Соната без сопровождения 13 глава

* Биафра — провинция в восточной части Нигерии, населенная преимущественно племенем ибо (или игбо). Руководители этой провин­ции, считая, что нахождение в составе Нигерии препятствует успешно­му экономическому развитию Биафры, в середине 1967 г. провозгласи­ли Биафру независимым государством. Правда, независимость Биафры признали лишь 5 государств. В ответ нигерийское правительство эконо­мически блокировало Биафру и повело против нее военные действия. В начале 1970 г., после кровопролитных сражений с нигерийскими прави­тельственными войсками, Биафра пала. В результате войны и голода за эти годы погибло более одного миллиона мирных жителей. — Примеча­ние переводчика.

** Ибо (игбо) — одна из крупнейших этнических групп Нигерии, насчитывающая около 15 млн. человек. — Примечание переводчика.

Работа корреспондента приучила Брайана тщательно отделять слухи от фактов, особенно в Африке и во время войны. Однако он вполне доверял известиям о том, что нигерийская правительственная армия в Биафре не щадит даже детей. Солдатам совершенно наплевать, что у тамош­них детишек симпатичные рожицы, что они не по годам сообразительны и обладают удивительным чувством юмо­ра. Агнес, как и ее родителей, ожидала смерть от удара штыком, поскольку и она принадлежала к племени ибо.

Ибо сделали то же, что полвека назад сделали японцы: раньше соседних племен приобщились к современной жизни. Выгоды от прорыва к достижениям цивилизации были весьма ощутимы, однако вызвали у соседних наро­дов не желание последовать примеру соседей, а зависть и недовольство.

Японцы на своих островах сумели выжить. Люди пле­мени ибо жили почти в самом центре африканского конти­нента, и здесь подобные дерзости не прощались. Биафру пытались прикончить и экономической блокадой, и силой оружия. Мировое сообщество не вмешивалось, а только наблюдаю. Впрочем, не только наблюдало, потому что нигерийская правительственная армия, превосходящая по численности армию Биафры, была вооружена британским и советским оружием.

— Я не могу этого сделать, — повторил Брайан Ховарт и тут же услышал, как жена его прошептала:

— Ты это сделаешь, иначе я останусь здесь.

Его жену тоже звали Агнесс, и маленькую Агнес назва­ли в ее честь. Малышка была у своих родителей единствен­ным ребенком.

— Прошу вас, — сказал отец Агнес.

Его глаза по-прежнему оставались сухими, а голос — почти ровным. Он просил за дочь, но весь его облик говорил: «Я не утратил гордости. Я не стану становиться на колени и умолять, рыдая. Я обращаюсь к вам как равный к равному и прошу: возьмите мое сокровище. Ведь я скоро погибну и не смогу ее защитить».

— Ну как же мы ее возьмем? — беспомощно прошеп­тал Брайан жене.

В самолете было ограниченное число мест, и иностран­ным корреспондентам строго-настрого запрещалось брать с собой жителей Биафры.

— Просто возьмем, и все, — шепотом ответила жена. Брайану ничего другого не оставалось, кроме как про­тянуть руки и подхватить девочку.

Отец Агнес кивнул и сказал:

— Спасибо, Брайан.

Ховарт не удержался от слез.

— Мне очень жаль. Если какой-нибудь народ и заслу­живает свободы...

Но родители Агнес уже бежали к лесу, ведь с минуты на минуту могла появиться нигерийская армия.

Ховарты повели девочку к отрезку бывшей автострады, служившему последним аэродромом в свободной Биафре. Там стоял транспортный самолет, совершенно не приспо­собленный для перевозки пассажиров, но набитый ино­странными корреспондентами и их багажом. Агнес ока­залась не единственным местным ребенком на борту.

Весь полет Агнес сидела с широко раскрытыми глаза­ми. Она не плакала. Даже в раннем детстве она плакала мало. И сейчас она молчала, вцепившись в руку Брайана Ховарта.

