Отношения с Францией и Англией, бывшие все время чрезвычайно натянутыми, окончательно испортились после уничтожения нашим Черноморским флотом турецкой эскадры при Синопе 18 ноября 1853 года, когда соединенный англо-французский флот вошел в Черное море.
В Синопском сражении у нас участвовало 6 кораблей и 2 фрегата с 808 орудиями под начальством адмирала Нахимова. У турок (Осман-паша) было 7 сильных фрегатов и 2 корвета с 430 орудиями, поддержанных 4 сильными береговыми батареями с 26 большими пушками. Все турецкие суда были уничтожены, командовавший эскадрой взят в плен, а береговые батареи срыты.
Английские историки, желая умалить заслуги русского флота, инсинуируют, что победа была одержана «над неравноценным противником» (корабли против фрегатов).
Им можно возразить, что соотношение сил при Синопе как раз то же самое, что в Ютландском сражении{123}, только здесь русские добились настоящей, сокрушительной победы, которую, конечно, имели бы в Ютландском бою и англичане, умей они стрелять и командуй ими Нахимов.
Кроме того, срыв береговые батареи, русский флот «одержал победу над крепостью», тогда как англичане потерпели полную неудачу в менее трудных условиях при Александрии в 1881 году и в Дарданеллах в 1915 году{124}.
15 февраля 1854 года последовал резкий английский ультиматум, после чего дипломатические сношения были [127] прерваны, и 11 апреля состоялся Высочайший манифест о войне с Англией и Францией.
В апреле же началась высадка союзных войск в Галлиполи. Особенное усердие выказала Франция, где Наполеон III рассчитывал отвлечь внимание страны внешней войной и победой упрочить свою популярность на только что захваченном троне{125}.
|
|
В июне месяце собранная на Галлиполи армия была перевезена в Восточную Болгарию, в район Варны, частью морем, частью (зуавская{126} дивизия Боске{127}) походным порядком. В середине июля под Варной сосредоточилось 40000 французов маршала Сент-Арно{128} и 15000 англичан лорда Раглана.
Союзные командующие предполагали усилить турецкие войска Омера-паши, действовавшие против Дунайской армии Горчакова. Эвакуация княжеств русскими и вступление туда австрийских войск делало, однако, их дальнейшее пребывание на Балканах бесцельным.
Развивавшаяся в войсках союзников холера косила людей тысячами. За шесть недель ею заболело свыше 8000 французов — более пятой части всего их экспедиционного корпуса, из коих свыше 5000 умерло.
Войска терпели сильные лишения, и это, в конце концов, стало отражаться на духе их. В половине июля французский генерал Юсуф с 3000 алжирских спагов и башибузуков{129} двинулся к Бабадагу, чтобы начать действия против 7-й русской пехотной дивизии, стоявшей в Южной Бессарабии и на Нижнем Дунае. Предприятие это закончилось совершенной неудачей, и отряд Юсуфа растаял как дым:
В один день 18 июля из его состава было поражено холерой 500 человек, из коих 150 человек умерло в ту же ночь. Чтоб выйти из тупика, лорд Раглан, корпус которого получил тем временем подкрепления, предложил десантную операцию для овладения Крымом. Ему удалось убедить союзные правительства и склонить на это своего французского коллегу Сент-Арно. Союзники рассчитывали поднять мусульманское население Крыма.
22 августа началась посадка на суда союзной армии. Весь флот, 33 военных и транспортных судна, отошли 28-го числа, и 4 сентября близ Евпатории состоялась высадка. У французов было 28000 бойцов при 68 орудиях, англичане располагали 27000 с 54 полевыми орудиями и осадным парком из 73 орудий. Турецкий контингент Омера-паши состоял из 7000 человек при 12 орудиях и должен был поднять на русских татарское население.
|
|
Всего в десант пошло таким образом 62000 человек и 207 орудий. [128]
Это была крупнейшая из всех десантных операций истории, блестяще проведенная благодаря свойствам парового флота и почти полной неподготовленности русской стороны.
* * *
Командовавший в Крыму князь Меньшиков имел всего около 30000 штыков VI корпуса: бригада 14-й, 16-я и 17-я пехотные дивизии, 18-я была отряжена на Кавказ, не считая главных сил Черноморского флота{130}, базировавшихся на Севастополь и дававших около 18000 моряков. Учитывая возможность высадки небольших партий противника в различных пунктах побережья, князь Меньшиков, по обычаю посредственных полководцев, разбросал свои войска.
В Севастополе, как и в Петербурге, не верили в возможность неприятельского десанта сколько-нибудь серьезными силами. Возможности парового флота недооценивались. Подготовляясь к встрече неприятельских отрядов, совершенно не подготовились встретить всю неприятельскую армию.
