<…>
1. Всякий, кто берет на себя труд осведомлять публику о том, что содержится в новых сочинениях, должен прежде всего взвесить свои силы. Ведь он затевает трудную и очень сложную работу, при которой приходится докладывать не об обыкновенных вещах и не просто об общих местах, но схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать при этом неточные и безвкусные суждения значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.
2. Чтобы быть в состоянии произносить искренние и справедливые суждения, нужно изгнать из своего ума всякое предубеждение, всякую предвзятость и не требовать, чтобы авторы, о которых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотреть на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну.
3. Сочинения, о которых дается отчет, должны быть разделены на две группы. Первая включает в себя сочинения одного автора, который написал их в качестве частного лица; вторая — те, которые публикуются целыми учеными обществами с общего согласия и после тщательного рассмотрения. И те и другие, разумеется, заслуживают со стороны рецензентов всякой осмотрительности и внимательности. Нет сочинений, по отношению к которым не следовало бы соблюдать естественные законы справедливости и благопристойности. Однако надо согласиться с тем, что осторожность следует удвоить, когда дело идет о сочинениях, уже отмеченных печатью одобрения, внушающего почтение, сочинениях, просмотренных и признанных достойными опубликования людьми, соединенные познания которых естественно должны превосходить познания журналиста. Прежде чем бранить и осуждать, следует не один раз взвесить то, что скажешь, для того чтобы быть в состоянии, если потребуется, защитить и оправдать свои слова. Так как сочинения этого рода обычно обрабатываются с тщательностью и предмет разбирается в них в систематическом порядке, то малейшие упущения и невнимательность могут довести к опрометчивым суждениям, которые уже сами по себе постыдны, но становятся еще гораздо более постыдными, если в них скрываются небрежность, невежество, поспешность, дух пристрастия и недобросовестность.
4. Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин. Это — нечто вроде порыва, который делает их способными достигнуть знаний, до каких никогда не доходят умы низменных и пресмыкающихся во прахе.
5. Главным образом пусть журналист усвоит, что для него нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает. Это часто бывает с дерзким писателем, вздумавшим делать извлечения из сочинений по естественным наукам и медицине.
6. Журналисту позволительно опровергать в новых сочинениях то, что, по его мнению, заслуживает этого, — хотя не в этом заключается его прямая задача и его призвание в собственном смысле; но раз уже он занялся этим, он должен хорошо усвоить учение автора, проанализировать все его доказательства и противопоставить им действительные возражения и основательные рассуждения, прежде чем присвоить себе право осудить его. Простые сомнения или произвольно поставленные вопросы не дают такого права; ибо нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек. Особенно не следует журналисту воображать, будто то, чего не понимает и не может объяснить он, является таким же для автора, у которого могли быть свои основания сокращать и опускать некоторые подробности.
7. Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком высокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетности, о ценности своих суждений. Ввиду того, что деятельность, которой он занимается, уже сама по себе неприятна для самолюбия тех, на кого она распространяется, он оказался бы совершенно неправ, если бы сознательно причинял им неудовольствие и вынуждал их выставлять на свет его несостоятельность.
Публикуется в сокращении.
Источник: М.В. Ломоносов. Полное собрание сочинений. Т. 3. — М.-Л.: Из-во АН СССР, 1952. – С. 68-69.
Приложение 2.
Вайнонен Н.
Триста лет злоязычия
"Вечерняя Москва" в дни юбилея северного брата поместила любопытный рассказ о том, как сто лет назад, в 1903 году, Санкт-Петербург праздновал свое 200-летие. Детали, судя по всему, почерпнуты из репортажей наших тогдашних коллег. Кто еще мог рассказать, например, что праздник начался несчастным случаем? В толпе у ограды Зоологического сада раздался испуганный мальчишеский крик: "Звери! Тигры бегут!" Началась паника. К счастью, никто не погиб, но шестерых изувеченных отвезли в больницу. На самом деле никаких тигров не было. То ли мальчику померещилось, то ли он решил созорничать. Под стать досадному происшествию и другие подробности: как питерский голова нарочито игнорировал московскую делегацию и лебезил перед парижским мэром, как сошел с рельсов поезд с солдатами, принимавшими участие в торжествах, и т.п.
