Они как будто слегка выпрямились на своих стульях.
Нам действительно пришлось много работать, и результаты не замедлили сказаться. Особенно выделялся Марк. Я слышала, как он говорил какому‑то мальчику в коридоре: «Это очень хорошая книга. Мы больше не читаем книжки для малышей». Он держал в руках «Убить пересмешника».
Шли месяцы, дети делали удивительные успехи. Потом однажды Марк сказал: «Но люди все равно считают нас глупыми, потому что мы неправильно говорим». Я ждала этого момента. Теперь мы могли приступить к глубокому изучению грамматики, потому что они сами этого хотели.
Мне было жаль, что приближается июнь, ‑ им так хотелось учиться. Все мои ученики знали, что я собираюсь замуж и уеду из этого штата. Однако учащиеся из класса «седьмого урока» приходили в явное возбуждение, когда я об этом говорила. Мне было приятно, что они меня полюбили, но в чем тут дело? Неужели они злились, что я оставлю эту школу?
В последний день занятий у входа в школу меня встретил директор.
‑ Прошу вас, пройдемте со мной, ‑ напряженно произнес он. ‑ В вашем классе проблемы.
«Что могло случиться?» ‑ мысленно удивилась я.
Ничего подобного я никогда в жизни не видела! Во всех углах комнаты стояли цветы, букеты на партах, на шкафах, ковер цветов устилал мой стол. Как им это удалось? Большинство из них были настолько бедны, что получали теплую одежду и нормальное питание только за счет специальной школьной программы.
Я расплакалась, они заплакали тоже.
Позже я узнала, как они заполучили столько цветов. Марк, который по выходным работал в местном цветочном магазине, увидел заказы от нескольких других моих классов. Он сказал об этом одноклассникам. Слишком гордый, чтобы его заклеймили еще и ярлыком «бедный», Марк попросил у хозяина магазина разрешения забрать все вялые цветы. Затем он зашел в похоронное бюро и объяснил, что его классу нужны цветы для учительницы, которая уезжает. Там согласились отдать им букеты, оставшиеся от похорон.
|
|
Это был не единственный подарок, полученный от них. Два года спустя четыре ученика закончили среднюю школу, а шестеро получили стипендии на поступление в колледж.
Сейчас, через двадцать восемь лет, я преподаю в академически сильной школе недалеко от того места, где начиналась моя карьера. Я узнала, что Марк женился на девушке, которая нравилась ему в колледже, и теперь он преуспевающий бизнесмен. И кроме того, три года назад сын Марка с отличием закончил мой английский класс.
Иногда я со смехом вспоминаю окончание своего первого рабочего дня! Подумать только, я думала о том, чтобы заняться чем‑нибудь другим, более благодарным!
Джейнис Андерсон Коннолли
Руководитель скаутов спасает выступление
На протяжении нескольких недель театральная труппа готовила программу для родительского дня. Все шло хорошо. Стены были украшены, скауты ‑ полны энтузиазма, планировалось и вкусное угощение.
Тамада прекрасно справлялся со своей задачей. Собравшиеся пели песни с уважительно сдерживаемым энтузиазмом, характерным для программы родительского дня.
Затем поднялся желавший выступить Джимми Дэвис. Он много недель ждал этого момента. Увидев сияющее лицо матери и уверенное лицо отца, мальчик начал говорить с подъемом и, сознавая, какое уважение ему оказывают, слушая со вниманием, сделался еще более красноречивым.
|
|
Но потом что‑то произошло. Все поплыло у Джимми перед глазами, он стал говорить медленнее, запнулся и остановился. Он покраснел, лихорадочно сжал руки и беспомощно посмотрел на руководителя скаутов.
Наставник Джимми, который много раз слышал речь своего воспитанника, репетируя ее с ним, подсказал забытые слова, и мальчик снова заговорил. Но все было уже не то. Идеального выступления не получилось.
Джимми снова замолчал ‑ и снова его руководитель помог ему. И в оставшиеся две минуты говорил больше он, чем мальчик.
