— Тебе не кажется, что это бросается в глаза — что ты всё сочинил? — спросила Гермиона.
— Да как ты смеешь! — вскричал Рон в притворном возмущении. — Мы трудились как два домовых эльфа!
Гермиона вскинула брови.
— Это просто такое выражение, — поторопился добавить Рон.
Гарри тоже бросил перо, только что наспех предсказав собственную смерть через усекновение головы.
— Что у тебя в коробке? — поинтересовался он, показав рукой.
— Забавно, что ты спросил, — сказала Гермиона, кинув неприязненый взгляд на Рона, и показала содержимое.
В коробке лежало примерно пятьдесят значков разного цвета, но с одинаковыми буквами: П.У.К.Н.И.
— Пукни? — прочитал Гарри, взяв в руки значок. — В каком смысле?
— Не пукни, — нетерпеливо поправила Гермиона, — а П — У — К — Н — И. Означает: «Против угнетения колдовских народов-изгоев». Общество такое.
— Никогда о таком не слышал, — удивился Рон.
— Разумеется, нет, — радостно согласилась Гермиона, — я его только что основала.
— Да что ты? — с некоторым удивлением спросил Рон. — И сколько же в нём человек?
— Ну… если вы двое вступите, то будет трое, — ответила Гермиона.
— А почему ты так уверена, что мы захотим носить значки с призывом «пукни»? — осведомился Рон.
— П — У — К — Н — И! — горячо воскликнула Гермиона. — Я хотела назвать «Прекращение Возмутительного Беспредела в Отношении Магических Братьев Наших Меньших и Кампания за Изменение Их Правового Статуса», но это не влезло. Поэтому таков уж заголовок нашего манифеста.
Она потрясла пачкой пергамента: «Я провела тщательное расследование. Порабощение эльфов продолжалось веками. Не могу поверить, что до меня никто никогда не попытался ничего для них сделать».
— Гермиона! У тебя уши есть? Тогда послушай! — громко вскричал Рон. — Им. Это. Нравится. Им нравится быть порабощёнными!
— Наша программа-минимум, — продолжала Гермиона, перекрикивая Рона и вообще действуя так, словно он не произнёс ни слова, — обеспечить им достойную оплату и условия труда. Программа-максимум — изменить положение закона о неиспользовании волшебных палочек и попытаться ввести их представителей в отдел по надзору за магическими существами, потому что их процент там возмутительнейше низок!
— И как же мы всё это будем делать? — спросил Гарри.
— Мы будем набирать людей, — счастливым голосом объяснила Гермиона. — Думаю, двух сиклей вступительного взноса — за значок — и членских взносов хватит на финансирование кампании по выпуску листовок. Ты, Рон, будешь казначеем — наверху я приготовила для тебя консервную банку — а Гарри будет секретарём, поэтому ему нужно записать всё, что я сейчас говорю, это будет повестка нашего первого собрания.
Наступила пауза, во время которой Гермиона с сияющим видом смотрела на мальчиков, а Гарри сидел, разрываемый между бессильным раздражением на Гермиону и весёлым удивлением по поводу выражения, появившегося на лице у Рона. Наконец, молчание было нарушено, но не Роном, который выглядел так, как будто временно впал в идиотизм, а тихим «тук-тук» в окно. Гарри посмотрел через теперь уже совсем опустевшую гостиную и за стеклом на подоконнике увидел освещённую лунным светом снежно-белую сову.
— Хедвига! — закричал он, спрыгнул с кресла и бросился открывать окно.
Хедвига влетела и, прошелестев по комнате, приземлилась на предсказания Гарри.
— Наконец-то! — воскликнул Гарри, торопясь за ней.
— Она принесла ответ! — Рон радостно показал на скомканный кусочек пергамента, привязанный к лапке.
Гарри поспешно отвязал его и сел читать, а Хедвига, нежно ухая, трепыхала перьями у него на колене.
— Что там? — почти беззвучно спросила Гермиона.
