КОЛОНИИ, ПОТЕРЯННЫЕ И СОХРАНЕННЫЕ 3 глава




Богатый и принципиальный Морозини мог бы стать прекрасным дожем, будь у него время проявить свои качества. Не его вина в том, что он пал жертвой не только одного из шквалов «черной смерти», опустошавших Венецию во второй половине XIV века, но и ошибки современников, по сей день очерняющей его имя. Во время войны за Кьоджу, когда будущее Венеции висело на волоске, он вложил огромные деньги в недвижимость. Почти наверняка он ставил целью поддержать общую стабильность. Когда его спросили, зачем он это делает, он ответил: «Se questa terra stara male, io non voglio aver ben» — «Когда эта земля страдает, я не хочу выгоды». К несчастью, самый популярный источник, «Жизнь дожей Венеции» Сануто, приводит эту фразу в варианте «io ne voglio aver ben» — «я не премину нажиться». Клевета прижилась. Если бы вторая версия была верной, возникли бы серьезные сомнения в том, что Морозини имеет моральное и интеллектуальное право возглавлять республику. Немыслимо, чтобы такого человека выбрали дожем, особенно с учетом того, что, согласно многим источникам, его соперником был прославленный герой войны Карло Дзено.

Последнее обстоятельство послужило причиной того, что среди современных историков появились хитроумные предположения, что якобы Дзено не прошел на выборах дожа из-за какого-то своего незначительного отступления в самом конце войны. Гораздо более правдоподобной причиной выглядит его сравнительная молодость (ему еще не было и пятидесяти) и активность. Жизнь, заключенная в стенах Дворца дожей, проводимая в приемах и шествиях, плохо совмещалась с его энергией и талантом. Гораздо полезнее для республики он был на своем посту, что он и доказал за последующие 36 лет.

 

После смерти Микеле Морозини выбор избирателей пал на человека по имени Антонио Веньер. Шестидесятый дож Венеции служил капитаном на Крите, где некоторое время назад обосновалась его семья, одна из древнейших в республике. Три месяца Венецией правил регентский совет, пока 13 января 1383 года к берегам Риальто не прибыл новый дож в сопровождении двенадцати знатных венецианцев, посланных за ним.[168]

По всем отзывам, он был человеком строгим и справедливым. Когда его сын угодил на два месяца в тюрьму за глупую выходку[169] и вскоре после этого заболел, он отказался досрочно помиловать сына, даже если болезнь будет угрожать его жизни. Восторженно-уважительное отношение к Веньеру высказывали и его подданные, и историки последующих времен. Правда, по мнению историков, он слишком мало времени уделял «домашним» заботам. Но в этом и не было большой необходимости. В отличие от Генуи, которая быстро скатывалась к анархии, Венеция оправилась от последствий шестилетней, самой отчаянной за всю историю войны, оставив незыблемой свою политическую структуру. Внутри республики все шло своим чередом, и все проблемы приходили извне. Антонио Веньер и его советники теперь занимались упроченьем положения Венеции в Европе и мире.

Во-первых, следовало перестроить свою экономическую империю. Потеря Далмации была тяжелой, но с ней пришлось смириться, иного выбора просто не было. Кроме того, Далмация важным торговым партнером никогда не была, ее ценность заключалась в запасах сырья, особенно леса и камня. Ее побережье изобиловало прекрасными естественными бухтами, которых так недоставало на итальянской части побережья Адриатики, поэтому Далмация служила важной базой для сообщения с другими землями. На юге пелопонесские порты Модона и Корона все еще находились в руках венецианцев. Крит, ослабленный новым мятежом 1363 года, радовался периоду мира и относительного благополучия. Помех со стороны Генуи, которая перестала быть соперницей Венеции, ожидать не приходилось. Пришло время восстанавливать старые торговые связи и создавать новые — в Леванте, в Черном море, которые тянутся дальше на Восток. Во всех важнейших портах, куда регулярно заходили венецианские суда, появились постоянные торговые агенты и склады, где хранился товар в ожидании очередного рейса. Венецианцы огромное значение придавали скорости товарооборота. Свежий товар порой следовало похранить на складах, чтобы не сбить цену слишком быстрой перепродажей. За десять лет до завершения века венецианский торговый агент появился в Сиаме.