Союзная армада — «гигантский плавучий город с его дымовыми трубами» — могла беспрепятственно разгрузиться. Единственное сопротивление высадившиеся англичане встретили со стороны горсти греческих милиционеров полковника Манто.
Узнав о высадке крупных сил неприятеля у Евпатории, князь Меньшиков приказал разбросанным войскам VI корпуса сосредоточиться на речке Альма (Московскому пехотному полку пришлось совершить форсированный марш в 150 верст за 65 часов).
|
|
8 сентября на Альме VI корпус был атакован и опрокинут союзной армией. Меньшиков не придавал никакого значения укреплению левого фланга альминской позиции, несмотря на все представления войсковых начальников. Он полагал его «неуязвимым от природы» и не занял его войсками.
Против 62000 союзников со 134 орудиями у нас действовало 33000 при 96 орудиях. Удар французов генерала Боске пришелся как раз в обход нашего левого фланга.
Превосходство неприятеля, лучше к тому же вооруженного, было слишком значительно. Мы лишились 4 генералов, 193 офицеров (47 выбыло в одном геройском Владимирском полку) и 5511 нижних чинов. Урон союзников составил 171 офицер, 3163 нижних чина. Никаких трофеев врагу не оставлено.
Впервые за сорок лет русским войскам пришлось иметь дело с равноценным противником и осознать весь упадок нашей военной силы за этот [129] промежуток времени. «Их тактика отстала на полстолетия», — выразился о наших войсках вечером этого дня «крестин Второй империи» маршал Сент-Арно.
Войска отступили с поля сражения в полном порядке, но неумелое, хаотическое и суетливое управление растерявшегося Меньшикова в последующие дни совершенно их дезорганизовало. Отступление было проведено ниже всякой критики, и только вялость союзников и полное отсутствие у них конницы помешало ряду незначительных арьергардных столкновений превратиться в катастрофу.
Вместо того чтоб отступать к Севастополю — главной военной базе полуострова, Меньшиков отвел войска на Бахчисарай.
Севастополь, совершенно незащищенный с суши{131}, этим оставлялся врагу. В нем оставалось около 4000 гарнизона, не считая судовых команд. Начальник гарнизона генерал Моллер и командовавший Черноморским флотом адмирал Нахимов решили защищаться до последнего.
Оба они имели достаточно благородства, чтоб уступить главное начальствование [130] младшему в чине вице-адмиралу Корнилову{132}, угадав в нем душу всей обороны (Моллер сохранил начальство над войсками внутри города, а Нахимов — над флотом).
Корнилов отдал короткий, но огненный приказ, дошедший до сердца каждого солдата, моряка и обывателя, с этой минуты ставшего «севастопольцем». «Братцы, Царь рассчитывает на нас. Мы защищаем Севастополь. О сдаче не может быть и речи. Отступления не будет. Кто прикажет отступать, того колите. Я прикажу отступать — заколите и меня!» Немедленно же по получении известия об Альминском сражении, с утра 10 сентября, закипела работа по приведению Севастополя в состояние обороны, вдохновляемая Корниловым и инженер-подполковником Тотлебеном{133}.
На работы стало все население, включая женщин и детей, и в несколько дней буквально из-под земли вырос весь южный фронт крепости — те легендарные бастионы, о которые одиннадцать месяцев разбивались все усилия врага.
10 сентября по приказанию Меньшикова началось затопление кораблей для преграждения неприятелю доступа на рейд. Флот жертвовал собой для крепости. Один за другим опускались на дно синопские победители, их экипажи и орудия образовали гарнизон и артиллерию воздвигаемых укреплений и батарей.
Уже к 14 сентября наши силы учетверились, составив 16000 штыков. В этот день англичане заняли Балаклаву, а французы пошли на Федюхины высоты — всего в трех верстах от Севастополя. Союзники не отважились на штурм Севастополя, как на том ни настаивал Раглан, им пришлось начать осадные работы — и 28 сентября они заложили первую параллель. Сент-Арно скончался от холеры, в командование французской армией вступил генерал Канробер{134}.
* * *
Сообщения Севастополя с остальной Россией отнюдь не были прерваны. Русские силы в Крыму под общим начальством князя Меньшикова составили гарнизон Севастополя — из войск, находившихся в черте крепости, и наблюдательный корпус — собственно действующую армию. К 5 октября все предположенные оборонительные работы были закончены.
Вооружение сухопутного фронта крепости составило 341 орудие, в гарнизоне находилось [131] 32000 человек (наполовину моряков) — в каких-нибудь три, четыре недели из ничего была создана грозная твердыня.
Укрепления сухопутного (южного) фронта составили слева направо (с востока на запад): I, II бастионы, Малахов курган (Корниловский бастион), III, IV, V, VI, VII бастионы. Это была главная оборонительная линия. За время осады сооружен ряд укреплений (передовых и промежуточных), усиливших эту главную линию и носивших имена кораблей эскадры, флотских командиров либо полков. Важнейшие из них: впереди II бастиона — Селенгинский и Волынский редуты, впереди Малахова кургана — Камчатский люнет, между Малаховым курганом и III бастионом — батарея Жерве, а между III и IV бастионами — [132] редут Шварца. Против V бастиона впоследствии были укреплены Кладбищенские высоты. Наблюдательный корпус насчитывал к этому времени 26000 бойцов.
5 октября союзники произвели первое бомбардирование Севастополя, длившееся три дня. Первый день этого бомбардирования омрачился тяжкой утратой Корнилова.
Последними словами героя были: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна. Благослови, Господи, Россию и Государя, спаси Севастополь и флот...» Союзники и после этого не решились на приступ, хотя уничтожение III бастиона очень тому благоприятствовало.
В первых числах октября в Крым стали прибывать войска Дунайской армии — IV корпус в составе 10-й, 11-й и 12-й пехотной дивизий и бригада 14-й пехотной дивизии V корпуса. Меньшиков решил отвлечь внимание союзников от все еще находившегося в критическом положении Севастополя и с этой целью перейти в наступление частью полевой армии.
Он приказал генералу Липранди{135} (части 12-й и 16-й пехотных дивизий и конница — всего 16000) атаковать опорный пункт англичан — Балаклаву. 13 октября Липранди имел при Балаклаве славное для нашего оружия дело, но на следующий день отошел к Севастополю ввиду слишком большого неравенства сил.
Полки 12-й дивизии быстро сбили турок, занимавших передовую позицию, но ингерманландские гусары, атаковавшие укрепления, отражены с жестоким уроном.
Тогда азовцы, днепровцы и украинцы овладели всеми пятью английскими редутами, взяв 11 пушек и знамя шотландских стрелков. Потеря орудий произвела на англичан удручающее впечатление, и Раглан приказал своей кавалерии немедленно контратаковать. Начальник конницы генерал Лукан, указав на редут командиру гвардии легкой бригады лорду Кардигану{136}, сказал лишь: «Милорд, вот неприятель, и там наши орудия!» Доблестный Кардиган ринулся со своей бригадой вперед.
Наскок 700 гвардейцев на огромных гунтерах был настолько стремителен, что наш Уральский казачий полк, не успевший к тому же развернуться, был буквально сметен. Ворвавшись на 3-ю Донскую и 2-ю батареи 12-й бригады, бившие картечью до последней минуты и не успевшие взять на передки, англичане изрубили их и, не задерживаясь, понеслись дальше, увлекая за собой запряжки, передки и ошалелых уральцев.
Вся эта масса обрушилась на Киевский и Ингерманландский полки и опрокинула их. Предел этой бешеной скачке положил полковник Еропкин, вовремя подоспевший с 3 эскадронами [133] Сводно-уланского полка. Уланы, взяв английскую бригаду во фланг, совершенно уничтожили ее, изрубив до 400 английских гвардейцев.
Пошли генерал Лукан в атаку всю свою кавалерию, а не одну лишь бригаду Кардигана, результаты могли бы быть для нас печальными. Французы пустили было в атаку один конноегерский полк, но он обращен в бегство двумя батальонами владимирцев, бросившихся на кавалерию в штыки и повторивших подвиг литовцев и перновских гренадер в Бородинском бою! Наши потери — около 1000 человек.
Союзники лишились, по их словам, тоже 1000, одного знамени и 11 орудий. Вся Европа изумлялась отваге легкой бригады Кардигана, но ведь и наши уланы — бугцы и одессцы — изрубившие эту знаменитую бригаду, как будто тоже не плохи! Балаклавский бой, несмотря на наш мимолетный тактический успех, имел самые досадные стратегические последствия: союзники увидели, где их уязвимое место.
К 20 октября наши силы, несмотря на убыль от болезней и бомбардировок, составили 87000 человек, что давало нам довольно ощутительное численное превосходство над союзниками, терпевшими огромный урон от холеры и насчитывавшими, несмотря на прибытие подкреплений, всего 63000 человек (36000 французов, 16000 англичан, 11000 турок). Это, а также известия через перебежчиков о решении неприятеля предпринять в ближайшие дни штурм Севастополя, побудили Меньшикова приступить безотлагательно к решительной операции.