Письмо было очень коротким. По почерку было понятно, что оно написано в спешке. Гарри прочитал вслух:
Гарри,
Немедленно вылетаю на север. Известие о твоём шраме явилось последней каплей в ряду целой серии очень подозрительных слухов. Если он снова заболит, сразу обратись к Думбльдору — говорят, он пригласил Шизоглаза, а это означает, что он тоже правильно воспринимает сигналы, даже если никто больше не может этого сделать.
Скоро свяжусь с тобой. Мои наилучшие Рону и Гермионе. Будь начеку, Гарри.
Сириус
Гарри поднял глаза на Рона и Гермиону. Те смотрели на него.
— Он вылетает на север? — прошептала Гермиона. — Возвращается?
— Какие ещё сигналы воспринимает Думбльдор? — спросил ничего не понимающий Рон. — Гарри… что?… — Гарри только что со всей силы треснул себя кулаком по лбу, спугнув Хедвигу с колена.
— Не надо было ему говорить! — в гневе на себя прокричал Гарри.
— О чём это ты? — удивился Рон.
— Из-за этого он решил, что должен вернуться! — Гарри теперь стучал кулаком по столу, и Хедвига, возмущённо ухая, перелетела на спинку кресла Рона. — Возвращается, потому что решил, что мне угрожает опасность! А со мной всё в порядке! А для тебя у меня ничего нет, — рявкнул он на Хедвигу, с надеждой щёлкавшую клювом, — хочешь есть, лети в совяльню!
Хедвига оскорблённо поглядела на Гарри, снялась с места, больно задев его по голове крылом, и вылетела в открытое окно.
— Гарри, — успокоительно начала Гермиона.
— Я иду спать, — отрывисто заявил Гарри. — Увидимся утром.
Наверху он переоделся в пижаму и забрался в кровать, но сна у него не было ни в одном глазу.
Если Сириус вернётся и его поймают, он, Гарри, будет виноват. Почему он не мог помолчать о своих проблемах? Подумаешь, поболело три секунды, что же, сразу жаловаться?… Почему у него не хватило ума оставить это при себе…
Он слышал, как спустя короткое время в спальню пришёл Рон, но не стал с ним разговаривать. Он долго-долго смотрел на полог у себя над головой. В спальне стояла абсолютная тишина и, будь Гарри меньше поглощён собственными переживаниями, он бы понял, что отсутствие обычного сопения с постели Невилля означает, что он здесь не единственный, кто лежит без сна.
Глава 15
«БЭЛЬСТЭК» И «ДУРМШТРАНГ»
Утром, когда Гарри проснулся, в голове у него сформировался чёткий план действий — видимо, пока он спал, мозг не переставал думать. Он встал, в сумеречном предрассветном освещении оделся и, не став будить Рона, вышел из спальни и спустился в пустую общую гостиную. Там он взял со стола, где осталась лежать его работа по прорицаниям, лист пергамента и написал следующее:
Дорогой Сириус!
Я думаю, мне просто показалось, что шрам болел, в прошлый раз я писал тебе в полусне и ничего не соображал. Тебе совершенно не нужно возвращаться, у нас всё в порядке. Не беспокойся обо мне, у меня ничего не болит и вообще всё хорошо.
Гарри
Затем он пролез в отверстие за портретом, прошёл по молчаливому замку (лишь ненадолго задержавшись в коридоре четвёртого этажа из-за Дрюзга, который попытался скинуть ему на голову вазу) и наконец добрался до совяльни, расположенной на вершине Западной башни.
В совяльне, круглом холодном помещении с каменными стенами, сильно сквозило, так как в окнах не было стёкол. Пол устилала солома вперемежку с совиным помётом и срыгнутыми мышиными скелетами. На насестах, поднимающихся до самой вершины башни, сидело огромное множество сов всех мыслимых и немыслимых пород. Все они спали, хотя иногда откуда-нибудь да сверкал любопытный круглый янтарный глаз. Гарри заметил Хедвигу — она сидела между амбарной и коричневатой совами — и поспешил к ней, поскальзываясь на усеянном помётом полу.
