Неоримская школа права стала складываться в Англии XVI—XVII веках. У ее истоков находится Т. Мор. Активное свое развитие неоримская школа права получила уже после английской революции и была взята за основу новым правительством. Основными идеологами неоримской теории были Дж. Мильтон («Готовый и простой путь установить свободную республику»), М. Нидэм («Превосходство свободного государства»), Д. Харрингтон («Республика Океания»), Э. Сидней.
В политике неоримские теоретики принадлежали к партии индепендентов («независимых») и вели полемику против монархистов, в частности, против профессор Лейденского университета (Голландия) Клавдия Салмазия. В памфлете «Королевская защита» Салмазий утверждает, что монархи получают свою власть от бога; никто из людей не смеет ее ограничивать и разрушать. Казнь короля Карла I Стюарта 30 января 1649 г. есть оскорбление божества и попрание религии; она означает, по Салмазию, ниспровержение самих основ государственности, упразднение всякого права и всяких законов.
Базисной идеей неоримской школы права была «свобода». Неоримские авторы пропагандировали идею свободы как естественного состояния, которое дано каждому человеку от рождения. Свобода в государстве должна предполагать данные каждому человеку обширные гражданские права – свободу слова, свободу передвижения и свободу договоров.
Мильтон даже называл человека прообразом и подобием самого Бога. Из чего вытекало, что свобода человека неприкосновенна, и уж никак не может быть стеснена и ограничена государственным строем. Продолжая эту идею, Нидэм утверждал, что государство как раз и создано для того, чтобы защищать и оберегать свободы и права человека. Сидней, например, говорил, что законы должны создаваться для охраны «свобод, земель, благ и жизней людей».
Неоримские теоретики подчеркивали, что права и свободы отдельного человека очень важны, однако на переднем плане всегда должна быть свобода всего общества. Мильтон называет это «общей свободой», или «свободой правления»; Харрингтон «свободой республики», а Сидней «свободой нации». Поэтому все законы, принимаемые в государстве, должны быть приняты всеми членами общества. А иначе такой закон ограничивал бы свободу общества и каждого отдельного индивида. Нидем пояснял, что в древнем Риме нельзя было принять ни один закон без решения народного собрания. Поэтому Рим – идеал свободы.
Важным фактом существования свободного государства является доступ каждого свободного члена общества к управлению государством и к созданию законов. А это предполагает, во-первых, выборность органов управления, а во-вторых равное право каждого высказывать свое мнение о принимаемом законе и решать его судьбу.
При этом неоримские теоретики понимали, что «вся народная масса» не может напрямую управлять государством. Этот идеализированный вариант никогда нельзя будет воплотить в реальность. Мильтон также отмечал, что толпа склонна к «неумеренности и чрезмерности». Поэтому государством должны управлять лучшие образованные представители народа («самые осмотрительные и добродетельные граждане»). Однако такие граждане не должны задерживаться на месте управления постоянно. Так как таким образом государство рискует вериться в некое подобие монархии. Органы управления по их мнению должны быть выборными и сменными.
Видным критиком идей неоримской коцепции был Уильям Пэли, который полагал, что свобода может быть одинаковой как в монархии, так и в республике. Все зависит не от того, каким способом управляется госудасртво, а от такого насколько оно ограничивает человека по факту, насколько человек скован в своих действиях силой государственного принуждения.
Элджерон Сидней отмечал, что в монархии судьба каждого человека целиком зависит от милости государя; и само это положение априори делает человек несвободным. Полную свободу человек может ощутить только в республике, когда он сам решает, какой закон и насколько будет сковывать его и других. Республика же виделась представителям неоримской школы в образе «благородного джентльмена», который прямодушен, честен, справедлив, и главное -свободен!
3. «Левиафан» Т. Гоббса (1588—1679)[3]
Главный, самый фундаментальный естественный закон гласит: необходимо стремиться к миру и следовать ему. Все прочее должно использоваться лишь в качестве средств достижения мира. Важнейшим среди них является отказ каждого от своих прав в той мере, в какой этого требуют интересы мира и самозащиты (второй естественный закон). Отказ от права совершается большей частью перенесением его по договору на определенное лицо или на некоторую группу лиц. Из второго естественного закона вытекает третий: люди обязаны выполнять заключенные ими соглашения; в противном случае последние не будут иметь никакого значения. В третьем естественном законе содержится источник и начало справедливости. Кроме указанных трех, есть еще 16 естественных (неизменных и вечных) законов. Все они резюмируются в одном общем правиле: не делай другому того, чего бы ты не желал, чтобы было сделано по отношению к тебе.
Человеческое искусство (искусство, при помощи которого Бог создал мир и управляет им) является подражанием природе как во многих других отношениях, так и в том, что оно умеет делать искусственное животное. Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов, начало которого находится в какой-нибудь основной внутренней части, разве не можем мы сказать, что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искусственную жизнь? В самом деле, что такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы — как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу так, как этого хотел мастер? Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное и наиболее превосходное произведение природы — человека. Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or State), по-латыни — Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан. В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа', должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти — искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу; salus populi, безопасность народа,— его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир — здоровье; смута — болезнь, и гражданская война — смерть.
Цель государства — главным образом обеспечение безопасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося (как было показано в главе XIII) необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов, изложенных в XIV и XV главах.
Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни — civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.
Суверен хотя и обязан своим положением общественному договору, однако не является одной из сторон договора. Получив власть в свои руки, он уже не является представителем народа, а как бы стоит над обществом, выступая в качестве верховного правителя и арбитра. В процессе реализации общественного договора представитель полностью замещает представляемых и становится единственным выразителем их мнения.
Поэтому:
1. Подданные не могут изменять форму правления. 2. Верховная власть не может быть потеряна. Право представлять всех участвовавших в соглашении дано тому, кого делают сувереном путем соглашения, заключенного лишь друг с другом, а не сувереном с кем-нибудь из участников, то не может иметь место нарушение соглашения со стороны суверена, и, следовательно, никто из его подданных не может быть освобожден от подданства под предлогом того, что суверен нарушил какие-либо обязательства. 3. Никто не может, не нарушая справедливости, протестовать против установления суверена, провозглашенного большинством. 4. Подданные не могут осуждать действия суверена. В-четвертых, так как благодаря указанному установлению каждый подданный является ответственным за все действия и суждения установленного суверена
Власть суверена не абсолютна. Во-первых, она не распространяется за пределы государства, где правит суверен. Он не может приказывать другим государям и их подданным. Он не в состоянии контролировать лояльность своих граждан, попавших в плен. Последние вынуждены подчиняться требованиям и законам иностранного государства до тех пор, пока они находятся в плену. В отличие от внутригосударственного устройства, в сфере международных отношений не существует никакого общественного договора или государства государств, а потому суверены находятся между собой в естественном состоянии «войны всех против всех». Во-вторых, внутри государства суверен отнюдь не свободен в выборе целей и методов своего правления, потому что его основная задача — сохранение мира и благополучия в своей стране, а его действия ограничены конституцией и законами. В-третьих, в тех случаях, когда в рамках правящего режима ощущается дефицит публичной свободы, последний отчасти компенсируется свободой в частной сфере — бизнесе, мнениях, религиозных убеждениях, семейной жизни и пр. Более того, согласно общественному договору, защита частной собственности, поощрение торговли, ремесел и искусств является одной из важнейших задач суверена.
4. Два трактата о правлении» Д. Локка (1632—1704).
В 1688 г. в Англии произошел государственный переворот. Король Яков И Стюарт, доселе проводивший абсолютистскую политику, бежал из страны. Королевский престол занял Вильгельм Оранский. Он согласился установить конституционную монархию. Идеологом социального компромисса 1688 г. выступил Дяади Локк (1632—1704), который свое политико-юридическое учение изложил в труде «Два трактата о государственном правлении» (1690 г.).