Русский главнокомандующий решил отвлечь французов демонстрацией, а главный удар нанести по английскому корпусу на Инкерманских высотах, разрезать союзную армию пополам, введя в дело крупные конные массы, оттеснить англичан к Балаклаве, французов к Стрелецкой бухте и сбросить тех и других в море.
В жестоком Инкерманском сражении 24 октября план этот, хорошо задуманный и плохо выполненный, потерпел полную неудачу.
Диспозиция Инкерманского сражения была составлена без карт. В крепости не оказалось карты окрестностей, а руководивший операцией командир IV корпуса генерал Даненберг оставил карты в Херсоне, заявив, что они ему не нужны, ибо он «знает всю эту местность как свой карман».
Карман оказался однако с прорехой: вся местность оказалась пересеченной глубокими и крутыми оврагами, которые не были приняты во внимание составителями диспозиции. В ударную группу назначено 37000 человек и 134 орудия (левый фланг). [134]
В центре Горчаков (Петр) должен был отвлечь на себя французов (у него было 20000 и 88 орудий). Против французов же демонстрировал и наш правый фланг Тимофеева (10000 и 40 орудий). Лишь этот последний и выполнил диспозицию, приковав 1-й французский корпус генерала Форе{137}. Горчаков бездействовал, позволив 2-му французскому корпусу Боске прийти на выручку англичан. Наша ударная группа атаковала стремительно, понеся огромные потери от нарезного оружия англичан и лишившись всех старших начальников (убит начальник 10-й дивизии генерал Соймонов).
Англичане были разгромлены, но наши войска пришли в расстройство и не смогли выдержать бешеного натиска корпуса Боске, охватившего их левый фланг. Мы потеряли 262 офицера и 10 480 нижних чинов. Французы свой урон показали в 1811, а англичане — в 2002 человека. Союзники боялись своего общественного мнения и до чрезвычайности уменьшали свой урон. Между тем лорд Раглан в письме к герцогу Манчестерскому, описывая «ужасы» Инкермана, замечает: «Ваша светлость, должно быть, удивитесь, если узнаете, что наш урон все-таки не превышает 8000 человек».
Потеря союзников при Инкермане, конечно, превосходит нашу. При Инкермане получили боевое крещение великие князья Николай и Михаил Николаевичи. Отправляя их в Крым, Государь сказал: «Если есть опасность, то не моим детям избегать ея!» Однако и союзники, отразившие русское наступление с большим трудом, бросили и помышлять о штурме и даже первые дни после этого сражения думали вовсе снять осаду.
Инкерманское поражение, в конечном счете, оказалось для нас стратегически выгодным. Все внимание неприятеля обратилось на нашу полевую армию, против которой он, в свою очередь, стал воздвигать укрепления.
Ненастные ноябрь и декабрь тяжело переживались как русскими, так и союзниками (транспорты которых с запасами были уничтожены бурей на Черном море 2 ноября). В войсках обеих сторон, особенно у французов, болезни вывели из строя массу людей. Гарнизон воспользовался ослаблением огня осаждающих для усовершенствования оборонительной линии, постройки передовых укреплений, закладки камнеметных фугасов, устройства завалов (для одиночных стрелков) и стрелковых ложементов (в 2 линии, обычно в шахматном порядке). Малахов курган, II, III, IV и V бастионы были обращены в самостоятельные опорные пункты.
С половины декабря под руководством неутомимого Тотлебена закипела минная борьба, в которой [135] наши саперы имели постоянное преимущество.
Непрестанные вылазки партий бесстрашных охотников заставляли осаждающих держать в траншеях все время много войск (особенно это утомляло англичан, численностью значительно уступавших французам). За ноябрь и декабрь вооружение сухопутного фронта возросло вдвое — в последних числах декабря у нас там было поставлено 700 орудий, а гарнизон усилился подошедшей с Дуная 8-й пехотной дивизией.
* * *
В январе 1855 года русские силы в Крыму составили 100000 человек (7 пехотных, 3 кавалерийские дивизии и личный состав флота). Войска были укомплектованы маршевыми батальонами, и Император Николай повелел Меньшикову перейти к наступательным действиям.
Чтоб что-нибудь предпринять, Меньшиков предписал генералу Хрулеву с заведомо слабым отрядом овладеть Евпаторией. Поиск этот успехом не увенчался — и 5 февраля наш отряд был отражен от Евпатории с потерей 750 человек.
Государь тогда сместил Меньшикова и вместо него 15 февраля назначил главнокомандующим князя М. Д. Горчакова (это было последним его распоряжением). Обиженный Меньшиков не захотел обождать прибытия своего преемника и уехал из армии, в командование которой временно вступил командир IV корпуса и начальник севастопольского гарнизона граф Остен-Сакен.
20 февраля не стало Императора Николая Павловича, и на Всероссийский престол вступил Александр II. Смена главнокомандующих совпала таким образом со сменою монархов. Превозмогая железной своей волей жестокий грипп{138}. Государь до конца «оставался в строю», в стужу и ненастье посещая отправлявшиеся на театр войны маршевые батальоны.
«Если бы я был простым солдатом, обратили ли бы вы внимание на это нездоровье?» — заметил он на протест своих лейб-медиков. «Во всей армии Вашего Величества не найдется врача, который позволил бы солдату в таком положении выписаться из госпиталя», — ответил доктор Каррель.
«Ты свой долг выполнил, — сказал ему на это Император Николай Павлович, — позволь же и мне выполнить мой долг...»
Армия союзников тем временем возросла до 120000 человек (80000 французов, всего 15000 англичан [136] и 25000 турок). Руководство осадными работами принял на себя присланный Наполеоном III инженер генерал Ниель{139}. Он предложил направить главную атаку на Малахов курган, правильно оценив его значение (овладев Малаховым курганом, союзники могли уничтожить русский флот, город и арсеналы).
7 марта союзники бомбардировали город (причем у нас убит адмирал Истомин){140}. 8-го числа в Севастополь прибыл Горчаков. Осажденные усилились 9-й и 15-й пехотными дивизиями. 28 марта союзники произвели второе (после октябрьского) усиленное бомбардирование, имевшее целью ослабить артиллерийскую оборону крепости.
Бомбардирование это длилось 10 дней, до 6 апреля, но цели своей не достигло — союзники так и не решились на приступ. К этому времени у нас на сухопутном фронте было уже установлено 1000 орудий.
8 апреле деятельность обоих противников еще более оживилась. Наиболее жаркое дело произошло в ночь на 20-е, когда французы овладели передовой позицией при редуте Шварца.
Это был первый сколько-нибудь ощутительный успех неприятеля за семь месяцев осады. Наша контратака не имела успеха, будучи предпринята уже днем и всего двумя батальонами Владимирского полка. Всего мы лишились в этом деле 972 человек, у французов убыло 683.
В последних числах апреля и начале мая неприятельская армия получила значительное приращение. Помимо подкреплений, к союзникам присоединился сардинский корпус генерала Ла-Марморы (у Сардинии не могло быть никакого повода к войне с Россией — дальновидный Кавур{141} желал поддержать Наполеона III в восточном вопросе, с тем чтоб заручиться его поддержкой в борьбе против Австрии за объединение Италии).
Силы союзников простирались до 170000 человек (100000 французов, 25000 англичан, 28000 турок, 15000 сардинцев). У нас в Крыму было 110000 сабель и штыков при 442 полевых орудиях. Из этого количества собственно гарнизон Севастополя составляли 46000 человек и 70 полевых орудий.
Наполеон III настаивал на штурме. Осторожный Канробер не согласился с этим и просил о смещении. На его место командующим французской армией был назначен генерал Пелисье {142}— лихой командир, но отличавшийся варварской жестокостью, не щадивший войск и не имевший обыкновения считать свои потери. Канробер по собственному желанию получил одну из дивизий. В ночь на 10 мая французы [137] атаковали наши передовые позиции у Кладбищенских высот против V и VI бастионов, но после упорного ночного боя были отражены. Тем не менее Горчаков был поражен уроном и приказал в ночь на 11-е очистить эти позиции.
Наш урон составлял около 2500 человек — четвертая часть защищавшего эту позицию отряда генерала Хрулева{143} (убиты генерал Адлерберг, 18 офицеров, 746 нижних чинов, ранено 59 офицеров, 1692 нижних чина).
Пользуясь господством на море, союзники 12 мая заняли Керчь и предприняли ряд десантных операций на [138] Черноморском и Азовском побережьях. Были разорены Анапа, Геническ, Бердянск, Мариуполь. Войска «просвещенных европейцев» вели себя в этих разбойничьих экспедициях хуже людоедов, не щадя ни женщин, ни детей.
21 мая Пелисье овладел Федюхиными и Балаклавскими высотами и долиной реки Черной (приобретя тем самым водопой). После этого он решил предпринять [139] штурм наших передовых позиций у Малахова кургана. 25 мая начато третье бомбардирование, еще более жестокое, чем два предыдущих.
Весь огонь был направлен против Камчатского люнета и Килен — балочных редутов — этих «трех отроков в пещи», как их называли в Севастополе. 26 мая вечером 40000 союзных войск ринулось на эти укрепления, занятые всего 8 русскими ротами. Камчатский люнет успел дать всего 2 картечных выстрела по атакующим. Занимавший его слабый батальон Полтавского полка, всего 350 штыков, мужественно отбился от всей французской дивизии генерала Мейрана и отошел на Малахов курган.
