Еще не рассвело, когда испуганный лай Соломона разбудил крестоносцев. Вопреки горячим молитвам Петера никакие ангелы не пришли к ним, зато из‑за умирающего костра появились двое здоровяков и стали распихивать заспанных детей и вытряхивать их из одеял.
– Подъем, бравые крестоносцы! – издевались они. – Вставайте на свои мелкие ноги, презренные твари!
– Кто здесь? – спросонья закричал Вил.
Мужчины засмеялись.
– Хо‑хо! А мы лесные демоны, о которых рассказывали вам мамаши, и мы пришли по ваши жалкие душонки!
Петер встал не без помощи посоха.
– Заклинаю вас: оставьте в покое сих детей!
Его речь вызвала шквал гогота и парочку проклятий из уст незваных гостей.
– А ну‑ка посмотрим, что у нас здесь? – вышел один из громил. В красноватом свете костра он вдруг стал очень похожим на огромного тролля. – Глянь, – сказал он второму, тыча пальцем в Петера, – только глянь на этот говорящий скелет.
Второй засмеялся и большим черным сапогом пнул самое сердце кострища, отчего в темное небо взвился целый сполох искр. Внезапная вспышка света озарила лица разбойников и их жертв.
– Ну и ну, – насмешливо проворчал первый, – Да у нас тут трусливая армия Иисуса собственной персоной. И надобно сказать, вам есть чего трусить, ибо мои руки чешутся надрать спину старику его же собственным посохом и отправить всех вас заодно с вашей визгливой собакой по мелким могилкам. – Он замолчал, чтобы пригладить бороду. – Ach, да что это со мной! Где же мои хорошие манеры? Скоро светает, и к заутрене мы проверим, что за сокровища вы успели стянуть за время своего далеко не святого Похода. А до тех пор, кроткие агнцы, мы с товарищем должны крепко связать вас.
Посмеиваясь, он передал второму конец твердой колючей веревки, и вдвоем они подогнали детей с несчастным Петером к толстому стволу березы. Они ржали и грубо насмехались, обматывая беспомощных крестоносцев новыми и новыми витками пеньковой веревки, пока накрепко не привязали их к старому дереву.
– Право, чудный вышел сноп. Кабы вы сопротивлялись, мой товарищ быстро перерезал бы вам глотки и справился бы с вашими пожитками без лишних хлопот. Вам надобно благодарить ангелов, что я оказался рядом, – прорычал второй разбойник. Рассветная дымка становилась все светлее, и перепуганные дети смогли лучше разглядеть своих захватчиков. Это были огромные и волосатые мужчины, с ног до головы в грязи, с широкими, громоздкими плечами, круглолицые, с крепкими толстыми ногами и полными одутловатыми руками, на которые были повязаны широкие кожаные ремни. На ногах у них были черные кожаные ботинки и стальные налодыжники, какие носят всадники в папской армии. Тяжелые кожаные рубахи и кольчуги обтягивали их плотные тела. Петер не сомневался, что они презирали самих себя (он это прочитал по их гневным красноватым глазам), за собственное малодушие и позор.
– Что скажешь ты, Леопольд, о наших маленьких пленниках?
– Ну, Альфред, мне кажется, что от столь никудышного скопища следует немедля избавиться, как от пехоты презренного Отто!
Альфред прижался к испуганной и смущенной Фриде.
– Вот это прелестная находка. Может не стоит их всех убивать. А, Леопольд, что скажешь?
Неожиданно Вил прошипел:
– Ежели тронешь ее, я самолично отправлю тебя прямиком к адским вратам!
Петер с сомнением прикрыл глаза, а Карл пораженно смотрел на страстного брата.
– Клянусь всем святым, Леопольд. Кажись, среди нас появился храбрец.
– Ха! Храбрецов мы так просто не оставляем. Думаю, надобно распотрошить наш сноп и проверить, из какого теста этот малец.
Воины вместе развязали толстый канат и выволокли Вила за волосы. Они играли с ним как откормленные коты с только что пойманной мышью, толкали его взад и вперед и хлестали по лицу и голове.
– Ну что, крестьянский мальчишка? Видать возомнил себя великим воином этого вашего Крестового похода. Ach, ага, это точно. Постой‑ка… У тебя что, нет на поясе такого маленького крестика? Почему‑то я вижу только очень хороший кинжал из оленьей ножки.
Альфред сорвал драгоценное сокровище с пояса Вила и полюбовался им, прежде чем аккуратно заложил его за собственный кожаный кушак. Вил промолчал.
– Ну, думаю, ты не против поделиться краденым с другим вором? – рассмеялся первый.
Петер медленно выступил вперед.
– Мои отважные воины, мы видели великие.