Не прекращалась коммерческая экспансия республики. Больше не строя иллюзий относительно владений на суше, пережив потерю Далмации, Венеция продолжала расширять свою торговую империю в Восточном Средиземноморье. В 1386 году она приобрела Корфу. Коварно воспользовавшись тем, что у короля Неаполитанского, которому номинально принадлежал остров, возникли трудности в Неаполе, Венеция предложила местным жителям свои услуги по защите от потенциальных агрессоров. Корфиотам, которые прекрасно знали, что первым номером в списке этих агрессоров значится сама Венеция, ничего не оставалось, как согласиться. Компенсация Неаполю была так мала, что выглядела пустой формальностью. Комбинируя такие методы — использование всех политических возможностей, коммерческое внедрение, изощренную дипломатию и шантаж при удобном случае, — Венеция до конца столетия сумела приобрести Скурати и Дураццо на юге Далмации, Навплион и Аргос в Морее и большую часть Кикладских островов и Южных Спорад.

Такая экспансивная программа действий имела не только коммерческие причины. Помимо прочих предпосылок, в Венеции настороженно следили за продвижением турок на запад. В двадцатые годы XIV века это продвижение стало лавинообразным. В 1389 году пал Серре, за ним последовали София, Ниш и Салоники. Наконец, в исторической битве на Косовом поле османские полчища сокрушили сербов, разрушив последнюю надежду балканских славян на свободу. Болгария продержалась еще четыре года. Теперь, казалось, сочтены дни самой Византии. За исключением нескольких островов в Эгейском море, Восточная Римская империя ограничивалась теперь почти одним только Константинополем, император правил под турецким присмотром, понимая, что единственный его шанс оставаться на троне — послушное соблюдение воли султана. Слабый здоровьем Иоанн V Палеолог умер в 1391 году от неуемного распутства в преклонном возрасте.[170] Его сын Мануил II был юношей доброго нрава и больших способностей. В более удачных обстоятельствах он мог бы вернуть Византии ее былую славу, но перед турецким нашествием он был бессилен. До смерти отца его вынуждали жить при дворе султана в качестве вассала и заложника. Иоанну пришлось принимать участие в войне против его союзников-греков. Для Мануила правление оказалось ненамного менее унизительным.

Таково было положение дел, когда король Сигизмунд Венгерский воззвал к христианской Европе вступить в союз против турецкой угрозы. Венеция, несмотря на былые разногласия с Венгрией, ответила, по крайней мере, предоставив свой черноморский флот. К несчастью, не многие государства Европы откликнулись на призыв — со всего континента набралось каких-то 60 000 человек. И хотя с ними был цвет французского рыцарства, именно его самоуверенность и недисциплинированность больше, чем что-либо другое, послужила причиной неудачи этого похода. Перед битвой они похвалялись, что если даже небо упадет на них, они поднимут его на копья, но перед султаном Баязетом не устояли. Подтвердив свое прозвище Йилдерим (Молния), он успел подготовиться к подходу европейского войска. Когда те подошли к Никополю на Дунае, он уже встречал их. 28 сентября 1396 года произошла короткая и кровавая битва. Еще более кровавым стало ее продолжение, когда 10 000 французских пленников обезглавили в присутствии султана. Сам Сигизмунд и те, кто спаслись из боя, бежали на венецианских судах. Очевидец из Германии, Иоганн Шильтбергер, чья молодость спасла его в плену от казни, рассказал, что когда эти суда проходили через Дарданеллы, его вместе с тремя сотнями оставленных в живых пленников выстроили на берегу и заставили смеяться над побежденным королем.

Роль Венеции в этой истории героизмом не отличается. Сама битва у Никополя осталась в истории как переломный момент, в котором большая часть стран Западной Европы не смогла договориться между собой перед угрозой турецкого нашествия, которое Европа ощутит через сто с лишним лет. Невероятно, но умирающая Византийская империя просуществовала еще 57 лет, уже не как щит, а скорее как помеха. Мануил обязался построить в своей столице мечеть и учредить мусульманский суд для приверженцев ислама, но высших священников христианской церкви турки не трогали. Казалось, опасность грозила Венеции, одной Венеции. Не обладая ни средствами, ни темпераментом для ведения крестовых походов, венецианцам оставалось только защищать от посягательств свои интересы. Но при этом они защищали Европу.

