годами туда не заглядывала и не знала, что там лежит. Обнаружились три шляпные коробки с одним только барахлом Мисс Алабамы. Ну вот, теперь еще думать, что из этого выкинуть, а что изрезать.
Позже она села в кухне перебирать старые фотографии. Трудно поверить, что она была такой молодой. Но вот она, на снимках, в короне, с букетом роз, улыбается направо и налево, счастливая, наивная, и совершенно не представляет, что ее ждет.
Хорошо бы протиснуться сквозь годы назад и как–нибудь взять да и остановить время. Она бы остановила его на том вечере. Но время движется вперед и тянет за собой, хочешь ты того или нет.
Копания в старых фотографиях и газетных вырезках навели на размышления о серии событий, которые предшествовали ее сегодняшнему решению. Наверное, все началось в Атлантик–Сити, когда она потеряла Чарльза, затем Ричарда, а потом и обоих родителей в один год. Но последней каплей для нее стала Хейзел.
Хейзел пришла на работу веселая, смеялась, а назавтра ее не стало. Такая внезапная смерть, полная неожиданность. И долго еще всем казалось, что она вот–вот ворвется в двери с прибауткой на устах, рассмешит всех, взбодрит, похвалит, чтобы почувствовали себя умнее. Все старались работать как обычно, но со временем – очень медленно – с болью поняли, что она не вернется, и жизнь в офисе вдруг стала пресной, работа трудной, часы долгими. Дня не проходило, чтобы кто–нибудь не сказал: «А помните. Хейзел говорила…» Или: «А как бы с этим разобралась Хейзел?» Она была их моторчиком, и много лет все работали с радостью. Вместе с ней ушел стимул вкладывать душу в дело, ушло чувство гордости, что они в Команде Хейзел. Им всем страшно ее не хватало. Но у Мэгги смерть Хейзел выбила почву из–под ног. В тот год, когда она потеряла обоих родителей. Хейзел незаметно заняла их место и стала для Мэгги опорой и наставником. Хейзел была для нее предметом обожания, человеком, на которого Мэгги смотрела снизу вверх. Хотя на Хейзел снизу вверх смотрели все, кто ее знал. Забавно, учитывая, что ростом она была всего три фута четыре дюйма[7].
|
|
Хейзел Уизенкнот начинает
Сентября 1929 года
«Какая крошка!» Эту фразу большинство людей хоть когда–нибудь да слыхали в свой адрес, но относительно Хейзел Уизенкнот это была чистая правда. Когда она родилась, отец мог держать ее на ладони, и все же оба родителя были буквально потрясены, когда доктор сообщил, что их девочка ростом будет немногим больше трех футов[8]. Только во втором классе Хейзел сама начала замечать что–то странное. Она не становилась выше, в отличие от остальных детей в классе. Она спросила родителей, у тех были готовы ответы, и если она когда–то и обижалась на судьбу или жалела себя, то они об этом не знали. Каким–то образом ее мать подобрала очень верные слова и произнесла их в подходящий момент. Хейзел сказали, что она отличается от других, но зато она «особенная», и ей понравилось это слово. Она с этим справилась и постаралась соответствовать. Но кое–чего родители не знали. Не знали они того, что внутри ее маленького тела билось сердце прирожденного бизнесмена, вернее, прирожденной бизнесвумен, и ей не терпелось начать.
|
|
Всего через пять коротких лет миссис Мэй Флауэр, доев омлет, мыла тарелку, когда раздался стук в дверь. Она вытерла руки, гадая, кто мог наведаться в гости в такой час, но, открыв дверь, никого не увидела. И собиралась уже закрыть ее, как вдруг откуда–то снизу раздался голос:
– Добрый день, мэм.
Опустив взгляд, Мэй Флауэр обнаружила человечка в маленьком, аккуратном комбинезончике и с розовой заколкой в волосах. Миссис Флауэр никогда в жизни не встречала таких маленьких людей.
– Добрый день, мэм, – повторил человечек. – Надеюсь, он для вас добрый.
Миссис Флауэр была настолько поражена видом говорящего крошечного создания, что в ладоши захлопала от восторга.
– Батюшки мои, какая прелесть! Так и хочется схватить и затискать до смерти, только поглядите на эти игрушечные ручки и ножки! Просто куколка, ей–богу, говорящая куколка!
Куколка очаровательно улыбнулась:
– Спасибо, мэм.
Миссис Флауэр распахнула дверь и сказала:
– Входи же, лапонька, входи, я тебе сейчас пирожка принесу или еще чего, ты же не откажешься, правда? Ай, какая жалость, что мужа–то нет дома. Он ни за что не поверит. Ты с цирком приехала?