– Заткни рот, старик, – прикрикнул Леопольд. – Я не нуждаюсь в твоих словах, и если ты снова заговоришь, я, – он замолчал и улыбнулся Фриде. – Я познакомлюсь с юной светловолосой Madel, с этой нежнейшей особой по нашему, мужскому обычаю.
Фрида зажмурилась и в ужасе отвернулась: вид разинутого рта, полного гнилья, был ей невыносим. Петер почтительно склонил голову.
Разбойники принялись охаживать детей, пялясь каждому в лицо, пока зловещий взгляд Леопольда не упал на беднягу Георга.
Отличный откормленный боров, надо сказать, – передал он Альфреду, схватив испуганного мальчика за шиворот. – Взгляните на этого маленького лорда в этих его льняных одеяниях и шитых кожаных ботинках. Мне кажется, пузатик, этим простакам выпала редкая удача – разделить твое общество. Думаю, в Базеле за твою одежку можно запросить высокую цену.
Напарник улыбнулся.
Георг от волнения стал запинаться.
– Про… прошу прощения, я… я… сын г…
– Да мне нет дела, кто породил такого, как ты, – прорычал Альфред. – Снимай одежду.
Георг беспомощно озирался на дрожащих спутников, но никто не мог ему помочь. Гертруда, Мария, Фрида и другие девочки милостиво отвернулись, а Альфред стиснул Георговы щеки и заорал:
– Ты чего, оглох? Я сказал: немедля снимай одежду.
С покрасневшего, словно свекла, лица Георга градом лил пот, а по дрожащим пухлым щекам вдруг потекли слезы. Трясущимися пальцами мальчик медленно развязал шнурки на жилете и аккуратно выпустил тонкую исподнюю рубаху, ладно сшитую на заказ. Он нехотя снял панталоны и мучительно тяжело расстался с мягкими подштанниками, которые для него сшила мать. Теперь обнаженный Георг пристыжено стоял на виду хохочущих мужчин.
– Таким сынком возгордился бы любой отец! – гоготали они. – Уж поверьте, меня бы взяла гордость за все эти складки и сборки студенистого жиру. «Познакомьтесь с моим сильным, здоровым парнем», говорил бы я дружкам. Думаю, он отлично сгодился бы в вассалы Отто! Эдакий «Защитник королевства».
Георг молчаливо сносил унижение, пока Петер медленно подошел к нему и не закрыл его наготу от взора солдат.
Альфред поднял одежду мальчика и внезапно вынул кожаный кошелек, который позванивал монетами.
– Ха, xa! – проревел солдат. – Кажется, дети, ваш пухлый товарищ нес с собой целое сокровище, и наверняка вы ничегошеньки об этом не знали! Предчувствую, что тебе есть чем поделиться, может, пересчитаем монетки, толстяк?
Альфред стал высыпать серебро на землю, пока Леопольд рылся в мешках с провизией.
– О, у нас отличная солонина и лососина, и, мать честная, целая луковица. Немного проса, овса и две краюхи хлеба, о, походная фляга. Боже правый, кремни и хорошие сапоги и… Фу, да вы рыскали в карманах у мертвецов! Вам следует перерезать глотки за та…
Альфред перебил его.
– Наша жаба несла с собой чуть ли не двадцать шиллингов. Надо же, целый фунт, еще и с лишком. Отлично, добрый малый. Премного благодарны.
Петер внимательно наблюдал, как Альфред запихал пенни себе в карман, накрепко привязанный к поясу.
– Всего у меня в кармане три фунта, Леопольд, да еще тот, что у тебя. Надо сказать, неплохо наработали на целую неделю.
Леопольд подозрительно следил за товарищем.
– По‑моему, самое время проверить счет и поделить все поровну.
Тихо выругавшись, Альфред уступил и снова выложил все пенни на землю: двенадцать пенни – это будет шиллинг, двадцать шиллингов – это фунт, да еще остаток… Они тщательно разделили все до мелочи. Затем каждый сгреб в карман причитающуюся часть трофея, и разбойники встретились взглядами.
– Это отродье нам больше ни к чему. Дадим им попробовать нашего меча – всем, кроме желтоволосой девицы.
Дети столпились около Петера как испуганные щенки. Вдруг Карл выпалил:
– В одном‑то вы правы!
Солдаты удивленно уставились на мальчика.
– Э‑э‑э… м‑м‑м… господа, вы посчитали нас умелыми ворами. Тогда, вместо того, чтобы убить нас, дайте нам пойти и обшарить ближние деревни в поисках наживы. Да ведь мы и впрямь удалые разбойники, особенно, когда дурачить крестьян нам помогает священник.
Петер судорожно глотнул.
Оба солдата посмотрели друг на друга и подумали над предложением.
– Хм! – проворчал Леопольд. – Занятная мысль, но эти недомерки нам все равно не потребны. – Он схватил одного из самых маленьких детей и приставил к его горлу свой клинок.