 

Те же средства, порой весьма неприглядного свойства, что позволяли Венеции расширять свои владения в Восточном Средиземноморье, отличали и ее политику в Италии, причем с тем же успехом. Давний враг, Франческо да Каррара, хоть и присмирел после падения Генуи и сдачи Тревизо герцогу Леопольду Австрийскому, нисколько не утратил своей свирепости. Он так и не дождался, вопреки своим надеждам, поражения Венеции, но республика была потрясена, устрашена и унижена. Каррара обнаружил, что легко мог бы подчинить себе венецианские владения на terra firma и выйти из Генуэзской войны богаче, чем вступил в нее. Конечно, вскоре он этим и занялся, и в 1382 году он осадил Тревизо.

Результат превзошел его ожидания. Герцог Леопольд был готов принять Тревизо у венецианцев, но беспокоиться о его обороне и тратиться на нее был не готов. Он просто-напросто продал Тревизо Карраре, а заодно с ним Беллуно, Ченеду и Фельтре, то есть контроль над главными торговыми путями в Доломиты и на Тирольскую возвышенность. Все это обошлось в 100 000 дукатов — сумма для Каррары, который приобрел практически все венецианские владения на суше, смехотворная.

Если не обращаться к наемникам, услуги которых в то время были очень дороги, Венеция не располагала ничем, что заслуживало бы названия сухопутной армии. С другой стороны, у Каррары не было флота, так же как и у Генуи в ее теперешнем состоянии, не было и никакой надежды на его появление. Поэтому венецианцы решили, что, чем рисковать в войне на другом берегу лагуны, лучше обратиться на запад, где последний отпрыск некогда великой династии Скалигери, Антонио делла Скала, еще владел Вероной и Виченцей — двумя спелыми плодами, готовыми упасть к ногам. Таким образом, Венеция не стала мстить Карраре. Она предпочла подождать.

Дож Веньер с советниками дождались того, что падуанская империя дотянулась до самого Венето, до самого порога Венеции. Но они предусмотрели еще кое-что. С той же легкостью, с какой Каррара приобрел венецианские владения, его столкнули с Джаном Галеаццо Висконти, престарелым племянником Бернабо, который недавно сменил дядюшку, предположительно отравив его, и сделался повелителем Милана. Лицемер, интриган с непомерными амбициями и ненасытной жаждой власти, из всей знаменитой семьи Джан Галеаццо был самым опасным. Ссора с таким человеком рано или поздно означала войну, а война с Джаном Галеаццо Висконти означала поражение. Венеции оставалось только выждать время. Воевать с Каррарой было незачем, он сам шел к своей гибели.

На всякий случай не стоило действовать против Антонио делла Скала, не посоветовавшись предварительно с Миланом. 19 апреля 1387 года Веньер и Джан Галеаццо заключили соглашение, по которому Скалигери сбрасывались со счетов раз и навсегда. Верона отходила Милану, а Виченца — Падуе. Поначалу все шло как запланировано. Верону взяли, не встретив серьезного сопротивления. Антонио бежал в Венецию, затем во Флоренцию и Рим, где вскоре скончался от яда. Для Висконти, на гербе которых красовалась змея, это было парой пустяков. Виченцу Джан Галеаццо захватил тоже, проигнорировав условия соглашения.

Только теперь Франческо Каррара понял, что в Венеции все это предусмотрели, а он не рассчитал, связавшись с миланским герцогом, который использовал его, а теперь обманул. Наступив на горло своей гордости, он обратился к дожу Веньеру, доказывая, что Висконти для республики гораздо опаснее, чем он, и что защититься от него можно, только оставив независимую Падую между ними как буфер. Однако Висконти и тут опередил его, отправив к Риальто послов, чтобы утвердить свои права на Падую, реституцию Ченеды, Тревизо и некоторых стратегически важных крепостей по берегам лагуны.

Нелегко далось дожу принятие решения. Может быть, аргументы Каррары основывались на его собственных интересах, но они были убедительны. Джан Галеаццо меньше чем дважды за год доказал, насколько опасным может быть его соседство. Сомнительно, чтобы при удобном случае он отнесся к Венеции с большим уважением, чем к Вероне или Падуе. Однако то, что во время последней войны он ничего не предпринял, доказывало, что Венеция ему не по зубам. Венецианцам требовался контроль над Тревизо и проходами в горах, без которого их торговля с Центральной Европой задыхалась. Наконец, как ни полезен был буфер, хорошо известно, что на эту роль плохо подходил Франческо Каррара, которого в Венеции ненавидели и намеревались уничтожить. 29 мая 1388 года предложения Милана формально приняли.

