Сличив родословные записи, император установил, что Лю Бэй приходится ему дядей. Тогда он попросил Лю Бэя войти в один из боковых залов, чтобы совершить церемонии, предписанные при встрече дяди с племянником. Император про себя думал: «Цао Цао правит всеми государственными делами, и мы не властны решать что‑либо. Теперь же новообретенный дядюшка будет нашим помощником».
Он пожаловал Лю Бэю чин полководца левой руки и титул Ичэнтинского хоу.
После окончания торжественного пира Лю Бэй поблагодарил императора и покинул дворец. С тех пор люди стали величать его Лю Хуан‑шу – императорский дядюшка Лю.
Когда Цао Цао вернулся домой, к нему пришли советники во главе с Сюнь Юем:
– Сын неба признал Лю Бэя своим дядей. Пожалуй, это нам невыгодно.
– Да, он признал его дядей, – спокойно сказал Цао Цао, – но я буду повелевать им посредством императорских указов. Он не посмеет не повиноваться. К тому же я оставлю его в Сюйчане. Хотя он и близок к государю, но я буду держать его в своих руках. Чего мне бояться? Беспокойство причиняет мне не он, а тай‑вэй Ян Бяо, который состоит в близком родстве с Юань Шу. Его надо немедля убрать, а то, если он станет союзником Юаней, беды не оберешься.
По указанию Цао Цао, люди состряпали ложный донос, обвинив Ян Бяо в тайных сношениях с Юань Шу. После этого Ян Бяо бросили в тюрьму, и Мань Чун получил приказание прикончить его.
Бэйхайский тай‑шоу Кун Юн находился в это время в Сюйчане. Он и принялся уговаривать Цао Цао:
– Можно ли из‑за Юаней обвинять Ян Бяо? Ведь он происходит из рода, четыре поколения которого известны своими добродетелями!
– На то воля императора, – возразил Цао Цао.
– Когда Чэн‑ван убил Чжао‑гуна, мог ли Чжоу‑гун сказать, что он не причастен к этому?
|
|
Цао Цао вынужден был отказаться от своего намерения. Однако он лишил Ян Бяо всех должностей и сослал в деревню.
И‑лан Чжао Янь позволил себе выразить возмущение таким самоуправством, за что был схвачен и казнен по приказу Цао Цао. Этим Цао Цао навел страх на всех чиновников.
– Ваша слава растет с каждым днем, – желая угодить Цао Цао, сказал советник Чэн Юй. – Почему бы вам не принять титул ба‑ван?
– У династии еще много сторонников, и я не хочу действовать опрометчиво, – сказал Цао Цао. – Я уговорю Сына неба поехать на охоту, а там посмотрим.
Приказав выбрать лучших коней, ястребов и гончих собак, приготовив лук и стрелы и собрав за городом воинов, Цао Цао явился просить императора принять участие в охоте.
– Боюсь, что охота не совсем пристойная вещь, – сказал император.
– Древние императоры и князья четыре раза в год выезжали на охоту, чтобы показать Поднебесной свое могущество, – напомнил Цао Цао. – Сейчас вся страна пребывает в состоянии беспорядка, и потому как раз время на торжественной охоте поупражняться в военном деле.
Император не решился возражать. Он прицепил к поясу драгоценный резной лук, наполнил колчан стрелами с золотыми наконечниками, сел на коня и в сопровождении свиты покинул город.
Лю Бэй и его братья, вооруженные кривыми луками, вместе с несколькими десятками всадников присоединились к императорскому выезду.
Цао Цао ехал на своем рыжем коне, которого звали Летающая молния, в сопровождении многотысячной свиты. Охота предполагалась в Сюйтяне, и воины должны были оцепить это место на двести ли в окружности.
|
|
Цао Цао ехал рядом с Сыном неба, отставая от него лишь на голову коня. Позади следовали только близкие Цао Цао военачальники. Гражданские и военные чины отстали далеко позади – никто из них не осмеливался приблизиться.
Не доезжая Сюйтяня, император заметил стоявшего у обочины дороги Лю Бэя.
– Мы хотели бы сегодня посмотреть охотничье мастерство нашего дядюшки, – сказал император.