Карл хладнокровно продолжал.
– Делайте как вам угодно, сир, но как раз самые маленькие ловчее всех проникают в амбары и кладовые, да и хозяйки охотнее раскрывают двери, стоит малышам пустить слезу.
Альфред откинул голову и рассмеялся. Он схватил Карла за уши и заревел.
– Боже правый, а у тебя голова что надо. Сегодня ночью мы вам зададим работу, дьяволята. В Кандерне.
Перепуганную паству, не мешкая, повели из лесу, и они снова вышли на приречную дорогу, откуда их направили на юг, к Кандерну. К ночи солдаты подустали и ворчливо велели детям разбить лагерь на виду у хутора, обнесенного плетнем.
– Я знаю, что у них водится мельник, пекарь, колесник и пивовар. Сомневаюсь, что в селении есть кто из зажиточных, кроме этих. Но это уже ваша забота. – Леопольд вытер рукавом рот. – Десять из вас пойдут и принесут нам все, что только можно. Ежели хоть один не вернется, клянусь, я задам работу своему мечу, и если добыча будет малой, для вас всех это также будет последняя ночь.
Мужчины осмотрели группу и выбрали для вылазки Вила с Карлом, Фридриха, Конрада и шестеро других. Бедняга Георг, завернутый в одеяло, прятался за стволом дерева и ничуть не жалел, что его оставили на месте. Альфред засмеялся и приказал Вилу найти для их толстого друга новую одежду.
– Добрые Господа, – вмешался Петер, – могу я просить вашего позволения, чтобы сопроводить моих славных парней?
Леопольд прищурил глаза.
– Ты священник или безумец? Я не встречал еще священника, который бы подсоблял другим красть!
Альфред хмыкнул.
– Ну тогда ты слеп как крот. Я вот не встречал священника, который не был бы вором.
– О, мой добрый друг, Альфред, – откликнулся Петер, – ты изрек большую правду, чем думаешь! Однажды я повстречал вора, который был священником, и знавал священников, которые были ворами чистейшей воды. Все это мне кажется…
– Довольно твоих загадок! – огрызнулся Леопольд. – Знаю одно: эта твоя ряса – лучшая наживка для тех, кто ничего не подозревает об обмане, так что катись отсюда вместе с остальными.
Петер напоследок взглянул на грустные лица детей и скрылся в темноте. Он тихо прошел вместе с сообщниками короткое расстояние, и они оказались у плетня спящей деревни. Вил прошептал Петеру.
– Нам нужен план. Я не собираюсь становиться их рабом, и, верно, все остальные тоже.
– У меня есть план, сын мой, ответил Петер. – И грустная его сторона в том, что мы вернемся с богатой добычей, награбленной у бедных крестьян. – Он подозвал детей подойти ближе и тихо зашептал: – Теперь слушайте очень, очень внимательно…
Окончив наставления, Петер почувствовал отвратительную тошноту внутри, ибо он вспомнил Дюнкельдорф и подумал, что очень ловко свыкся с ролью простого воришки. Он вздохнул. Вскоре одиннадцать теней прошмыгнули через покосившийся забор и стали пробираться по дремлющему селению. Они бесшумно крались между домами хутора, стремительно перебегали между дымящими кострищами и проворно заползали в темные дверные проемы. Своими шустрыми пальцами Фридрих стягивал всякую всячину с подоконников, которые крестьяне решили не запирать на ставни в эту тихую летнюю ночь. Карл шнырял между домами, вынося изнутри то несколько хлебов, то медовые соты. По всей деревне вдоль плетней, под окнами и между крошечными хижинами ни о чем не подозревающего люда скользили легкие детские тени. Только крестьянский храп, да редкое приглушенное ворчанье пса, подозрительного спросонья, нарушали безмолвие.
Вскоре запыхавшиеся дети собрались за стенами деревенской ограды, и расселись кружком под защитой деревьев. Не обошлось без тяжких вздохов и парочки сдавленных смешков, прежде чем каждый из них представил свою добычу остальным. Один гордо выложил на середину освещенного луной круга две свечи бараньего жира, другой – глиняной кувшин сидра и плетенку с ранними яблоками. Фридрих вынул пригоршню полосок копченой свинины и кишок, а Вил достал большой кусок сыра, отличную свинцовую пряжку и ковшик с медом.
– Отлично, ребятки, – поздравил их Петер, осмотрев добыток. – Просто отлично. – Сам он где‑то стянул хлюпающий бочонок с элем, который он подкатил к изумленным мальчикам. – Смотрите, что у нас еще есть. Это наше оружие, – довольно сказал он. – Теперь наблюдайте, как оно поразит нашего противника!
Команда вернулась к нетерпеливым захватчикам и подошла к самому огню, чтобы предъявить добычу. Леопольд с Альфредом громко засмеялись, увидев разнообразное богатство награбленного.