Ему пришлось довольно долго уговаривать её проснуться и посмотреть на него: птица крутилась на насесте, постоянно поворачиваясь к хозяину хвостом. Она всё ещё злилась, что вчера он не поблагодарил её как следует. И только тогда, когда Гарри высказал предположение, что она, судя по всему, слишком устала, и что ему, видимо, придётся попросить у Рона разрешения воспользоваться услугами Свинринстеля, Хедвига соблаговолила протянуть лапку и позволила привязать письмо.
— Обязательно найди его, хорошо? — попросил Гарри. Поглаживая по спине, он нёс Хедвигу к отверстию в стене. — Раньше, чем это сделают дементоры.
Она ущипнула его за палец, возможно, несколько сильнее, чем сделала бы при обычных обстоятельствах, но, всё-таки, ухнула тихо и успокаивающе. Потом расправила крылья и взлетела навстречу восходу. Гарри провожал сову глазами с привычным уже тревожным сосущим чувством под ложечкой. Он был так уверен, что ответ Сириуса успокоит его — а вместо этого беспокойство только усилилось.
***
— Но это же ложь, — за завтраком отчитала Гарри Гермиона, узнал о том, что он сделал. — Тебе вовсе не показалось, что шрам болит, и ты это знаешь.
— И что? — сказал Гарри. — Пусть он из-за меня попадает в Азкабан?
— Оставь его, — прикрикнул Рон на открывшую было рот Гермиону и, как ни странно, она прислушалась к совету и замолчала.
Следующие две недели Гарри всячески старался унять тревогу за судьбу Сириуса. Конечно, трудно было справиться с волнением по утрам, когда приходила совиная почта, точно так же как по вечерам, когда он ложился спать, невозможно было избавиться от жутких видений (Сириус загнан дементорами в угол на тёмной лондонской улице), но в промежутках он старался не думать о крёстном. Жалко, что не надо было ходить на тренировки по квидишу, ничто так не успокаивает психику, как хорошая, выматывающая тренировка. С другой стороны, занятия в четвёртом классе были гораздо труднее и отнимали гораздо больше времени, чем раньше, особенно защита от сил зла.
Как ни удивительно, но профессор Хмури объявил, что наложит проклятие подвластья на каждого по очереди, чтобы ребята могли прочувствовать на себе его силу и понять, могут ли они сопротивляться его действию.
— Но, профессор… вы же говорили, что это незаконно, — неуверенно пролепетала Гермиона, когда Хмури мановением палочки убрал парты и оставил посреди класса большое пустое пространство. — Вы говорили, использовать его против другого человеческого существа…
— Думбльдор пожелал, чтобы вы прочувствовали это на себе, — Хмури повернул волшебный глаз к Гермионе и пронзил её жутким, немигающим взглядом. — Если вы лично хотите научиться этому другим способом — когда кто-нибудь околдует вас и получит над вами полный контроль — я не возражаю. Вам присутствовать необязательно. Можете уходить.
Корявым пальцем он указал на дверь. Гермиона покраснела и невнятно пробормотала, что она не имела в виду, что хочет уйти. Гарри с Роном обменялись зловредными ухмылками. Они знали, что Гермиона скорее напьётся буботуберового гноя, чем пропустит такой важный урок.
Хмури начал по одному вызывать учеников на середину и накладывать на них проклятие подвластья. Гарри видел, как под влиянием этого проклятия его одноклассники, один за другим, исполняли самые странные вещи. Дин Томас трижды обскакал вокруг комнаты, распевая национальный гимн. Лаванда Браун изображала белку. Невилль выполнил серию потрясающих гимнастических трюков, на которые в нормальном состоянии просто не был способен. Противиться проклятию не мог никто. Ребята приходили в себя только после того, как Хмури снимал чары.
— Поттер, — пробурчал Хмури, — ты следующий.
Гарри вышел на середину класса, на то место, которое Хмури расчистил от парт. Учитель поднял палочку, направил её на Гарри и сказал: «Империо».
Удивительнейшее чувство охватило Гарри. Он ощутил, как уплывают вдаль все мысли, как исчезают все тревоги и заботы и остаётся одно лишь неопределённое, неуловимое счастье. Он стоял совершенно спокойно и очень смутно осознавал, что на него смотрит весь класс.
Затем у него в голове, в каком-то отдалённом уголке сознания, эхом разнёсся голос Шизоглаза Хмури: прыгни на парту… прыгни на парту…
Гарри послушно согнул колени и приготовился прыгать.
Прыгни на парту…
Но с какой, собственно, стати?
Где-то ещё глубже в мозгу заговорил другой голос. Какая, однако, глупость, прыгать на парту, сказал он.
Прыгни на парту…
Нет, спасибо, я, пожалуй, не буду, отказался этот другой голос, чуть твёрже, чем раньше… нет-нет, я не хочу…
Прыгай! БЫСТРО!
И тут Гарри почувствовал сильную боль. Он и прыгнул, и попытался не прыгать одновременно — в результате врезался головой в парту, опрокинул её, а кроме того, судя по ощущениям, сломал обе коленные чашечки.
— Это уже хоть на что-то похоже, — пророкотал голос Хмури, и Гарри вдруг почувствовал, что звенящая пустота в голове исчезла. Он прекрасно помнил всё, что с ним произошло. Боль в коленках стала вдвое сильнее.
— Смотрите все… Поттер сопротивлялся! Он сопротивлялся и почти преуспел в этом! Потом мы попробуем ещё, Поттер, а все остальные пусть обратят внимание — смотрите ему в глаза, там вы всё увидите — очень хорошо, Поттер, очень, очень хорошо! Тебя им не поработить!
— Послушать его, — проворчал Гарри, хромая час спустя с занятий по защите от сил зла (Хмури повторял свой эксперимент четырежды, пока Гарри не научился блокировать проклятие), — так можно подумать, что на нас на всех вот-вот нападут.
— Да, точно, — отозвался Рон, подпрыгивавший на каждой второй ступеньке. Ему было гораздо труднее сопротивляться проклятию, но профессор Хмури заверил, что к обеду действие чар сойдёт на нет. — Кстати, о параноиках… — Рон нервно оглянулся через плечо, убедился, что Хмури точно не подслушивает, и продолжил:
— Неудивительно, что в министерстве были рады от него избавиться, ты слышал, как он рассказывал Симусу, что он сделал с ведьмой, которая первого апреля крикнула «бу-у!» у него за спиной? И когда нам, спрашивается, читать о том, как сопротивляться проклятию подвластья, если у нас других заданий невпроворот?
В этом семестре четвёртые классы со всей очевидностью прочувствовали на себе, насколько увеличилось количество домашних заданий. И профессор МакГонаголл объяснила, почему — после того, как, получив от неё задание по превращениям, ребята громко застонали.
— Вы входите в самую ответственную фазу колдовского обучения! — заявила она, и её глаза грозно засверкали за квадратной оправой. — Приближаются экзамены на Самый Обычный Волшебный Уровень…
— С.О.В.У. мы сдаём только в пятом классе! — возмущённо вскричал Дин Томас.
— Пусть так, Томас, но поверьте мне, готовиться нужно начинать уже сейчас! У вас в классе мисс Грэнжер остаётся единственным человеком, способным удовлетворительно превратить ежа в подушечку для булавок. А вам, Томас, я должна напомнить: ваши подушечки по-прежнему ёжатся от страха, когда видят приближающуюся к ним булавку!
Гермиона, снова покраснев, старалась не слишком откровенно сиять от гордости.
На следующем уроке, прорицании, Гарри с Роном очень позабавились, узнав, что профессор Трелани поставила им самые высокие оценки за домашнюю работу. Она зачитала вслух большие отрывки из их предсказаний и похвалила мальчиков за то, как мужественно они приняли ожидающие их беды — правда, их радость тут же сошла на нет, потому что преподавательница попросила сделать аналогичный прогноз на следующий месяц, а у обоих иссяк запас несчастий и катастроф.
Между тем, профессор Биннз, призрак, преподававший историю магии, еженедельно задавал сочинения по восстаниям гоблинов в восемнадцатом столетии. Профессор Злей заставлял учить противоядия. К этому пришлось отнестись серьёзно, так как Злей пригрозил, что до Рождества непременно всех отравит, чтобы проверить, сумеют ли они отыскать противоядие. Профессор Флитвик попросил прочитать три дополнительные книги для подготовки к уроку по Призывным заклятиям.
Даже Огрид умудрился добавить проблем. Взрывастые драклы росли на удивление быстро, если учесть то обстоятельство, что никто так и не выяснил, чем они питаются. Огрид очень радовался такому прогрессу и, в качестве развития «проекта», предложил, чтобы ребята по очереди приходили к нему в хижину наблюдать за драклами и делать записи об их поведении.
— Ни за что, — наотрез отказался Драко Малфой, когда Огрид, с видом Деда Мороза, вынимающего из мешка супер-огромную игрушку, объявил о своей идее. — Спасибо, мне хватает и того, что я вижу на уроке.
Улыбка слиняла с лица Огрида.
— Ты вот чего… ты делай чего я велю, — проворчал он, — а не то я возьму пример с профессора Хмури… Говорят, из тебя вышел преотличный хорёк, Малфой.
Гриффиндорцы покатились со смеху. Малфой вспыхнул от гнева, но, видимо, урок профессора Хмури был всё ещё свеж в его памяти, и он не решился перечить. После этого занятия Гарри, Рон и Гермиона вернулись в замок в приподнятом настроении, до того им было приятно, что Огрид отчитал Малфоя, ведь последний в прошлом году прилагал все усилия, чтобы Огрида уволили.
Войдя в двери замка, ребята не смогли двигаться дальше, потому что вестибюль был запружен народом. Школьники крутились возле громадной вывески, установленной у подножия мраморной лестницы. Рон, самый высокий из троих, встал на цыпочки и поверх голов вслух прочитал объявление:
ТРЕМУДРЫЙ ТУРНИР
Делегации представителей школ «Бэльстэк» и «Дурмштранг» прибывают в пятницу 30 октября в шесть часов вечера. Занятия в этот день закончатся на полчаса раньше…
— Отлично! — обрадовался Гарри. — В пятницу последний урок зельеделие! Злей не успеет всех отравить!
Учащимся предписывается отнести портфели и учебники в спальни и собраться перед замком для встречи гостей, после чего в их честь будет дан торжественный ужин.
— Осталась всего неделя! — вынырнув из толпы, воскликнул хуффльпуффец Эрни МакМиллан. Его глаза горели восторгом. — Интересно, знает ли Седрик? Пойду ему скажу…
— Седрик? — непонимающе переспросил Рон, после того как Эрни убежал.
— Диггори, — объяснил Гарри, — наверное, он подаст заявку на участие в турнире.
— Этот идиот? Чемпион «Хогварца»? — вытаращил глаза Рон. Они с Гарри уже пробирались к лестнице.
— Никакой он не идиот, просто ты его не любишь, потому что из-за него «Гриффиндор» проиграл «Хуффльпуффу», — сказала Гермиона. — А я слышала, что он очень хорошо учится — и кроме того, он староста.
Слово «староста» она произнесла так, словно это окончательно решало вопрос.
— Тебе он нравится только потому, что он красивый, — уничтожающе бросил Рон.
— Извините, когда это я судила о людях только по внешности? — возмутилась Гермиона.
Рон громко и фальшиво закашлялся, и в этом кашле отчётливо прозвучало: «Чаруальд!»
Объявление в вестибюле оказало сильное воздействие на обитателей замка. Всю следующую неделю, куда бы Гарри ни пошёл, разговоры были только об одном: о Тремудром Турнире. Подобно вирусу гриппа, от одного другому передавались слухи: кто собирается попробовать стать чемпионом «Хогварца», в чём будут заключаться задания Турнира, а также чем отличаются учащиеся «Бэльстэка» и «Дурмштранга» от них самих.
Более того, Гарри заметил, что в замке проводится генеральная уборка. Например, некоторые особо запачканные портреты отчистили, к величайшему неудовольствию самих изображений, которые сидели нахохлившись, мрачно ворчали и морщились, ощупывая покрасневшую, раздражённую кожу на лицах. Рыцарские доспехи внезапно засверкали и перестали скрипеть. А Аргус Филч настолько свирепо вёл себя с теми, кто осмеливался не вытереть ноги, что довёл до истерики пару первоклассниц.
Остальной штат школы пребывал в странном напряжении.
— Длиннопопп, вы, главное, перед «Дурмштрангом» будьте любезны не показывать, что не в состоянии выполнить простого Оборотного заклятия! — рыкнула профессор МакГонаголл в конце одного особенно трудного урока, на котором Невилль случайно трансплантировал собственные уши кактусу.
Утром тридцатого октября, спустившись к завтраку, ребята обнаружили, что за ночь Большой зал торжественно украсили. На стенах висели громадные шёлковые полотнища, каждое из которых представляло один из колледжей «Хогварца»: красное с золотым львом — «Гриффиндор», синее с бронзовым орлом — «Равенкло», жёлтое с чёрным барсуком — «Хуффльпуфф» и зелёное с серебряной змеёй — «Слизерин». Позади учительского стола висело самое большое полотнище с гербом «Хогварца»: лев, орёл, барсук и змея вокруг большой буквы "Х".
Гарри, Рон и Гермиона увидели за гриффиндорским столом Фреда с Джорджем. Странно, но они опять сидели отдельно от остальных и разговаривали приглушёнными голосами. Рон подошёл к братьям.
— Это, конечно, крах, — мрачно говорил в это время Джордж Фреду, — но если он сам не захочет с нами говорить, то нам всё равно придётся послать ему письмо. Или сунем ему письмо прямо в руку, не может же он вечно нас избегать.
— Кто вас избегает? — спросил Рон, садясь рядом.
— Жалко, что не ты, — Фреда раздражило, что их прервали.
— А что крах? — обратился Рон к Джорджу.
— Крах — когда у тебя вместо брата любопытная Варвара, — ответил Джордж.
— Вы как, придумали насчёт Турнира? — поинтересовался Гарри. — Есть идеи, как подать заявку?
— Я пытался спросить у МакГонаголл, как выбирают чемпионов, но она не говорит, — горько сказал Джордж. — Только велела мне замолчать и не отвлекаться от превращения енота.
— Интересно, какие там будут состязания? — задумчиво протянул Рон. — Знаешь, Гарри, я уверен, мы вполне могли бы с ними справиться, мы ведь и раньше бывали во всяких опасных переделках…
— Но не перед судьями же, — возразил Фред. — МакГонаголл говорит, что баллы начисляются в соответствии с тем, насколько безупречно выполнено задание.
— А кто судьи? — спросил Гарри.
— Прежде всего, директора школ-участниц, — изрекла Гермиона. Все сильно удивились и повернулись к ней, — исходя из того, что на Турнире 1792 года все три директора получили ранения: взбесился василиск, которого чемпионы должны были поймать.
Она заметила, с каким выражением все на неё смотрят, и, как всегда разозлившись, что никто не читал тех книг, которые читала она, произнесла:
— Всё это есть в "Истории «Хогварца». Хотя, разумеется, эта книга не вполне достоверна. «История „Хогварца“, исправленная и дополненная» — было бы более правильное название. Или: «В высшей степени искажённая и выборочная история „Хогварца“, сильно приукрашивающая наиболее отвратительные аспекты».
— О чём это ты? — не понял Рон, зато Гарри уже догадался, к чему она клонит.
— Я о домовых эльфах! — громогласно заявила Гермиона, доказав Гарри, что он был прав. — Нигде, ни на одной из тысячи страниц "Истории «Хогварца» не упоминается, что все мы участвуем в угнетении сотен рабов!
Гарри покачал головой и занялся омлетом. Отсутствие у них с Роном энтузиазма никоим образом не охладило пыл Гермионы в деле борьбы за справедливое отношение к домовым эльфам. Мальчики, конечно, честно сдали по два сикля за значок «П.У.К.Н.И.», но только затем, чтобы она наконец отстала. Сикли были потрачены зря — если их уплата к чему и привела, так только к тому, что Гермиона стала выступать ещё больше. Она бесконечно донимала Гарри и Рона, сначала чтобы они носили значки, потом чтобы агитировали других делать то же самое, кроме того, она взяла моду вечерами ходить по общей гостиной, загоняя народ в угол и грохоча консервной банкой для пожертвований у них перед носом.
— Вы отдаёте себе отчёт в том, что вам меняют бельё, разводят огонь, готовят еду, убирают классы, и всё это делают несчастные существа, которым за это не платят и вообще используют их как рабов? — свирепо вопрошала она.
Некоторые, например, Невилль, отдавали деньги, лишь бы избавиться от грозного взгляда Гермионы. Некоторые слегка заинтересовались её речами, но не хотели принимать в кампании активного участия. Большинство относилось к происходящему как к шутке.
Сейчас Рон закатил глаза к потолку, откуда лился яркий осенний солнечный свет, а Фред внезапно проявил живейший интерес к бекону (близнецы отказались заплатить за значок «П.У.К.Н.И»). Джордж, тем не менее, склонился к Гермионе.
— Слушай, Гермиона, а ты когда-нибудь была на кухне?
— Разумеется, нет, — отрезала Гермиона, — учащимся запрещено нахо…
— Ну, а мы были, — перебил Джордж, сделав жест в сторону Фреда, — тыщу раз, ходили за едой. Так вот: мы с ними общались. Они счастливы. Они уверены, что у них самая лучшая в мире работа…
— Это потому что они необразованы и потому что им промывают мозги! — пылко заговорила Гермиона, но её слова потонули во внезапно раздавшемся под потолком громком шелесте, возвестившем о прибытии почтовых сов. Гарри сразу посмотрел вверх и увидел стремительно приближающуюся Хедвигу. Гермиона сразу замолчала; она и Рон тревожно следили глазами за совой — а та опустилась к Гарри на плечо, сложила крылья и устало протянула лапку.
Гарри снял с лапки ответ Сириуса и предложил Хедвиге шкурку от бекона, которую она с благодарностью приняла. Затем, убедившись, что Фред с Джорджем погрузились в обсуждение Тремудрого Турнира, Гарри шёпотом прочитал письмо Рону и Гермионе:
Гарри!
Зря старался. Я вернулся и нахожусь в надёжном укрытии. Мне нужно, чтобы ты информировал меня обо всём, что происходит в «Хогварце». Только не посылай Хедвигу и вообще меняй сов почаще. Обо мне не беспокойся, но сам будь осторожен. Не забывай, что я говорил о шраме.
Сириус
— А зачем почаще менять сов? — тихо спросил Рон.
— Хедвига привлекает слишком много внимания, — сразу же объяснила Гермиона, — она выделяется. Представьте, полярная сова, постоянно появляющаяся возле укрытия… Они же у нас не водятся, правильно?
Гарри скатал письмо и убрал во внутренний карман, не понимая, стало ли его беспокойство сильнее или слабее, чем раньше. Видимо, раз Сириусу удалось пробраться в страну, и его не поймали, это уже что-то. При этом Гарри не мог не признать — сознание того, что Сириус рядом, прибавляло уверенности; да и ответов на письма не придётся так долго ждать.
— Спасибо, Хедвига, — он погладил сову. Та сонно ухнула, быстро сунула клюв в Гаррин кубок с соком и улетела, явно мечтая о хорошем длительном отдыхе в совяльне.
В этот день воздух был пронизан приятным ожиданием. На уроках никто ничего не слушал, думая только о скором прибытии гостей. Даже зельеделие оказалось более сносным, чем обычно, поскольку его на целых полчаса сократили. Как только прозвонил колокол, Гарри, Рон и Гермиона помчались в гриффиндорскую башню, бросили там рюкзаки с учебниками, натянули мантии и кинулись вниз в вестибюль.
Завучи колледжей построили своих подопечных в линейки.
— Уэсли, поправьте шляпу, — приказала профессор МакГонаголл. — Мисс Патил, снимите с волос эту дурацкую штуку.
Парватти надулась и сняла с косички большую узорчатую бабочку.
— Следуйте за мной, — сказала профессор МакГонаголл, — первоклассники пойдут первыми… не толкайтесь…
Они спустились по парадной лестнице и выстроились перед замком. Вечер был ясный, холодный; сгущались сумерки, и бледная, прозрачная луна уже сияла над Запретным лесом. Гарри стоял между Роном и Гермионой в четвёртом ряду и смотрел на Денниса Криви, дрожащего от нетерпения среди прочих первоклашек.
— Почти шесть, — Рон посмотрел на часы, а затем воззрился на дорогу, ведущую к воротам. — На чём, как вы думаете, они приедут? На поезде?
— Сомневаюсь, — мотнула головой Гермиона.
— А как же тогда? На мётлах? — высказал предположение Гарри, поглядев на звёздное небо.
— Не думаю… слишком уж они издалека…
— Портшлюс? — гадал Рон. — Или они аппарируют — может, у них в стране это разрешается, даже если тебе нет семнадцати?
— На территорию «Хогварца» аппарировать нельзя — сколько раз можно повторять! — раздражённо бросила Гермиона.
Они живо водили глазами по темнеющему двору, но нигде не замечали никакого движения; кругом было тихо, спокойно и безмолвно, как обычно. Гарри начал замерзать. Скорее бы уж… Может быть, иностранные гости подготовили торжественный въезд?… Ему припомнились слова мистера Уэсли, сказанные им в лагере перед финалом кубка: «Мы не меняемся, не можем не бахвалиться друг перед другом, когда собираемся вместе»…
И тут вдруг послышался голос Думбльдора из заднего ряда, где он стоял вместе с остальными учителями:
— Ага! Если не ошибаюсь, приближается делегация от «Бэльстэка»!
— Где? — сказало сразу много ребят, и все завертели головами в разные стороны.
— Вон там! — проорал какой-то шестиклассник, показывая в сторону леса.
Нечто огромное, существенно превышающее размерами метлу — и даже сто мётел — неслось по тёмно-синему небу к замку, с каждой секундой увеличиваясь.
— Это дракон! — закричал один, совершенно потерявший голову, первоклассник.
— Да ты что!.. Это летающий дом! — возразил Деннис Криви.
Догадка Денниса была ближе к истине… Задевая при спуске верхушки деревьев, гигантский чёрный силуэт попал в лучи света, льющиеся из окон замка, и все увидели, что на них несётся огромная, бледно-голубая, величиной с дом, карета, запряжённая дюжиной крылатых коней. Каждый из них был размером со слона.
Первые три ряда учащихся отшатнулись при виде кареты, всё быстрее мчащейся к земле. И сразу же — со страшным грохотом, заставившим Невилля отпрыгнуть назад, наступив на ногу пятикласснику-слизеринцу — копыта коней, огромные как обеденные блюда, ударились о землю. Через секунду, подпрыгнув на невероятных колесах, приземлилась и сама карета. Золотые кони поводили гигантскими головами и выкатывали большие, свирепые красные глазищи.
Гарри успел только заметить, что на двери кареты имеется герб (две перекрещенные золотые палочки, и по три звёздочки, испускаемых каждой), как дверь сразу распахнулась.
Оттуда выпрыгнул мальчик в бледно-голубой робе, наклонился, повозился с чем-то на полу, разложил золотую лестницу. И почтительно отпрянул. Тогда из кареты показался блестящий ботинок на высоком каблуке — ботинок размером с детские санки — а за ботинком почти сразу же последовала самая огромная женщина из всех, когда-либо виденных Гарри. Это немедленно объяснило размеры кареты и коней. Некоторые судорожно ахнули.