В первом трактате он оспаривает теорию патриархального происхождения государства Роберта Фильмера («Патриархия, или Естественная власть короля»). Фильмер доказывал, что монархическая власть происходит (через Адама) от бога. Поэтому государь не назначается, не выбирается и не смещается подданными, ибо все они — его дети.
По Локку, закон природы требует мира и сохранения всего человечества.
Целью объединения людей в государства и передачи ими себя под власть правительства является сохранение их собственности. А для этого в естественном состоянии не хватает:
- установленного, определенного, известного закона, который был бы признан и допущен по общему согласию в качестве нормы справедливости и несправедливости и служил бы тем общим мерилом, при помощи которого разрешались бы между ними все споры. Ведь хотя закон природы ясен и понятен всем разумным существам, однако люди руководствуются своими интересами, к тому же они его не знают, так как не изучали, и поэтому не склонны признавать его в качестве закона, обязательного для них в применении к их конкретным делам.
- знающего и беспристрастного судьи, который обладал бы властью разрешать все затруднения в соответствии с установленным законом. Ибо каждый в этом состоянии является одновременно и судьей, и исполнителем закона природы, а люди пристрастны к себе, и страсть и месть очень даже могут завести их слишком далеко и заставить проявить слишком большую горячность в тех случаях, когда дело касается их самих; точно так же небрежность и безразличие могут сделать их слишком невнимательными к делам других людей.
- силы, которая могла бы подкрепить и поддержать справедливый приговор и привести его в исполнение. Те, кто совершает какую-либо несправедливость, вряд ли удержатся от того, чтобы силой настоять на своем, когда они в состоянии это сделать; подобное сопротивление часто делает наказание опасным и нередко гибельным для тех, кто пытается его осуществить.
Закон природы выступает как вечное руководство для всех людей, для законодателей в такой же степени, как и для других. Те законы, которые они создают для направления действий других людей, должны, так же как и их собственные действия и действия других людей, соответствовать закону природы, т. е. божьей воле, проявлением которой он является; и так как основным законом природы является сохранение человечества, то никакая человеческая санкция не может быть благодетельной или обоснованной, если она тому противоречит.
Создает сообщество и сводит людей из разъединенного естественного состояния в одно политическое общество,— это соглашение, которое каждый заключает со всеми остальными о том, чтобы объединиться и выступать в качестве одного целого и стать таким образом единым особым государством. Обычной и почти единственной причиной, по которой распадается этот союз, является вторжение иноземных войск, которые завоевывают его. Ибо в этом случае (поскольку люди не в состоянии поддерживать и сохранять себя как один целый и независимый организм) союз людей, относящийся к тому целому, которое из них состояло, должен неизбежно прекратиться, и, таким образом, каждый возвращается к тому состоянию, в котором он был раньше, и получает свободу самому о себе заботиться и обеспечивать свою безопасность так, как он считает это подходящим, в каком-либо другом обществе.
Помимо этого свержения извне системы правления распадаются под действием сил изнутри.
Во-первых, когда изменяется законодательный орган. Гражданское общество представляет собой состояние мира среди тех, из кого оно состоит и меж коими состояние войны исключено благодаря третейскому суду, который они создали в виде своего законодательного органа для прекращения всех разногласий, которые могут возникнуть между ними; именно в своем законодательном органе члены государства соединены и объединены все вместе в одно связанное живое тело. Это та душа, которая дает форму, жизнь и единство государству; благодаря этому отдельные члены пользуются взаимным влиянием, симпатией и связью; и вот почему, когда законодательный орган разбит или распущен, происходят распад и смерть. Ведь если сущность и единство общества состоят в том, чтобы иметь одну волю, то законодательный орган, будучи однажды учрежден большинством, обладает правом провозглашать и осуществлять эту волю. Создание законодательного органа является первым и основным актом общества, благодаря которому обеспечивается продолжение союза людей под руководством определенных лиц и при ограничениях, проистекающих из законов, созданных уполномоченными на то лицами с согласия народа и по его назначению, без чего ни один человек и никакое число людей среди них не могут иметь власти создавать законы, обязательные для остальных. Когда один или несколько человек возьмутся составлять законы, не будучи на то уполномочены народом, то созданные ими законы не будут иметь силы и народ не будет обязан им повиноваться; благодаря этому люди снова окажутся вне какого-либо подчинения и могут создать себе новый законодательный орган, который они считают лучше, и совершенно вольны сопротивляться применению силы со стороны тех, кто, не имея на то права, захотел бы их к чему-либо принудить. Каждый может поступать по собственной воле, когда те, кто по уполномочию общества должен был бы провозглашать его волю, лишены этой возможности и их место узурпировано другими, которые не имеют на то ни права, ни полномочия.
законодательная власть меняется.
- Кто бы ни вводил новые законы, не будучи на то уполномочен обществом, или кто бы ни подрывал старые, тот отвергает и уничтожает ту власть, которой они были созданы
- когда государь препятствует законодательному органу собраться в должное время или мешает ему действовать свободно для осуществления тех целей, ради которых он был создан;
- когда по деспотической воле государя заменяются выборщики или меняется процедура выборов без согласия народа и в разрезе с его общими интересами, то тогда также меняетсяя законодательная власть.
- передача народа в подданство иностранной державе либо государем, либо законодательным органом.
Когда тот, кто обладает верховной исполнительной властью, пренебрегает своими обязанностями и не исполняет их, так что уже изданные законы не могут быть введены в действие. Народ становится беспорядочной массой, лишенной всякого порядка и связи. Там, где не продолжается более отправление правосудия для обеспечения прав людей и в обществе не остается какой-либо власти, которая направляла бы его силу или обеспечивала бы нужды населения, там, несомненно, не остается и правительства. Когда законы не могут исполняться, то это все равно как если бы законов не было.
Когда законодательный орган или государь, кто-либо из них, действует вопреки оказанному им доверию.
Во-первых, законодательный орган действует вопреки оказанному ему доверию, когда он пытается посягать на Собственность подданных. Когда законодатели пытаются отнять и уничтожить собственность народа или повергнуть его в рабство деспотической власти, то они ставят себя в состояние войны с народом, который вследствие этого освобождается от обязанности какого-либо дальнейшего повиновения и свободен обратиться к общему прибежищу, которое бог предусмотрел для всех людей против силы и насилия.
То, что я здесь сказал в отношении законодательной власти вообще, справедливо также и в отношении главы исполнительной власти, который, получив двойное доверие — как участник законодательного органа и как верховный исполнитель закона, действует в нарушение того и другого, когда пытается навязать свою деспотическую волю в качестве закона общества. Он тоже действует в нарушение оказанного ему доверия и тогда, когда либо пытается использовать силу, казну и должности общества для подкупа представителей и для поддержки ими его замыслов, либо открыто заранее привлекает на свою сторону выборщиков и предписывает им избрать тех, кого он посредством уговоров, угроз, обещаний или иным каким-либо способом обратил в своих сторонников, и использует выборщиков для выбора тех, кто заранее пообещал голосовать и издавать законы, как им скажут.
Доктрина о том, что народ властен заново обеспечить свою безопасность с помощью нового законодательного органа, когда его законодатели нарушили оказанное им доверие, посягнув на его собственность, является лучшей гарантией от восстания и наиболее вероятным способом воспрепятствовать ему. Ибо восстание — это сопротивление не отдельным лицам, но власти, которая основывается лишь на конституциях и законах правительства; те же, кто силой нарушают их и силой же оправдывают свое нарушение,— кем бы они ни были — являются истинными и подлинными мятежниками. Ведь когда люди вступили в общество и создали гражданское правление, то они исключили применение силы и ввели законы для сохранения собственности, мира и единства между собой; те же, кто снова применяет силу в противоположность законам, начинают rebellare, т. е. вновь создают состояние войны и являются подлинными мятежниками. Вероятнее всего, это делают как раз те, кто находится у власти (из-за претензий на авторитет, из-за искушения применить силу, которую они имеют в своих руках, а также из-за лести их приближенных); самый подходящий способ воспрепятствовать этому злу — показать опасность и несправедливость этого тем, кто подвергается величайшему искушению впасть в него.