– О, Боже правый, – гоготал Альфред, – сокровищ маловато, зато столько нужных и важных вещей! Кажется, мы отлично поладим, партнеры! Однако жаль, что вы забыли прихватит что‑то из одежи для маленького хряка. Ach, да ладно. Главное вы раздобыли эля.
Забыв про детей, солдаты запустили огромные руки в свои мешки и выхватили две огромные деревянные пивные кружки, которые они немедля окунули в раскупоренный бочонок. Петер подмигнул Вилу, ибо знал, что за плоды приносит жадность до молодого пива! И как заведено, вскоре похитители, смеясь и пошатываясь, разгулялись в темноте, то дружно напевая что‑то, то через мгновенье угрожая друг другу мечами.
Петер медленно отвел детей к краю стоянки, откуда они наблюдали за двумя простаками, которые опустошали кружку за кружкой. Через несколько часов веселья Леопольд нетвердой походкой приблизился к Петеру.
– Коли ты, священник, чаешь обкрутить нас, – промямлил он со злобой в блестящих глазах, – этим элем, ты, ты… э‑э‑э… Мысли куда‑то разбрелись…
– Уверяю тебя, мой добрый друг, я не желаю тебе ничего злого.
– Ну да, как же, – пробормотал солдат, возвращаясь обратно к бочонку.
Они пили, пока на восточном небе не показались первые признаки рассвета, и Петер забеспокоился, что скоро проснутся сельчане и хватятся пропавших пожитков. «Ох, – подумал священник, – они нас найдут и не станут верить нашим словам». Он взглянул на красноглазых разбойников, которые все еще сохраняли остатки сознания, невзирая на снотворную траву, которую он тайком добавил в эль. «Эх, слишком мало белены, – с досадой подумал он. – Ах, кабы я не выбросил тогда белладонну!» Но было не время для сожалений, и Петер знал, что надобен новый план – и поскорей. Некоторое время он только смотрел на Соломона, потом осторожно прошептал Вилу.
Вил улыбнулся и рукой подозвал Фридриха. Ему также был доверен план Петера, и все трое стали осмотрительно подбираться к захмелевшим воинам.
Петер прокашлялся и впился глазами в Леопольда.
– Доброго утра тебе, сын мой. Я ожидаю услышать о твоих повелениях на грядущий день.
Леопольд потер чумазые щеки и промямлил:
– Ja, ja, да‑да, старик, Богом… – запнулся он, зевая, – Богом клянусь, мы повторим вчерашнее. Мы с‑с‑с…
Отяжелевшие веки его опустились, но Петер наклонился ближе и сразил Леопольда длинным монотонным потоком рассуждений о смысле жизни, непостижимости Бога, философии и риторики, астрономии и тому подобном, от чего солдат, безусловно, провалился в глубокий и крепкий сон!
Альфред тем временем каким‑то образом сумел подняться с земли и спиной опереться о надежный сосновый ствол, но его все равно одолевала тяжелая дремота. Вил присел перед ним, чтобы проверить, насколько тот еще владеет собой, но разбойник только невнятно пробубнил:
– Прочь… щенок, а не то… дорого за… платишь.
Голова его упала на грудь. Вил знаками поторопил Фридриха, и через несколько мгновений своими проворными пальцами малыш уже развязал веревки на кошельке и вынул из него несколько монет. Он тихо выложил пригоршню серебра себе на колени и полез за новой порцией. Почти опустошив кошелек, он проворно завязал ремни, подмигнул Вилу и пробрался между деревьев к Петеру.
Занудная лекция Петера сослужила отличную службу: Леопольд дремал без памяти. Старик внимательно следил за храпящим болваном, пока Фридрих осторожно пересыпал монеты Альфреда в кошелек Леопольда.
Вдруг Альфред нежданно метнулся спросонья, отчего Вил подпрыгнул и отскочил на несколько шагов назад, напугав Гертруду, которая пронзительно вскрикнула и метнулась в лес, мутно‑серый от предрассветной дымки. От стремительного бегства девочки остальные вспомнили о собственных страхах, и лагерь мгновенно наполнился испуганными детскими криками.
Суматоха вывела солдат из дремоты, и они поднялись. Леопольд еле держался на ногах. Он метался во все стороны, ревел на Альфреда и хватал всех, кто попадался ему под руку. Разбойник загнал Марию в лес и поймал ее за волосы. Она завизжала, увидев, что он вытаскивает из ножен меч.
– Всем стоять, я сказал, или, клянусь всеми святыми, я снесу ей голову.
– Точно. И я ему подсоблю. Теперь всем стоять на месте, всем до единого, – орал Альфред.
Большая часть детей уже застыла на месте, и остальные тоже постепенно вняли мольбам схваченных товарищей.