Каррара не терял надежды даже после этого. Считая, что позиция Венеции обусловлена только враждебностью к нему лично, он отрекся от власти в пользу сына Франческо, которого, чтобы отличать от отца, прозвали Новелло (Новый). Но это ему не помогло. Армия Висконти вошла в Падую, а венецианская эскадра поднялась по течению Бренты, и Франческо Новелло был схвачен. Карарра, отца и сына, поместили в Монце и Асти соответственно, а Венеции отныне предстояло остерегаться нового, смертельно опасного соседа.

Ее политика в отношении Джана Галеаццо была предельно проста — от него следовало как можно быстрее избавиться. Очевидно, в одиночку с ним было не управиться. Но в бесконечном вращении калейдоскопа итальянской политики снова и снова повторялся один и тот же рисунок — если одно государство становится слишком крупным и слишком сильным, другие, соседние, объединяются против него до тех пор, пока оно не падет. На это и рассчитывали в Венеции. Джан Галеаццо в то время был самым могучим повелителем Европы, гораздо сильнее, чем Ричард II Английский или психически неустойчивый Карл VI Французский. Но ему этого было мало. Не прошло и года после захвата Падуи, как он обратился против Флоренции и Болоньи.

Он превзошел свои возможности. Франческо Новелло, бежавший с семьей из Асти, собрал временный союз против Висконти и стал главным его идейным вдохновителем. Вместе с ним самим, Флоренцией и Болоньей в союз входили Франческо Гонзага Мантуанский, Кан Франческо Веронский (обездоленный сын Франческо делла Скала) и герцог Роберт Баварский. Теперь им требовалась еще и поддержка Венеции. Тут уж Венеция не колебалась. Всего два года назад Джан Галеаццо был ей союзником, а Каррара — заклятым врагом. Но верность — роскошь, которую не могло себе позволить ни одно итальянское государство. Дипломатия основывалась на сохранении баланса сил путем стравливания одного врага с другим. Венеция легко и непринужденно сменила сторону, вступила в союз и охотно предоставила Франческо Новелло и молодому Антонио недавно отвоеванный Тревизо в качестве базы для действий против Падуи.

Весна 1390 года выдалась сухой и жаркой. В ночь на 18 июня Франческо Новелло тайком повел небольшой отряд к родному городу по руслу Бренты, в которой почти не осталось воды. Деревянный частокол — единственное препятствие — быстро разобрали, и народ Падуи, который два года только и ждал подобного случая, радостно приветствовал своего повелителя и взялся за оружие. Эта победа и позволяла говорить об освобождении Флоренции, и была серьезным испытанием для Джана Галеаццо, которому пришлось стянуть большую часть армии из Тосканы, чтобы мятеж не распространился на Верону, которая пыталась таким же образом, только не столь успешно, вернуть себе независимость. К тому же Галеаццо тревожила солдатская удача сэра Джона Хоквуда, англичанина на службе Флоренции, который преследовал его до самой реки Адда и нанес серьезный урон его войску под командованием французского генерала Жана д'Арманьяка. Короче говоря, падуанская кампания, проводимая Франческо Новелло, из действия, чреватого опасным военным кризисом, превратилась в патовую комбинацию. Так и решили все стороны, заключив в 1392 году в Генуе мирный договор. Молодой Каррара, опасавшийся допускать Венецию к этому договору, пока не согласуют все условия, стал желанным гостем для дожа, на все лады благодарившего его за поддержку и причислившего его к венецианскому благородному сословию.

 

Не сыграв в войне активной роли, Венеция не ставила со своей стороны подписи под договором. Тем не менее надеялась на многое. Помимо того, что возвратили Тревизо, хитрые политики, не пролив ни капли венецианской крови, обуздали могущество Милана, а в Падуе благожелательный и даже послушный Франческо Новелло сменил своего несносного отца. Конечно, этот мир означал всего лишь передышку. Джан Галеаццо Висконти, хоть и не достиг всего, что хотел, но ничего и не потерял. Он уже собирал силы для нового нападения, и через три года оно произошло.