– Нет, мэм, что вы, – сказала малышка. – Я живу здесь, в Вудлоун, на Тринадцатой Южной улице, кварталах в пяти отсюда. – Она указала на стоящую неподалеку машину. – Меня мама подвезла.
Миссис Флауэр взглянула в указанном направлении и увидела сидящую в зеленом «шевроле» женщину нормальных размеров, та улыбнулась и помахала ей рукой.
Она помахала в ответ, провела малютку в комнату и предложила сесть.
– Чем я могу помочь тебе, дорогая? Ты ведь небось на что–нибудь деньги собираешь?
– Ой, нет, мэм, я только хотела узнать, не желаете ли вы избавиться сегодня от сорняков?
– Сорняков?
– Да, мэм. Когда мы проезжали мимо, я заметила у вас сорняки, надо их выполоть. – Говорящая кукла подошла к подоконнику гостиной, доходящему ей до носа, приподнялась на цыпочки и ткнула пальчиком в лужайку. – Давайте я вам за доллар прополю лужайку перед домом и сбоку.
– Ты хочешь… выполоть сорняки?
– Да, мэм.
– Ты уверена, детка? Это же трудная, грязная работа, совсем не для такой крохотульки.
– А мне нравится работать. Правда.
Миссис Флауэр прижала руки к сердцу:
– Ох, душечка, я не хочу, чтобы ты этим занималась. Можно я просто подарю тебе доллар? Увидеть тебя на своем крыльце – уже того стоило. Ты мне так подняла настроение!
Кроха нахмурилась:
– Нет, мэм, за так я деньги взять не могу, я должна их заработать.
Миссис Флауэр поняла, что девочка непреклонна, а отпускать ее с пустыми руками не хотелось.
– Ну ладно, детка, если хочешь полоть, – поли.
Несколько минут спустя, когда миссис Флауэр нарезала пирог и поставила на стол высокий стакан чая со льдом для своей неожиданной маленькой гостьи, в дверь постучали. Это была соседка.
Перл Джефф, жена судьи. Она только что вернулась с обеда в бридж–клубе и не успела переодеться и снять жемчужное колье.
– Мэй, ты в курсе, что у тебя на лужайке перед домом сидит карлица? – резко спросила она.
– Да, я в курсе. Заходи, – сказала миссис Флауэр, вытирая руки о передник.
Жена судьи вошла в дом, вид у нее был крайне озабоченный.
– Почему у тебя на лужайке сидит карлица?
– Ну, Перл, она постучала и сказала, что хочет поработать – прополоть сорняки. Я говорю, не обязательно, мол, сорняки дергать, я могу и так денег дать, а она – нет, не хочу, хочу прополоть лужайку, ну что было с ней делать? Я и говорю – ладно, если хочешь, давай. Вот она и пропалывает. Такие дела. Не знаю, что и думать, но она такая милая.
Жена судьи отодвинула занавеску и посмотрела на кроху.
– Тоже мне новость – ты вечно не знаешь, что думать. Сколько ей лет?
– Трудно сказать, может, шесть, а может, и все шестьдесят. Как определить возраст у лилипута? Не представляю.
Не отрывая взгляда от окна, жена судьи сказала:
– Н–да–а, чудеса–а, тут не знаешь, чего и ждать, верно?
– Да, верно. Если бы в восемь утра мне сообщили, что нынче ко мне в дверь постучит настоящий живой лилипут, я бы не поверила.
– А кто бы поверил? Все равно как если бы розовый слон заявился к тебе на обед и уселся за стол. Она не цыганка, как тебе кажется?
– Ой, нет, она живет в пяти кварталах отсюда. Вон ее мама в машине ждет. Крошка до ужаса похожа на маленькую Ширли Темпл[9], правда?
Два дня спустя жена судьи позвонила соседке по телефону:
– Я тебе одно скажу, Мэй, твоя лужайка никогда не выглядела лучше. Я рассказала судье о маленькой лилипутке, которая у тебя сорняки повыдрала, и он велел, если снова ее увидишь, попросить, чтобы и к нам пришла. А то нас одуванчики вконец одолели. Уолтер совсем уже старик стал, слепой, куда ему с одуванчиками тягаться. Он теперь только кусты пострижет, газонокосилкой пошурует – да и уходит.