В обоих вышеупомянутых случаях, когда либо изменяется законодательный орган, либо законодатели действуют вразрез с теми целями, для которых они были назначены, те, кто виновны, виновны в мятеже. Ведь когда кто-либо силой уничтожает установленный законодательный орган в каком-либо обществе и законы, созданные этим органом в соответствии с оказанным «му доверием, он тем самым уничтожает третейский суд, на который согласился каждый для мирного разрешения всех споров и который должен был являться препятствием к состоянию войны.между людьми. Те, кто устраняет или меняет законодательный орган, уничтожают ту решающую силу, которой никто не может обладать, кроме как по назначению народа и с его согласия, и тем самым уничтожают власть, созданную народом, которую никто, кроме него, не может учреждать, и вводят власть, которую народ не разрешал; такие люди фактически создают состояние войны, которое представляет собой состояние, где действует голая сила, никем не одобренная; и таким образом, устраняя учрежденный обществом законодательный орган (чьи решения одобрены народом и объединили народ и которые народ рассматривает как свою собственную волю), они развязывают узел и заново повергают народ в состояние войны. И если те, кто силой уничтожает законодательный орган, являются мятежниками, то и самих законодателей, как было показано, нельзя не считать таковыми: когда те, кто был поставлен для защиты и охраны народа, его свободы и собственности, силой посягают на них и пытаются их отнять, то они тем самым ставят себя в состояние войны с теми, кто сделал их своими защитниками и охранителями мира,— в этом случае они доподлинно и при самых отягчающих обстоятельствах суть rebellantes — мятежники.
Если подданные или иностранцы посягают силой на собственность какого-либо народа, им можно оказывать сопротивление силой — с этим согласны все. Но то, что можно оказывать сопротивление и должностным лицам, если они совершают то же самое,— это недавно отрицалось; как будто бы те, кто по закону обладают величайшими привилегиями и преимуществами, тем самым имеют власть нарушать те самые законы, на основании которых эти люди только и были посажены на лучшие места, чем их братья; напротив, их преступление тем больше, так как они одновременно не проявили благодарности за большую долю, которую они имеют по закону, и нарушили доверие, которое было оказано им их братьями.
Если кто-либо применяет силу без права — как это делает в обществе каждый, кто поступает беззаконно,— то он ставит себя в состояние войны с теми, против кого он ее так применяет; а в таком состоянии все прежние узы разрываются, все другие права недействительны и каждый имеет право защищать себя и сопротивляться агрессору.
Если возникает спор между государем и какими-либо людьми из его народа в таком вопросе, когда закон молчит или является сомнительным, а дело представляет величайшую важность, то я бы считал, что в таком случае самым подходящим третейским судьей должен являться народ в целом. Народ имеет право действовать в качестве верховной власти и продолжать являться законодательным органом, либо создать новую форму законодательной власти, либо, сохраняя старую форму, передать эту власть в новые руки, как сочтет лучшим.
5. Политическая арифметика - направление, возникшее в Европе в XVII-XVIII вв., включало сбор и обработку первичных сведений о населении страны, роде занятий, доходах в целях администрирования и налогообложения.
Граунт был первым, обратившим внимание на существование закономерности в таких явлениях, как отношение между числом рождающихся мальчиков и девочек, числом сумасшедших и самоубийц и т. д. Впоследствии термин "Политическая арифметика" стали применять лишь к специальным работам, имевшим своим предметом изучение статистики населения, главным образом смертности, при помощи теории вероятности (построение таблиц смертности), преимущественно для практических целей — для организации страхования жизни и устройства вдовьих и пенсионных касс.
Начало термину дало заглавие сочинения Вильяма Петти "Political Arithmetic" (1691 г.)
Положения У. Петти:
Небольшая страна и малочисленное население могут быть эквивалентны по богатству и силе стране со значительно большим населением и территорией.
Некоторые виды налогов н общественных сборов могут скорее увеличить, чем уменьшить богатство королевства
Благодаря природным и постоянно существующим препятствиям Франция не может быть более сильной на море, чем англичане или голландцы являются сейчас или могут быть когда-либо. Поэтому, хотя бы французский король и был необычайно богат и имел бы возможность построить какие угодно и сколько ему угодно кораблей, все же, поскольку он не имеет портов, куда могли бы зайти и укрыться корабли той категории и тех размеров, какие пригодны для его целей, это богатство было бы бесполезно и привело бы к чистому расходу без всякой компенсации или прибыли.
Руссо
НЕ ВСЯКАЯ ФОРМА ПРАВЛЕНИЯ ПРИГОДНА ДЛЯ ВСЯКОЙ СТРАНЫ. Чем больше расстояние между народом и Правительством, тем обременительнее обложение. При демократии народ облагается меньше всего; при аристократии он облагается уже больше; при монархии он несет наибольшие тяготы. Монархия, следовательно, пригодна только для богатых народов; аристократия - для Государств средних как по богатству, так и по величине; демократия - для Государств малых и бедных. Естественные основания, по которым можно определить форму правления, обусловливаемую особенностями климата. Места неблагодарные и бесплодные, где урожай не стоит труда затраченного, чтобы его получить, должны оставаться невозделанными и пустынными или заселенными разве только дикарями. Там, где труд людей приносит только самое необходимое, могут обитать лишь варварские народы: никакой гражданский порядок не был бы там возможен. Места, где урожай, по сравнению с затраченным трудом, имеет средние размеры, подходят для свободных народов. Те места, где обильная и плодородная почва дает большие урожаи при небольшой затрате труда, требуют монархического управления, чтобы роскошь государя поглощала чрезмерные излишки у подданных; ибо лучше, чтобы этот излишек был поглощен Правительством, чем растрачен частными людьми. Таким образом, страны, наименее населенные, наиболее подвержены тирании: хищные звери царят лишь в пустынях. О ПРИЗНАКАХ ХОРОШЕГО ПРАВЛЕНИЯ. Сие есть вопрос неопределенный, он имеет столько же верных решений, сколько есть возможных комбинаций в абсолютных и относительных положениях народов. Признак хорошего Правления? Цель политической ассоциации — численность и ее рост, когда граждане плодятся и множатся.Однако общая сила Правительства, будучи всегда силой Государства, никогда не изменяется; из чего следует, что чем больше оно затрачивает этой силы, чтобы воздействовать на своих собственных членов, тем меньше остается ему силы, чтобы воздействовать на весь народ. Итак, чем магистраты многочисленней, тем Правительство слабее. Наиболее активными из Правительств является Правление единоличное.Правительство ослабляется по мере того, как возрастает число магистратов. Чем многочисленнее народ, тем более должна, увеличиваться сила сдерживающая. Отношение между числом магистратов и Правительством должно быть обратным отношению между числом подданных и сувереном; т. е. чем больше расширяется Государство, тем больше должно Правительство сокращаться в своей численности; так, чтобы правителей уменьшилось в той же мере, в какой численность народа возрастает.Искусство Законодателя как раз и состоит в умении определить ту точку, в которой сила и воля Правительства, находясь все время в обратной пропорции, сочетается в отношении наиболее выгодном для Государства.О МОНАРХИИ
Чтобы монархическое Государство могло быть хорошо управляемо, была бы необходима соразмерность величины или протяженности его со способностями того, кто правит. Легче завоевать, чем управлять. С помощью соответствующего рычага можно одним пальцем поколебать мир; но, чтобы поддерживать его, необходимы плечи Геркулеса. Если велико только Государство, то государь почти всегда слишком для него мал. Когда, напротив, случается, что государство слишком мало для его главы, а это бывает очень редко, то оно все-таки плохо управляется, потому что глава, увлеченный обширностью своих замыслов, забывает об интересах подданных; и они оказываются не менее несчастными при правителе, злоупотребляющем избытком своих талантов, чем при правителе, ограниченном отсутствием у него таковых. Было бы хорошо, если бы королевство могло, так сказать, расширяться или сокращаться при каждом царствовании сообразно со способностями государя.6. «Политика» Ю. Крижанича Юрий Крижанич (около 1617—1683) был хорватом по своему происхождению. В Россию Ю. Крижанич попал в конце 1660 г. Главным сочинением Юрия Крижанича является трактат, "Беседами о правлении" или «Политика».