Сначала казалось, будто противники Джана Галеаццо в состоянии держать его под контролем. В 1395 году, когда он двинулся на Мантую, Венеция, Флоренция и Болонья, при активной помощи Каррары, бросились защищать соседа. Сражаться не имело смысла, и вскоре, в 1400 году, заключили мир, длившийся недолго и непрочно. Хрупкое равновесие нарушил в 1402 году Руперт Пфальцский, который был избран императором Священной Римской империи и ехал, как он считал, в Рим на коронацию. По пути его упросили сделать остановку в Ломбардии и сокрушить излишне дерзкого вассала. Ограниченный в войске и деньгах, император не представлял себе ни силу Джана Галеаццо, ни положения дел в Италии. В апреле он, разгромленный и униженный, с жалкими остатками войска вернулся в Германию.

Победа над величайшим правителем Европы воодушевила Висконти. Он пробился в Болонью и всеми силами обрушился на Флоренцию. Когда под его контролем оказались Пиза, Сиена и Лукка, город, казалось, был обречен. Если он падет, Тоскана соединится с Ломбардией, Умбрия и Романья попадут в зависимость к Милану, кто знает, устоит ли Венеция? Джан Галеаццо был силен, как никогда. Ему было всего пятьдесят лет, его люди прекрасно подготовлены. Северное Итальянское королевство, протянувшееся от Генуи до Адриатического моря, казалось, уже было в его руках.

Внезапно 13 августа 1402 года его свалила лихорадка, и три недели спустя он скончался. Для венецианцев его смерть выглядела чудом, тем более что его огромные владения переходили в наследство трем его сыновьям, старшему из которых не было еще и четырнадцати. Его вдова, назначенная регентшей, как оказалось, не способна управлять ни ими, ни жадными генералами и кондотьерами, которые долгие годы сражались за Висконти, а теперь решили озаботиться получением собственных владений. К концу года герцогство Миланское, сильнейшая держава Европы, начало распадаться.

Оживились и давние враги Джана Галеаццо, и первый из них — Франческо Новелло Каррара, который двинулся войском на Виченцу. Зная о том, что творится в Милане, он не ожидал встретить серьезного сопротивления, но его отразили сами граждане Виченцы, избежавшие одной политической авантюры и не желавшие становиться жертвами другой. Однако сами они долго держать оборону не могли, и не долго думая они попросили о помощи Венецию. Их посольство достигло Риальто одновременно с посольством герцогства Миланского, просившего у Венеции помочь защитить от Каррары Виченцу и Верону.

После смерти Джана Галеаццо для Венеции больше не было смысла в союзе с Франческо Новелло. Интуиция венецианцев говорила, что воевать с ним нужно до тех пор, пока вся эта династия не исчезнет с лица земли. Обладание Вероной и Виченцей позволяло прикрывать большую часть подходов к Венеции с суши. К Франческо Новелло под стены Виченцы был отправлен герольд с требованием увести войска. Послушный ранее венецианским союзникам, молодой Каррара заупрямился. «Сейчас мы сделаем из этого герольда льва святого Марка», — сказал он и в ярости приказал разрезать ему нос и подрезать уши.

Такой поступок был не просто жестоким, но и безрассудным. Если бы Франческо Новелло отступил, он лишил бы Венецию повода для войны, и возможно, сохранил бы династию. Но своим поступком он сам себя уничтожил. После того как его отогнали от стен Виченцы, ему пришлось оборонять свою Падую. Надо отдать ему должное, он храбро держал венецианскую осаду, не соглашаясь ни на какие условия, Наконец голод и вспышка чумы из тех, что опустошали Европу в конце XIV — начале XV веков, заставили его смириться. 17 ноября 1404 года Падуя пала. Франческо вместе с сыном Якопо привезли в Венецию в цепях. Народ был настроен против него (этому способствовали слухи, будто он собирался отравить городские колодцы), поэтому пленников, ради их же безопасности, сначала заключили в монастырь Сан Джорджо Маджоре. Только через несколько дней их удалось переправить во Дворец дожей, где на верхнем этаже специальное помещение отводилось для содержания узников высокого ранга.