– Добрый Леопольд, – убаюкивающий голос Петера был подозрительно спокоен. – Никто не пытался сбежать, славный господин, нет‑нет, клянусь тебе. Перепуганные дети лишь сторонились лиха, ведь Альфред прознал о твоем воровстве.
Одурманенный солдат непонимающе взглянул на Альфреда. Альфред, не мешкая, решил проверить гнусный намек: он разорвал ремни кошелька и стал пересчитывать монеты. Леопольд же туго скрутил в руке Мариины волосы.
– Что за… что за смуту ты сеешь, старый…
– Гм‑гм, я бы советовал тебе промолчать. Да‑да, я уверен, что я…
– Отвечай, старик, или девчонка лишится своего языка! – прогремел Леопольд.
– Ну в этом, разумеется, нет никакой надобности, – с запинками протянул Петер. Он нетерпеливо посмотрел на Альфреда, который неуклюже считал свое добро. «Вот тупица! Ну и дурень! Да поторапливайся же», думал он. – Мой господин, искреннее желание мое – быть всегда и во всем только лишь миротворцем, – улыбаясь, добавил он.
Наконец лицо Альфреда стало подергиваться и надуваться.
– Где мои остальные деньги? – требовательно обратился он к соучастнику.
Леопольд повел плечами и безмолвно выпятился на разгневанного товарища. Он суетливо обратился к Петеру.
– Ты здесь что‑то натворил, священник…
– Прошу прощенья, сир, но я связан клятвой говорить лишь истину и…
– Говори, человек! Говори, где мои монеты! – заорал Альфред.
Петер поклонился.
– Должен сознаться, Альфред, что я видел, как Леопольд взял твои пфенниги и переложил их себе в мешок, пока ты спал.
– Ты лжешь, старик! Лжешь! – закричал Леопольд. Он сорвал с пояса мешочек и подкинул его в руке. Но его глаза вдруг расширились, ибо разбухший кошелек упал ему на ладонь двойной тяжестью. У него затряслись губы, но прежде чем он успел вымолвить хоть одно слово, Альфред выхватил меч и кинулся на него.
Ловко расставленная ловушка захлопнулась! Петер сразу же велел самым маленьким детям бежать в укрытие леса.
– Бегите! Бегите! Быстрей, агнцы мои! А вы, Вил, Карл, Георг, ты, Ион, и ты, Фрида, хватайте, что можно, – и в лес! Быстрей! Быстрей же!
Старшие дети сновали и суетились по поляне, стараясь как бы ни попасть при этом под руку одного из дерущихся разбойников. Они собрали все одеяла и провизию, – всё, что только могли унести, – и исчезли в утреннем тумане вслед за остальными спутниками.
Оставив позади себя лязг клинков, мычанье и проклятья дерущихся солдат, дети со всех ног помчались по лесу. Они спотыкались о поваленные стволы, падали и поднимались снова, скатывались по одной стороне лощины и стремительно вскарабкивались по другой. На бедного Петера стоило посмотреть: как он прихрамывал и шатался на своих длинных паучьих ногах, несясь во весь опор в дымном свете утра, похожий на старую телегу на кривых осях, которая кренится то в одну сторону, то в другую. Наконец колонна выбежала на клочок земли, покрытой дерном, и запыхавшиеся крестоносцы повалились на мягкий прохладный настил. Но Петер не дал им отдышаться и поторапливал всех в путь.
– Прошу прощенья, дети, – просипел он, – но нам надобно бежать далее, и мы должны спешить.
Спустя многие и многие минуты бега Петер, наконец, решил, что они в безопасности, и позволил обессиленным детям недолгую передышку. Все дружно, со стоном упали на толстый игольчатый ковер хвойного леса. Вил утер пот с лица и, пользуясь случаем, напомнил пыхтящему священнику о своем главенстве.
– Да‑да, о Боже, конечно, юноша, – с одышкой проговорил Петер. – Ты у нас самый главный.
Он закашлялся, большими глотками втянул в себя воздух и потряс головой.
Вил хмыкнул и повел плечами, потом приказал остальным на скорую руку собрать что‑нибудь поесть. Когда с приготовлениями было покончено, Вил собрал всех вокруг себя.
– Отлично поработали. Мы прихватили с собой добрую половину пожиток, и, гляньте, я забрал у Леопольда свой кинжал!
– А я, Вил, – захвастался Карл, – выкрал с постели Альфреда свою цепочку!
По его красному лицу мелькнула дьявольская усмешка.
Петер подозвал Соломона и медленно отошел прочь от своего стада к огромной глыбе, возвышавшейся меж двумя древними соснами. Он стал на колени и поднял руки к небесам.
– «Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя. Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои. Враги мои обращены назад, преткнутся и погибнут пред лицом Твоим».
Старик заплакал от радости.
* * *
Чтобы увеличить расстояние между собой, бывшими захватчиками и селением Кандерна, крестоносцы шагали во всю мочь и вскоре снова вышли на приречную дорогу. К полудню они уже могли разглядеть каменные стены Базеля, который лежал на краю излучины Рейна. Для крестьянских детей зрелище было не из обыденных, и они восхищенно помчались к городу, пока Вил не осадил их.
– Стой! Всем сойти с дороги и сделать привал.
Он указал на овечий выгон, обнесенный низким забором. Дети послушно расположились на сочной зеленой траве лицом к северному берегу Рейна, где неухоженные лачуги громоздились одна на другую.
Петер оперся на посох и почесал Соломона. Он пристально рассматривал небольшие плоскодонные судна, которые везли на себе пассажиров, тревожно глядящих на бурливые воды реки. Суденышки кренились под тяжестью лошадей, вьючных мулов, воинов и крестьян, торговцев и священников, неуютно сбитых в одну кучу. С суден неслись такие проклятья и богохульства, какие редко достигали слуха старого священника. Петер скорбно покачал головой.
После небольшой передышки Вил и Петер отошли поодаль от остальных.
– Я говорю тебе: в этом городе нам, верно, повезет, – настаивал Вил.
Петер мягко ответил:
– Я, конечно, в твоем распоряжении, но, будучи твоим советником, всем сердцем заклинаю тебя: позволь мне единолично провести разведку. С городом ты не знаком, а я здесь бывал. У него женский норов. Не далее, как двадцать с лишним лет крепость сожгли дотла, и я сомневаюсь, что, восстановленная, она допустит хоть малейший намек на опасность. Говорю тебе: и всех крепостей, которые я повидал на своем веку, эта более всех похожа на женщину. На первый взгляд она привлекательна и приветлива, а через миг – злобна и своенравна.
– Мне ли не совладать с женщиной? – вызывающе спросил парень.
Петер погладил бороду и крепко поджал губы, чтобы обуздать невольную улыбку. Он не знал как ответить, поэтому просто сказал:
– Ах, да. До сих пор мне не посчастливилось узнать о твоих способностях в делах сердечных, зато я, безусловно, удостоверился в особом даре управлять нашим отрядом. Однако будет лучше, если сначала я осмотрю сей славный город. Но постой. Боже правый, я, кажись, снова опрометчиво преступил свои смиренные права! Конечно, ежели ты велел бы мне пойти, я бы так сделал. О, прости меня. Тысяча извинений.
Вил на минуту задумался, затем подбоченился и громко провозгласил:
– Я остаюсь с остальными, а тебе приказываю осмотреть город и донести сведенья о нем.
Петер склонился в молчаливом согласии. Затем, передав Соломона на попечение Марии, он простился с детьми.
– Я вернусь, как отслужат последнюю службу, а вы можете молиться за мою сохранность. – Он улыбнулся и помахал им, оттащив Вила в сторону. Он показал на мутную воду. – Смотри, юноша, как высока река. От небывалой жары высоко в горах растопился снег – более чем положено, – и это значит, что в предлежащих на пути низовьях небезопасно. Слушай меня. Ежели я не вернусь, не входите в город. А если у вас не останется другого пути, как только вперед, тогда веди их через великие горы. И – осторожней на перевалах.
Вил кивнул.
Крестоносцы смотрели вслед ковыляющему другу, пока он не подошел к пристани и не смешался с толпой путников. Затем они расселись вокруг костра, чтобы пересчитать остатки из съестного. «Ach, брат, – прошептал Вилу Карл, – с твоей стороны было бы куда благороднее, если бы ты, вместо своего кинжала, захватил бы одежду Георга!»
Вил оглянулся на Георга, который сидел, закутавшись в кусачее шерстяное одеяло, и растирал голые кровоточащие ступни.
– Ага, a с твоей стороны ты мог бы поступить по‑дружески: что ж ты побежал за своей проклятой цепочкой?
– Ja, верно, но не я здесь главный. Это тебе нужно заботиться о других, – резонно возразил Карл.
– Георг, – окликнул его Вил, – тебе надобно было захватить свои панталоны.
Несколько детей захихикали, но покрасневший Георг только беспомощно посмотрел на них и слабо улыбнулся.
Вил дружелюбно засмеялся.
– Ладно, не горюй. Я пошлю Карла с Лукасом, чтобы они нашли тебе, что одеть. Есть у кого что‑либо на обмен… или несколько монет?
Фридрих встрепенулся и, улыбнувшись во весь рот, подскочил к командиру. Он опустил пальцы в котомку и хихикнул.
– Знаете ли, сир, я оставил себе скромную долю пенни.
– Ха‑ха! Отлично, Фридрих! – одобрительно воскликнул Вил.
Мальчик гордо опустил монетки в раскрытую ладонь Карла.
– Отыщи для Георга хорошую одежку!
Крепость Базеля служила пристанищем для римских легионов еще восемь веков до того, как Петер посетил город, и, сидя на носу приземистой лодки, старик вновь поразился великолепным видом древнего селения. Когда его взгляд упал на парные шпили кафедрального собора, расположенного сразу за доками, он стал освежать в памяти воспоминания о городе и расположение его улиц. «Неплохо бы напрячь ум, да и сократить блужданья по городу», – подумал он. В воображении перед ним разворачивались длинные ряды соломенных кровлей вдоль тесных улочек, которые вели к возвышенностям, где селились состоятельные горожане. Он вспомнил нищих, ютившихся в низинах, и как часто их дома становились жертвой наводнений.
Улицы в Базеле были узки, но все равно манили путника. Петер вспомнил о коробейниках и менестрелях, жонглерах и охотниках за богатством. В многообразных тавернах и постоялых дворах столы ломились от хлеба, вина, сыра и эля со всего, известного в те времена мира. Ибо тут были врата Альп, и сюда стекались темноглазые торговцы с восточных герцогств Моравии и земель Коринфа, цветастые танцоры из Бургундии, невидимые папские лазутчики. Городские роскошества привлекали уставших путников, которые, дабы достичь северных тевтонских земель, преодолели опасные горные перевалы и пересеченные местности. Для тех, кто устремлялся по тем же тропам, но в обратном направлении, город также был гостеприимным домом и богатым источником всего необходимого в пути.
Крепкий теплый ветер настойчиво увлекал одномачтовое судно вперед. Несколько могучих усилий гребцов – и выцветшая лодка легонько стукнулась о покореженную пристань. За свое нетерпение несколько пассажиров заработали ласковый упрек Петера, но вскоре все благополучно выбрались на досчатую дорогу, ведущую к банку. Но не успел старик отойти далеко, как его верный посох напрочь застрял в трещине между досками. Громкие проклятья, которые, не долго думая, стали слетать с его закусанных губ, никак не совмещались с внешностью священника, что и привлекло внимание любопытного путника.
– Добрый день, приятель. У вас, кажись, маленькая неприятность.
Петер раздраженно нахмурился.
– Угу. А вы, кажись, мастак замечать то, что и так хорошо видно.
Без дальнейших разговоров незнакомец своей единственной рукой схватился за посох, выдернул из щели его и протянул озадаченному священнику.
Петер вздохнул.
– Что ж, благослови тебя Бог, сын мой. Наверное, отныне я твой должник.
Странник улыбнулся и кивнул, положив руку Петеру на плечо.
– Да, наверное, так и есть. Позвольте сказать еще. По вашему виду вы наверняка состоите, или состояли, священником?
Петер залился краской.
– Ага, так я и подумал. Однако простите меня за дерзость, но вам бы пристало повнимательнее следить за своими речами.
Старик сверкнул глазами и от всей души рассмеялся.
– Ах, странник! Твой весьма учтивый укор попал прямехонько в цель, и я дважды твой должник. Позволь отплатить тебе за учтивость кружкой дорогого эля.
– О, благодарю, святой отец, но нам, кажись, не по пути.
Петер взял его за плечо.
– Не столь важны наши пути сейчас, а вот за твою доброту я должен отблагодарить тебя. Умоляю тебя перекусить и выпить со мной на скорую руку.
Путник колебался.
– Я обязан идти. Может как‑нибудь в другое время и в другом месте?
– Взгляни на меня: мне осталось не так много времени и мало где я успею еще побывать. – Огонек в его глазах не давал незнакомцу уйти.
– Ach, ладно. Что с тобой поделаешь, старик, – вздохнул странник. – Ты меня заговорил.
Незнакомец был небольшого роста. Его кудри, червонно‑золотые под полуденным солнцем, спускались до плеч нечесаным руном. Широкое добродушное лицо обрамляла коротко стриженая борода, а правый глаз прикрывала заплата черной кожи, которая держалась на тонкой пеньковой бечевке. Одет он был в грубую длинную тунику коричневого цвета, заношенные кожаные гамаши, покрытые пылью месячной, а то и годичной давности. Кожаные сапоги плотно обхватывали его голени. Справа, на широком поясе висел короткий добротный клинок. Левой руки у него не было, а пустой рукав был аккуратно завернут и подвязан за культю. Он производил впечатление грустного, но доброго человека, а по речи и свободном обхождении с окружающими легко можно было догадаться о кротости духа.
Они хорошо поладили, Петер и незнакомец. Они смеялись и перекидывались шутками, пока проходили чрез городские ворота под тревожным присмотром верной базельской стражи. Незнакомец указал на последнюю торговую лавку в длинном ряду домов, которые неуклюже взбирались по крутой дороге, ведущей на холм. Там он заметил уютную таверну, с обычными длинными столами и кривыми деревянными скамейками.