Но Джимми все же закончил и сел с тяжким грузом на сердце. Он понимал, что провалился. На лице его матери была написана досада, а на лице отца явно читалось болезненное сознание стыда.
Собравшиеся вежливо поаплодировали, жалея мальчика, который, по их мнению, с задачей не справился.
Поднялся руководитель скаутов. И всем пришлось прислушиваться, потому что говорил он негромко. Что же он сказал?
‑ То, что сейчас произошло, доставило мне больше радости, чем вы можете себе представить. Вы видели, как мальчик одержал блистательную победу там, где мог потерпеть сокрушительное поражение. Джимми мог не продолжать. Прекратить выступление было бы легче. Но закончить речь перед лицом двухсот человек ‑ на это требовалось большое мужество. Уверен, сегодня вам еше предстоит услышать множество удачных речей, но я также уверен, что вы не увидите такой силы духа, какую только что продемонстрировал нам Джимми, ‑ довести дело до конца, даже столкнувшись с трудностями!
|
|
Теперь присутствующие разразились аплодисментами. Мать Джимми сидела, гордо выпрямившись. К отцу мальчика вернулась прежняя уверенность. А Джимми, у которого в горле стоял комок, сказал сидевшему рядом другу:
‑ Я бы хотел когда‑нибудь стать таким руководителем скаутов, как наш.
Уолтер Макпик Предоставлено Мартином Лоу
Что происходит с нынешней молодежью?
Если вы будете обращаться с человеком… словно он такой, каким должен и может быть, он и станет таким, каким должен и может быть.
Гете
Сегодня молодые люди растут быстрее. Им нужна наша помощь.
Но что я мог сделать?
Мой внутренний голос спрашивал меня, почему я не являюсь образцом для современного поколения молодых людей. Я не могу им быть. Я не психолог и не обладаю влиянием политика, способного изменять сознание масс.
Я инженер‑электрик. Закончил Университет Виргинии и теперь работаю в компании «Хьюлетт‑Паккард».
Но эта мысль не оставляла меня.
И в конце концов я решил что‑нибудь предпринять. Я позвонил в соседнюю среднюю школу и сказал директору, что хотел бы помочь. Тот очень заинтересовался и пригласил меня приехать во время ленча. Я согласился.
Приехав в полдень в школу, я очень волновался, захотят ли ученики разговаривать с посторонним. Я уже несколько лет не бывал в школе, и ученики в коридорах казались мне старше своих лет. Большинство из них было одето в мешковатую одежду.
Наконец я добрался до нужного мне класса, до комнаты 103, где должен был побеседовать с учениками. Сделав глубокий вдох, я открыл дверь. В классе сидели и болтали 32 ученика. Когда я вошел, все замолчали, устремив на меня взгляды.
‑ Привет, я Марлон.
‑ Привет, Марлон, заходите.
«Они меня приняли», ‑ с облегчением подумал я.
В то первое часовое занятие мы непринужденно разговаривали о жизненных целях, о важности школы и о разрешении конфликтов без применения силы. Когда прозвенел звонок, я не хотел заканчивать. Я только вошел во вкус, а уже надо было возвращаться на работу. Я не мог поверить, что все это мне так понравилось. На работу я приехал в приподнятом настроении.
Так продолжалось месяц. В школе у меня появились друзья. Мои занятия нравились ученикам, но не все были в восторге от моих визитов.
Там был такой парень ‑ Пол. Я его никогда не забуду. Рост под два метра, килограммов 100 весом. Его перевели в эту школу недавно. Говорили, что у него уже были нелады с законом, и учителя его боялись. И неудивительно, потому что два года назад он толкнул одного учителя во время спора. Ему позволяли делать, что он хотел. Он опаздывал на занятия, я ни разу не видел у него в руках книгу, потому что учиться ему было неинтересно.
Иногда он приходил на мои занятия, но никогда ничего не говорил. Если я пытался вовлечь его в беседу, он только отвечал мне пристальным взглядом. Запугивал меня. Он был похож на бомбу замедленного действия, готовую взорваться в любой момент. Но я не собирался сдаваться. Каждый раз, когда он приходил, я пытался вовлечь его в обсуждение. Но он интереса не проявлял.