Жена судьи сказала чистую правду. Лужайка миссис Флауэр никогда не выглядела лучше. Точно перед домом развернули новехонький зеленый ковер. Ни одного сорняка. Крошечная Хейзел была так близко к земле, что намного лучше видела сорняки, чем обычный человек с высоты своего роста. И передвигалась она шустро, так что за несколько часов могла прополоть больше, чем любой взрослый за целый день. Слухи разлетаются быстро, и скоро Хейзел Уизенкнот выпалывала сорняки у всей округи, а также у большинства людей, знакомых с женой судьи по бридж–клубу. И все они соглашались, что ежели малышка Хейзел поработает у вас в саду, сорняки забывают к вам дорогу. Просто мистика, судачили дамы, может, она обладает каким–то тайным лилипутским знанием. А миссис Джек Манн с Шестнадцатой уверяла, что Хейзел – лепрекон[10].
А пока суд да дело, малышка Хейзел складывала монетки в копилку и к тринадцати годам скопила на учебу в школе бизнеса. Кроме того, у нее взяли интервью для раздела «Дом и сад» в «Бирмингем ньюс». Ответ на вопрос, как стать хорошим специалистом по выдергиванию сорняков, был помещен под ее фотографией.
МАЛЫШКА ХЕЙЗЕЛ УИЗЕНКНОТ,
СПЕЦИАЛИСТ ПО ПРОПОЛКЕ СОРНЯКОВ
ИЗ ВУДЛОУНА, ГОВОРИТ:
«Садовод должен не только любить красивые лужайки, но и ненавидеть сорняки».
Отец Хейзел лопался от гордости и хвастался перед коллегами в своей компании декоративных стальных украшений: «Только двенадцать, а уже в газете о ней пишут!»
В средней школе Хейзел с самого начала сопровождал успех. В старших классах ее выбрали старостой класса и капитаном команды болельщиц. Когда она в перерывах между матчами выбегала на футбольное поле, одетая в крошечную сине–золотую форму болельщиц вудлоунской старшей школы, и несколько раз подряд делала сальто, публика ревела от восторга. Даже те, кто болел за команду соперников.
Когда Хейзел окончила школу, отец повел ее к знакомому механику, тот соорудил для нее специальные устройства в машину, чтобы она доставала до педалей, и она стала ездить по всему городу, продавая по домам журналы, и на заработанные деньги окончила школу бизнеса, стала сертифицированным специалистом CPA[11]и получила лицензию агента по недвижимости. Всегда на шаг впереди, она предвидела, что после войны будет большой спрос на дома, в 1943 году арендовала небольшой однокомнатный офис и через полгода наняла свою первую работницу, Этель Клип. До тех пор недвижимостью занимались исключительно мужчины, но Хейзел быстро положила этому конец, нанимая только женщин. Зарплату она назначала щедрую, за это ее любили и работали вдвое усерднее, и к 1955 году агентство «Красная гора» открыло восемь филиалов и обещало стать самой крупной компанией по торговле недвижимостью во всем штате.
Хейзел верила в саморекламу и регулярно выступала на популярном телешоу «С добрым утром, Алабама». А 31 июля 1968 года она вошла в кабинет директора телекомпании и, глядя ему в глаза, объявила:
– Мистер Слинкард, я уникальная особа, другой такой вы не найдете. Я даже саму себя очарую запросто! Вот мне и подумалось: а не начать ли мне собственное шоу?
Через несколько месяцев после того, как «Охота за домом с Хейзел» вышла в эфир, директору пришлось согласиться с ее утверждением. Рейтинг передачи зашкаливал. Хейзел знакомила людей с новыми кварталами и районами, о существовании которых они не подозревали. Она брала интервью об ипотеке, покупке, продаже, аренде, обустройстве дома внутри и снаружи. Женщины Бирмингема вдруг заинтересовались недвижимостью, и те, у кого и мысли не было переезжать, продавали свои дома и покупали новые. Вскоре Хейзел стала местной знаменитостью и наслаждалась каждой минутой этой славы. Иногда во время обеденного перерыва или когда срочных дел не было, она заставляла Этель поехать с ней в центр, где вставала на углу Двадцатой улицы, напротив универмага «Лавмэн», пожимала прохожим руки и вручала свою визитку. Спустя час, когда Этель уже умирала от усталости, Хейзел, бодрая и полная сил, провозглашала: «Обожаю людей, а ты?»
Этель, людям предпочитавшая кошек, отвечала: «Только в малых дозах». Удивленная Хейзел говорила: «Не знаю, я от них никогда не устаю». И это было правдой.