– Итак, странник, – сказал Петер, усаживаясь за стол, – как перед Богом говорю, еще ни разу за всю жизнь я не пил с человеком, чьего имени не знал.
Незнакомец робко отвел глаза.
Петер настаивал.
– Прошу прощенья, я не расслышал твоего имени.
Мужчина медленно ответил.
– С меня довольно имени «Незнакомец».
– Нет уж, – ответил священник, – что это еще за имя, «незнакомец». Ой, да ведь ты моего пока не знаешь. Меня все зовут Петер К… впрочем, довольно и просто «Петера».
Незнакомец улыбнулся.
– Я бы хотел забыть свое имя, – добавил он тихо. – На это много причин.
Петер сочувственно посмотрел на собеседника и мягко спросил:
– Могу хоть я звать тебя «Другом»?
Глаза незнакомца влажно заблестели, и он кивнул.
–. Значит, решено, – сказал Петер. – Я буду Петером, а ты – Другом. Мне очень даже нравится.
Он взглядом нашел дородную служанку и лихо, во всю мощь проревел:
– Эй, барышня! Пива для Петера и Друга! – он хихикнул как мальчишка, вспоминая буйные дни былой юности. На беду Петера, он всецело отдался памяти о прошлом, не подумав о настоящем, а в настоящий момент кошелек его был пуст. И стоило появиться элю на столе, как веселье священника резко оборвалось. Он тупо уставился на злобную тучную прислужницу, которая возвышалась над ним.
Петер стыдливо зарделся, и Друг решил, что волосы старика еще более побелели. Робкая однозубая улыбка не спасла священника. Служанка недовольно сложила руки на объемистой груди и с высоты гневно взирала на вспотевшего Петера.
– Хорош улыбаться, сморчок, лучше, давай, плати за пиво. И поспеши, некогда мне тут с тобой возиться. У меня и без тебя дел хватает.
Петер сморщился. И в такой‑то момент извечная изобретательность подводила его! Мысли его были лишь о пышущем яростью, надутом лице женщины, которая подступала к нему все ближе и ближе. Он стал что‑то мямлить. Позабавленный этим зрелищем незнакомец, наконец, хмыкнул и бросил на стол пенни. Петер склонил голову.
– Я снова попал к тебе в должники, мой друг. Прошу, поверь, у меня не было в намерениях снова повторяться. Я… я помолюсь об особом благословении для тебя, знаешь ли, ряса моя придает какую‑то силу молитвам.
Друг жестко посмотрел на Петера и ответил строго.
– Петер, не пытайся выкупить мою доброту, а принимай ее как есть.
Слова были сказаны так искренно и неподдельно, что удивленный Петер устыдился еще более.
– И снова я у тебя в долгу. Ты правильно делаешь, что обличаешь меня ради моего же блага. «Искренни укоризны от любящего». Прости меня.
Друг сердечно похлопал Петера по плечу и заказал еще эля и вскоре они выпили намного больше кружек пива, чем позволило бы благоразумие, кабы его заблаговременно не усыпили. В очередной раз отхлебнув от своей кружки, Петер тоскливо придвинулся ближе.
– Скажи мне, Друг, и прости за любопытство, но твой в‑вид свидетельствует о каком‑то тяжком н‑на‑наказании. Какая провинность стоила тебе твоего доброго имени?
Друг уперся взглядом в столешницу и медленно заговорил.
– Я не ужился с женой и для искупления души нуждался в церковном наказании. Поэтому я вступил в армию лорда, которая сражалась на севере с восставшими сервами. Я… я старался добрыми делами прикрыть свою ненависть к жене. – Его голос становился громче. – Ach, но я всего лишь обманщик, лжец и слаб духом. Моя солдатская служба, чается мне, не имела ничего общего со служением Церкви. – Он запнулся и длинным глотком пива залил тяжелый комок в горле. – И что хуже всего, я покинул своих двух сыновей.
Петер внимательно слушал. Дурманящее пиво не лишило его сострадания. Он рассмотрел понурого собеседника и ласково дотронулся до его руки.
– И мне также ведома боль, добрый человек, – промолвил он. Друг только посмотрел на коричневое питье в кружке.
– Нет‑нет, истинно говорю тебе: я изведал земной боли, – утверждал Петер. – Мало кому я поведал об этом, но будучи студентом в университете, я женился на прекрасной дочери герцога Рейнфельдского. Звали ее Анна Мария, и для меня она была ценнейшим цветком во всей Империи. – Петер утер глаза. – У нее были длинные косы и большие зеленые глаза. Кожа ее была чистой и гладкой, без изъяна и единого пятнышка, как ваяние искусного мастера. Когда она смеялась, в ее глазах вспыхивали огоньки как крохотные свечки, а щеки алели цветом самой зрелой летней розы. Все ее тело было гибким и округлым, упругим и здоро