За это время расследовалась деятельность Каррары. Намерение отравить колодцы не подтвердилось, зато открылся организованный им заговор, имевшей целью свержение республики. По мере расследования выявились имена вовлеченных в заговор представителей знати. Совет десяти привлек в помощь шестерых чиновников, владевших вопросом, и заседал денно и нощно, раскрывая новые нити и опрашивая сотни подозреваемых, нередко под пыткой. Чем дальше они расследовали, тем больше получали свидетельств того, что все нити тянутся к роду Каррара. Отца и сына приговорили к смерти. История о том, что их в железной клетке подвесили с крыши дворца, ничем не подтверждается.[171] Обоих задушили 17 января 1405 года в тюрьме, причем Франческо Новелло, пока мог, храбро, но тщетно защищался деревянным стулом.

 

Для Венеции XIV век был трудным, может быть, самым трудным за всю историю. Начался он двумя попытками переворота: Марино Бокконио и, более серьезно, Баймонте Тьеполо. В середине столетия случилась третья, когда старик Марино Фальеро опозорил и республику, и звание дожа, за что и заплатил остатком своей жизни. Вскоре после этого подозрительные обстоятельства правления Лоренцо Челси еще больше подорвали престиж дожа. За пределами города мятежи происходили на Крите, в Триесте и в других местах. Была потеряна Далмация. Последующие пятьдесят лет продолжалось вооруженное соперничество с Генуей. Итальянские соседи Венеции — Скалигери, Висконти и Каррара — не давали республике передышки. Начиная с 1348 года каждые несколько лет «черная смерть» производила такое опустошение в городе, что память о ней останется в веках.

Несмотря на все это, Венеция достигла многого. Для начала она утвердилась на terra firma. С падением дома Каррара ей достались значительные владения на суше, от Тальяменто на востоке до берегов озера Гарда на западе, от Адидже на юге до холмов у Бассано на севере. Позднее материковые владения еще более разрослись, и за исключением короткого периода в начале XVI века они серьезно уже не уменьшались до самого конца существования республики.

К 1400 году у венецианцев не оставалось сомнений в статусе их государства — могучей европейской державы. Они уже знали, каково защищать протяженные, порою нечетко определенные границы от предательских нападок соседей, знали, во что обходится содержание наемной армии. С другой стороны, появились очевидные преимущества в виде высокого престижа и огромного влияния, приносившие свои плоды не только в Италии, но по всему континенту, где многократно выросли обороты венецианской торговли. Это влияние поддерживалось и тем стратегическим превосходством, которое получила Венеция над всеми своими соперниками — для любого из них она стала неуязвима.

Но, несмотря на свое новое положение сухопутной державы, Венеция принадлежала морю. Благодаря морю, 3300 кораблям и 36 000 мореходов (столько насчитывалось к началу XIV века) добывала она свои богатства и оберегала их. Больше ни один из крупных итальянских городов не мог похвалиться тем, что на протяжении более тысячи лет им ни разу не овладел враг. Ни один не мог похвалиться таким богатством, или, скорее, такой способностью к восстановлению, чтобы при разрушенной экономике и разоренной войнами казне быстро и полно восстанавливаться, повергая в изумление врагов. Это выглядело как магический фокус, но повторялось снова и снова. Однако Венеции не удалось бы проделать этот фокус, не будь у нее такого уникального положения. Она располагалась не только ближе, чем любой из ее соперников, к рынкам Востока, этим источникам роскоши, которую Европа, единожды распробовав, жаждала все больше и больше. Сам факт того, что море было, буквально, ее домом, обязывал к такому владычеству на море, которого соперники если и достигали, то ненадолго. Вообще говоря, многие годы Венеция отличалась более быстрым и качественным кораблестроением, более искусным мореходством и более быстроходными кораблями, чем кто бы то ни было.