За сто лет нравы газетчиков мало изменились. В первую очередь идет охота пускай хоть за мелкими, ничего не значащими, но непременно сенсациями, способными "впечатлить". <…>
"Московский комсомолец" расписывает, как все шикарно и дорого в апартаментах-люкс для многочисленных высокопоставленных гостей, гадает, где остановится Путин, кто поставил ему "жучка". Кому-то, как тому мальчишке, явно померещилось: история с подслушивающим устройством подана в сопровождении оговорок "по слухам", "якобы", "рассказывают, что…" А все вместе озаглавлено: "VIP-столпотворение".
"Комсомольская правда" недоумевает: "Что будут делать в Питере 45 президентов?" Мол-де, "VIP-программа - жуткая тайна, покрытая мраком"; но мы ребята-молодцы: "чтобы вычислить места пребывания VIP-персон, журналистам "Комсомолки" пришлось проделать колоссальную аналитическую работу, сопоставляя слухи, оговорки, внезапно появившиеся клумбы, урны и декоративные ограды". Следует разворот с картой города, усеянной цифрами, стрелками и комментариями в рамочках - где что будет происходить. Например: "Президентов, которых повезут из Пулкова в Константиновский дворец, ошарашат с порога. Первые достопримечательности - самая большая помойка Европы и самое большое кладбище Европы - Южное. На днях достопримечательностей стало больше - из закрыли забором, надо полагать, самым длинным в Европе". <…>
А Хрюн и Степан в "Новой газете" обменялись репликами: "…поднимать вокруг столько шума и суеты, тратить такие деньги непонятно на что при таких проблемах… Просто пир во время стабильности!.. На фига это все надо?"
Даже такие серьезные газеты, как "Известия" и "Коммерсантъ", которые обычно ерничеством не отличаются, позволили себе на этот раз побаловаться. "Ъ" двусмысленно прошелся насчет традиционного "обрезания галстука" городскому голове и устроенных питерцами "бледных ночей", а также не преминул написать на целый подвал обиды Москвы на Питер. Известинцев же поразили столь удивительные детали, как горшочки с цветущими фиалками в туалетах стрельнинских коттеджей, танки и ракеты на охране Константиновского дворца, столкновение речного трамвайчика с парусным фрегатом, а пуще всего аполитичный факт двойного превышения стоимости матрешки "Пушкин" над матрешкой "Путин".
Но всех перещеголяла, как ни прискорбно, газета, которую многие считают едва ли не самой интеллигентной в столице и даже в России, - "Московские новости". То, о чем другие писали как бы в полушутку, сохраняя даже в самых издевательских пассажах следы добродушия, в "МН" подверглось гневному осуждению на полном серьезе, без всяких смягчающих оттенков. По мнению этого уважаемого издания, "на берегах Невы… грань между бредом и здравым смыслом стерлась окончательно". Среди "странностей, смахивающих на идиотизм", газета особо отметила, что для охраны порядка и безопасности в городе "меры принимаются самые фантастические".
Тем, кто вздумал бы судить о празднике только по центральным российским газетам, врежутся в память "видные всюду следы недоделок" ("МК"), километровая очередь в туалет (там же), осколки битых бутылок на набережных ("МК", "Ъ") и чувство страха перед толпой ("Ъ": "иногда становилось страшновато"; "МК": "становилось страшновато… народ ревел…"). Разительное единодушие, вплоть до совпадения оборотов репортерской речи!
Наверное, все эти туалетно-помойные, бестолково-бюрократические и прочие ужасы, типичные для любых массовых праздников, в самом деле имели место быть. <…>Изволь - возмущайся, клейми, пригвождай! На то существует нормальная критика, пусть даже гневная, но здравая, разумная, без подковырок и злорадства. А тут что ни строчка - поношение, приговор без права обжалования, без надежды на благополучный исход.