В 1971–м Хейзел заявила, что ей надоело коротать ночи в одиночестве и она начинает охоту на мужа. В тот же год она отправилась на съезд «Маленькие люди Америки», и нашла–таки, и привезла себе маленького мужа. Малыш Гарри, итальянский карлик из Милуоки, как и весь прочий мир, попал под чары Хейзел. Это был отличный брак – она обожала его, а он ее.
Но после смерти Хейзел Малыш Гарри был безутешен. Он вернулся в Милуоки, к родным. Как и остальные, без Хейзел он потерялся.
Всем не хватало Хейзел. Ее улыбки, освещавшей комнату, ее огромного, как луна, сердца. Конечно, Команда Хейзел не могла не думать о ней всякий раз, как звонил телефон. Хейзел поставила на все рабочие телефоны свою любимую песню в качестве звонка. Всем давно надоело целыми днями слушать «Я ищу клевер с четырьмя листочками», но никому не хватало духу сменить звонок.
Многие вещи напоминали им о Хейзел. Даже цвет их машин. Хейзел придумала шикарную фальшивую рекламу с агентством «Мерседес» о том, что якобы каждый год все ее агенты получают новый голубой «мерседес». Хейзел нравился голубой цвет, он напоминал ей о другой любимой песне – «Голубые небеса». Хейзел всегда любила песни со счастливым концом.
Главным козырем Хейзел в бизнесе было ее умение угодить обеим сторонам. Во время переговоров, когда цифра вот–вот должна была сравняться с намеченной ценой, она стукала по столу маленьким кулачком и провозглашала: «Ладно, пойдет!»
«Всегда оставляйте и продавцам, и покупателям ощущение, что они получили чуть больше, чем ожидали», – не уставала повторять Хейзел. А ее рабочим девизом были слова: «Представляйте дом в самом выгодном свете. Продавайте быстро. Иначе он может перестоять».
Самое время
В четыре утра, стоило Мэгги наконец задремать, ее разбудили громкие гудки мусоровоза. Лежа в темноте и глядя на луну в окне, она почему–то снова вернулась мыслями к крутящимся дервишам. Они вообще кто, турки? И почему слово «Оттоман» пришло ей на ум? Думала она о стране в это время или низеньком диванчике – оттоманке? Господи, еще один повод для сожалений. Надо было поступать в колледж вместо «школы обаяния»[12]. Она научилась грациозно выходить из машины и садиться в нее, правильно держать чашку, но вот в географии не сильно продвинулась. Прежде очаровывать было важным умением, ему даже специально обучали, но теперь Мэгги, получавшая по этой дисциплине исключительно пятерки, обнаружила, что даже она подрастеряла очарование. Торговля недвижимостью, вернее, то, во что она превратилась в наши дни, способна выбить шарм из кого угодно.
В домах, выставленных на продажу, ее кусали разъяренные кошки, собаки, хомяк, два попугая и хорек. Она открывала дверь на чердак – и на нее набрасывались летучие мыши, вцеплялись в платье, в волосы. Спускаясь в подвал, она падала на скользких ступенях, она роняла на себя вывеску «День открытых дверей». А однажды до смерти перепугалась, обнаружив в ванне на втором этаже 18–футового[13]удава – владелец дома забыл ее предупредить о своем любимце. А праздные любопытствующие, которые заявляются «просто посмотреть»! А назойливые дельцы и истеричные клиенты! Все это вместе взятое весьма эффективно помогает избавиться от хороших манер.
Недавно Мэгги обнаружила, что разговаривает с телевизором. «Да заткнись ты!» – рявкнула она физиономии на экране. Сейчас это «заткнись» выскочило в собственном доме, без свидетелей, но кто знает, когда она оступится и предложит заткнуться живому человеку? Крайне не хотелось, чтобы долгие годы вежливости и любезности пошли прахом, но Мэгги чувствовала, что угроза с каждым днем все сильнее и однажды она позволит себе дурное поведение на публике. Что–то нарастало в ней и рвалось наружу. Были и другие тревожные знаки. Несколько месяцев назад она намеренно порекомендовала худший ресторан в Бирмингеме хамоватой супружеской паре из Вирджинии, а не далее как на прошлой неделе случилось и кое–что посерьезнее. Она сидела в машине, ждала зеленого на светофоре, вдруг видит – Бебс Бингингтон, Бирмингемское Чудовище собственной персоной, переходит улицу прямо перед ее машиной. Она, конечно, знала, что Бебс ее не любит, но не понимала за что. Мэгги не сделала ей ничего дурного. И тем не менее она не питала к Бебс такой ненависти, как Бренда и Этель. Просто избегала ее по возможности. Однако в тот день Мэгги вдруг вспомнила, что Бебс сотворила с Хейзел, и на какой–то миг у нее мелькнула мысль дать газу и сбить ее. У нее не только имелся мотив, но и случай представился. К счастью, в следующее мгновение на перекрестке появился бегун и момент был упущен. Наверное, впервые в жизни нерешительность сыграла ей на руку, но если срочно не принять мер, то она может просто свихнуться и все закончится передачей «Крыша набекрень», где фигурируют как раз такие вот спятившие особы. Мэгги мысленно увидела бегущую строку на канале CNN под кадрами хроники: БЫВШАЯ МИСС АЛАБАМА ЗАДАВИЛА КОНКУРЕНТА ПО ТОРГОВЛЕ НЕДВИЖИМОСТЬЮ. И вот на экране ее, облаченную в оранжевый комбинезон смертницы и закованную в наручники, волокут в тюрьму.
Бренда говорит, что если Бебс когда–нибудь убьют, то в подозреваемые попадут все риелторы Бирмингема, ибо каждый из них хоть раз в жизни желал ей смерти. Но ведь Мэгги и паука прихлопнуть не может, а тут всерьез была готова задавить человека при свете дня, а это означает, что пора изолировать себя от общества, и чем раньше, тем лучше. У «Красной горы» и без того проблем навалом, не хватало еще, чтобы его агенты отправлялись на электрический стул. Или еще того хуже – сошли с ума и загремели в психиатрическую больницу, как бедная Оливия де Хэвилленд в фильме «Змеиная яма». Вот полюбуйтесь, она уже разговаривает с телевизором. Пора сходить с дистанции. Она явно не тянет.
Детство в царстве грез
Дело в том, что Мэгги в детстве пересмотрела фильмов. Неудивительно, принимая во внимание, что отец ее был директором «Царства грез», маленького кинотеатрика, а сами они жили над ним, в однокомнатной квартире, по соседству с будкой киномеханика, пока Мэгги не исполнилось восемь. Сейчас, с высоты своего возраста, она понимала, что далеко не каждый ребенок ходит домой через фойе кинотеатра, но тогда это казалось ей само собой разумеющимся.
Чтобы попасть в квартиру, нужно было пройти по темной, узкой, застеленной ковром лестнице, вечно загроможденной старыми сломанными прожекторами, рекламными щитами «СКОРО В КИНОТЕАТРЕ» или «ПОКАЗ ПРОДЛЕН НА НЕДЕЛЮ» и картонными коробками с черными пластиковыми буквами для афиш. Внутри же квартиры были бетонные блочные стены, выкрашенные бледно–зеленой краской, и темно–коричневый крапчатый линолеум. В ванной комнате – ванна на когтистых лапах и лампа с одним плафоном. В кухне – электрическая плитка и маленький холодильник под раковиной. Днем смотреть не на что, зато вечером все менялось. С наступлением темноты всё в квартире, включая родителей и ее саму, заливало чудесным розовым светом от большой неоновой надписи «Царство грез» над окном. Все становилось таким красивым, таким веселым. Как будто в мультфильме живешь. В небольшом алькове, где она спала, в стене имелось отверстие. Откроешь его – и перед тобой огромный экран. Каждую ночь Мэгги лежала и смотрела кино под убаюкивающее жужжание проектора за стеной, голосов с экрана и негромкого смеха публики из зрительного зала. А жаркими летними ночами, когда родители оставляли двери квартиры нараспашку, чтобы гулял сквозняк, она слышала, как трещит большой красный автомат попкорна и позвякивает касса на прилавке с конфетами, и если не засыпала до конца последнего сеанса, то слушала хлопанье поднимаемых ряд за рядом деревянных сидений. А потом гудение большого пылесоса, собирающего остатки попкорна и фантики от конфет. Всю жизнь, стоило Мэгги уловить запах попкорна и конфет, она будто снова оказывалась в той маленькой квартирке над кинотеатром.
Ей нравилось жить в царстве грез, но сейчас Мэгги подозревала, что именно из–за этого ей всегда было так трудно смириться с реальностью. Она где–то прочла, что в возрасте от одного до четырех лет происходит формирование личности, так что, вероятно, в этом причина.
Она росла в эру «Глориоус Техниколор», эру великих киномюзиклов с веселыми песнями и красивыми людьми, где в конце мальчику всегда достается девочка. И хотя Мэгги была единственным ребенком, причем поздним, она никогда не чувствовала одиночества. Кинозвезды были ей и друзьями, и товарищами по играм, и Мэгги чувствовала себя абсолютно счастливой. Но потом все помешались на телевидении. И вслед за многими маленькими кинотеатрами «Царство грез» закрылся, и пришлось им переехать в обычную квартиру. Вот это был шок.