Так, Юрий Крижанич выступал против утвердившейся в русской официальной политико-правовой идеологии в конце XV — начале XVI в. концепции "Мономахова дара", согласно которой царская власть и ее символы были получены русскими властителями от византийского императора Константина Мономаха. По словам Крижанича, византийский император, приславший русскому великому князю регалии царской власти, "с помощью этой хитрости опозорил наш народ". Тот, кто хочет быть царем, должен просить эту честь у Бога, а не у какого-либо более высокого человека. Византийский император мог дать русскому князю величия не больше, чем русский князь византийскому императору. "Ни один человек не может ставить царей, но один лишь Бог. Бог ставит царей либо с помощью чудесного пророчества, либо посредством народного соглашения, либо с помощью оружия"."Басней" называл Крижанич рассказ о призвании на Русь варяжских князей. "В рассказе этом, — отмечал он, — прежде всего наврано, будто новгородцы посылали к варягам просить князя. Ибо не могли новгородцы быть столь глупыми, чтобы так поступить. Ведь если они помышляли о том, как избавиться от междоусобиц и укрепиться против нападений извне, то зачем им было посылать к чужеземцам просить не одного, а трех князей? А если не просили трех, то почему приняли трех? Почему державу свою, дотоле единую, разделили натрое и дали Новгород — Рюрику, Изборск — Трувору, а Белоозеро — Синеусу".Юрий Крижанич был противником концепции "Москва — Третий Рим". По его словам, "не друг нам тот, кто зовет наше королевство "Третьим Римом". Такой [человек] не желает нам ни удачи в делах, ни добра, а желает гнева Божьего, разорения и всякого зла. Ибо после разрушения этого преславного [Римского] царства его название и римский герб стали злосчастными (то есть проклятыми, окаянными и сулящими неудачу)".Политическим идеалом Юрия Крижанича было неограниченное самодержавие — "совершенное самовладство", которое он считал самой первой, самой важной и самой главной Божьей милостью, оказанной России. По его словам, "это — жезл Моисеев, которым царь-государь может творить все необходимые чудеса. При таком строе правления легко могут быть исправлены все ошибки, недостатки и извращения и могут быть введены всякие благие законы... Ибо все, что вправе приказать самовладец, исполняется без проволочки".На самом деле исполнялось далеко не все и не без проволочки. Русский историк В. О. Ключевский писал как о распространенной практике о непослушании "старых московских дьяков, которые, бывало, на 15-м указе непременно послать подьячего по делу стойко помечали: "И по тому его великаго государя указу подьячий не послан".В представлении Юрия Крижанича "самовладство" есть власть, противоположная "чужевладству". "Все народы, — отмечал он, — проклинают чужевладство, признают его одним из наихудших зол и несчастий и считают его самым большим позором. Одни лишь мы, славяне, этого не понимаем". По его мнению, на престоле верховного властителя и на воеводстве "лучше [будет] наихудший из сородичей, нежели наилучший чужеземец; лучше самый лютый тиран-сородич, нежели какой-либо сладчайший Давид из чужеземцев. Ибо невозможно, чтобы сородич, будь он даже разбойником и отцеубийцей, утратил любовь к своему народу. И невозможно также, чтобы чужеземец любил наш народ больше, нежели свой родной народ или какие-нибудь иные [народы], сходные с ним по природе".Улучшение дел в государстве Юрий Крижанич связывал с уничтожением "дурных" и установлением "хороших" законов. При плохих законах, отмечал он, "всегда есть много возможностей для преступлений, а там, где есть столько возможностей для преступлений, никакого наказания недостаточно, чтобы удержать от них людей. И скорее палачи кончат пытать [злодеев], нежели [царские] слуги чинить злодеяния".