Когда самолет приземлился на Азорских островах, где Ховартам предстояло пересесть на пассажирский лайнер, летящий в Америку, Агнес наконец спросила:

— А как же мои родители?

— Они не смогли с нами полететь, — ответил Брайан.

— Почему?

— На самолете было мало места.

Агнес обвела глазами пространство салона, где другим взрослым парам вполне хватало места, чтобы стоять, сидеть и лежать, и поняла: ее родители не полетели вместе с Ховартами по другим причинам. Более серьезным.

— Теперь ты будешь жить вместе с нами в Америке, — сказала миссис Ховарт.

— Я хочу жить в Биафре, — возразила Агнес, и ее звон­кий голос разнесся по всему самолету.

— А с нас довольно, — сказала женщина, сидевшая впереди. — Мы по горло сыты тамошней жизнью.

Больше Агнес не произнесла ни слова — сидела и безу­частно смотрела на проплывавшие внизу облака. В Нью-Йорке Ховартам нужно было сделать еще одну пересадку, чтобы добраться до родного Чикаго.

— Вот мы и дома, — произнес Брайан, когда их путе­шествие закончилось.

— Дома? — повторила Агнес, глядя на двухэтажный кирпичный дом за деревьями и на яркое пятно уходившей к улице лужайки. — Это не мой дом.

Брайан не пытался ее переубедить. Родной дом Агнес остался в Биафре, а у человека не может быть второго род­ного дома.

Спустя несколько лет Агнес уже плохо помнила свое бегство из Африки. В памяти осталось лишь несколько ярких эпизодов: когда они приземлились на Азорских ост­ровах, она проголодалась и Брайан дал ей два апельсина. Еще эпизод: обстрел транспортного самолета из зениток. Агнес помнила, как самолет качнулся, когда в опасной близости от борта разорвался снаряд. Но сильнее всего в ее память врезался белый человек, сидевший напротив. Белый человек в полутемном салоне транспортного само­лета. Он все время смотрел то на Агнес, то на Ховартов. Брайан и его жена тоже были чернокожими, но их предки не раз вступали в браки с белыми, поэтому цвет кожи су­пругов отличался от цвета кожи чистокровных африкан­цев. Сообразив, что маленькая Агнес не их дочь, белый человек не выдержал и спросил:

— Девочка, ты из Биафры?

— Да, — тихо ответила Агнес.

Белый сердито поглядел на Брайана.

— Это противозаконно.

— Думаю, из-за этого земной шар не сойдет с орби­ты, — спокойно ответил Брайан.

— Вы не имели права брать ее с собой, — не унимался белый, словно маленькая Агнес могла лишить его жизнен­ного пространства и даже воздуха.

Брайан промолчал. Белому ответила миссис Ховарт:

— Я знаю, почему вы сердитесь. Ваши друзья тоже просили взять их детей, но вы отказались.

Лицо этого человека перекосилось, словно от боли. Потом он со стыдом отвел глаза.

— Я не мог этого сделать. У них трое детей. Ну кто поверит, что это мои дети? Я не мог их взять. Понимаете, не мог!

— Но вместе с нами летят белые, не побоявшиеся взять чернокожих детей.

Мужчина сердито встал.

— Я привык слушаться закона. Я поступил правильно!

— Тогда незачем так волноваться, — тихо, но властно сказал Брайан. — Сядьте и заткнитесь. Утешайтесь вашим законопослушанием. А те дети... Ну, насадят их на шты­ки, невелика важность.

— Тише, — вмешалась миссис Ховарт.

Белый мужчина сел и больше не вступал в спор, но Агнес запомнила, что потом он долго и горько плакал. Он рыдал почти беззвучно, только вздрагивала спина. Аг­нес слышала, как он шептал:

— Я ничего не мог поделать. Целый народ погибал у меня на глазах, и я ничего не мог поделать.

Агнес запомнила эти слова и иногда повторяла их сама: «Я ничего не могла поделать».

Поначалу она верила, что так и есть, и плакала по сво­им родителям в тишине дома Ховартов в пригороде Чика­го. Брайан и его жена старались заменить Агнес отца и мать, но не могли отгородить ее от окружающего мира. Происхождение, раса, пол... Пробираясь через воздвигну­тые обществом барьеры, Агнес постепенно научилась го­ворить другие слова:

— Я обязательно что-нибудь сделаю.

Спустя десять лет Агнес вместе с Ховартами полетела в Нигерию. Теперь она была американской гражданкой. Все трое добрались до города, откуда десять лет назад спас­лись бегством. Здесь Агнес буднично сообщили, что ее настоящие родители погибли. Из ее близких родственни­ков тоже никого не осталось в живых, а троюродных бра­тьев и сестер, которых удалось разыскать, она совершенно не помнила.

— Я тогда была слишком мала и ничего не могла по­делать, — сказала Агнес приемным родителям.

— Ты была слишком мала, а мы были слишком моло­ды, — ответил Брайан.

— Но в будущем я обязательно что-нибудь сделаю, — пообещала Агнесс. — Я что-нибудь придумаю.

Брайан решил, что Агнес хочет отомстить, и потратил несколько часов, пытаясь отговорить ее от возмездия. Но Агнес никому не собиралась мстить.

 

Гектор 1

При виде света Гектор возликовал. Еще бы: у света были как раз нужные спектральный состав и яркость. Поэтому Гектор собрал все свои «я» (которых, само со­бой, тоже звали Гекторами) и устремился за светом, вво­лю насыщаясь им.

А поскольку Гектор любил танцевать, он нашел подхо­дящее местечко и начал кланяться, кружиться, изгибать­ся, достигая вершины самого себя. До чего же прекрас­ным было его громадное темное тело!

— Почему мы танцуем? — спросил у своих «я» Гектор.

— Потому что мы счастливы,— ответил он своим «я».

 

Агнес 2

К тому времени, как открыли Троянца, Агнес сдела­лась одним из лучших пилотов исследовательских косми­ческих кораблей. Она дважды летала на Марс, а ее полеты на Луну исчислялись десятками. Чаще всего она летала в обществе бортового компьютера, но иногда ей приходи­лось брать на борт высокопоставленных пассажиров, поза­рез нужное кому-то лекарство или сверхважную секретную информацию. Короче, такой живой или неживой груз, ради которого стоило поднимать с Земли и гнать в косми­ческие просторы исследовательский корабль.

Агнес работала пилотом в корпорации Ай-Би-Эм—Ай-Ти-Ти* — одной из крупнейших корпораций, вкладыва­ющих средства в исследование космоса. В некотором роде именно благодаря Агнес Ай-Би-Эм—Ай-Ти-Ти по­лучила выгодный правительственный контракт на иссле­дование Троянца, и корпорация пообещала, что пилотом экспедиции назначат именно ее.

* Ай-Би-Эм (IBM) — английская аббревиатура названия международной корпорации International Business Machines, возникшей в 30‑е годы прошлого века и ныне занимающей лидирующее положение в разработке и производстве компьютеров.

— Мы получили контракт,— сказал ей Шерман Риггс.

Агнес была так поглощена модернизацией оборудова­ния своего корабля, что не сразу вникла в его слова.

— Контракт, — повторил он. — Понимаешь, контракт. На исследование Троянца. И экспедиционный корабль поведешь ты.

Агнес всегда отличалась сдержанным нравом и редко выказывала свои чувства, радостные или грустные. Но разумеется, она прекрасно понимала, что Троянец — это космическая загадка номер один.

Троянцем называли огромное космическое тело, полно­стью поглощающее свет (в официальных документах он фигурировал под названием Троянского Объекта). Никто не знал, откуда он взялся в пределах Солнечной системы. Он появился внезапно — да-да, внезапно, другого слова не подберешь. Еще вчера там было пусто и сияли звезды. И вдруг откуда ни возьмись появился Троянец, поглотив свет звезд и наделав среди астрономов Земли не меньше шуму, чем какая-нибудь новая планета или комета. В конце концов, как можно допускать, чтобы крупные космиче­ские тела внезапно появлялись в относительной близости от Земли — всего-то на расстоянии трети ее околосолнеч­ной орбиты. И теперь не кому-нибудь, а Агнес предсто­яло повести первый исследовательский корабль, который вплотную приблизится к Троянцу.

— Дэнни тоже назначен? — спросила Агнес.

Дэнни Линер был инженером и возлюбленным Агнес, и они часто летали вместе. А в таком долгом полете никакая женщина-пилот не смогла бы обойтись без своего Линера.

— Разумеется, — ответил Шерман. — И еще двое — Род­жер Торн и Розалинд Торн. Врач и астроном.

— Я их знаю.

— С какой стороны? С хорошей или плохой?

— Скорее с хорошей. Что ж, если нам нельзя заполу­чить в спутники Слая и Фриду...

Шерман закатил глаза.

— Слая, Фриду и их родную Джи-Эм—Тексако* в при­дачу? Так недолго и экспедицию провалить.

* Тексако (Texaco) — американская нефтеперерабатывающая компа­ния, созданная в 1902 г. — Примечание переводчика.

— Шерман, я терпеть не могу, когда ты закатываешь глаза. Мне все время кажется, что у тебя припадок. Я по­нимаю: о Слае и Фриде не может быть и речи, но я должна была спросить.

— Ты получишь Роджа и Роз.

— Ладно.

— Теперь скажи: сколько ты знаешь о Троянце?

— Я знаю больше, чем ты, но меньше, чем следует знать.

Шерман постучал карандашом по столу.

— Это поправимо. Я быстренько сведу тебя со специ­алистами.

Спустя неделю Агнес, Дэнни, Родж и Роз, обустроив­шись в исследовательском корабле, стартовали с космо­дрома Кловис в штате Нью-Мексико. Ускорение было чудовищным, особенно когда корабль принял вертикаль­ное положение. Но очень скоро они вырвались за пределы земного притяжения, и трехмесячный полет к Троянцу начался.

 

Гектор 2

— Я хочу пить, хочу пить, хочу пить, — объявил своим «я» Гектор, и все Гекторы вволю напились. Утолив на некоторое время жажду, Гектор затянул беззвучную песенку. Все остальные Гекторы услышали ее и тоже за­пели:

 

Плещется Гектор в море пустом,

И Гекторы рядом с ним.

Насвистывать любит он ночью и днем,

Но свист его неуловим.

 

Порой проглотит Гектор весь свет

И в сумерках зябко дрожит.

Гектору сто миллионов лет —

Он нынче себя родит.

 

Гектор тщательно пыль сметет

И, в думы свои погружен,

Хлеб на дорогу из пыли печет

И Гекторов лепит он.

 

И все Гекторы смеялись, пели и танцевали, потому что после долгого путешествия наконец-то оказались вме­сте. Им было тепло и уютно. Гекторы собрались послу­шать истории, которые расскажет им Гектор.

— Я расскажу вам, — пообещал он своим «я», — исто­рию про Массы, потом историю про Управляющих, а по­том — историю про Создателей.

Гекторы окружили его тесным кольцом и приготови­лись слушать.

 

Агнес 3

За день до подлета к Троянцу Агнес и Дэнни занялись любовью, чтобы потом было легче работать. По той же причине Родж и Роз любовью не занялись.

Первая неделя исследований показала, что Троянец гораздо меньше, чем казалось с Земли, но намного зага­дочнее.

— Его диаметр около тысячи четырехсот километров, — сообщила Роз, получив более или менее надежные дан­ные. — Однако тяготение почти такое же, как на крупном астероиде. Мощности маневровых двигателей на скафанд­рах вполне достаточно, чтобы опуститься на его поверх­ность.

Дэнни первым сформулировал вывод, который напра­шивался сам собой:

— Итак, перед нами — необычайно крупное, прочное и легкое небесное тело. Вывод очевиден: Троянец — объ­ект искусственного происхождения. Иначе и быть не мо­жет.

— Искусственный объект диаметром почти в полторы тысячи километров? — усомнилась Роз.

Дэнни лишь пожал плечами. Впрочем, здесь каждый мог бы пожать плечами. Но их затем сюда и послали, чтобы вместо пожимания плечами они представили ис­следовательские данные. Никакое небесное тело естествен­ного происхождения не могло внезапно появиться на срав­нительно близком расстоянии от Земли. Искусственное происхождение Троянца ни у кого из четверых не вызы­вало сомнений, вопрос заключался в другом: насколько Троянец опасен для Земли и землян?

Несколько десятков облетов вокруг Троянца и дотош­ное компьютерное сканирование не помогли ответить на этот вопрос. Четверка искала на поверхности небесного тела то, что хоть немного напоминало бы вход. Искала — но не находила.

— Придется высаживаться, — сказала Роз, и корабль, подчиняясь Агнес, завис над поверхностью Троянца.

«Как все мы преображаемся, когда дело доходит до ра­боты», — думала Агнес, привычно нажимая кнопки.

Пока работы нет, можно подумать, что все они — за­взятые бездельники, которые думают только о развлечени­ях и всякой пошлятине. Но уже через мгновение развесе­лой компании как не бывало, а есть лишь пилот, инженер, врач и физик, понимающие друг друга с полуслова. Агнес даже подумала, что они словно превращаются в часть бор­тового компьютера.

До поверхности Троянца осталось не более трех мет­ров.

— Ниже нельзя, — сказала Агнес.

Дэнни молча кивнул. Закончив необходимые приготовления, он облачился в скафандр и выбрался наружу. Теперь ему предстояло опуститься на поверхность Тро­янца.

— Будь осторожен, Линер, — напутствовала Агнес. — Не гони и вообще не рискуй понапрасну.

— Здесь ни черта не видно, — ответил Дэнни, как будто не услышав ее слов. — Он вбирает в себя свет. Даже свет от шлемового прожектора куда-то девается. Я не вижу своих рук, пока не посвечу на них прожектором. Самое забавное, что поверхность твердая и гладкая, как сталь­ной лист...

Он ненадолго замолчал, затем продолжил:

— Странно — мои ботинки как будто не оставляют ни малейших царапин. Может, стоит попытаться отколуп­нуть кусочек для анализов?

— Компьютер возражает против взятия образцов, — сказал Родж, следивший за показаниями компьютера.

— Я не собираюсь колошматить по поверхности, — по­яснил Дэнни. — Просто хочу испытать ее на прочность.

— Газовым резаком? — спросила Агнес.

— Угу.

— Не надо их злить, — запротестовала Роз.

— Кого? — не понял Дэнни.

— Их. Тех людей... или существ, которые создали Тро­янца.

Дэнни усмехнулся.

— Если внутри кто-то есть, они либо уже знают о на­шем появлении, либо уверены в прочности своей игрушки и плюют на нас. Вот я и попробую привлечь их внима­ние.

В руке Дэнни ярко вспыхнул газовый резак, однако Троянец вобрал в себя и его свет и, если бы не блестя­щие капельки сжиженного газа, так и остался бы неви­димым.

— Дохлый номер. Температура поверхности ничуть не изменилась, — наконец объявил Дэнни.

Он попробовал применить лазер. Потом взрывчатые вещества. Ничего не добившись, Дэнни взял сверло с особо прочной алмазной головкой, служившее для ремонт­ных работ, но и оно не оставило никаких следов на по­верхности Троянца.

— Я тоже хочу спуститься, — сказала Агнес.

— И думать об этом забудь, — ответил Дэнни. — Я пред­лагаю подлететь к одному из полюсов Троянца. Может, там мы что-нибудь обнаружим.

— Я все же спускаюсь, — отрезала Агнес.

— Думаешь, тебе удастся сделать то, чего не удалось мне? — рассердился Дэнни.

Агнес заверила, что не собирается с ним соперничать, и все же выбралась из корабля, решив самостоятельно исследовать Троянца.

В ее шлемофоне слышались упреки Дэнни, которого бесило ее упрямство. Когда он повернул голову, свет про­жектора ударил Агнес в глаза. О ужас! Дэнни находился прямо под ней, а она не могла изменить направление спуска. Вместо этого Агнес скользнула вправо и сделала полный оборот. Больше всего ее страшило столкновение с Дэнни (в открытом космосе такие штуки крайне опас­ны). Страх лишил Агнес привычного хладнокровия; она думала только о том, как бы не столкнуться с Дэнни, по­этому чересчур поспешно опустилась на поверхность Тро­янца.

Когда Агнес коснулась поверхности, та... поддалась. Нет, не спружинила подобно толстому резиновому коври­ку и не отбросила руку Агнес. Ее рука застряла в чем-то, похожем на почти полностью затвердевший цемент. Аг­нес осветила это место прожектором шлема. Поверхность Троянца по-прежнему оставалась безупречно гладкой, ни­где не вмятинки; тем не менее рука Агнес погрузилась в нее по самое запястье.

— Дэнни,— позвала Агнес.

Она толком не понимала, что сейчас испытывает: страх или волнение.

Дэнни не сразу ее расслышал, поскольку все еще кри­чал в шлемофон. Наконец он замолчал и, маневрируя заплечными двигателями, осторожно опустился рядом.

— Моя рука, — пояснила Агнес.

Дэнни скользнул лучом прожектора по ее плечу и уви­дел застрявшую руку.

— Агнес, тебе ее не вытащить?

— Я не пробовала, хотела, чтобы ты сам все увидел. Тебе это что-нибудь напоминает?

— Нечто похожее на мгновенно застывающий цемент. Но теперь он отвердел, и мы не сможем высвободить твою руку!

— Только без паники, — сказала Агнес. — Ощупай все вокруг и проверь, не изменились ли свойства поверхно­сти.

Дэнни повторил свои недавние действия, не прибегая только к газовому резаку. Поверхность Троянца вокруг руки Агнес оставалась абсолютно непроницаемой, погло­щающей все виды энергии и лишенной магнитных свойств. Иными словами — недоступной для исследований. Одна­ко рука Агнес все же сумела каким-то образом проникнуть внутрь Троянца и там застрять.

— Сделай снимок, — попросила Агнес.

— Зачем? На нем все будет выглядеть так, будто у тебя оттяпана кисть руки.

Однако Дэнни выполнил просьбу. Рядом с рукой Аг­нес он положил несколько своих инструментов, чтобы хоть как-то обозначить невидимую поверхность Троянца. Потом сделал полтора десятка снимков.

— И зачем я только это делаю? — недоумевал Дэнни.

— На тот случай, если нам не поверят, что моя рука могла застрять в материале, который тверже стали,— отве­тила Агнес.

— Я бы всегда смог это подтвердить.

— Но ты ведь — мой второй.

В чем-то вторые просто великолепны, но, думаю, вы бы ни за что не согласились выступать обвинителем на процессе, который целиком зависел бы от показаний вто­рого. Второй всегда превыше всего ценит верность, а чест­ность — уже потом. Иначе он — не второй.

— Снимки готовы, — сказал Дэнни.

— Значит, теперь я могу вытащить руку.

— Как? — воскликнул Дэнни.

Его тревога проснулась с новой силой.

— Просто взять да вытащить. Поначалу я въехала в поверхность и второй рукой, а в придачу коленями. Ду­маешь, мне что-то мешает выдернуть руку? Просто я удер­живаю в сжатом кулаке...

— Что удерживаешь?

— Материал, из которого сделан этот чертов Троянец. А колени и вторую руку через несколько секунд вытолк­нуло наружу.

— Вытолкнуло?

— Ну да. Они как будто всплыли. А теперь я вытащу и эту.

Агнес разжала пальцы, и вскоре кисть ее руки мягко вытолкнуло наружу. Однако на поверхности Троянца не осталось никаких следов. Там, где только что находилась рука Агнес, поверхность напоминала вязкую жидкость. В остальных местах она по-прежнему оставалась твердой.

— Что ты ощущала внутри? — допытывался Дэнни.

— Нечто похожее на «дурашку Патти»*.

* «Дурашка Патти» (Silly Putty) — игрушка из синтетического каучу­ка, появившаяся в Америке в конце 50‑х гг. XX века. Традиционно имеет форму яйца. Особые свойства материала позволяют лепить из него всевозможные фигурки, способные подпрыгивать и прилипать к любой поверхности. В середине 90‑х гг. в российских ларьках появил­ся довольно примитивный аналог этой игрушки — т.н. «лизун». — Примечание переводчика.

— Не смешно.

— А я вполне серьезно. Помнишь, насколько упруга «дурашка Патти»? Но стоит слепить из нее шарик и бросить на землю, и он разбивается, как глиняная миска.

— Наверное, ты понравилась этой поверхности. Со мной она вела себя по-другому.

— Думаю, ее реакция соответствует воздействию. Ког­да ударяешь по ней чем-то острым, пытаешься нагревать или когда воздействие медленное и слабое, она остается непроницаемой. Но когда я врезалась в нее со всей силы, то погрузилась на несколько дюймов.

— Иными словами, ты нашла дверь, — послышался в шлемофоне голос Роз.

Спустя десять минут Агнес и Дэнни вернулись на ко­рабль. Убедившись, что внутри полный порядок, Агнес подняла корабль и отвела его на несколько десятков мет­ров.

— Все готовы? — спросила Агнес.

— Да ты никак собралась протаранить Троянца? — насторожилась Роз.

— Вот именно, — вместо Агнес ответил Дэнни. — Гля­дишь, дверца и откроется.

— Тогда мы все просто идиоты, — нервно бросила Роз.

Остальным было не до споров.

Агнес включила бортовые вспомогательные двигатели, и корабль понесся к Троянцу. По меркам обычных переле­тов скорость была не ахти какой большой. Но тех, кто находился внутри корабля и знал, что сейчас они врежут­ся в поверхность, которую не брало ни алмазное сверло, ни луч лазера, эта скорость не могла не пугать.

— А вдруг мы ошиблись? — спросила Роз словно в шутку.

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было сопри­коснуться с поверхностью Троянца. Но в тот миг, когда все приготовились услышать чудовищный скрежет и свист воздуха, вырывающегося из пробоин в корпусе, корабль резко сбросил скорость и устремился в глубь небесного тела. За иллюминаторами стало черным-черно. Троянец вобрал в себя корабль.

— Мы все еще движемся? — дрожащим голосом спро­сил Родж.

— Тебе лучше знать, ты ведь следишь за показаниями компьютера, — ответила Агнес.

Она мысленно похвалила себя за то, что в ее голосе не звучит страха. На самом деле страх в нем звучал, но никто не сказал ей об этом.

— Движемся, — облегченно вздохнул Родж. — Если ком­пьютер не свихнулся, корабль продолжает опускаться.

Потянулась нескончаемо долгая, мучительная минута. Все молчали. Агнес уже собиралась сказать, что ее замы­сел оказался неудачным и пора давать задний ход, как вдруг тьма за иллюминаторами сменилась темно-коричневым светом, а тот вскоре превратился в нечто голубое, яркое и прозрачное.

— Никак вода? — успел воскликнуть Дэнни. Корабль вынырнул из озера. Вокруг плясали ослепи­тельные солнечные блики.

 

Гектор 3

— Сперва я расскажу вам про Массы, — заявил своим «я» Гектор.

Вообще-то он мог бы и не рассказывать эти истории: когда Гектор пил, все знания, накопленные им за долгие годы жизни, сами собой перетекали во все его «я». Но дело в том, что Гектор был начисто лишен воображения, зато обладал интеллектом, и этот интеллект надлежало передать всем его «я», чтобы в грядущие века не винить себя за ущербность и неразвитость собственных «я».

Вот какую историю он рассказал...

Жил-был некто по имени Сирил, которому хотелось стать плотником. Он мечтал рубить деревья, сушить дре­весину и делать из нее разные красивые и полезные ве­ши. Сирилу казалось, что у него есть склонности к плот­ницкому ремеслу. В детстве он любил мастерить дере­вянные поделки, но когда вырос и заявил в Департаменте Жизнеустройства, что желает стать плотником, ему от­казали.

— Почему? — спросил Сирил, изумившись, что Депар­тамент Жизнеустройства мог допустить такую вопиющую ошибку.

Обаятельная служащая Департамента (тесты подтверди­ли ее обаятельность, иначе она не получила бы эту рабо­ту) ответила:

— Тестирование ваших способностей и склонностей начисто исключает подобную возможность. Вы не только не обладаете необходимыми качествами — в действитель­ности вы даже не хотите быть плотником.

— Нет, хочу, — возразил Сирил, который был слиш­ком молод и не знал, что со служащими правительственных учреждений не спорят.

— Вы хотите быть плотником, основываясь на собствен­ных ложных представлениях об этом виде деятельности. Однако тесты, проделанные с целью выявления ваших профессиональных склонностей, показывают, что очень скоро вы возненавидите плотницкое дело. Следователь­но, вы никак не можете стать плотником.

Что-то в поведении служащей Департамента Жизне­устройства подсказало Сирилу, что спорить с ней бессмыс­ленно. К тому же он больше не был бесшабашным маль­чишкой и знал, что сопротивление правительственным чиновникам — дело пустое, а упорное сопротивление к тому же смертельно опасно.

Итак, Сирила отправили учиться на шахтера; по ре­зультатам тестов он наилучшим образом подходил именно для этой работы. К счастью, Сирил не был ни тупицей, ни лентяем. Он быстро выучился на ведущего шахтера — так называли тех, кто проходит жилу и определяет места, где она ныряет вниз, поднимается вверх или сворачивает в сторону. Работа эта считалась ответственной. Сирил ненавидел ее, но все же овладевал премудростями шах­терского ремесла, поскольку тесты убедительно показыва­ли, что он хочет быть именно шахтером.

Сирил стал встречаться с девушкой по имени Лика, они мечтали пожениться. Вопросами заключения браков также ведал Департамент Жизнеустройства.

— Мне очень жаль, — сказал Сирилу другой чинов­ник, — но, судя по вашим генетическим данным, а также по особенностям характера и социальным параметрам, вы не подходите друг другу. Вы оба были бы несчастливы в браке, поэтому мы не можем разрешить вам пожениться.

Они расстались. Лика вышла за другого парня, а Си­рил спросил, нельзя ли ему остаться холостым.

— Конечно, если вы пожелаете. Тесты показывают, что, оставаясь холостым, вы достигнете оптимального уров­ня счастья.

Сирилу не позволили жить там, где ему хотелось. Его кормили пищей, не пробуждавшей у него аппетита. Ему приходилось дружить с людьми, которые его не интере­совали, танцевать под ненавистную музыку и петь песни с дурацкими словами. Сирил не сомневался: в планиро­вании его жизни допущена серьезная ошибка, о чем и заявил очередному чиновнику Департамента.

Чиновник вонзился в него холодным взглядом... Впо­следствии Сирил долго пытался стряхнуть с себя память об этом взгляде, но память эта прилипла к нему, как прилипает во сне нечто мерзкое и склизкое... Так вот, чиновник вонзился в него холодным взглядом и сказал:

— Мой дорогой Сирил, вы уже протестовали настоль­ко часто, насколько может протестовать гражданин, не рискуя поплатиться за это жизнью.