В реальном мире не было ни закадровой музыки, ни попкорна с конфетами, ни розового света по ночам. Не было даже сюжета, за развитием которого можно следить. Отцу удалось найти другую работу – он стал торговать обувью, но с деньгами вечно было туго, приходилось переезжать из одной душной квартирки в другую, и постепенно Мэгги охватили тревога и растерянность. Мир вокруг казался таким странным и незнакомым. Родителям она ничего не говорила, но ее не покидало чувство, что произошла какая–то ошибка и она находится не там, где надо. Но она не знала, где ее место. Не знала до того жаркого, влажного августовского дня – ей было тогда десять. Мама только что поступила помощницей к швее, чтобы хоть немного подработать, и взяла Мэгги с собой на примерку к даме, жившей в Маунтейн–Брук. Мэгги никогда не бывала в этой части города, и, когда на подъезде к Красной горе увидела на вершине «Гребешок» – большой, величественный особняк в стиле эпохи Тюдоров, – у нее перехватило дыхание. На фоне неба он показался Мэгги замком из фильма. И когда они, объехав Красную гору, спустились в прохладный, утопающий в пышной зелени мир Маунтейн–Брук с его тенистыми улочками, заросшими плющом кирпичными и каменными домами и длинными, изящными рулонными газонами, Мэгги почувствовала себя похищенным ребенком, которого только что вернули домой. Вот где ее место, вот где она вновь может дышать.
В те дни они жили на другом краю города, в мрачной подвальной квартирке с трубами под потолком, но «Гребешок» подарил ей мечту. По ночам Мэгги лежала на кочковатом, отжившем свой век диване и фантазировала о большом доме на холме. Представляла, как сидит на террасе, пьет чай и смотрит на раскинувшийся внизу город. Эти глупые детские мечты стали для нее отдушиной в бесприютных скитаниях от одного тесного, темного жилища к другому. За эти годы «Гребешок» стал для нее больше, чем местом на карте, он стал целью, дающей силы жить.
Многие клиентки швеи, у которой работала ее мать, жили «на горе», и Мэгги полюбила ездить к ним и разглядывать чудесные особняки, мебель, картины, ковры в восточном стиле, длинные лестницы, ведущие в огромные, просторные, полные воздуха спальни с балконами, откуда открывался вид на город. Никто не возражал против ее визитов, Мэгги была воспитанной и тихой девочкой. Все дамы были добры к ней, но в миссис Роберте Мэгги влюбилась с первого взгляда. Она казалась Мэгги идеалом изящества и грации. У миссис Роберте не было дочери, и к Мэгги она проявила особый интерес. Время от времени она спрашивала маму: «Можно пригласить Мэгги на чай?» или «Можно я возьму Мэгги на пасхальный обед в клуб?»
Мэгги нравилось ездить в Бирмингемский загородный клуб с его массивными, обитыми мебельным ситцем в цветочек стульями и диванами, и люди «с горы» ей тоже нравились – их манеры, наряды и то, как они за собой ухаживают. Ее приводили в восторг экзотические деликатесы: сыр «камамбер», артишоки, икра, черные оливки, копченая семга. Ах, как это отличалось от надоевших франко–американских спагетти из банки. Когда ей исполнилось двенадцать, миссис Роберте выхлопотала для нее стипендию в «Брук–Хилл», частной школе для девочек. Если бы миссис Роберте не взяла ее под свое крыло, Мэгги никогда бы не узнала, что в мире есть такая красота и тонкость. Миссис Роберте научила ее быть благодарной даже за самые маленькие радости.
И хотя миссис Роберте была едва ли не самой богатой дамой в Бирмингеме, в ней не чувствовалось никакой претенциозности. Жертвуя деньги на многие мероприятия в городе, она делала это инкогнито. Никакой классовой или расовой разницы рядом с ней никто не ощущал, ее дом был открыт для всех, и всех там привечали одинаково любезно.
Вот такой, как миссис Роберте, Мэгги и мечтала стать. Она приглядывалась к элегантной жизни обитателей домов «на горе» и ждала, когда повзрослеет, чтобы туда переехать. Ей и в голову не приходило, что этого может не случиться. Мэгги не сомневалась, что в один прекрасный день окажется там, в красивом доме, замужем за прекрасным человеком, но, как и во многом другом (и Ричард тому пример), она катастрофически ошиблась.
Мэгги с удовольствием провела бы жизнь, как миссис Роберте или другие дамы «с горы». Это была аккуратная, организованная жизнь. После смерти мужей они продавали большой дом и переезжали в маленький – с садом, в Инглиш–Виллидж. В преклонном возрасте переселялись в любимый всеми епископальный дом для престарелых под названием «Св. Иоанн в соснах», чтобы провести остаток дней среди старых друзей, с которыми они еще в детский сад вместе ходили. Они играли в бридж и ездили в театры, музеи и на выставки цветов в казенном автобусе.
В «Св. Иоанне» жильцы проходили через три этапа, что значительно облегчало тяготы последнего отрезка жизненного пути. На первом их ждал маленький коттедж с садиком, позже, когда здоровье постояльца слабело, его переводили в сектор с нянечками и сиделками, а оттуда – на фамильный участок на кладбище. Замечательный, целесообразный и предсказуемый конец, но, увы, у нее не было на это ни денег, ни желания ждать так долго. Честно говоря, счастливого киношного конца она не дождалась, но начало–то было чудное – поди придумай лучше.
Новый день
Вторник, 28 октября
Мэгги наконец задремала, и ей приснился теплый летний вечер. Она снова молодая, в белом вечернем платье танцует под мириадами звезд. Но с кем она танцует? С Чарльзом? Она не видела, но сон был такой живой, такой красивый, что проснулась Мэгги окутанная облаком тепла и счастья. Однако не прошло и нескольких секунд, как накатила волна привычного холодного серого страха, теплое сияние угасло, на смену ему пришла грубая реальность настоящего. Семь утра. Снова собираться с силами, чтобы встать и встретить еще один день. Лучше бы не было этих снов, после них еще тяжелее. Она почувствовала на щеках горячие слезы и потянулась за платком. Господи, теперь глаза опухнут, а ведь с утра дом показывать. Клиентам не хватало только хлюпающего носом нытика–агента.
Она подошла к зеркалу в ванной. Так и есть, глаза опухли и покраснели. Надо приложить чайные пакетики. Сейчас бы завалиться обратно в постель, да нельзя. Дел полно, надо пораньше начать. В одиннадцать встреча с Брендой, и сегодня ее очередь покупать вино и сыр на день открытых дверей, а еще она хотела позвонить Кэти Гилмор в «Искусство и досуг», узнать о ситуации с отелем для крутящихся дервишей.
Сидя с чайными пакетиками на глазах, она сообразила, что в ее ситуации волноваться о том, где будут жить абсолютно чужие ей люди, – полный идиотизм. Тем не менее волноваться на этот счет не перестала. Ровно через минуту после восьми она позвонила Кэти в офис, чтобы та не успела повиснуть на телефоне. Не зря же ее окрестили Болтушкой Кэти. К счастью, та ответила сразу.
Через двадцать минут Мэгги посчитала вежливым завести наконец разговор о том, куда поселят дервишей, и Кэти сообщила, что они приезжают в день выступления и уезжают в Атланту сразу после шоу. Даже не останутся ночевать в Бирмингеме. Как всегда, Мэгги устроила суету из ничего, но теперь она хоть перестанет об этом думать. Вот ведь незадача. За всю жизнь она потратила столько часов, дней, даже лет в беспокойствах то об одном, то о другом. Это серьезный недостаток. То ли дело Хейзел. Хейзел все принимала легко. Даже когда они проиграли Бебс Бингингтон большой новый заказ, весь персонал огорчился, но Хейзел отмахнулась:
– Да ну, буду я еще тратить время на сожаления. Я и без того кучу денег зарабатываю, а время мне нужно для веселья. – Потом повернулась к неудачливому агенту: – Максин, а ну, спроси меня, почему женщина застрелила своего мужа стрелой из лука.
Как ни была Максин расстроена, она через силу улыбнулась и спросила, а Хейзел ответила:
– Потому что не хотела будить детей.
Днем по заказу Хейзел им в офис доставили дюжину роз с открыткой: «Помните, девочки, перед самым рассветом тьма всегда сгущается!» Хейзел смотрела в будущее с оптимизмом. Но Мэгги, к сожалению, на Хейзел не похожа. Впрочем, на нее никто не похож.
Свою первую встречу с Хейзел Бренда, как и большинство людей, запомнила на всю жизнь. Бренда только что вернулась в родной город из Чикаго, чтобы быть ближе к семье, и увидела интересное объявление в газете. Агентство недвижимости «Красная гора» набирало людей для обучения специальности, и Бренда, позвонив, попала прямо на директора агентства, которая тут же назначила встречу.
Когда Бренда вошла к ней в кабинет, крошечная женщина ростом не больше ребенка соскочила с кресла, подошла и пожала ей руку со словами: «Привет, я Хейзел. Знаешь хорошие анекдоты?» И не успела Бренда моргнуть, как ее взяли на работу. Через несколько минут, выйдя из кабинета, она обратилась к Этель, печатавшей на машинке:
– Простите… Та леди в самом деле директор фирмы?
– Конечно, – сказала Этель, поправив на носу лиловые очки.
– А… хм… Она знает, что она карлица?
– А как же. – Этель и не подумала прекратить стучать по клавишам. – Но я уверена, что, если вы зайдете и скажете ей об этом, она будет рада узнать и поболтать с вами об этом.
– Ой, да нет… я не это хотела сказать… Я хотела сказать, что она ведет себя совсем как настоящий человек… Ой. То есть я не хочу сказать, что она не настоящий человек. Просто… Ну, по телефону она говорит не как карлик.
– Вот как?
– Я думала, они все разговаривают такими смешными голосами, как жевуны в «Волшебнике из страны Оз». Ну ладно… Увидимся в понедельник… наверное, – промямлила Бренда, пятясь к двери, пока не выставила себя еще большей дурой.
Этель невозмутимо стучала по клавишам. Она привыкла к такой реакции людей. Она работала с Хейзел с самого начала и видела это много раз, но когда проходил первый шок, все быстро забывали о том, какого роста Хейзел, поскольку Хейзел и сама не делала из этого события. Бывали кое–какие неудобства в быту, но она или не придавала этому значения, или что–нибудь придумывала. Хейзел возила в машине небольшую лесенку на всякий случай, а в сумке – раздвижную волшебную палочку, чтобы нажать на кнопку верхнего этажа, если оказывалась одна в лифте. А со всем остальным она прекрасно справлялась.
В 1972 году Хейзел попала в Книгу рекордов Гиннесса как «Самая великая маленькая владелица агентства недвижимости».
Блестящий план
Несмотря на то что в запасе у Мэгги осталось еще несколько дней, ей хотелось первым делом с утра поехать в «Уолмарт» и купить последние необходимые вещи, чтобы не держать это в голове.
Через двадцать минут Мэгги вошла в магазин и направилась к 10–й линии. К счастью, она точно знала, какой цвет ей нужен и какой размер, и заплатила наличными. Она не желала оставлять следов, а приобретение резиновой лодки по кредитной карте (что отобразится на распечатке счета) так близко к дому может кого–нибудь насторожить. Продумав все до мелочей, она не хотела проколоться на последнем этапе. Принять решение – уже дело нелегкое, но вряд ли кто представляет, насколько трудно разработать практически осуществимый, жизнеспособный план того, как это сделать.
С таблетками мало кому удавалось довести задуманное до конца. Ружье – брр, кошмарное зрелище, как представишь – бывшая Мисс Алабама… А уж как репортеры обожают приписывать жителям Юга любовь к оружию! То–то они оторвутся. Так что нет, увольте. Совать голову в духовку бесполезно, в Эйвон–Террас все плиты электрические, а проделывать это в чужой кухне непорядочно. Машина ее принадлежит компании, так что падение в пропасть тоже не годится. И все эти способы не предполагают, что после смерти вид у тебя останется хоть мало–мальски привлекательным. Пусть кому–то это покажется мелочью, но Мэгги была человеком ответственным и собиралась выглядеть наилучшим образом при любых обстоятельствах.
Конечно, требования у нее были почти невыполнимые. Но полгода назад Мэгги посещала группу «Растянутые, гибкие и сильные» и в гимнастическом зале, занимаясь с грузом, пристегнутым к лодыжке с помощью липучек, придумала блестящий план. В выбранный заранее день – теперь он уже определен, 3 ноября – она спустится к реке Вориор, сядет в резиновую лодку, выплывет на середину реки, прилепит 10 фунтов грузиков на лодыжки и 10 фунтов на запястья и прыгнет в воду.
У нее были опасения, не расстегнется ли под водой липучка, но продавец в «Биг Би Спорте» заверил, что вода липучкам не помеха. Однако для пущей надежности Мэгги зашла в магазин «Как по телевизору» и прикупила тюбик быстро–высыхающего стопроцентно водоотталкивающего клея, с гарантией, как сказано в рекламке, на всю жизнь. Итак, третьего числа, оказавшись на середине реки, она намажет клеем замок–липучку, подождет положенные на высыхание 20 минут – и готово, топись на здоровье. План был хорош. Настолько хорош, что так и просился прочь с языка. Жаль, нельзя никому похвастаться.