Однажды мне это надоело, и бомба взорвалась.
Мы обсуждали поступление в колледж. Ученики вырезали из журналов фотографии, касающиеся выбранных ими профессий, и приклеивали на специальную доску. Мы уже работали так 20 минут, когда вошел Пол.
Я спросил, кто желает рассказать классу о своей будущей профессии. Встала Джули, маленькая девчушка, которая поначалу была очень застенчивой, и сказала, что хочет стать врачом.
Внезапно с последнего ряда раздался смех.
‑ Да что ты говоришь! Врачом, ты? Да ты вообще никем не станешь.
Все обернулись, это смеялся Пол.
Я был в шоке, не мог поверить своим ушам. Воцарилась полная тишина. Все ждали, что я сделаю.
‑ Пол, так не поступают. Кто ты такой, чтобы так унижать человека?
‑ Слушай, учитель, отстань, а? Ты что, меня не уважаешь? Да ты знаешь, кто я такой? Я настоящий гангстер. Не связывайся со мной, а то пожалеешь. ‑ И направился к двери.
‑ Нет, Пол, так не пойдет. Ты не имеешь права никого унижать. Хватит ‑ значит хватит. Тебе не обязательно сюда ходить. Или ты работаешь с группой, или нет. Здесь собралась команда единомышленников, и у тебя, Пол, большой потенциал. Мы хотим, чтобы ты участвовал, ты можешь многое предложить своей группе. Мне дорог и ты, и вся группа. Поэтому я сюда и прихожу. Ты будешь игроком нашей команды?
Пол кинул на меня через плечо устрашающий взгляд и вышел, хлопнув дверью. Весь класс был потрясен разыгравшейся сценой, я тоже.
Когда после занятия я шел к своей машине, меня кто‑то окликнул. Обернувшись, я с удивлением увидел Пола. Он быстро шел ко мне. Сначала я испугался, хотел позвать на помощь, но все произошло так быстро, что я даже не успел пошевелиться.
‑ Мистер Смит, вы помните, что сказали мне?
‑ Да, Пол.
‑ Вы правду сказали, что я вам дорог и что вы хотите взять меня в команду?
‑ Ну конечно, Пол.
‑ Мне еще никто в жизни не говорил, что я кому‑то дорог. Вы первый. Я хочу быть частью команды. Спасибо, что вы смогли дать мне отпор. Я завтра попрошу извинения у Джули перед всем классом.
Я не верил своим ушам. Я снова был в шоке и не находил слов.
Когда же Пол ушел, меня охватила радость. Я действительно был тронут. В тот день я решил посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать нашей молодежи осознавать свой истинный потенциал.
Марлон Смит
Шифр на снегу
Все началось с трагедии холодным февральским утром. Направляясь в школу, я ехала следом за автобусом из Милфорд‑Корнере, как обычно делаю во время снегопада по утрам. Автобус остановился у гостиницы, чего обычно не делал, и я была раздражена из‑за этой непредвиденной остановки. Из автобуса вышел мальчик, покачнулся, споткнулся и упал на снег, покрывавший тротуар. Мы с водителем автобуса подбежали к нему одновременно. Худое лицо казалось белым даже на белом снегу.
‑ Он умер, ‑ прошептал шофер.
Мгновение я ничего не соображала. Увидела испуганные юные лица в окнах школьного автобуса.
‑ Врача! Быстро! Я позвоню из гостиницы!
‑ Бесполезно. Говорю вам, он мертв. ‑ Водитель посмотрел на неподвижное тело. ‑ Он даже не сказал, что плохо себя чувствует. Только постучал меня по плечу и сказал, тихо так: «Извините, мне надо выйти у гостиницы». И все. Вежливый такой.
Когда печальная весть разнеслась по школе, все притихли. Дети в коридорах переспрашивали друг у друга, кто умер, но никто не знал, как его звали. «Кто‑то из Милфорд‑Корнерс», ‑ говорили ученики.
Директор попросил меня съездить к родителям мальчика и сообщить им о смерти сына.
‑ Телефона у них нет, да и все равно кто‑то из школы должен сказать им лично. Я вас подменю.
‑ Но почему я? Не лучше ли было бы поехать вам?
‑ Я не знал этого мальчика, ‑ заметил директор. ‑ А в прошлом году, как я заметил, он назвал вас в опросе своей любимой учительницей.
Я ехала по плохой, заснеженной дороге по каньону к дому Эвансов и вспоминала об этом мальчике, Клиффе Эван‑се. Его любимая учительница! Да за два года он и двух слов мне не сказал! На моих уроках литературы он всегда сидел в последнем ряду. Приходил один и уходил один. «Клифф Эванс, ‑ думала я, ‑ мальчик, который никогда не улыбался. Я ни разу не видела, чтобы он улыбался».
В большой кухне на ферме было чисто и тепло. Я кое‑как выложила свою новость. Миссис Эванс ощупью нашла стул, села.
‑ Он никогда не говорил, что у него что‑то болит.
‑ Он никогда ничего ни о чем не говорил с тех пор, как я сюда переехал, ‑ фыркнул его отчим.
Миссис Эванс встала, поставила сковородку назад на плиту и начала отвязывать фартук.
‑ Постой, ‑ приказал ей муж, ‑ мне нужно позавтракать. Мы уже все равно ничего не можем сделать. Если бы Клифф не был таким тупицей, он бы сказал нам, что плохо себя чувствует.
После занятий я сидела в кабинете и смотрела на разложенные передо мной бумаги. Я должна была закрыть дело мальчика и написать некролог в школьную газету. Материала было до смешного мало. «Клифф Эванс, белый, официально не усыновлен своим отчимом, имеет пять сводных братьев и сестер». Вот практически и вся информация, да табель успеваемости, очень невысокой.
Клифф Эванс молча входил в дверь класса утром и выходил вечером, вот и все. Он никогда не ходил ни в какой клуб. Не занимался спортом. Насколько я помнила, он ни разу не пошумел, не повозился, как любят дети. Он никогда никем не был.
Как мальчик превратился в нуль? Школьные записи подсказали мне ответ. В первом и во втором классах учителя отмечали, что это «милый, тихий ребенок; застенчивый, но полный энтузиазма». С третьего класса все изменилось. Кто‑то из учителей написал красивым, твердым почерком: «Клифф не разговаривает. Не идет на контакт. Медленно воспринимает материал». Еще один умник написал: «Недалекий, несообразительный, низкий коэффициент интеллекта». Все правильно. В девятом классе его коэффициент интеллекта составлял 83. Но в третьем равнялся 106. Ниже ста он не опускался до седьмого класса. Даже у застенчивых, милых детей хватает жизнестойкости. Чтобы сломаться, нужно время.
Я бросилась к машинке и напечатала резкий отчет о том, что образование сделало с Клиффом Эвансом. Один экземпляр положила на стол директору, а другой сунула в потрепанное дело и, хлопнув дверью кабинета, поехала домой. Но лучше мне не стало. За мной все шел мальчик, с худым лицом, тщедушный, в потертых джинсах, с большими глазами, которые все искали ответа, а потом их заволокла смертная пелена.
Могу себе представить, сколько раз его выбирали в команду последним, сколько раз не допускали в ведущуюся шепотом беседу. Я словно видела лица и слышала голоса, которые без конца повторяли: «Ты глупый. Ты глупый. Ты пустое место, Клифф Эванс».
Ребенок ‑ это существо, которое верит. Клифф, без сомнения, поверил им. Внезапно мне стало ясно: когда для Клиффа Эванса уже больше ничего не осталось, он упал на заснеженный тротуар и умер. Врач может написать в графе «Причина смерти» болезнь сердца, но я своего мнения не изменю.
Джин Тод Хантер
Reprinted by permission of]ean Tod Hunter
Простое прикосновение
Хлопнула задняя дверь ‑ ко мне пришел мой друг Чарли. Он сразу же направился к холодильнику, взял пиво и уселся на стул на кухне. Я с интересом смотрела на него.
Вид у него был потрясенный и озадаченный, как у человека, который встретил привидение или только что осознал свою собственную смертность. Под глазами у него залегли круги, и он периодически качал головой, словно вел внутреннюю беседу. Наконец он сделал большой глоток пива и встретился со мной взглядом.
Я сказала, что выглядит он ужасно. Он согласился и добавил, что чувствует себе еще хуже. А потом рассказал поразительную историю.
Чарли преподает искусство в местной школе. Он работает там уже много лет и пользуется уважением коллег и любовью школьников. В тот день Чарли навестила его бывшая ученица, вернувшаяся в город после четырех или пяти лет отсутствия. Она похвасталась ему обручальным кольцом, младенцем и успешной карьерой.
Чарли снова отхлебнул пива. Значит, дело в том, подумала я, что он осознал собственную смертность. Для учителя годы летят быстро, и всегда несколько обескураживает, когда недавняя твоя ученица уже молодая женщина с ребенком.
‑ Нет, дело совсем не в этом, я получил урок, урок через унижение, ‑ сообщил мне Чарли.
Его гостьей была Анджела, она занималась в его художественном классе, и он помнил ее тихой, некрасивой девушкой, замкнутой, но с застенчивой улыбкой откликавшейся на дружеское участие.
Теперь это была уверенная в себе молодая женщина, мать, которая сама начинала разговор, а не отвечала на вопросы. И она не просто так приехала к своему бывшему учителю. После необходимых формальностей она сразу приступила к делу.
‑ Когда я училась в средней школе, меня изнасиловал отчим. Ночью он ударил меня и залез в мою постель. Это было ужасно. Мне было очень стыдно, и я никому ничего не сказала. Об этом никто не знал. Наконец родители уехали куда‑то на выходные, и я впервые осталась дома одна. Я решила убежать.
Они уехали в четверг вечером, поэтому всю ночь я готовилась. Сделала домашнее задание, написала длинное письмо матери и привела в порядок свои вещи. Я купила большой рулон скотча и целый час заклеивала изнутри все окна и двери гаража. Вставила ключи в зажигание маминого автомобиля, посадила на пассажирское сиденье плюшевого мишку и пошла спать.
Мой план был таков: в пятницу я еду на автобусе в школу и на нем же возвращаюсь домой, жду звонка родителей, разговариваю с ними, а затем иду в гараж и включаю мотор. Я рассчитала, что до вечера воскресенья, когда вернутся родители, меня никто не найдет. Я буду мертва. Я буду свободна.
Анджела придерживалась своего плана до восьмого урока, когда Чарли, ее учитель по художественному классу, сел рядом с ней на табурет, посмотрел ее работу, что‑то подправил и, слегка обняв за плечи, поговорил еще о чем‑то незначительном и пошел к другим ученикам.
Вернувшись в тот день домой, Анджела написала матери другое прощальное письмо. Она отклеила скотч, упаковала медведя вместе с другими вещами и позвонила священнику, который немедленно за ней приехал. Так ока покинула родительский дом и больше в него не вернулась. Она была уверена: ее жизнь удалась благодаря Чарли.
Когда он закончил свой рассказ, мы еще немного поговорили о школе, о том, что учителям запрещают касаться учеников, о подходе к общению в школе как к пустой трате времени, о том, что само число учеников мешает подходить к каждому персонально. Мы задумались о том, сколько же раз мы лишь мимоходом узнавали о проблемах своих подопечных. Потом мы посидели в тишине, размышляя. Сколько подобных прикосновений происходит каждый день в школах, церквях, магазинах. В этом нет ничего особенного. Такие взрослые, как Чарли, делают это неосознанно, не думая.
Затем Чарли поделился своим видением этого случая. Анджела решила в тот момент, что если она настолько небезразлична даже просто дружелюбно настроенному учителю, что он нашел время остановиться, посмотреть на нее, выслушать, тогда, наверное, должны быть и другие такие люди. И она может их найти.
Потом Чарли посмотрел на меня и медленно произнес, подчеркивая каждое слово:
‑ Нэнси, что самое постыдное в этой истории, я даже не помню такого эпизода!
И спустя столько лет она вернулась, чтобы сказать ему, что он спас ей жизнь.
Нэнси Мурман
Адам
После второй операции на сердце в детской больнице Западного Онтарио мою шестилетнюю дочь Келли перевели из реанимации в обычную палату. Но поскольку часть этого этажа была закрыта, Келли перевели в крыло для раковых больных.
В соседней палате боролся с лейкемией шестилетний мальчик Адам. Каждый месяц он какое‑то время проводил в больнице, получая химиотерапию. Адам ежедневно приходил навестить Келли, толкая перед собой стойку с прикрепленной к ней емкостью с лекарством. Несмотря на все неприятности, связанные с лечением, Адам всегда улыбался, был весел и приветлив. И часами развлекал нас многочисленными историями. Адам умел в любой ситуации, какой бы трудной она ни была, найти положительные и смешные стороны.
В какой‑то из дней я чувствовала себя уставшей и была озабочена выпиской Келли из больницы. Серый, мрачный день давил на меня. Я стояла у окна, глядя на дождь, когда вошел Адам. Я что‑то сказала насчет ужасного дня, и мальчик ответил мне со своей постоянной улыбкой: «Для меня каждый день прекрасен».
С того дня у меня не бывает мрачных дней. Даже самый серый день приносит мне радость, когда я с благодарностью вспоминаю мудрые слова, произнесенные очень храбрым шестилетним мальчиком по имени Адам.
Пэтти Мерритт
Reprinted bу permission of Patty Merritt. ®1995 Patty Merritt.
Мисс Харди
И вот в жизни происходит та таинственная встреча, когда кто‑то говорит нам, кто мы, какими можем быть, и раскрывает наш самый большой потенциал.
Расти Беркус
Я начал жизнь как ребенок, неспособный к обучению. Я страдал искажением восприятия, которое называется дислексия. Ребенок‑дислексик часто довольно быстро выучивает слова, но не подозревает, что видит их не так, как другие люди. Я воспринимал свой мир как чудесное место, наполненное формами, которые называются словами, и имел значительный зрительный словарный запас, что позволило моим родителям оптимистически оценивать мои способности к обучению. В первом классе я, к своему ужасу, обнаружил, что буквы важнее слов. Дети‑дислексики переворачивают их, пишут задом наперед и даже ставят их не в том порядке. Поэтому учительница первого класса назвала меня неспособным к обучению.
Она написала свое заключение и на лето передала его учительнице второго класса, чтобы заранее создать у нее предубеждение против меня. Во втором классе я вполне справлялся с арифметическими задачками, но понятия не имел, как их оформлять, и обнаружил, что оформление гораздо важнее ответа. Теперь я был окончательно запуган учебным процессом, поэтому стал заикаться. Я не мог внятно говорить, не умел записать задачку и, следовательно, решить ее, не мог составить из букв слова ‑ полная катастрофа. На каждом предмете я стал садиться на последнюю парту, стараясь не попадаться учителям на глаза, а когда меня все же вызывали, то, заикаясь, бормотал: «Я н‑не з‑знаю». Участь моя была решена.
Моя учительница в третьем классе уже также заранее знала, что я не умею ни говорить, ни писать, ни читать, ни считать, и поэтому не горела желанием уделять мне внимание. Я обнаружил, что наилучший способ отмучиться в школе ‑ это симуляция болезней. Это позволяло мне проводить больше времени со школьной медсестрой, чем с учителями, или отыскивать малоубедительные причины для того, чтобы остаться дома или отпроситься домой. Этой стратегии я придерживался в третьем и четвертом классах.
И вот, когда я уже вот‑вот должен был умереть интеллектуально, я перешел в пятый класс, и здесь Господь поставил надо мной внушающую благоговейный ужас мисс Харди. На всем западе Соединенных Штатов ее знали как самую грозную учительницу начальных классов. Эта невероятная женщина, росту в которой было не менее метра восьмидесяти, нависла надо мной, потом обняла меня и заявила:
‑ Он отнюдь не неспособен к обучению, он просто чудак.
Потенциал ребенка‑чудака окружающие стали рассматривать с большим оптимизмом, чем ребенка, неспособного к обучению. Но на этом она не остановилась. Она сказала:
‑ Я разговаривала с твоей мамой, и она говорит, что когда она тебе читает, ты запоминаешь практически все, у тебя потрясающая память. Ты просто не стараешься, когда тебя просят составить из букв слова, и читать вслух тебе сложно. Поэтому я буду заранее предупреждать тебя, и ты будешь выучивать нужный отрывок наизусть, чтобы потом ответить в классе. Еще твоя мама говорит, что если тебя что‑то интересует, ты объясняешь это с большим пониманием, но когда она просит тебя записать сказанное, ты застреваешь на буквах, и смысл от тебя ускользает. Поэтому когда другие дети будут отвечать мне в классе чтение и письмо, ты можешь спокойно сделать эти задания дома и принести их мне на следующий день. ‑ И еще она добавила: ‑ Я заметила, что ты не решаешься и боишься высказывать свои мысли, но я считаю, что любую мысль надо обсуждать. Я подумала над этим и не уверена, что моя затея сработает, но она помогла одному человеку по имени Демосфен… ты можешь сказать: «Демосфен»?
‑ Д‑д‑д‑д…
‑ Ну что ж, ты сможешь. У него была плохая дикция, и он практиковался, набирая в рот камешки. Вот здесь у меня пара мраморных шариков, они большие, ты их не проглотишь, и я их вымыла. Отныне, когда я вызову тебя, мне бы хотелось, чтобы ты положил их в рот, встал и говорил до тех пор, пока я не услышу и не пойму тебя.
И разумеется, поддерживаемый ее недвусмысленно выраженной верой в меня и пониманием моих проблем, я рискнул, укротил свой язык и смог заговорить.
В шестом классе, к моей радости, мисс Харди опять вела наш класс. Поэтому мне посчастливилось провести под ее началом целых два года.
Все последующие годы я не упускал мисс Харди из виду и несколько лет назад узнал, что она смертельно больна раком. Решив, что ей, наверное, будет приятно увидеть своего единственного особого ученика, который живет за 1000 миль, я, наивный, купил билет и полетел к ней, чтобы встать в очередь (по крайней мере фигуральную) за несколькими сотнями других ее особых учеников ‑ людей, которые тоже следили за ней все это время и совершили паломничество, чтобы возобновить отношения и подарить ей свою любовь в этот последний период ее жизни. В этой группе подобрались очень интересные люди ‑ 3 сенатора, 12 представителей законодательных собраний, большое число директоров корпораций и разных предприятий.
Сравнивая свои воспоминания, мы обнаружили интересную вещь: три четверти из нас перешли в пятый класс, совершенно запуганные учебным процессом, не веря в свои способности, считая себя незначительными и полагаясь на волю случая. После обучения у мисс Харди мы стали считать себя способными, важными, влиятельными людьми, которым по плечу справиться с жизненными трудностями ‑ стоит только попытаться,
Г. Стивен Гленн
Три письма от Тедди
Тедди Столларда явно можно было назвать «одним из малых сих»: нет интереса к школе, грязная, мятая одежда, всегда нечесаные волосы, ничего не выражающее лицо и безжизненный, стеклянный, блуждающий взгляд. Когда мисс Томпсон обращалась к Тедди, он отвечал односложно. Некрасивого, неопрятного, его было совершенно невозможно любить.
И хотя его учительница говорила, что одинаково любит своих учеников, в глубине души она лукавила. С каким‑то извращенным удовольствием она отмечала в тетради неправильные ответы Тедди и с наслаждением писала «плохо» в конце его работы. А ведь она должна была бы задуматься, ей были известны сведения о Тедди, и знала она о нем больше, чем хотела признать. В этих записях значилось:
1‑й класс: Тедди много обещает своей работой и
отношением, но дома обстановка плохая.
2‑й класс: Тедди мог бы успевать лучше. Мать серьезно больна. Дома он помощи практически не получает.