И наконец, после падения Генуи венецианские купцы вели самую успешную торговлю. К концу XIV столетия не нашлось бы нужного товара, который в достаточном количестве не перевозили бы венецианские суда. На юг и восток шла древесина с гор Гарца и металлы с рудников Богемии, на север и запад — индийские специи, потом к ним прибавился хлопок из Малой Азии и Леванта и все большие объемы сахара, которым никак не могла насытиться Европа. Хлопок везли из Сирии с XI века, но теперь он появился на Крите и на Кипре, где Федерико Корнаро с таким размахом начал его выращивать, что его семейство за несколько лет стало богатейшим в Венеции. Два эти острова вместе с частью Мореи прославились производством сладкого, крепкого вина, известного как мальвазия (по названию порта Монемвазия, откуда по большей части его вывозили), которое с такой охотой поглощали англичане и их соседи из стран Северной Европы. В 1330-х годах появился некоторый постоянный стандарт для этого вина, и венецианские купеческие галеры везли его в Англию, где меняли на английскую шерсть. Ее везли во Фландрию, где взамен шерсти грузили на суда кипы одежды фламандского производства — отличного качества шерстяные плащи и платья, продавать которые можно было по всей Европе и даже в Леванте. Этот торговый треугольник приносил такую прибыль, что в 1349 году его национализировали и превратили в государственную монополию.

С течением столетия другие отрасли становились менее прибыльными. В частности, постоянная торговля с Русью пришла в упадок в 1360-х годах, когда путь караванам к Черному морю преградила война с севера и востока, в землях, занятых монголами. Через тридцать лет, когда Тамерлан разрушил поволжские города, служившие перевалочными пунктами на торговом пути, черноморская торговля прекратилась совершенно. Ценные меха на южных рынках стали редкостью и, следовательно, подорожали. Работорговля, однако, продолжалась. Несмотря на многочисленные эдикты, которые издавал папа, и некое подобие пилотных законов, издававшихся в самой республике, начиная с закона дожа Орсо Партечипацио, выпущенного в IX веке, работорговля в Венеции не переставала процветать. Сравнительно немного негров из Западной, Восточной Африки и Сахары продавались на невольничьих рынках Сан Джордже и Риальто арабским купцам за золото и слоновую кость. Подавляющее число рабов было из христиан с Кавказа — грузин, армян, черкесов и других пленников и пленниц татар, проданных в черноморских портах. Большинство из них становилось домашней прислугой, телохранителями и наложницами в Египте, Северной Африке и при османском дворе. Некоторые удостаивались попасть в армию мамелюков, самую сильную в Египте с XIII века до самого прихода Наполеона, в ряды янычар или в евнухи султанского дворца. Другие покупались зажиточными итальянскими семействами Тосканы или Северной Италии. Прочие, наименее удачливые, заканчивали свои дни на огромных плантациях Крита и Кипра, где Федерико Корнаро основал экономику производства сахара целиком на использовании рабского труда.

Нужно ли говорить, что Венеция получала со всего этого немалый барыш? Но была еще одна область рынка, в которой Венеция выступала не столько как посредник, сколько как основной потребитель. Это был рынок зерна. На горьком опыте венецианцы усвоили, что при закупках товара жизненной необходимости нельзя рассчитывать только на один регион. Засуха или потоп может вызвать неурожай. Мятеж или народные волнения могут нарушить торговые связи. Даже если погодные и политические условия благоприятны, всегда могут напасть какие-нибудь пираты. Поэтому венецианцы заботились о том, чтобы иметь под рукой множество разнообразных поставщиков, и груженные зерном корабли шли в Адриатическое море как с привычных житниц Сицилии и Апулии, так и из Анатолии и даже с Черного моря.

Со своей стороны Венеция располагала только одним продуктом для экспорта, не считая излишков товара, время от времени производимого мануфактурами. С первых дней своего существования республика ревностно оберегала свои соляные копи в долине и дельте реки По и, если приходилось защищать их силой оружия, никогда не медлила. Шло время, и потребность Европы в соли росла, теперь уже приходилось везти ее из Далмации, Кипра, откуда-то еще, но свои копи по-прежнему оберегались с почти суеверным усердием и продолжали приносить немалый доход.

Существовали и другие причины такой необыкновенной экономической устойчивости. Во-первых, надежная репутация. Развитая на полмира сеть торговых контактов, хорошо известная честность в сделках, не мешавшая, впрочем, получать хорошую прибыль, — все это позволяло легко восстановить торговую деятельность после перерыва. Во-вторых, венецианский характер — суровый, трудолюбивый, рассудительный, с неизменной тягой к выгоде и безграничной изобретательности в ее достижении. В-третьих, жесткая дисциплина, основанная на опыте, накопленном за долгую историю государства.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-03-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: