II. Рычаг переключения передач 1 глава

Дэвид М. Фридман

Пенис. История взлетов и падений

Дэвид Фридман

Пенис. История взлетов и падений

I. Жезл дьявола

О жизни Анны Паппенхаймер нам ничего не известно, зато ее смерть в 1600 году стала событием историческим. Тысячи жителей Мюнхена столпились на холме за городскими воротами – встав полукругом, толкаясь и ругаясь, зеваки ждали начала публичной казни. Мальчишки, пытаясь пробраться в первые ряды, лезли сквозь толпу, протискиваясь меж ногами у коней, и те испуганно всхрапывали – а на конях, над колыхавшейся туда‑сюда толпой, возвышались важные чиновники во главе с городским головой, судейскими и прочими первыми лицами. Всюду шныряли карманные воришки, занятые своим ремеслом, а их не менее предприимчивые сограждане – разве что куда более богоугодные – продавали памфлеты, в которых красочно расписывались преступления и прегрешения этой женщины – жены бедняка, чистившего за договоренную плату отхожие места. Ожидая казни, к которой ее приговорили накануне, Анна уже и сама была рада покинуть этот мир. Ранним утром 59‑летнюю мать троих детей выволокли из тюремной камеры, где она созналась во всех преступлениях, в которых ее обвиняли, на площадь перед ратушей; там двое юнцов уже раздували угли в корыте. Кряжистый мужчина, много старше их, в черном капюшоне и кожаных рукавицах, подошел к корыту, выхватил из углей раскаленные щипцы и, разодрав на Анне одежду, вырвал ими обе ее груди… Толпа, собравшаяся перед ратушей, дрогнула, кое‑кто сдавленно вскрикнул, а воющую от боли женщину швырнули на поганую телегу, на которой обычно вывозили навозную жижу, и под гром колоколов процессия двинулась к месту казни – сюда, на холм за городскими воротами. Тут ее обмякшее, безвольное, окровавленное тело привязали к стулу и водрузили на верхушку огромного костра. «Господи Иисусе, Тобою одним живы», – возглашал священник, и толпа эхом повторяла за ним слова молитвы. Палач в капюшоне швырнул горящие факелы на гору дров и кустарника. Вскоре костер занялся, поднялся столб дыма, вверх полетели искры. Собаки, взбудораженные запахами и возгласами, исступленно лаяли и носились по кругу. Толпа отозвалась на вопли Анны криками воодушевления. Издали все это было больше похоже на карнавал[1].

Несчастная Анна Паппенхаймер была одной из тысяч женщин, которых погубили за годы «охоты на ведьм», процветавшей между XIV и XVIII веками. Среди казненных одних обвиняли в наведении порчи на урожай, других – в том, что они делали аборты. Однако в одном преступлении после пыток сознавались практически все женщины, начиная с француженки Анжелы де ля Барт – первой «документально подтвержденной» ведьмы, казненной при большом стечении народа в 1275 году. И преступление это сводилось к тому, что все они познали член дьявола.

Паппенхаймер якобы прошла это «посвящение» на ячменном поле в Баварии. Там к ней подошел незнакомец, весь в черном, и, вежливо приподняв шляпу, учтиво приветствовал ее. «Недурной денек выдался, мадам, – сказал он. – Никак весна скоро, а?» Анна отвернулась от него. «Не притворяйся, будто не знаешь меня, – продолжал мужчина. – Я Люцифер, враг рода человеческого. Но тому, кто мне доверится, я могу стать хорошим другом». И он нежно погладил Анну по лицу. Тут она испытала прилив такого животного желания, какого прежде никогда не знала. Когда же Сатана овладел ею, Анна содрогнулась от ужаса: как она впоследствии поведала инквизитору, ей почудилось, будто в нее «вошел кусок льда».

Член дьявола был навязчивой идеей всех инквизиторов и самым важным пунктом в признаниях почти что каждой ведьмы. Все они в своих признательных показаниях неизменно упоминали, что член был ледяной, хотя в остальном их показания расходились. Некоторые утверждали, будто у дьявола член сзади. Кто говорил, что у него их два, кто – будто он раздвоенный. Большинство сообщали: он черного цвета и покрыт рыбьей чешуей. Правда, кое‑кто заявлял: у него «вообще ничего нет там, где у мужчин мошонка с яичками». Одна ведьма сравнила дьявола с мулом: враг рода человеческого якобы без конца вытаскивал на божий свет свое огромное мужское достоинство – до того, видно, гордился его величиной и формой. А вот при эякуляции, как сообщали свидетельницы, объем извергаемой спермы у дьявола будто бы превосходил количество спермы от тысячи мужчин. Правда, находились, опять же, и такие, кто говорил: член у дьявола меньше пальца, да и толщина соответствующая. В результате некий инквизитор из Франции даже сделал предположение, что одних ведьм Сатана, по‑видимому, обслуживал куда лучше, чем других.

Все эти «признания», разумеется, свидетельствуют об эротических фантазиях этих несчастных женщин, однако куда больше они говорят о страхах мужчин, особенно в отношении к тому самому органу, который, собственно, и отличает их от женщин. Ведь пять веков назад считалось, что женщины не просто сексуально ненасытны, но якобы гораздо хуже: они могли сделать мужчину импотентом и даже заставить его член исчезнуть. В «Молоте ведьм» – этом главном практическом пособии для охотников за ведьмами, изданном в 1486 году[2], – упомянута женщина, которая похитила несколько десятков членов и прятала их все в одном дупле – причем жили они там, как птицы в гнезде. Представления мужчин того времени касательно уязвимости собственного члена были настолько неопределенными, что частью их тогдашнего костюма был «гульфик», особенным образом скроенный «карманчик» для пениса, подчеркивавший форму их мужского достоинства. Гульфик нередко делали из яркой ткани, чтобы выделить укрытый под ним объект: панталоны в этом месте даже специально подбивали более плотной тканью, создавая впечатление постоянной эрекции. Рабле называл гульфик «главным доспехом ратника». Однако разница между тем, что рекламировали сии «ратники» в разгар сражения полов – этого непреходящего, вечного поединка между мужчинами и женщинами, – и тем, что имелось в реальности (то есть что эти вояки могли реально предъявить «противнику»), была значительной, и это весьма красноречиво демонстрирует суть конфликта полов, который на протяжении всей истории человечества нередко оказывался для дам смертельным. Так, английский король Генрих VIII, обладатель самого крупного гульфика во всем английском королевстве, в 1536 году приказал отрубить голову своей второй жене Анне Болейн, некогда придворной даме, обвинив несчастную в том, что она – колдунья, поскольку король утратил интерес к их сексуальным отношениям. Другими словами, у него просто пропала эрекция.

Чем же объясняются обвинения подобного рода в адрес Анны Болейн, Анны Паппенхаймер и многих других женщин, как из высших, так и из низших слоев общества, пострадавших столь страшным образом? Ответ, по‑видимому, хоть и не прост, но однозначен – это женоненавистничество во всех его изощренных и отвратительных проявлениях. Но если приглядеться получше и вычленить главное, то в их гибели можно увидеть проявление одной из главных движущих сил человеческого общества – навязчивой одержимости мужским органом, а также порождаемым им чувством неуверенности и тем вредом, который он якобы способен причинять. Тогда становится понятно, как в силу этой навязчивой одержимости и болезненной неуверенности мужской орган превратился в орудие зла – пресловутый жезл дьявола.

Но отчего же мужской член был демонизирован сверх всякой меры? В наши дни, когда даже священнослужители (разумеется, женатые) принимают по совету врача средства для улучшения эрекции, мысль о том, что мужчины когда‑то относились к собственному органу как к орудию дьявола, кажется нам абсурдной. Ведь подобные представления не заложены в нас от рождения. Однако в уме западного мужчины живет некое чувство неловкости в отношении собственного полового органа – и это касается не только самого члена, но и яичек, спермы и прочих составляющих или производных мужских гениталий. Как бы то ни было, извращенное отношение к собственным органам продолжения рода характерно только для западной цивилизации. Чтобы узнать, с чего все началось и почему взаимоотношения человека с собственным телом стали аморальными, следовало бы побеседовать с нашими усопшими предками. Но такой диалог состоится, лишь если мы попробуем воспринимать мир их глазами.

Духовенство и политики, казнившие Анну Паппенхаймер, не считали тело человека храмом. Напротив, для них это был хрупкий и жалкий сосуд, в котором бродило и пенилось что‑то отвратительное, грязное, мерзкое. Причем результаты происходивших в нем процессов – будь то секс, испражнения, мочеиспускание или рвота – вечно извергались из тела наружу. Самой отвратительной из всех этих гнилостных субстанций считалась сперма, а оскверненным краном, через который она попадала наружу, был мужской член. Этот миф, распространявшийся отцами христианской церкви, возник достаточно давно – более чем за тысячу лет до того, как ученые разобрались в физиологии эрекции и, впервые рассмотрев сперматозоиды в окуляре микроскопа, пришли хоть к какому‑то пониманию биологии секса. Впоследствии эта пропасть между реальным и воображаемым никуда не исчезла. Во всех дискуссиях о либидо или бессознательной психической деятельности и спорах о таких категориях, как «зависть к пенису» или «страх кастрации», видно наследие примитивных представлений о природе секса. А уж тогда, в те далекие времена, все, имеющее отношение к сексу, представлялось великой тайной. И центром этого непостижимого явления был такой, казалось бы, безобидный предмет, как мужской член, представлявшийся неразвитому сознанию зловещим и пагубным.

Христианское представление о мужском члене как о воплощении телесной скверны было попыткой определить неопределяемое и осознать всеобщий закон, регулирующий отношения между мужчиной и его половым органом, а также понять связанные с этим проблемы «контроля». Мужчина способен охватить свое мужское достоинство собственной рукой – однако возникает вопрос: кто кого на самом деле держит? И что представляет собой мужской член? Лучшее из того, что есть в мужчине, или, напротив, зверя, бестию? И кто, в конце концов, кем управляет: мужчина собственным членом или же, напротив, член – мужчиной? Как должен мужчина пользоваться своим естеством? И где проходит та граница, за которой начинается злоупотребление? Из всех телесных органов один лишь мужской член ставит человека перед подобными проблемами: ведь он то «настаивает» и «диктует», то вдруг теряет охоту выполнять свои естественные функции; то он донельзя поэтичен, то тут же, сплошь и рядом, жалок. Это «устройство», которое созидает, но в то же время разрушает. Это часть тела, которая нередко воспринимается как нечто отдельное. В силу всех этих противоречий член является одновременно и героем, и злодеем в извечной драме, которая формирует каждого мужчину (а заодно и все человечество).

Блаженный Августин, епископ из карфагенского Гиппона[3], возведенный в ранг святого, еще шестнадцать веков назад ответил на вопрос, почему мужчина неспособен управлять своим членом. Он утверждал, что это свидетельство отчуждения человека от священного начала жизни, наказание за ослушание Адама перед Богом в райском саду. Согласно Августину, этот первородный грех передавался из поколения в поколение вместе с семенем, то есть через сперму. Вот как вышло, что в культуре, где Дева Мария была символом чистоты и непорочности, мужской член стал воплощением зла. Ведь святость Марии определялась тем обстоятельством, что она, как сказано в Библии, «не знала мужа своего». То есть у нее не было контакта с мужским членом.

Правда, каким бы «зловредным» ни представлялся западному христианству мужской орган, предшествовавшие ему языческие культуры отнюдь не воспринимали его как нечто дурное и не считали «жезлом дьявола» или воплощением зла. В нем усматривали различные аспекты: и возвышенные, и низкие. Ведь он был зримым воплощением творческого начала, связующим звеном между человеком и божественным, каналом для телесного и духовного экстаза, что подразумевало единение с вечностью. Правда, тот же орган порою был орудием, направленным против женщин, детей и более слабых мужчин. Он был выражением природной силы, силы естества, которую уважали и которой поклонялись за ее способность порождать новую жизнь, но которой боялись из‑за ее явного пренебрежения нормами морали. Мужской орган соединял мужчину с космической энергией, с вселенской силой – той, что из года в год выводила на пастбища новые, тучные стада и заставляла землю в полях рождать новые урожаи. Но эта же сила нередко могла уничтожить и то и другое. Правда, язычники не видели ничего постыдного в «животной похоти» мужского органа. Ведь в любовных похождениях языческих богов человеческие и животные свойства легко сочетались друг с другом. Все эти сложности и противоречия, а также непредсказуемость самой жизни были сконцентрированы в древности в одном‑единственном органе – мужском члене.

При этом следует отметить, что речь идет о «пенисе», а не о «фаллосе». Последнее слово совершенно точно отражает эрегированное состояние пениса и все символические значения, связанные с таким состоянием. К сожалению, многие люди нередко используют слово «фаллос», чтобы «приукрасить» или «облагородить» слово «пенис», что, на мой взгляд, совершенно ни к чему. Тем более что в свете относительно недавних событий с участием Билла Клинтона и Джона Боббита (если говорить лишь об этих всем известных джентльменах[4]) слово «пенис» получило широкое распространение в средствах массовой информации, а сама тема стала самой обсуждаемой во время обеденных перерывов и личных разговоров на рабочем месте.

Хочется надеяться, что эта книга будет способствовать дальнейшему распространению этой тенденции, хоть и в менее обвинительной форме, тем более что ее автор разделяет убеждения одного из своих собратьев по перу, который более четырех веков назад также занимался культурологическими исследованиями мужского органа.

«Короче говоря, отучив людей от излишней щепетильности в выборе выражений, – писал Мишель де Монтень, – мы не причиним миру большого вреда. Наша жизнь складывается частью из безрассудных, частью из благоразумных поступков. Кто пишет о ней почтительно и по всем правилам, умалчивает о большей ее половине»[5].

* * *

С самого зарождения западной цивилизации пенис был чем‑то большим, чем просто частью тела. Он представлял собой идею, концептуальное мерило положения мужчины в мире. Наличие у мужчины пениса – несомненный научный факт; однако как мужчины воспринимают собственный член, как они относятся к нему и как им пользуются – не имеет никакого отношения к науке. Представления о члене сильно разнятся в разных культурах и в разные эпохи. В истории Запада можно выделить отдельные ключевые моменты, когда представления о пенисе и его роли изменялись, сильно влияя на самовосприятие мужчины и его сексуальное поведение.

Доказательства существования одного из самых древних представлений подобного рода были обнаружены в развалинах шумерского города Эриду на юге современного Ирака, где археологи раскопали глиняные таблички с клинописью. Этим табличкам более пяти тысяч лет. В древней цивилизации шумеров пенис символизировал как иррациональную сущность природы, так и божественный разум. Он был воплощением таинства, непознаваемой божественной сущности, сокрытой в глубинах человеческого естества, и это представление выражалось а главных религиозных верованиях шумеров. Большая часть литературных произведений, найденных в Эриду и написанных на первом в мире письменном языке, повествует о деяниях бога Энки, которого обычно изображали высоченным бородатым мужчиной в шапке с несколькими рогами. Энки был великим благодетелем человечества: его величали Вершителем судеб. Вседержителем или Хозяином Вселенной. В эпосе о Гильгамеше Энки помогает человечеству спастись от потопа, насланного другими богами. Поскольку Шумер находился в междуречье Тигра и Евфрата (сегодня это территория Ирака) и ему поочередно грозили то засуха, то наводнение, вода в этой «колыбели цивилизации» одновременно была и драгоценностью и, временами, грандиозной опасностью. Без воды из этих рек нельзя было выжить. Поэтому реки Тигр и Евфрат символизировали саму жизнь, а то, что давало им начало, считалось священным. В поэтическом произведении третьего тысячелетия до нашей эры такая творческая, животворящая сила получает название. Этот исток – Энки, а точнее – его пенис.

Когда отец Энки поднял его над Евфратом,

Встал он гордо, как необузданный бык.

Он поднимает пенис, он извергает семя.

Наполнился Тигр искристой водой.

А еще через несколько строк Энки проделал то же самое для Тигра:

Он поднял пенис, принес свадебный дар,

Дал сердцу Тигра радость, как большой дикий бык,

что дал рожденье[6].

В других циклах этой поэмы Энки с помощью своего пениса прокладывает первые оросительные каналы, изобретает сексуальное размножение у людей и, зачав первого ребенка‑человека, в восторге восклицает: «Хвала моему пенису!»

Это экстатическое отношение к животворящему пенису разделяли и древние египтяне, чьи боги горделиво похвалялись тем же. В иероглифическом тексте, который еще 4 тысячи лет назад попал внутрь пирамиды, излагалась теория, весьма похожая на современную теорию Большого взрыва. Только в древнеегипетском тексте речь шла об одном из божеств Египта и его пенисе. Вот как объяснялось там происхождение Вселенной; «Я сам создал все живущее, – говорит бог Атум (он же Амун, он же Ра). – Мой кулак был мне супругой. Я совокупился с собственной рукой». Так из пениса Атума благодаря этому акту священной мастурбации явилось все сущее – и божественное, и смертное, – причем первым делом возникли бог воздуха Шу и богиня влаги Тефнут, целиком порожденные его семенем – спермой. Совокупившись, они породили Геба, повелителя Земли (тверди), и Нут, богиню неба. Сцена соития этой божественной пары встречается на многих древних папирусах[7]. Там изображена нагая Нут, дугой изогнувшаяся над богом земной тверди. Он же возлежит на спине, и его эрегированный член направлен прямо в зенит. Для древних египтян это было не порнографией, а религиозной картой их мироздания.

Раз в год правитель Египта, фараон, совершал поклонение другому вечно эрегированному небожителю – Мину, богу плодородия. «Славься, Мин, зачавший себя в лоне собственной матери!» – говорил фараон во время культа, воспевавшего веру в то, что этот бог обладал такой мощной потенцией, что смог зачать сам себя. После того как фараон возносил хвалу Мину в храме в Фивах за дарованных ему сыновей, статую бога, установленную на платформу, выносили на своих плечах жрецы с выбритыми головами и в белых одеждах. Мин неизменно изображался стоя – так, чтобы его грандиозный фаллос был еще заметнее. В торжественной процессии за статуей шествовал фараон со своей супругой, следом за ними выступал белый бык, считавшийся воплощением Мина, а далее шли жрецы с листьями салата‑латука, молочный сок которого считался символом семени и почитался как священное растение.

Святость пениса была центральной идеей самого важного мифа Древнего Египта, определявшего веру египтян в загробную жизнь и в божественное происхождение фараона. Это миф об Осирисе и Исиде, брате и сестре, которые правили Египтом как царь и царица в первом веке после Сотворения мира. Осирис дал людям законы и научил их выращивать зерно. Исида обнаружила медицинские свойства растений и изобрела прялку. Они пользовались всеобщей любовью, однако их завистливый брат, бог Сет, ненавидевший их обоих, хитростью заставил Осириса улечься внутрь ящика, который подручные Сета затем столкнули в Нил. Когда Исида нашла труп брата, Сет вновь завладел им и, расчленив тело Осириса на четырнадцать частей, разбросал их по всему царству. После долгих поисков Исиде удалось их отыскать. Все, кроме одной – царского пениса.

В одном из вариантов этого мифа царица собрала воедино все найденные части и составила их в единое целое, создав таким образом первую мумию. Затем Исида обернулась ястребом и, зависнув над пахом своего мертвого супруга, трепеща крыльями, породила у него новый пенис. После чего опустилась на этот орган, который тут же восстал благодаря такой волшебной процедуре, и приняла в себя семя Осириса. Так был зачат бог Гор, от которого возводили свой род все фараоны Египта. В конце концов. Гор отомстил за смерть отца и уничтожил Сета, причем после этого он еще и оскопил его – лишил мужского достоинства. Согласно Плутарху, древнегреческому историку, побывавшему в Египте в конце первого века нашей эры, статуя Гора в Коптосе изображала его с зажатым в руке священным трофеем – пенисом Сета. Позже в расположенной неподалеку Иудее (а затем и по всему Средиземноморью) стали проповедовать другую историю о воскрешении из мертвых: о человеке, рожденном от Бога и девственницы, которая жила безгрешной, праведной жизнью. И всем, кто следовал ее примеру и верил, что Сын Божий воскрес из мертвых, открывался путь спасения души. В Древнем же Египте священный миф проповедовал спасение целой культуры – благодаря смерти и перерождению божественного пениса.

Этот волшебный орган, обладавший столь сильной потенцией, что мог победить смерть, доминировал в загробном мире Древнего Египта. Вновь обретя член, Осирис демонстрировал свою мужскую силу в Подземном царстве, где он стал верховным правителем. «Я – Осирис… с тугим членом… Я могущественнее бога зла[8]; я совокупляюсь и имею власть над мириадами» – так говорит он в «Египетской книге мертвых». В том же книге мы находим заклинание от змей: «Ты не сможешь восстать, возбудиться. Не сможешь размножаться». Связь между импотенцией и поражением имела в реальной жизни мрачные последствия для врагов Древнего Египта на полях сражений. Доказательством этого может служить надпись на стенах храма в Карнаке, сделанная около 1200 года до нашей эры после триумфальной победы фараона Мернептаха над ливийцами:

Членов военачальников ливийских – 6 штук.

Членов, отрезанных у ливийцев, – 6359 штук.

У мертвых сицилийцев отрезано членов – 222 штуки.

У мертвых этрусков отрезано членов – 542 штуки.

У мертвых ахейцев отрезано членов – 6111 штук.

А три тысячи лет спустя один американский президент продемонстрировал, что фаллическая символика и сегодня не утратила своего значения для мужчин, стоящих у руля власти. В своей книге «Исполин с изъянами; Линдон Джонсон и его эпоха, 1961–1973 годы» Роберт Доллек описал поразивший его случай: во время неофициальной встречи со скептически настроенными журналистами, когда они, что называется, «достали» его вопросами, почему США никак не закончат войну во Вьетнаме, президент Джонсон, раздраженный тем, что его политические аргументы никак на них не действуют, расстегнул ширинку и, вынув свой член, сказал; «Вот почему!»

Настенный барельеф более древней эпохи, чем надпись фараона Мернептаха, свидетельствует, что древние египтяне применяли нож и в отношении собственного члена. В 1889 году в некрополе Саккара на западном берегу Нила, напротив древнего местонахождения Мемфиса, была найдена любопытная скульптура: она изображала мужчину, стоящего на коленях перед мальчиком Помощник мужчины, стоя позади мальчика, держит последнего за руки. Левой рукой мужчина держит член мальчика, вытянув его крайнюю плоть вперед. В правой руке у него зажат небольшой нож. Сразу понятно, что речь идет об обрезании.

«Держи его, чтобы он не потерял сознание», – говорит обрезающий мальчика своему помощнику (это приписано тут же, иероглифами). А тот отвечает: «Делай все как следует».

Этот скупой обмен словами, произошедший около 2400 года до нашей эры, доказывает, что обрезание практиковалось в Египте с древнейших времен. Геродот, древнегреческий «отец истории», посетивший Египет около 450 года до нашей эры, считал, что ритуал обрезания берет начало именно оттуда. В начале двадцатого века антрополог Грэфтон Элиот Смит согласился с его мнением, написав, что обрезание было частью обряда поклонения солнцу, возникшего в долине реки Нил пятнадцать тысяч лет назад. В дальнейшем его копировали соседние народы. В ветхозаветной Книге пророка Иеремии сказано, что идумеи, моавитяне и аммонитяне – все эти племена были соседями и египтян, и древних иудеев – практиковали обрезание. Правда, неизвестно, научились ли они этому обряду у жителей Древнего Египта. Некоторые из коллег Смита высказывали предположение, что этот обычай зародился не в Египте, а сделался общепринятым знаком обращения в рабство или уничижения военнопленных. Пожалуй, достоверно известно лишь одно – Геродот питал отвращение к этому обряду. И в этом с ним были согласны все древние греки. «Половые части другие народы оставляют, как они есть; только египтяне (и те народности, которые усвоили от них этот обычай) совершают обрезание», – пишет Геродот[9], и ниже: «Половые части они обрезают ради чистоты, предпочитая опрятность красоте».

Древние египтяне ухаживали за телом с невероятной тщательностью, особенно заботясь о его отверстиях. Одним из целителей, чье имя сохранилось до наших дней, был Ири, Хранитель царственного ануса, – он занимался очищением и орошением прямой кишки фараона. В Древнем Египте придавали большое значение свободному, незатрудненному отхождению естественных выделений. Поэтому, возможно, именно там начали удалять крайнюю плоть у мальчиков, ведь в жарком климате под нею легче откладывалась смегма, мешающая истечению мочи и семени. Однако возможно, что обрезание в Древнем Египте связано не столько со стремлением к чистоте и гигиене, сколько с благочестием. Хотя этот обычай существовал во всех социальных стратах, обязательным он был лишь для храмовых жрецов, поскольку означал сопричастность богу солнца Рэ (Ра), который сам сделал себе обрезание, описанное в «Книге мертвых». Древнегреческий философ Пифагор, побывавший в Египте около 550 года до нашей эры, столкнулся в связи этим с неожиданной дилеммой. Посещая один из храмов, он пожелал ознакомиться с хранившимися в нем священными книгами. Верховный жрец не возражал, однако поставил условие: прежде чем получить доступ к книгам, эллин должен распрощаться со своей крайней плотью.

Для древних иудеев обрезание и те отношения, которые устанавливались при этом между человеком, его пенисом и Богом, были знаком их единения с Всевышним – равно как и друг с другом, – однако для этого единения требовалась «санкция свыше». Не только жрецов, но вообще всех мужчин иудейской веры подвергали на восьмой день жизни обряду обрезания крайней плоти. Теологические основы этого обряда можно найти в Книге Бытия, когда Бог установил договор, или завет (союз), с Авраамом (на тот момент у него, 99 лет от роду, еще было имя, данное ему при рождении, – Аврам[10]), а также с его «семенем»[11]. Согласно этому завету. Всевышний становился единственным божеством древних иудеев, которые получали за это Землю обетованную в Ханаане, где все они «весьма размножатся»[12]в том числе и Авраам, которому было сказано, что вскоре и он впервые испытает радость отцовства. Древний обитатель пустыни лишь посмеялся над такой перспективой; «И пал Авраам на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам в себе: неужели от столетнего будет сын? и Сарра, девяностолетняя, неужели родит?»[13]. Для Бога, разумеется, это не составило проблемы, однако Он потребовал в ответ на услугу обещание: «Сей есть завет Мой, который вы [должны] соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя: да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами»[14]. В Торе говорится, что Авраам незамедлительно обрезал собственную крайнюю плоть, как и плоть всех мужчин, рожденных в его доме, а также всех «купленных им за серебро» (неизвестно, правда, какой была реакция всех этих мужей и мальчиков, когда сей мудрец с его козлиной бородой явился им из своего шатра с окровавленным кремнем в руках и объявил во всеуслышание, чего именно только что потребовал от него Бог).

Эта престранная заповедь и скрепивший ее монотеистический завет имели долгосрочные и противоречивые последствия. Авраам, бывший отцом Измаила[15](родоначальника арабов), а также патриарха иудеев Исаака, почитается в Коране как «вождь народа». Измаилу Авраам также сделал обрезание; соответственно, и у арабов мужчин обрезают. (Совершают обряд обрезания, конечно, и многие африканские племена, а также аборигены Австралии, но это никак не связано со смыслом, заложенным в Ветхом Завете). Одухотворив прокреативную цель пениса, обрезание у древних иудеев привело к пересмотру отношений между человеком и его «ведущим» органом. В обмен на то, чтобы стать во главе богоизбранного народа и иметь благословение продолжить род, что гарантировало вечное существование жителей древнего Израиля, Авраам согласился не поклоняться более никакому иному богу и отрезать свою крайнюю плоть. Это действие символически изменило его пенис, навсегда обнажив головку члена (что у необрезанных мужчин происходит только в возбужденном состоянии). Однако это всего лишь «косметическое» изменение, никак не влияющее на репродуктивные свойства этого органа. Высказывались, правда, и такие мнения, что древние иудеи были приверженцами древнейшего культа поклонения фаллосу, раз они имитировали эрекцию подобным образом, но эту точку зрения разделяют немногие. Другие исследователи отмечали, что Маймонид[16], самый влиятельный еврейский мудрец Средневековья, заявлял: истинной, подспудной причиной введения акта обрезания стала необходимость «уменьшить количество совокуплений» и желание «ослабить соответствующий орган», то есть все это делалось для того, чтобы иудеи в первую очередь поклонялись Богу, а не собственному сластолюбию. (В наши дни активисты движения за отмену практики обрезания выдвигают тот же самый довод, хотя и по вполне светским причинам: эта операция, утверждают они, удаляет большую часть нервных рецепторов пениса, снижая тем самым чувствительность.) Но что пенис Авраама не должен был «ослабеть», явно было важной частью изначального договора. Известно, что мужская сила не покинула Авраама даже после его акта самообрезания, и даже после того, как он отпраздновал свое столетие. Не только, как и было обещано, Сара родила Исаака, но после ее смерти Авраам взял себе в жены женщину много моложе себя. Звали ее Кетура, и с нею он, как сказано в Писании, наплодил еще шестерых сыновей.