Лю Бэй, выполняя повеление, вскочил на коня. И как раз в этот момент из травы выскочил заяц. Лю Бэй метким выстрелом сразил его на бегу. Император вскрикнул от изумления. Обогнув склон горы, они заметили, как из зарослей терновника выбежал большой олень. Император выстрелил три раза, но промахнулся.
– Стреляйте вы! – обратился он к Цао Цао.
Цао Цао взял у императора лук и стрелу с золотым наконечником и выстрелил. Стрела вонзилась оленю в спину, и тот упал.
«Вань суй!» – раздались крики. Окружающие, увидев стрелу с золотым наконечником, решили, что стрелял император и бросились его поздравлять. Цао Цао выехал вперед и стал принимать поздравления. Все побледнели.
Гуань Юй, стоявший за спиной у Лю Бэя, нахмурил свои шелковистые брови и, сверкая налитыми кровью глазами, выхватил меч и бросился было к Цао Цао. Но Лю Бэй метнул на брата такой грозный взгляд, что у того руки опустились. Лю Бэй поклонился Цао Цао и произнес:
– Вы бесподобно стреляете, господин чэн‑сян! В целом мире не найти другого такого стрелка!
– Это счастливая удача Сына неба! – улыбнулся Цао Цао и, повернувшись к императору, стал поздравлять его. Однако лук он императору не возвратил, а повесил себе на пояс.
|
|
По окончании охоты в Сюйтяне был устроен большой пир, после чего все возвратились в Сюйчан и разъехались по домам.
Гуань Юй в негодовании говорил Лю Бэю:
– Злодей Цао Цао обижает государя и унижает знатных! Почему вы, брат мой, не дали мне убить его, дабы избавить государство от зла?
– Когда бросаешь камнем в крысу, смотри, не разбей вазу! – наставительно заметил Лю Бэй. – Цао Цао находился на расстоянии одной конской головы от Сына неба, вокруг толпились его приближенные. А если бы ты в своем необузданном гневе бросился на Цао Цао и случайно ранил императора? Вся вина пала бы на нас.
– Пора разделаться с этим злодеем, не то в дальнейшем не миновать беды!
– Это следует держать в строжайшей тайне, – добавил Лю Бэй. – Не болтай легкомысленно!
Вернувшись во дворец, император Сянь‑ди со слезами жаловался императрице Фу:
– Не успели мы вступить на престол, как появились коварные люди. Сначала мы подвергались нападкам со стороны Дун Чжо, потом терпели бедствия от Ли Цзюэ и Го Сы. Простые люди не знают таких страданий, какие познали мы! Мы призвали Цао Цао быть хранителем трона, а он, против наших ожиданий, своевольничает ради своей славы. Всякий раз, когда я вижу его, мне в спину словно вонзаются шипы. Вот и сейчас на охоте он бесцеремонно выехал вперед принимать поздравления! Рано или поздно он против нас что‑либо замыслит. О супруга наша! Мы не знаем, где умрем!
– Все чиновники кормятся щедростью ханьского двора, – заметила императрица Фу. – Неужели не найдется человека, который спас бы государство?
Не успели отзвучать ее слова, как вошел человек и молвил:
– Не печальтесь, государь и государыня! Я найду такого человека! – Это был отец императрицы Фу Вань.
– Вам тоже известно о недостойном поступке Цао Цао? – со слезами спросил император.
– Выстрел в Сюйтяне, кто не знает об этом! – воскликнул Фу Вань. – Однако большинство при дворе если не родственники, то приспешники Цао Цао. Кто же, кроме ваших родных, согласится быть верным до конца и наказать злодея? Мне такое дело выполнить трудно, ибо у меня нет влияния, но на вашего дядюшку Дун Чэна можно положиться.
– Да, дядюшка Дун хорошо разбирается в затруднениях государства и стремится их устранить, мы это знаем. Велите пригласить его для обсуждения великого дела.
– Не забывайте, что ваши приближенные – все приспешники злодея Цао Цао, – заметил Фу Вань. – Если это раскроется, мы пострадаем.
– Как же нам быть?
– Я думаю так: император тайно подарит Дун Чэну халат и яшмовый пояс, а в поясе будет зашит секретный указ. Обнаружив императорское повеление, Дун Чэн будет у себя дома днем и ночью обдумывать план, и ни духи, ни демоны не проведают об этом.
Император одобрил соображения Фу Ваня, тот поклонился и удалился в свои покои. Сын неба прокусил себе палец, кровью написал на шелке указ и попросил императрицу Фу зашить его под шелковую подкладку пояса. Затем он надел парчовый халат, подпоясался яшмовым поясом и повелел позвать Дун Чэна. Когда окончились церемонии, предписанные при встрече с императором, Сянь‑ди сказал:
– Прошлой ночью мы говорили с императрицей о наших страданиях в Бахэ и, вспомнив о ваших заслугах, призвали вас, чтобы наградить.
Дун Чэн наклонил голову в знак благодарности. Император проследовал за ним из главного зала в храм предков, а оттуда в галерею заслуженных сановников. Воскурив благовония и совершив положенные обряды, Сын неба повел Дун Чэна обозревать портреты, среди которых был и портрет ханьского Гао‑цзу.
– Откуда происходил наш император Гао‑цзу, и как он основал династию? – спросил Сянь‑ди.
– Вы изволите шутить, государь! – на лице Дун Чэна выразилось недоумение. – Как же не знать деяний божественного предка? Император Гао‑цзу начал свою деятельность смотрителем пристани на реке Сы. Именно там он и поднял свой меч и, убив Белую змею, встал на борьбу за справедливость. Император Гао прошел из конца в конец всю страну, за три года уничтожил Цинь, за пять лет разгромил Чу и стал повелителем Поднебесной, основав династию, которая стоит вечно.
– Вот какими героями были наши великие предки, и как слабы их потомки! – император тяжело вздохнул. – Как тут не горевать?
Указывая на портреты сподвижников Гао‑цзу, Сын неба продолжал:
– Это Люский хоу Чжан Лян и Цуаньский хоу Сяо Хэ, не так ли?
– Да, основывая династию, Гао‑цзу полагался на силу этих двух мужей.
Император оглянулся – свита была далеко – и шепнул Дун Чэну:
– Вы должны стоять возле меня так же, как эти двое стояли возле Гао‑цзу.
– Смею ли я? Мои заслуги столь ничтожны…
– Мы помним, как вы спасли нас в западной столице, и никогда не забудем вашей услуги, – произнес император. – Тогда мы не могли наградить вас, но теперь вы должны надеть наш халат и подпоясаться нашим поясом: это будет означать, что вы всегда находитесь возле нас.
Дун Чэн поклонился. Император снял с себя халат и пояс и отдал Дун Чэну, добавив вполголоса:
– Вернетесь домой – тщательно осмотрите наш дар и выполните нашу волю.
Дун Чэн надел императорский халат и покинул зал. Но сообщники Цао Цао уже успели донести ему, что император беседует с Дун Чэном в галерее знаменитых людей. Цао Цао поспешил во дворец, и в дворцовых воротах Дун Чэн столкнулся с ним. Скрыться было невозможно. Оставалось только уступить дорогу и поклониться.
– Откуда идет императорский дядюшка? – спросил Цао Цао.
– Я удостоился приглашения Сына неба и получил дар – халат и яшмовый пояс.
– А по какому поводу Сын неба решил одарить вас? – поинтересовался Цао Цао.
– Император наградил меня за то, что я спас его особу в западной столице.
– Снимите‑ка пояс, я посмотрю.
Дун Чэн помедлил было, но Цао Цао кликнул слуг, и он поспешил снять пояс. Цао Цао долго разглядывал его и затем сказал:
– Да, пояс действительно замечательный… А теперь дайте‑ка полюбоваться халатом.
Дун Чэн трепетал в душе, но, не смея противиться, снял халат. Цао Цао взял его в руки и стал внимательно рассматривать против солнца. Покончив с этим, Цао Цао нарядился в халат, подпоясался поясом и спросил приближенных:
– Ну, как, подходит мне эта одежда?
– Великолепно! – хором ответили те.
– Не подарите ли вы этот халат и пояс мне? – обратился Цао Цао к Дун Чэну.
– То, что пожаловано милостью Сына неба, я отдавать не смею. Разрешите мне подарить вам что‑нибудь другое.
– Почему вы получили подарки? Нет ли тут какого‑нибудь заговора?
– Что вы, что вы! Дерзну ли я? – в испуге воскликнул Дун Чэн. – Если хотите, возьмите эти вещи себе.
– Как же я могу отобрать подарок государя? Я просто пошутил.
Цао Цао снял халат и пояс и возвратил их Дун Чэну.
В ту ночь, сидя в своем кабинете, Дун Чэн долго со всех сторон разглядывал халат, но ничего не обнаружил. «Раз Сын неба приказал мне хорошенько осмотреть подарок, значит в нем что‑то есть, – рассуждал Дун Чэн. – В чем же дело? Почему я ничего не нахожу?»
Он стал прощупывать пояс. Пластинки из белой яшмы были вырезаны в виде драконов среди цветов. Подкладка из пурпурного шелка была заделана так тщательно, что и здесь ничего не удавалось обнаружить. Сильно озадаченный, Дун Чэн разложил пояс на столе и вновь начал внимательно рассматривать его. Это занятие очень утомило Дун Чэна, он облокотился на стол и слегка вздремнул. В это время нагар от светильника упал на пояс и прожег подкладку пояса. В прогоревшем месте виднелось что‑то белое с таинственными кровавыми знаками. Дун Чэн тотчас же ножом вспорол подкладку и извлек оттуда секретный указ императора. Указ гласил:
«Нам известно, что в отношениях между людьми отношения между отцом и сыном стоят на первом месте, а в отношениях между высшими и низшими на главном месте – отношения между государем и подданными. Но злодей Цао Цао ныне захватил власть, обманывает и притесняет своего государя. При помощи приспешников он попрал основы управления, жалует награды и наказывает, не считаясь с нашей волей. Дни и ночи мы скорбим о том, что Поднебесная в опасности. Вы ближайший наш родственник и высший сановник в государстве и, памятуя о трудностях, с какими была основана династия, должны собрать всех верных и справедливых людей, дабы уничтожить тирана и его приспешников и восстановить алтарь династии. Наши предки возрадуются!
Мы, прокусив себе палец, кровью написали сей указ, повелевая вам быть вдвойне осторожным и не отступать перед препятствиями в выполнении нашей воли.
Писано весной, в третий месяц четвертого года Цзянь‑ань» [199 г.].
Слезы потоком полились из глаз Дун Чэна. Всю ночь он не мог уснуть. Утром, положив указ на столе в кабинете, он погрузился в размышления о том, как уничтожить Цао Цао. Дун Чэн думал долго, но ничего не мог решить и, сидя, заснул.
Случилось так, что в этот час явился ши‑лан Ван Цзы‑фу. Привратник, зная, что Ван Цзы‑фу друг Дун Чэна, не посмел остановить его, и тот прошел в кабинет. Ван Цзы‑фу увидал, что Дун Чэн спит, облокотившись на стол и прикрывая рукавом кусок шелка, на котором виднелся иероглиф «Чжэнь»[34]. Ван Цзы‑фу потихоньку вытащил указ, прочитал его и спрятал в рукав, потом окликнул Дун Чэна:
– Как вы себя чувствуете, дядюшка императора? Почему вы уснули, сидя за столом?
Дун Чэн открыл глаза и, не найдя на столе указа, позабыл о всяких церемониях; руки и ноги у него задрожали.
Ван Цзы‑фу продолжал:
– Вы замышляете убийство Цао Цао. Я обязан об этом донести!
– Если вы это сделаете, Ханьский дом прекратит свое существование, – со слезами молвил Дун Чэн.
– Я пошутил, – успокоил его Ван Цзы‑фу. – Могу ли я изменить Ханьскому дому? Ведь еще мои предки пользовались его милостями! Я хочу всеми силами помочь вам, брат мой, уничтожить злодея.
– Это было бы счастьем для Поднебесной! – с облегчением вздохнул Дун Чэн.
– Давайте все обсудим. Я не пожалею свой род, чтобы послужить ханьскому государю.
Дун Чэн взял кусок белого шелка, написал на нем свое имя и прозвание; Ван Цзы‑фу сделал то же и сказал:
– У Цзы‑лань – мой большой друг, надо с ним посоветоваться.
– Из придворных чинов только чаншуйский сяо‑вэй Чун Цзи да и‑лан У Ши – мои близкие друзья. Несомненно, они будут с нами заодно, – произнес Дун Чэн.
И тут, словно на зов, пришли Чун Цзи и У Ши.
– Небо помогает нам! – воскликнул Дун Чэн и попросил Ван Цзы‑фу спрятаться за ширмой. Он сам ввел гостей в кабинет и усадил.
Выпив чаю, Чун Цзи спросил:
– Вас не возмущает случай на охоте в Сюйтяне?
– Да, конечно, но что же можно сделать? – ответил Дун Чэн, стараясь казаться равнодушным.
– Я поклялся убить злодея, да некому помочь мне, – признался У Ши.
– Уничтожить злодея на пользу государству – за это и умереть не обидно! – присоединил свой голос Чун Цзи.
– Вы, я слышу, собираетесь убить Цао Цао? Я должен донести! – пригрозил Ван Цзы‑фу, выходя из‑за ширмы. – И дядюшка императора это подтвердит!
– Преданному слуге императора смерть не страшна! – гневно заявил Чун Цзи. – Если мы умрем, то станем духами‑хранителями династии Хань. Это лучше, чем прислуживать государственному преступнику, как это делаете вы!
– Вот как раз по этому делу мы и хотели пригласить вас. Мой друг просто пошутил…
С этими словами Дун Чэн вытащил из рукава указ и показал его Чун Цзи и У Ши. Те безудержно зарыдали. Тогда Дун Чэн попросил их вписать свои имена, а Ван Цзы‑фу сказал:
– Погодите, я приведу У Цзы‑ланя.
Вскоре он вернулся вместе с У Цзы‑ланем, и тот тоже приписал свое имя. После этого они перешли во внутренние покои отдохнуть и выпить вина. Но тут доложили, что Дун Чэна спрашивает силянский тай‑шоу Ма Тэн.
– Скажите, что я заболел и не могу принять его.
– Я видел, как он выходил из ворот дворца в парчовом халате с яшмовым поясом! – обиженно воскликнул Ма Тэн. – Зачем он притворяется больным, ведь я не без дела, явился к нему!
Привратник передал эти слова Дун Чэну, тот извинился перед гостями и вышел в приемную к Ма Тэну. После взаимных приветствий они уселись, и Ма Тэн сказал:
– Я был принят государем и теперь возвращаюсь домой. Вот зашел к вам проститься, а вы почему‑то отказались меня видеть.
– Я, недостойный, захворал, – пожаловался Дун Чэн, – моя вина перед вами велика.
– По вашему лицу не заметно, что вы больны…
Дун Чэн промолчал. Ма Тэн встал, негодующе встряхнул рукавами халата и со вздохом направился к крыльцу.
– Нет, такие люди не спасут государства! – как бы про себя пробормотал он.
– Каких людей вы имеете в виду? – остановил его Дун Чэн, задетый этими словами.
– Случай на охоте в Сюйтяне наполнил грудь мою гневом! – промолвил Ма Тэн. – И уж если вы, близкий родственник государя, можете проводить время за вином и не думать, как наказать злодея, то где же найти таких людей, которые помогли бы династии в беде и поддержали ее в несчастьях?
– Чэн‑сян Цао Цао – великий государственный муж и пользуется доверием императорского двора! Как вы решаетесь на такое дело? – притворился изумленным Дун Чэн.
– Вы все еще считаете злодея Цао Цао благородным человеком! – возмутился Ма Тэн. – Люди, которые цепляются за жизнь и боятся смерти, недостойны решать великие дела!
– Потише, поблизости много глаз и ушей! – прервал его Дун Чэн.
Убедившись в том, что Ма Тэн честный и справедливый человек, Дун Чэн показал ему указ. От волнения волосы зашевелились на голове Ма Тэна, и он до крови закусил губы.
– Когда вы приступите к делу, мои силянские войска помогут вам, – решительно заявил Ма Тэн.
Дун Чэн познакомил его с остальными и попросил вписать свое имя в список. В знак клятвы Дун Чэн смазал кровью уголки рта.
– Все мы должны дать клятву, что скорей умрем, чем изменим нашему союзу! – воскликнул он, обводя взглядом присутствующих. – Если найдется хоть десяток верных людей, великое дело будет доведено до конца! Преданных и справедливых людей немного, а связываться с дурными – значит, причинить себе вред, – закончил Дун Чэн.
Ма Тэн попросил список чиновников и, читая его, вдруг всплеснул руками:
– Но почему же вы не посоветуетесь с ним?
Все захотели узнать, о ком вспомнил Ма Тэн, и он, не торопясь, начал свой рассказ.
Правильно говорится:
Лишь потому, что Дун Чэну вручили суровый указ,
Помочь династии Ханьской потомок нашелся тотчас.
О ком рассказал Ма Тэн, вы узнаете из следующей главы.
Глава двадцать первая
из которой читатель узнает о том, как Цао Цао отзывался о героях, и о том, как Гуань Юй убил Чэ Чжоу
Здесь находится юйчжоуский правитель Лю Бэй, – сказал Ма Тэн, отвечая на вопрос Дун Чэна, кого тот имеет в виду. – Почему бы вам не обратиться к нему за помощью?
– Он сейчас придерживается Цао Цао и не возьмется за это дело, – неуверенно ответил Дун Чэн.
– На охоте я заметил, как Гуань Юй, стоявший за спиной Лю Бэя, собирался броситься на Цао Цао с мечом, когда тот выехал принимать поздравления, и как Лю Бэй взглядом остановил его, – сказал Ма Тэн. – Он давно бы выступил против Цао Цао, да боится, что у него не хватит сил. Поговорите с ним; я думаю, он согласится.
– С таким делом спешить не следует, – заметил У Ши. – Сначала надо все хорошенько обдумать.
На этом разговор закончился, и все разошлись.
На другой день вечером Дун Чэн спрятал указ на груди и пошел к Лю Бэю на подворье. Лю Бэй пригласил его войти и усадил рядом с собой. Гуань Юй и Чжан Фэй стали по сторонам.
– Раз уж вы пришли ночью, значит по какому‑то важному делу, – начал Лю Бэй.
– Если бы я приехал днем на коне, у Цао Цао возникли бы подозрения, – произнес Дун Чэн. – Вот почему я предпочел поздний час.
Принесли вино, и Лю Бэй угостил Дун Чэна.
– Почему во время охоты вы остановили Гуань Юя, когда он хотел убить Цао Цао? – задал вопрос Дун Чэн.
– Как вы узнали об этом?
– Кроме меня, этого никто не заметил, – успокоил его Дун Чэн.
– Гуань Юй не смог сдержать гнева, когда увидел, до чего дошла наглость Цао Цао.
– Если бы все сановники были такие, как Гуань Юй, – со слезами в голосе произнес Дун Чэн, – в государстве было бы спокойно!
Лю Бэй подумал, что Дун Чэна подослал Цао Цао, и, притворившись изумленным, сказал:
– Разве есть какие‑либо основания жаловаться на недостаток спокойствия? Ведь чэн‑сян Цао Цао повелевает государством.
– Я говорю с вами откровенно, как с дядей ханьского государя, – сказал Дун Чэн, невольно бледнея. – Зачем вы притворяетесь?
– Я хотел проверить, не хитрите ли вы.
Дун Чэн дал ему прочесть указ. Лю Бэй не мог скрыть глубокого волнения. Затем гость извлек бумагу, где под торжественной клятвой стояло шесть подписей.
– Ведь вы получили указ самого императора, могу ли я остаться в стороне? – воскликнул Лю Бэй, подписывая свое имя и возвращая бумагу Дун Чэну.
– Я попытаюсь привлечь еще троих, и когда нас будет десять, мы сможем приступить к делу, – заключил Дун Чэн.
Они совещались до часа пятой стражи и только тогда разошлись.
Чтобы отвести подозрения Цао Цао, Лю Бэй занялся разведением овощей у себя в саду. Гуань Юй и Чжан Фэй недоумевали:
– Зачем вы занимаетесь делом, достойным маленьких людей, и не обращаете внимания на дела Поднебесной?
– Этого вам не понять, – отвечал Лю Бэй.
Больше братья об этом не заговаривали. Однажды Лю Бэй в саду поливал овощи. Гуань Юя и Чжан Фэя не было дома. Неожиданно появились Сюй Чу и Чжан Ляо в сопровождении нескольких десятков воинов.
– Чэн‑сян просит вас явиться немедленно.
– Есть какое‑нибудь важное дело? – встревожился Лю Бэй.
– Не знаем. Он приказал позвать вас, – отвечал Сюй Чу.
Лю Бэй последовал за ними во дворец Цао Цао.
– Вы, кажется, у себя дома занимаетесь великими делами? – улыбаясь, спросил его Цао Цао.
Лицо Лю Бэя стало серым от испуга. Цао Цао взял его под руку и повел в сад.
– Нелегкое это дело – выращивание овощей!
У Лю Бэя немного отлегло от сердца.
– Какое же это дело! Пустое времяпровождение…
Цао Цао продолжал:
– Вот взглянул я на спелые сливы, и мне припомнился прошлогодний поход против Чжан Сю. В пути не хватало воды; люди страдали от жажды. И вдруг у меня родилась мысль; указывая плетью в пространство, я воскликнул: «Глядите, перед нами сливовая роща!» Эти слова у всех вызвали слюну, и люди избавились от жажды. И теперь я не могу не отдать должное этим плодам! Я велел подогреть вино и прошу вас в беседку.
Лю Бэй успокоился и последовал за Цао Цао в беседку, где уже были расставлены кубки, блюда с черными сливами и сосуд для подогревания вина. Хозяин и гость уселись друг против друга и с наслаждением пили вино.
На небе сгустились тучи. Собирался дождь. Опершись на ограду, Цао Цао и Лю Бэй смотрели на темное небо, где словно повис дракон.
– Вам знакомы превращения дракона? – неожиданно спросил Цао Цао.
– Не знаю подробностей.
– Дракон может увеличиваться и уменьшаться, может взлетать в сиянии и скрываться в поднебесье, – принялся объяснять Цао Цао. – Увеличиваясь, дракон раздвигает облака и изрыгает туман, уменьшаясь – теряет форму и становится невидимым. Подымаясь, он носится во вселенной, опускаясь – прячется в глубинах вод. Сейчас весна в разгаре, и дракон в поре превращений. Подобно человеку, стремящемуся к цели, он пересекает Поднебесную вдоль и поперек. В мире животных дракона можно сравнить с героем в мире людей. Вы долго странствовали по свету и должны знать героев нашего века. Я хотел бы, чтоб вы их назвали.
– Откуда мне знать героев?.
– Перестаньте скромничать.
– Я добился должности при дворе благодаря вашей милости и покровительству, – уверял Лю Бэй. – Но героев Поднебесной я, право, не знаю.
– Если не знаете лично, то, наверно, слышали их имена, – настаивал Цао Цао.
– Ну, вот, например, у хуайнаньского Юань Шу сильное войско, изобилие провианта… Можно назвать его героем?
– Это гнилая кость из могилы. Рано или поздно я его поймаю!
– Тогда хэбэйский Юань Шао… Из четырех поколений его рода вышло три гуна, у него много приверженцев. Ныне он, как тигр, засел в цзичжоуских землях, многие пошли служить под его начало. Он‑то уж наверно герой!
– Он только с виду свиреп, а в душе труслив. Он любит строить планы, но не обладает решимостью, замышляет великие дела, но не любит трудиться. Ради маленькой выгоды он забывает обо всем на свете – это не герой!
– Есть еще человек, о совершенстве которого слава гремит в девяти округах. Это Лю Бяо. Можно ли назвать его героем?
– Нет! Это только видимость славы, а на самом деле ее нет! Какой же Лю Бяо герой!
– Ну, тогда цзяндунский вождь Сунь Цэ. Он крепок и телом и духом.
– Сунь Цэ живет заслугами отца. Он сам не герой!
– А ичжоуский Лю Чжан?
– Нет! Пусть даже он и из императорского рода, но Лю Чжан всего только дворовый пес! Разве этого достаточно для того, чтобы считаться героем?
Цао Цао всплеснул руками и расхохотался.
– Да ведь это жалкие людишки! Стоит ли о них упоминать?
– Кроме этих, я поистине никого не знаю.
– Герои – это люди, преисполненные великих устремлений и прекрасных планов. Они обладают секретом, как объять всю вселенную, и ненасытной волей, способной поглотить и небо и землю.
– А где найти таких героев?
– Герои Поднебесной – только вы да я! – Цао Цао рукой указал на Лю Бэя и потом на себя.
Лю Бэй был так поражен, что выронил палочки для еды. Как раз в этот момент хлынул дождь, грянул гром.
– Ударило где‑то совсем рядом! – сказал Лю Бэй, наклоняясь, чтобы поднять палочки.
– Великий муж боится грома? – насмешливо спросил Цао Цао.
– Как же не бояться? Даже мудрые люди бледнели от неожиданного раската грома и свирепого порыва ветра.
Лю Бэю легко удалось скрыть истинную причину своего волнения, и Цао Цао ничего не заподозрил.
Как только дождь прекратился, два вооруженных мечами человека ворвались в сад и бросились к беседке. Слуги не смогли их удержать. Цао Цао узнал Гуань Юя и Чжан Фэя.
Оба они были за городом, где упражнялись в стрельбе из лука, и, вернувшись домой, узнали, что Сюй Чу и Чжан Ляо увели Лю Бэя. Не медля ни минуты, они помчались во дворец и проникли в сад. Увидев, что Лю Бэй и Цао Цао пьют вино, братья остановились.
– А вы зачем здесь? – спросил Цао Цао.
– Мы пришли, чтобы развлечь вас пляской с мечами, – нашелся Гуань Юй.
– Нам пляски Сян Чжуана и Сян Бо не нужны, это не праздник в Хунмыне! – ответил Цао Цао.
Лю Бэй улыбнулся. Цао Цао велел налить вина и поднести обоим Фань Куаям. Гуань Юй и Чжан Фэй поблагодарили. Вскоре Лю Бэй распрощался с Цао Цао и вместе с братьями вернулся домой.
– Вы нас просто убиваете своей неосторожностью! – укорял его Гуань Юй.
На другой день Цао Цао опять пригласил Лю Бэя. Во время пира пришла весть, что вернулся Мань Чун, который ездил разведать о действиях Юань Шао. Цао Цао позвал его и стал расспрашивать.
– Юань Шао разбил Гунсунь Цзаня, – сообщил Мань Чун.
– Я хотел бы слышать подробности, – живо откликнулся Лю Бэй.
– Гунсунь Цзань воевал с Юань Шао, но без успеха. Тогда он соорудил высокую башню, где собрал запас провианта на триста тысяч воинов, и стал обороняться. Военачальники Гунсунь Цзаня непрерывно делали вылазки, и однажды Юань Шао кого‑то из них окружил. Гунсунь Цзань не пошел на выручку, заявив, что, если помочь одному, другие не захотят держаться до конца и будут надеяться на подмогу. Поэтому, когда подошли войска Юань Шао, многие воины Гунсунь Цзаня сдались. Гунсунь Цзань послал человека за помощью в Сюйчан, но гонец попал в руки воинов Юань Шао. Тогда Гунсунь Цзань решил договориться с Чжан Янем о нападении на Юань Шао изнутри и извне. Но и этот гонец был схвачен. Юань Шао подошел к лагерю Гунсунь Цзаня и подал условный сигнал, введя тем самым противника в заблуждение. Гунсунь Цзань вышел в бой, но наткнулся на засаду. Потеряв более половины людей, он вновь укрылся за стенами. Юань Шао сделал подкоп под башню и поджег ее. Не находя пути к спасению, Гунсунь Цзань сначала убил жену и детей, а затем повесился сам. Трупы их сгорели в огне. А Юань Шао привлек на свою сторону войска Гунсунь Цзаня и стал еще сильнее. Его младший брат, Юань Шу, своей чрезмерной надменностью восстановил против себя все население Хуайнани и вынужден был известить Юань Шао, что уступает ему право на императорский трон. Юань Шао потребовал печать, но Юань Шу обещал привезти ее сам. Теперь он покинул Хуайнань и хочет уйти в Хэбэй. Займитесь ими, господин чэн‑сян, если они соединят силы, с ними трудно будет сладить.