Обратимся еще раз к тем простым примерам символического, которые я привел выше, примерам в значительной мере случайным, несущественным и потому характерным. Эти примеры — красное знамя, мавзолей, символический тост, родной дом — объединяет несколько моментов, очерчивающих форму того "нечто", на которое они указывают.
===
===
Во-первых, это трудность описания, многозначность и, как правило, загадочность указываемого явления. Красное знамя и мавзолей — это символы мифа и власти. Первый сознательно экзотеричен, его положительные значения открыты всем, и в этой открытости значений заключен существенный смысл данного символа. Вместе с тем весьма важный смысл символа, а именно, значение пролития человеческой крови, остается загадочным и не расшифровывается. Существенный смысл другого символа — мавзолея — в сокрытии его значения как языческого капища, в том, чтобы сохранить сакрально-закрытые отношения власти, эзотерическую связь ее прерогатив и телесности идола. Вместе с тем в своем предметно-чувственном виде этот символ так же экзотеричен, как и первый.
Символы застольного тоста и родного дома очень просты и, конечно, по масштабности не могут сравниться с символами мифа и власти. Но будучи символами, они всегда указывают на нечто существенно большее, чем они сами. Так, в культуре развлечение, ритуал, пьянство, семья, детство во всех своих значениях — явления трудноописываемые, многозначные, обладающие какой-то скрытой частью.
Во-вторых, означиваемое символом или то, на что символ указывает, является собирательным, организующим началом в культуре означивающего или, во всяком случае, объектом более сложной мерности, чем сам объект-символ. Так, миф -власть, развлечение — ритуал — пьянство, семья — детство, если представить их как некоторые нерасчлененные означиваелше объекты, служат организующим началом для своих символических знаков — мавзолея, красного знамени, тоста, отчего дома, т. е. эти, условно говоря, начала организуют культуру, в которой знаки-объекты являются имманентными и в символическом, и в предметно-чувственном смысле. В то же время символ-объекты, обладая более сложным измерением, чем сама эта культура, и имманентны, и трансцендентны ей.
Если перевести это на более образный язык, то можно сказать, что находясь в культурной ситуации символа, т. е. "шагая под красным знаменем", живя под крышей отчего дома, можно почувствовать связь символа с чем-то большим, чем он сам, но для того чтобы описать эту связь, необходимо выйти за пределы символического означивающего, т. е. объект-символа. В этом смысле символизируемый объект, т. е. объект, на который
===
===
указывает символ, всегда запределен по отношению к символическому означивающему и находится с ним в символической связи. То, что родной дом, это — родной дом можно понять, только уехав из родного дома и установив с ним символическую связь, т. е. связь с тем, что он для нас значит.
Таким образом, недостаточно сказать, что А указывает на В и является его символом. А является символом В не просто потому, что на него указывает, а потому, что В для А есть запредельное, многомерное по отношению к А множество значений А, которые являются организующим началом А в культуре. Так, отчий дом есть символ потому, что множество значений детства, семьи, родительской любви, детского восприятия, детских радостей и трагедий и множество других значений отчего дома являются трансцендентными по отношению к конкретной событийности родного дома и в то же время организующими место родного дома в культуре.
Теперь нужно задать вопрос: если "место" символа, т. е. означивающего, в культуре, то где "место" того, что означивает символ, иначе говоря, того объекта, знаком которого является символ?
История философских учений в целом дает однозначный ответ: настоящее "место" символизируемого, т. е. того, на что указывает символ, трансцендентально по отношению к символизирующему, т. е. к символу в его знаковом бытии4. В этом плане в традиции, идущей от Платона, мистическая и трансцендентальные стороны учений совершенно закономерны и объективны, так как трансцендентального как своего организующего начала требует сама культура. Здесь символ выступает как связь трансцендентного с культурой, т. е. с имманентной способностью человека организовывать пространство в разумно-духовное целое, которая необходима как указание на упорядочивающее начало культуры.
Поэтому уже поздний, современный символизм заявил символическое описание своей главной задачей. Именно символическое описание конкретных явлений, вещей мира способно обнаружить истоки мира, эзотерическое сродство мира с изначальными идеями5.
Теперь, возвращаясь в космос восточной мудрости, мы видим, что "нечто", на которое указывают символы восточной метафизики, и есть тот объект — безмерное, истинное, чудес-
===
===
ное, суть вещей, которому были посвящены разбиравшиеся шлоки и большая часть 2-й главы "Гиты". Этот объект закономерно символичен, т. е. он закономерно требует символического описания, и этот объект может выступать не только в своей объективной форме как Атман-Брахман, но и субъективно, как личностный символический архетип, т. е. как Бог.
Для того чтобы продолжить наш дискурс, мы должны высказать два суждения.
Во-первых, откровенно констатировать несоответствие между нашим философским взглядом и объектом, который рассматривает восточная мысль. Мы продолжаем смотреть на мир восточной мудрости из плоскости субъектно-объектного наблюдения, т. е. мы сами остаемся в плоскости метафизики, как об этом говорилось выше. А вот объект, который мы рассматриваем в реалиях когитарного мыслительного опыта, превышает по своему объему и по своей мерности этот опыт. Объект, задающий символы космосу традиционной философии, "не умещается" в опытном пространстве рационального виденья, так как размерность этого виденья — рацио в буквальном смысле — есть субъект-объектная рациональность. Рациональность — одно из измерений бытия, но не само бытие6.
Во-вторых, нужно признать необходимость для философии символического описания не как отражения вещи субъективным сознанием, а как такового, чтойного и формального, т. е. признать наличное бытие всей области сверхчувственного и Бога как ее главного символического архетипа. Если мы зачеркиваем трансцендентальный символ в философии, то с философией происходит то самое падение, о котором писал Хайдеггер. Советская философия и советская мысль в целом дают яркий пример того, какой деградации подвергается метафизика, если она ограничивает себя только предметно-телесным и отражением вещей в субъективной мысли.