Хрулев с 7 батальонами бросился на французские дивизии и овладел вновь Камчатским люнетом, но, атакованный двумя свежими дивизиями, не смог там удержаться. Наши потери — около 5500 (убит генерал Тимофеев, 38 офицеров, 1147 нижних чинов, ранено 100 офицеров, 4120 нижних чинов). У союзников убыло 5600 человек.
Мы потеряли 43 орудия, успев, однако, их заклепать. Англичане отбиты от III бастиона. После жестокого боя и понеся большие потери, союзникам удалось ими овладеть, причем французы оказались в 200 саженях от Малахова кургана (заложив 4-ю и 5-ю параллели), а англичане — в 160 саженях от III бастиона. Бомбардирование продолжалось до 30-го числа. Горчаков стал терять надежду сохранить Севастополь.
* * *
Наполеон III повелел произвести общий штурм Севастополя 6 июня — в годовщину Ватерлоо (чем подчеркивалось англо-французское братство по оружию). 4 июня началось четвертое бомбардирование (у союзников действовало 548 орудий, у нас 549, но неприятель располагал по 400 — 500 зарядов в боевом комплекте, тогда как у нас — 140 на пушку и всего по 60 на мортиру).
Граф Остен-Сакен, осведомленный о штурме, принял все меры к его отражению. За два дня — 4-го и 5-го — союзники выпустили 72000 снарядов (мы смогли ответить лишь 19 тысячами).
На рассвете 6 июня 41000 союзников пошли на приступ Севастополя, направив удар на I, II бастионы и Малахов курган (французы) и III бастион (англичане). У нас здесь было 19000 штыков Хрулева, отдавшего короткий, всего в два слова, приказ: «Отступления [140] нет!» Штурм был блистательно отбит по всему фронту.
До рассвета, в 2 часа 45 минут ночи, французская дивизия генерала Мейрана, не выждав условного сигнала, бросилась на I и II бастионы. Однако менее чем в десять минут она была расстреляна и сам Мейран убит. Главные силы французов, атаковавшие в 3 часа, трижды были отражены от Малахова кургана.
Однако атака на промежуток между Малаховым и III бастионом увенчалась успехом — батарея Жерве была взята французами, ставшими обходить Малахов курган. В эту критическую минуту появился Хрулев. Схватив возвращавшуюся с окопных работ 7-ю (5-ю мушкетерскую) роту Севского полка, он бросился с ней в атаку со словами:
«Благодетели мои, за мной, в штыки. Сейчас придет дивизия!»
Внезапная атака этой горсточки героев спасла положение (они были поддержаны, конечно, не «дивизией», а 6 всего батальонами Полтавского, Елецкого и Якутского полков), батарея Жерве отобрана, но храбрый командир Севской роты штабс-капитан Островский за успех заплатил жизнью. Двукратная атака англичан на III бастион отбита, и к 7 часам утра все было кончено. Наши потери — 132 офицера, 4792 нижних чина, у союзников убыло 7000 человек.
Положение крепости все же становилось с каждым днем все более критическим. На каждый наш выстрел союзники отвечали тремя. Силы защитников таяли. Дивизии по численности равнялись полкам, полки сводились в батальоны.
Лишь ценою нечеловеческих усилий удавалось по ночам исправлять повреждения от непрерывных бомбардировок. Уже 8 июня был ранен Тотлебен (продолжавший из госпиталя распоряжаться работами), а 28 числа от Севастополя отлетела его душа — на Малаховом кургане убит Нахимов... «Со смертью его все защитники Севастополя, от генерала до солдата, почувствовали, что не стало человека, при котором падение Севастополя было почти немыслимо».
Обстоятельства смерти Нахимова поистине трагичны. Офицеры упрашивали его сойти с кургана, особенно сильно в тот день обстреливавшегося.
«Не всякая пуля в лоб-с», — ответил им Нахимов, и это были его последние слова: в следующую секунду он был убит... как раз пулей в лоб. Горчаков сознавал, что дни Севастополя сочтены и дальнейшее отстаивание полуразрушенной твердыни влечет лишь бесполезные потери.
Но он не обладал моральным авторитетом Кутузова, пожертвовавшего Москвой, и не [141] смог сохранить для армии те 42000 севастопольцев, что обагрили своей кровью развалины своих бастионов в июле и августе 1855 года.
В продолжение июля под Севастополь прибыл II корпус в составе 4-й, 5-й и 6-й пехотных дивизий, последняя дивизия III корпуса — 7-я пехотная — и дружины Курского ополчения. Император Александр II настаивал на необходимости «предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне».
Прибывшие из Петербурга свитские генералы Бутурлин и барон Вревский убедили Горчакова дать полевое сражение (в случае неудачи они лично ничем не рисковали).
Склонившись на их доводы, Горчаков решил атаковать франко-сардинцев в долине Черной речки, назначив для удара меньше половины своих сил. Однако в происшедшем здесь 4 августа сражении мы были отбиты с большим уроном.
Из общего числа 67000 полевых войск при 312 орудиях Горчаков назначил в дело всего 31000 и 132 орудия в двух отрядах одинаковой силы: правый — генерала Реада, левый — генерала Липранди. Союзников было 40000 франко-сардинцев при 120 орудиях. Атака Липранди (16-я и 17-я дивизии) имела вначале успех.
Реад открыл артиллерийскую подготовку, но за дальностью расстояния прекратил огонь. Горчаков прислал ему с ординарцем лаконическую записку: «Можно начинать». Горчаков подразумевал «начинать огонь», но Реад понял так, как понял бы всякий на его месте: «Начинать атаку». Храбро бросившаяся 12-я дивизия, не поддержанная 7-й, захлебнулась, понеся потери.
Горчаков остановил тогда Липранди и перевел к Реаду 5-ю дивизию. Командир этой последней генерал Вранкен предложил ударить всеми силами, но Реад стал посылать полки в дело по очереди, и они врозь были разбиты. Растрепав зря дивизию, Реад лично повел Вологодский полк и был поднят зуавами на штыки.
Растерявшийся Горчаков перенес опять усилия на левый фланг к Липранди, но союзники успели уже сосредоточить там превосходные силы, и наступление не удалось. Наш урон: 8 генералов, 260 офицеров, 8010 нижних чинов, у союзников убыло всего 1818 человек. Бестолковость наша в этом деле поразительна.
На следующее же утро, 5 августа, загремела канонада пятого усиленного бомбардирования, длившаяся четыре дня, стоившего нам 4000 человек и причинившего большой [142] ущерб крепости.
Горчаков и Остен-Сакен стали принимать меры к эвакуации, распорядившись о сооружении плавучего моста через бухту на Северную сторону.
Учащенный артиллерийский обстрел длился затем 15 дней, с 9-го по 24 августа. Мы теряли ежедневно по 500 — 700 человек, союзники в среднем по 250. Обескровленный гарнизон не был в состоянии исправлять повреждения, силы его быстро падали: батальоны в 200 — 300 штыков, полки в 500 — 800 строевых стали обычным явлением.
К 20 августа французы придвинули свои апроши на 60 шагов от Малахова кургана, англичане подошли на 200 шагов к III бастиону — всегдашнему объекту тщетных своих усилий. Пылкий Пелисье решил нанести изнемогавшей крепости последний удар.
* * *
На рассвете 24 августа открылся трехдневный огненный ад шестого усиленного бомбардирования. 24-го, 25-го и 26 августа неприятелем было выпущено 150000 снарядов (мы смогли ответить едва 50 тысячами — одним выстрелом на три).
Мы лишились в эти три дня 8000 человек, батареи Малахова кургана и II бастиона вынуждены были замолчать. Держаться дальше в этих развалинах было немыслимо и без штурма. 27 августа ровно в полдень (по часам Пелисье) 58000 англо-французов внезапно ринулись в атаку. У нас на всем сухопутном фронте крепости было 49000 штыков.
После жестокого боя союзники были отовсюду отбиты, однако дивизии Мак-Магона{144} удалось взять Малахов курган и сохранить его за собой, несмотря на отчаянные наши усилия вырвать его обратно. Не помогло самоотвержение командиров (тут легли все старшие начальники 9-й, 12-й и 15-й дивизий), ни героизм горсточки модлинцев, державшихся, несмотря ни на что, против всей неприятельской дивизии в развалинах Малаховой башни.
На Малаховом кургане находилась 15-я дивизия (всего 2000 штыков и Орловский полк — 500 штыков). В резерве — остальные три полка 9-й дивизии (2400 штыков).
Штурма в этот обеденный час никто не ожидал, и остававшиеся на Малаховом 8 неподбитых пушек были заряжены не картечью, а ядрами. Выпрыгнувшая в сорока шагах из траншей французская бригада венчала вал в несколько секунд, не испытав ни одного [143] картечного выстрела и раньше, чем защитники успели стать на банкеты. Здесь завязалась отчаянная рукопашная свалка. От генерала до рядового дрались чем попало. На выручку остатков 15-й дивизии и части 9-й подоспели Ладожский, Азовский и Одесский полки, но все усилия вырвать Малахов из рук врага остались тщетными.
Был ранен Хрулев, командовавший войсками на Корабельной, ранены начальники дивизий: 9-й — генерал Лысенко и 12-й — генерал Мартинау, а начальник 15-й дивизии генерал Юферов заколот штыком.
Потеряв своих начальников, остатки наших полков продолжали отчаянно биться, не сходя с места.
Засевшие в развалинах башни несколько десятков модлинцев держались здесь до последнего патрона, несмотря на то, что французы пытались выкуривать их оттуда дымом (по примеру Пелисье, задушившего в Африке дымом целое племя кабилов).
Французы ворвались было на II бастион, но выбиты оттуда белозерцами, а три последующих штурма были отражены подоспевшей туда 8-й дивизией генерала Сабашинского.
Из промежуточной куртины между II бастионом и Малаховым французы выбиты севцами, а за батареей Жерве (между Малаховым и III бастионом), которую им с налета удалось взять, остановлены Костромским полком.
Англичане остановлены на III бастионе Камчатским полком и опрокинуты оттуда селенгинцами.
Союзники не отважились атаковать грозный IV бастион, опасаясь фугасов и контрмин, и штурмовали V, но были отражены оттуда подольцами и житомирцами.
Видя, что приступ отбит по всей линии, Пелисье отчаялся в успехе и послал Мак-Магону приказание очистить Малахов курган и отойти в исходное положение. Мак-Магон ответил на это исторической фразой: «Ту зи1з ]'у гез е!»{145} Его упорство решило участь Севастополя... Начальство над арьергардом принял генерал Шепелев, заместивший раненого Хрулева.
Стрельба с укреплений, занятых охотниками, производилась всю ночь. Мы лишились 27 августа без малого 13000 человек (5 генералов, 419 офицеров, 12488 нижних чинов) — 26,5 процента всего гарнизона. На арсеналах, складах и укреплениях оставлено, потоплено и заклепано 3839 пушек. У союзников, по их словам, выбыло 10000 человек (7576 французов, 2451 англичанин). Их урон должен превосходить наш — из 18 пошедших на приступ французских генералов 5 убито, 11 ранено, уцелело лишь двое{146}.[144]
Лично убедившись в невозможности продолжать борьбу, Горчаков решил воспользоваться утомлением союзников и отбитием штурма на всех прочих пунктах и приказал начать отступление с южной стороны. Отступление под прикрытием надежных арьергардов началось в 7 часов вечера и продолжалось всю ночь.
При свете пожаров и непрестанно следовавших взрывов войска переходили бухту по двум плавучим мостам. Арьергарды парализовали все попытки неприятеля дебушировать из Малахова кургана и начать преследование. Последним сошел с укреплений Тобольский полк.
В эту ночь на 28 августа были затоплены последние остатки Черноморского флота. В дни 28-го и 29-го взорваны укрепления приморского фронта, и 30 августа неприятель допущен к занятию груды обгорелых развалин, которой являлся Севастополь на двенадцатом месяце своей геройской защиты.
* * *
Триста сорок девять севастопольских дней обошлись русской армии в 128000 человек, из коих 102000 пало на укреплениях и 26000 в полевом бою. Союзники лишились 70000 человек, не считая огромного количества больных (болезненность и смертность у них значительно превосходили наши). Союзниками было выпущено 1 350000 снарядов, нами за все время обороны — 1 027000.
Цифры эти будут превзойдены лишь шестьдесят лет спустя (и при совершенно иной технике) под Верденом{147}. Они дают приблизительное понятие о том аде, что одиннадцать месяцев царил на этом клочке земли, имевшем по фронту всего шесть с половиной верст и где вечной славой покрыли себя и русское оружие полки бессмертной русской пехоты — севцы и забалканцы, тобольцы и колывайцы, селенгинцы и камчатцы, житомирцы и минцы, азовцы и модлинцы, пластуны и саперы, стрелки и моряки-черноморцы.
От первого дня и до последнего все они были героями и ни на минуту не переставали быть героями.
Падение Севастополя решило участь Крымской кампании. Русская армия, насчитывавшая в своих рядах с ополчением 115000 человек, заняла позиции у Бахчисарая. Союзная армия насчитывала 150000, несмотря на уход турецких контингентов на Кавказ. Обе стороны оставались в бездействии, отдыхая от одиннадцатимесячного напряжения и как бы сознавая, что войне наступает конец и что [145] участь ее уже была решена на куртине Малахова кургана в день 27 августа.
17 сентября у Евпатории 4 французских конноегерских{148} полка генерала д'Аллонвиля изрубили полк наших улан, давший застать себя врасплох.
Беспечно стоявший на привале Елисаветградский уланский полк (который не следует смешивать с гусарским того же имени) был атакован столь внезапно, что в большинстве эскадронов люди не успели сесть на коней и французы захватили коновязи.