Конечно, были в упомянутых изданиях и рассказы о светлых сторонах юбилея: где, чего и сколько отреставрировано, построено, приведено в божеский вид. Но рассказы эти по большей части носили какой-то перечислительный, протокольный характер, смазывались куда более сочным и впечатляющим негативом. <…>
Склонность к самобичеванию, неумение себя уважать, ценить все то доброе, что есть в Отчестве, его истории, народе, гражданине, - отмеченная многими наблюдателями черта национального менталитета. Но в данном конкретном случае не будет ли такое объяснение слишком общим и потому таким же тупиковым, как критика вразнос?
Вот что говорил корреспонденту "Российской газеты" помощник Президента РФ С. Ястржембский, отбиваясь от нападок прессы на устроителей петербургского празднования: меры безопасности были приняты совершенно естественные, нормальные для таких мероприятий, в других странах в подобных случаях идет в дело даже больше людских ресурсов и средств<…>.
"У меня создается впечатление, - говорил С. Ястржембский, - что определенная часть средств массовой информации, особенно петербургских, уже достаточно долго зачем-то нагнетает напряженность по поводу любых аспектов проведения торжеств в Питере". <…> Вроде бы трудно не согласиться с помощником Президента, когда он недоумевает: "Казалось бы, у всех должен быть один интерес, чтобы торжества прошли с максимальной отдачей для города… Я, честно говоря, теряюсь в догадках, почему это происходит". Трудно не согласиться, но я все-таки не соглашусь.
Возможно, у С. Ястржембского есть информация, позволяющая объяснить "нагнетание напряженности определенной частью СМИ" какими-то конкретными, например предвыборными соображениями. Он об этом не говорит. Но коренная причина, думается, глубже и сложнее. Ведь негативно настроенной оказалась отнюдь не какая-то "определенная часть" газет, а их явное большинство. Давайте это признаем. Такой факт злонамеренной оппозиционностью не объяснишь. Если в чем и сказалась предвыборная ситуация, так только в том, что СМИ в таких условиях особенно усердно стараются не отходить слишком далеко от массовых настроений. <…>
Замечательный русский историк В.О. Ключевский, давший едва ли не самое точное и глубокое осмысление петровской эпохи, приводит в одной из своих статей слова Петра I: "Разумным очам к нашему нелюбознанию добрый задернули занавес и со всем светом коммуникацию пресекли". Сегодня мы избавляемся от остатков "железного занавеса", воздвигнутого большевизмом. Юбилей Петербурга в меру возможного тоже этому поспособствовал. Но сегодня, как и 300 лет назад, судьбоносные реформы, восстановление нормальной коммуникации с миром наталкиваются на вязкий консерватизм национального сознания. Трудно даже представить, пишет Ключевский, "…по какой раскаленной почве шел Петр… Все вокруг него роптало на него. И этот ропот, начинаясь во дворце… широко расходился по всей Руси, по всем классам общества, проникая в глубь народной массы… Петр слышал этот ропот… Он знал также, что было и на что роптать: народные тягости все увеличивались… Зато по окончании шведской войны первое, о чем заговорил Петр с сенаторами, … это - "стараться о пользе общей, от чего народ получит облегчение". Главным оружием тогда, как и теперь, служили слухи: что Петр - антихрист, сын Лаферта и немки безродной", и т.п. <…>
В знаменитой речи своей о Сергии Радонежском Ключевский поставил в историческую заслугу преподобному, что тот своей проповедью, а паче нравственным примером вывел народ из "мертвенного оцепенения", в которое вверг его "татарский разгром". Он смог это сделать, ибо "одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения". Нравственное возрождение нации. Восстановление ее веры в себя - не это ли наш профессиональный долг? Нет ныне Сергия. Но разве нет великих традиций ободряющего публичного слова?
Публикуется в сокращении.
Источник: Журналист. – 2003. – № 7. – С. 40-41.
Приложение 3.
ЭТИЧЕСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА