Аластер Рейнольдс
Пространство Откровения
Пространство Откровения – 1
«Пространство Откровения»: Азбука; 2014
Аннотация
Около миллиона лет назад на планете Ресургем погиб народ амарантийцев — разумных потомков нелетающих птиц. Это случилось вскоре после того, как они освоили технологию космических путешествий.
Археолог Дэн Силвест готов идти на любой риск, чтобы разгадать секрет исчезновения амарантийской цивилизации. Иначе, убежден ученый, ее печальную судьбу может разделить расселившееся по планетам человечество. В результате мятежа Силвест лишился помощников и ресурсов, более того, он поставлен вне закона. Не видя других средств для достижения своей цели, он шантажом привлекает в союзники экипаж торгового звездолета «Ностальгия по бесконечности».
Кажется, меньшим риском было бы заключить сделку с дьяволом. Вековые скитания в космосе, постоянная борьба за выживание превратили этих людей в расчетливые механизмы. Они безжалостны, бесстрашны и изобретательны, и они привыкли любой ценой добиваться своего.
И один из них, между прочим, прибыл на Ресургем с тайным поручением убить Силвеста…
Аластер Рейнольдс
Пространство Откровения
Глава первая
Сектор Мантель, Северный Некхебет, Ресургем, Система Дельта Павлина, год 2551-й
Надвигалась «бритвенная буря».
Силвест стоял на краю раскопа и думал: переживут ли плоды его трудов эту ночь? Территория археологических раскопок представляла собой ряд глубоких шурфов квадратного сечения, разделенных участками всхолмленной бесплодной почвы. Шурфы закладывались по классической сетке Уиллера. Они уходили вглубь на десятки метров и были облицованы прозрачными плитами, сплетенными из гипералмазных нитей. Миллионы лет стратифицированной геологической истории лежали за этими плитами. Но вот — только одна песчаная буря, и все шурфы будут засыпаны вровень с поверхностью окружающих дюн.
— Получено подтверждение, сэр, — сказал кто-то из рабочих, подошедший к Силвесту со стороны первого краулера. Из-под маски для дыхания его голос звучал глухо, — Кювье только что передал штормовое предупреждение для всего континента Северный Некхебет. Всем группам, работающим на поверхности, приказано вернуться на ближайшие базы.
— Вы хотите сказать, что нам следует собраться и уходить в Мантель?
— Буря ожидается невероятно сильная, — рабочий нервно стянул ворот своей ветровки. — Прикажете дать распоряжение о полной эвакуации?
Силвест поглядел на раскопки. Стенки шурфов сверкали под лучами фонарей, установленных по всей площадке. Дельта Павлина в этих широтах никогда не поднималась столь высоко над горизонтом, чтобы дать хорошую освещенность. Сейчас же она стояла почти у самой линии горизонта, да к тому же была полускрыта густыми облаками пыли и выглядела как слабый ржаво-красный мазок на небе, который человеческий глаз почти не замечал. Скоро-скоро появятся и «пыльные дьяволята», которые помчатся над поверхностью Птеростепей тысячами игрушечных волчков. А за ними последует и главный удар бури, вздымающейся над горизонтом огромной черной наковальней.
— Нет, — сказал Силвест. — В отъезде нет необходимости. Мы тут вполне прилично прикрыты. Вон на тех валунах, к вашему сведению, почти отсутствуют следы ветровой эрозии. Полагаю, вы этого просто не заметили. Если буря будет очень сильная — что ж, запремся в краулерах.
Рабочий бросил взгляд на валуны и покачал головой, будто сомневаясь в исправности своего слуха.
— Сэр, — сказал он, — Кювье дает предупреждения такой категоричности не чаще раза или двух в год. Сила этой бури больше любой, что мы видели.
— Вы хотите сказать, больше любой, что вы видели, — отозвался Силвест, заметив, что взгляд собеседника вильнул в сторону. — Вот что я вам скажу. Мы не можем бросить эти раскопки. Вам ясно?
Мужчина снова обвел взглядом площадку.
— Мы можем прикрыть шурфы чем-нибудь сверху. Вкопать радиомаяки. Даже если шурфы засыплет бурей, мы найдем это место и вернемся к нему. Туда, где мы сейчас стоим, — за толстыми стеклами защитных очков метались дикие испуганные глаза. — Так ведь лучше, чем рисковать жизнями людей и оборудованием?
Силвест шагнул вперед, заставив собеседника отступить к ближайшему шурфу.
— Вы должны сделать вот что. Передайте всем рабочим группам, чтобы они продолжали копать вплоть до поступления новых распоряжений. И чтобы никаких разговоров о возвращении в Мантель. Ладно, пусть самые чувствительные приборы пока уберут в краулеры. Понятно?
— Но как же люди, сэр?
— А люди будут делать то, ради чего они сюда прибыли. Будут копать.
Силвест с осуждением поглядел на рабочего, как будто провоцируя на пререкания, но тот повернулся на каблуках и побежал через площадку, с привычной ловкостью перепрыгивая верхушки барханчиков. Расставленные вокруг площадки гравитометры, похожие на пушки со склоненными к земле стволами, слегка подрагивали под усиливающимися порывами ветра.
Силвест подождал, а потом по такой же тропке отошел на несколько узлов сетки внутрь. В центре площадки четыре шурфа были объединены в одну шахту, стенки которой тоже укреплялись плитами. Горловина шахты имела размер 30 на 30 метров и почти такую же глубину. Силвест ступил на лестницу, ведущую вниз, и стал быстро спускаться. По этой лестнице он спускался и поднимался за последние недели столько раз, что его больше беспокоило отсутствие головокружения, нежели сама лестница. Спускаясь вдоль стены, укрытой прозрачным пластиком, Силвест как бы проплывал сквозь пласты времени: со времени События прошло более девятисот тысяч лет. Большая часть этих пластов представляла собой вечную мерзлоту, что было характерно для приполярных широт Ресургема. Вечная мерзлота никогда не оттаивала. Ниже ее — совсем близко к Событию — лежал пласт реголита — свидетельство извержений в последующий период. Само Событие отмечалось тонкой черной чертой — пеплом сгоревших лесов.
Дно шахты не было совершенно ровным. Оно ступеньками спускалось на глубину сорока метров от поверхности. Здесь были установлены дополнительные фонари, чтобы разогнать тьму. Небольшая площадка раскопа буквально кипела человеческой энергией. Дыхание приближающейся бури тут просто не ощущалось. Группа копачей работала почти беззвучно, стоя на коленях на специально подстеленных матах. Инструменты, которыми велась работа, были столь тонки и сложны, что в другую эпоху они могли бы служить хирургам. Главными копачами являлись три студента из Кювье — уроженцы Ресургема. Рядом томился робот, ожидая распоряжений. Хотя на ранних этапах раскопок машины использовались, но на финальной стадии им не доверяли. Рядом с копачами сидела женщина. На ее коленях лежал компактный компьютер, экран которого изображал таблицу эволюции черепов амарантян. Как только женщина увидела Силвеста — тот спускался почти бесшумно, — она тут же встала, захлопнув свой блок-ком. Женщина была одета в теплую шубу, черные волосы подстрижены геометрически четкой челкой.
— Да, вы были правы, — сказала она. — Что бы там ни было, оно большое и прекрасно сохранилось.
— У вас есть какие-нибудь предположения, Паскаль?
— А это уж скорее по вашей части, верно? Я тут только комментировать имею право, — Паскаль Дюбуа была молодой журналисткой из Кювье. Она курировала раскопки с самого начала, но иногда не брезговала и черновой работой копача, легко овладевая тонкостями работы археологов. — Мрачное зрелище — эти скелеты. Хоть это инопланетяне, все равно за них больно.
В одной из стен шахты, там, где начинались ступени, ведущие еще ниже, были вскрыты два захоронения, выложенные каменными плитами. Хотя захоронениям было как минимум девятьсот тысяч лет, могилы хорошо сохранились, расположение костей все еще грубо соответствовало анатомическому строению скелетов. Это были типичные скелеты амарантян. Неискушенный в археологии наблюдатель принял бы их за человеческие, так как эти существа тоже имели четыре конечности, две из которых служили для передвижения, рост тоже примерно соответствовал росту человека. Сходство наблюдалось и в других частях скелета. Объем черепа был примерно таким же, органы чувств, дыхания и общения расположены были сходно. Но черепа обоих амарантян были вытянуты и походили на птичьи — четкий черепной гребень тянулся вплоть до клювообразной верхней челюсти. На костях там и тут все еще висели лохмотья коричневой ткани, которая, казалось, предназначалась для удержания тел умерших в позах, говорящих об агонии. Это не были окаменелости в полном смысле этого слова: минерализация костей отсутствовала. Сами могилы пусты, если не считать костей и нескольких предметов, с которыми хоронили мертвецов.
— Возможно, — сказал Силвест, наклоняясь и трогая пальцем один из черепов, — они хотели вызвать у нас именно эти чувства.
— Нет, — ответила Паскаль. — Просто ткань высохла и кости изменили свое положение.
— А может быть, они в таком виде были с самого начала?
Пальпируя череп сквозь ткань перчатки, передававшую ощущения кончикам пальцев, он вдруг вспомнил высокий желтый зал в Чазм-Сити с акварелями на стенах, изображавшими метановые ледники. Ливрейные роботы ходили меж гостей, предлагая сладости и ликеры, драпри из ярко окрашенных шелков свисали со сводчатого дворцового потолка. В воздухе, согласно последней моде, светились и колыхались изображения серафимов, херувимов, колибри и фей. Он вспомнил даже гостей, в основном связанных с семьей — людей, которых он либо не знал, либо не одобрял, поскольку его друзей в публике было очень мало. Отец, как обычно, сильно опоздал. Вечер уже катился под уклон, когда Кэлвин наконец-то соизволил появиться. Впрочем, это никого не удивило: то было время осуществления самого последнего и самого великого проекта Кэлвина, так что сам процесс его осуществления уже был как бы медленной смертью его творца. Не говоря уж о последующем самоубийстве, произошедшем в разгар работ.
Силвест отлично помнил, как отец вручил ему коробку с инкрустацией в виде сплетающихся рибонуклеиновых спиралей.
— Открой, — велел Кэлвин.
Он помнил, как взял коробку, как ощутил ее непредвиденную легкость. Снял крышку и увидел гнездо, выложенное легкими прядями упаковочного материала. В нем лежал отполированный коричневый купол, по цвету ничем не отличавшийся от коробки. Это была верхняя часть черепа, видимо, человеческого. Нижняя челюсть отсутствовала.
Вспомнил он и тишину, сразу воцарившуюся в зале.
— И это все? — воскликнул Силвест достаточно громко, чтобы его услышали во всех углах зала. — Старые костяшки? Ну, спасибо, папочка. Я сражен!
— Что ж, вполне понятное чувство, — ответил Кэлвин.
Беда была в том, как сейчас же понял Силвест, что Кэлвин говорил совершенно серьезно. Череп был бесценен. Ему было двести тысяч лет. Женщина из Атапуэрки — Испания, как он вскоре узнал. Время ее погребения определялось весьма точно самим характером захоронения, но ученые, которые его раскопали, уточнили первоначальные оценки, использовав самые последние методики датировки: анализ калия и аргона в стенах пещеры, где была похоронена испанка, полураспад урана в натеках травертина, датирование треков частиц в вулканическом стекле, термолюминесцентный анализ кремния. Это были те же самые методики, которые в несколько улучшенном виде и сейчас применяются при раскопках на Ресургеме. Пока еще физика не создала новых, более надежных методов датировки. Конечно, все это Силвест должен был тогда мгновенно понять и оценить, что перед ним самые древние человеческие останки на Йеллоустоне, доставленные с Земли в систему Эпсилона Эридана несколько сот лет назад. Находка пропала во время мятежей в колонии, и то, что Кэлвин снова ее отыскал, само по себе было маленьким чудом.
Силвест устыдился не столько собственной неблагодарности, сколько того, что он перед всеми обнаружил свое невежество, которое так легко было скрыть. Это была слабость, и он поклялся, что она никогда больше не повторится. Много лет назад он привез этот череп сюда на Ресургем, чтобы тот всегда служил ему напоминанием об этой клятве.
Он не мог позволить себе второй раз испытать подобный позор.
— Если то, что предполагаете вы, верно, — сказала Паскаль, — значит, их похоронили в таком виде по какой-то важной причине.
— Возможно, в качестве предупреждения, — отозвался Силвест и шагнул к студентам.
— Я боялась, что вы скажете нечто в этом духе, — шепнула она, следуя за ним. — И к чему же может относиться такое жуткое предупреждение?
Вопрос был явно риторический, и Силвест это хорошо понимал. Паскаль отлично знала все, что он думает об амарантянах. Ей казалось забавным поддразнивать его, напоминать об их верованиях, заставлять его повторять одно и то же, надеясь, что он все же совершит какую-нибудь логическую ошибку и запутается в собственных теориях. Такую серьезную ошибку, которая заставит Силвеста признать крушение всей стройной системы его взглядов.
— Событие… — начал Силвест, ощупывая тонкую черную полоску за прозрачной облицовочной плитой.
— Событие произошло с амарантянами, — подхватила Паскаль, — но они вряд ли могли его предвидеть. И продолжалось очень недолго. Не было у них времени хоронить трупы так, чтобы они служили предупреждением, даже если бы они имели хоть малейшее представление о том, что их ждет впереди.
— Они разгневали богов, — сказал Силвест.
— Да, — согласилась Паскаль. — Думаю, никто не станет возражать, что они могли бы интерпретировать Событие как свидетельство божественного неудовольствия и включить его в рамки своих религиозных верований, но у них не было времени оформлять эти верования в виде памятников, так как все амарантяне погибли. И вряд ли можно предполагать, что подобные специфические захоронения они делали ради будущих археологов, тем более принадлежащих к совершенно иным биологическим видам, — Паскаль натянула на голову капюшон шубы и крепко затянула завязки. Клубы песка и пыли уже залетали в шурф, а воздух в нем уже не был таким спокойным, как это казалось несколько минут назад. — Но вы-то думаете иначе, не так ли? — не ожидая ответа, Паскаль натянула на лицо пару толстых противопыльных очков, резко изменивших выражение ее лица, когда она наклонилась к тому предмету, который студенты осторожно выкапывали из грунта.
С помощью своих специальных очков Паскаль могла считывать данные с «рисующих» гравитометров, расставленных по периметру сетки Уиллера. Показания этих приборов давали стереоскопическую картину масс, погребенных под поверхностью грунта. Силвест тоже адаптировал свое зрение к этой задаче. Грунт, на котором они стояли, стал как бы прозрачным, как бы несуществующим. Это была туманная матрица, на которой отчетливо виделось нечто огромное и напоминавшее о могилах. То был обелиск — громадный одинокий каменный монолит, обработанный вручную, окруженный серией каменных же саркофагов. В высоту он достигал метров двадцати. Пока была откопана только его верхушка. Судя по всему, на одной стороне обелиска была выбита надпись стандартными позднеамарантянскими иероглифами. Разрешающей способности гравитометров не хватало, чтобы прочесть этот текст полностью. Надо было откапывать весь обелиск; только так надпись появилась бы перед глазами.
Силвест вернул глазам обычное зрение.
— Работайте быстрее, — обратился он к студентам. — Если останутся небольшие повреждения на поверхности обелиска, не обращайте внимания. Но к вечеру вы должны обнажить хотя бы метр этой поверхности.
Кто-то из студентов, продолжая копать, стоя на коленях, спросил:
— Сэр, мы слышали, что раскопки будут прекращены?
— За каким чертом я буду прекращать раскопки?
— Буря, сэр.
— И черт с ней! — он повернулся к Паскаль, которая внезапно сильно сжала его руку.
— Они имеют право волноваться, Дэн, — сказала она тихо, так чтобы слышал ее он один. — Я ведь тоже слышала о штормовом предупреждении. Нам уже давно следовало бы быть на пути в Мантель.
— И потерять вот это?
— Мы можем вернуться потом.
— Мы можем никогда не найти этого места, даже если я вкопаю тут радиомаяк.
Он знал, что прав. Положение раскопа на картах было трудно определить точно, так как сами карты не отличались ни точностью, ни детальностью. Они были составлены на скорую руку сорок лет назад во время полета «Лорина», оставившего пояс навигационных спутников. Этот пояс был уничтожен через двадцать лет после съемки, когда половина колонистов захватила корабль и вернулась домой. Теперь определить точно свое местоположение на Ресургеме было весьма сложно. А радиомаяки во время песчаных бурь часто ломались.
— И все же ради этого не стоит рисковать людьми, — ответила ему Паскаль.
— Ради этого я рискнул бы и большим, — Силвест ткнул пальцем в студентов. — Торопитесь! Если нужно, используйте робота. Но к рассвету чтобы верхняя часть обелиска была раскопана.
Слука — старшая среди студентов — что-то пробормотала себе под нос.
— Есть предложения? — осведомился Силвест.
Слука прекратила работу — очевидно, впервые за несколько часов. Силвест видел, как в ее глазах нарастает напряжение. Маленький скребок, который она держала, выпал из ее руки и упал рядом с ногой, затянутой в меховой муклук. Она сдернула маску, дыша во время разговора воздухом Ресургема.
— Надо поговорить.
— О чем, Слука?
Она вдохнула воздуху из маски, чтобы произнести следующую фразу.
— Не слишком ли вы полагаетесь на свою удачу, доктор Силвест?
— А ты свою только что пустила под откос.
Казалось, она его не слышит.
— Вы знаете, что нам дорога ваша работа. Мы разделяем ваши взгляды. Вот почему мы здесь, вот почему мы гнем спины на вас. Но вам не следует смотреть на нас, как на ваших рабов, — ее глаза метнулись к Паскаль. — Именно сейчас вам могут понадобиться все ваши союзники, доктор Силвест.
— Это угроза?
— Это констатация факта. Если бы уделяли больше внимания тому, что происходит в колонии, вы бы знали, что Жирардо решил пойти на конфликт с вами. И говорят, это произойдет скорее, гораздо скорее, чем вы думаете.
По спине Силвеста побежали мурашки.
— О чем, черт побери, ты болтаешь?
— О чем? О перевороте! — Слука протиснулась мимо Силвеста, чтобы добраться до лестницы, ведущей на поверхность. Поставив ногу на первую ступеньку, она обернулась к оставшимся двум студентам, которые, не поднимая головы, продолжали заниматься своим делом — откапывали обелиск. — Работайте сколько влезет, но не говорите потом, что вас не предупредили. А если у вас есть сомнения насчет того, что значит попасть в «бритвенную бурю», то гляньте на доктора Силвеста.
Один из студентов робко поднял голову.
— Куда ты, Слука?
— Поговорить с другими бригадами копачей. Может, не все знают о штормовом предупреждении. А когда узнают, вряд ли многие будут рваться продолжать работу.
Она начала взбираться по лестнице, но Силвест протянул руку и схватил ее за каблук муклука. Она посмотрела на него сверху вниз. Теперь она была в маске, но Силвест увидел на ее лице выражение глубокого презрения.
— Слука, это конец твоей карьеры.
— Нет, — ответила она, продолжая подниматься. — Это только начало. И беспокоюсь я о вас.
Силвест покопался в себе и обнаружил — хотя и сам поразился этому, — что совершенно спокоен. Однако это было то особое спокойствие, которое свойственно океанам металлического водорода огромных газовых планет далеко за Павлином, сдерживаемым колоссальным давлением сверху и снизу.
— Так что же? — спросила Паскаль.
— Есть кое-кто, с кем я должен посоветоваться, — ответил Силвест.
Силвест по пандусу влез в свой краулер. Другой краулер был забит мешками и контейнерами, а каждый сантиметр оставшегося места занимали гамаки студентов-копачей. Студентам приходилось спать в машине, так как почти все раскопки в этом регионе находились в сутках езды от Мантеля. Краулер Силвеста был куда более комфортабелен. Примерно треть его площади была занята кабинетом Силвеста и его спальней. Остальная территория использовалась под склад, а также под каморки для старшего персонала — в данном случае для Паскаль и Слуки. Сейчас весь краулер был в его распоряжении.
Обстановка кабинета заставляла забыть о том, что это всего лишь часть краулера. Обивка из красного бархата, полки с копиями древних приборов и реликтов. Большая, элегантно изданная карта Ресургема в проеции Меркатора демонстрировала места главных находок, оставшихся от различных эпох истории амарантян. Остальное пространство стен было занято медленно пополняющимися текстами: это были академические статьи в процессе подготовки. Запись собственного сознания Силвеста на бета-уровне проделывала всю черную работу. Эту копию своего «Я» Силвест натренировал так, что она могла имитировать его литературный стиль даже лучше, чем он сам, особенно если учесть его нынешнее нервное состояние.
Позже, когда найдется время, ему придется пройтись по этим статьям, но сейчас он лишь окинул их беглым взором, направляясь к письменному столу. Этот дивный образец мебельного искусства был инкрустирован мрамором и малахитом. Его мозаика, сделанная в японском стиле, изображала сцены из ранней истории освоения космоса.
Силвест выдвинул ящик и достал из него имитационный картридж — серый брусок без всякой маркировки, вроде кафельной плитки. В верхней части бюро, набитого всякой электроникой, была прорезь. Чтобы пробудить сознание Кэлвина, требовалось лишь вложить в эту прорезь картридж. Тем не менее Силвест продолжал колебаться. Прошло много времени — по меньшей мере несколько месяцев — с тех пор, когда он последний раз возвращал Кэлвина к жизни, и та последняя встреча прошла исключительно скверно. Он тогда же поклялся, что в следующий раз оживит Кэлвина только в случае кризисной ситуации. Теперь следовало определить, наступил ли сейчас кризис и так ли он силен, чтобы оправдать пробуждение. Дело осложнялось еще тем, что советы Кэлвина были надежны лишь в пятидесяти процентах случаев.
Силвест вложил картридж в прорезь.
Из света и теней, словно по волшебству, в середине комнаты соткалась фигура Кэлвина, сидящего в своем кресле, достойном средневекового феодала. Изображение было реальнее любой голограммы — присутствовали даже теневые эффекты, — поскольку создано оно было на основе записи образа отца, хранящегося в зрительной памяти самого Силвеста. Восстановленное на бета-уровне «Я» Кэлвина представляло его таким, каким он был на вершине своего успеха, то есть когда ему было около пятидесяти, в славные дни Йеллоустона. Странно, но он все же выглядел старше Силвеста, хотя в реальном времени изображение было на семьдесят лет моложе. Сам Силвест уже восемь лет как перешагнул в третье столетие, но омоложение, которое он прошел еще в Йеллоустоне, было совершеннее, чем во времена Кэлвина.
Если не считать этого различия, то их фигуры и черты лиц были почти идентичны. На губах обоих играла одна и та же ироническая улыбка. У Кэлвина была более короткая стрижка, и одет он был в стиле щеголя эпохи Демархов[1], что контрастировало с суровостью экспедиционной одежды Силвеста. Кэлвин носил плиссированную фрачную сорочку, элегантные бриджи в шахматную клетку, заправленные в высокие сапоги буканьеров, а его пальцы сверкали драгоценными камнями и металлами. Великолепно подстриженная бородка цвета ржавчины сходила почти на нет на четко обрисованных скулах. Одной рукой он ощупывал прыщик под подбородком, а другой поглаживал резной шар, которым кончался деревянный подлокотник кресла.
Дрожь оживления прошла по его телу, в светлых глазах зажегся огонек интереса.
Кэлвин поднял пальцы в еле заметном жесте приветствия.
— Итак, — произнес он, — уровень дерьма, кажется, достиг опасной отметки?
— Воображение у тебя будь здоров…
— Тут и воображать-то нечего, мой милый мальчик. Я просто подключился к Сети и прочел несколько тысяч последних сообщений новостей, — он повел шеей, чтобы получше осмотреть помещение. — Неплохой кабинетик ты себе отгрохал. А кстати, как твои глаза?
— Функционируют настолько, насколько можно было ожидать.
Кэлвин кивнул.
— Похвала не слишком высокая, но ничего лучшего я добиться и не мог с теми инструментами, которые оказались в моем распоряжении. Мне удалось сшить примерно сорок процентов нервных волокон твоего глазного нерва, так что устанавливать лучшие камеры смысла не было. Но если у тебя на этой планете найдутся хирургические инструменты более высокого качества, я мог бы взяться за эту работу. Нельзя же дать Микеланджело зубную щетку и ожидать, что он распишет Сикстинскую капеллу.
— Хватит тебе меня дразнить!
— Да я и не думал, — ответил Кэлвин, притворяясь непонимающим. — Я просто решил, что уж если ты позволил Алисии захватить «Лорин», то мог бы по меньшей мере заставить ее вернуть нам часть медицинского оборудования.
Жена Силвеста возглавила мятеж против него двадцать лет назад. Этот факт Кэлвин никогда не упускал случая ему напомнить.
— Что ж, стало быть, я принес себя в жертву, — сказал Силвест с жестом, означающим просьбу помолчать. — Извини, но я аниминировал тебя не ради дружеского трепа, Кэл.
— Я предпочел бы, чтобы ты называл меня отцом.
Силвест демонстративно проигнорировал эту ремарку.
— Ты знаешь, где мы находимся?
— Надо думать, на раскопках, — Кэлвин прикрыл глаза и прижал пальцы к вискам, стремясь сконцентрировать внимание. — Да. Подожди… Два экспедиционных краулера из Мантеля… где-то на окраине Птеростепей. Сетка Уиллера… Довольно старомодно… Впрочем, думаю, для твоих целей годится. А это что такое? «Рисующие» гравитометры… сейсмограмма… Ты нашел что-то очень важное?
В этот момент на столе заработал передатчик, сообщавший, что из Мантеля поступил сигнал выхода на связь. Силвест поднял руку, прося Кэла прервать их разговор, чтобы он мог решить, принять ему вызов или нет. Его вызывал Генри Жанекин — специалист по биологии птиц и один из самых преданных Силвесту людей. Но, хотя Жанекин хорошо знал Кэлвина при жизни, Силвест был уверен, что тот никогда не видел записи отца на бета-уровне… и уж, во всяком случае, не в процессе общения с собственным сыном. Признание, что ему — Силвесту — нужна помощь Кэла и что для этого он вызвал его сознание из небытия, могло быть воспринято как проявление слабости.
— Чего ты ждешь? — спросил Кэл. — Прими его.
— Он не знает о тебе… о нас…
Кэлвин покачал головой, и вдруг совершенно неожиданно в комнате возник Жанекин. Силвест не сразу овладел собой, не сразу понял, что случилось. Кэлвин, видимо, каким-то образом нашел способ подчинить себе спрятанные от пользователя функции письменного стола.
Кэлвин всегда был пронырой, подумал Силвест. Собственно, именно благодаря этому качеству его и можно использовать в наши дни.
Изображение Жанекина было менее четким, нежели изображение Кэлвина, так как оно передавалось с помощью спутниковой связи из Мантеля. Сеть спутников была весьма несовершенна, да и передающие камеры видели лучшие дни, как и многое другое на Ресургеме.
— Вот и я, — сказал Жанекин, обращаясь к Силвесту, которого он увидел первым. — Добивался соединения чуть ли не час. Неужели с тобой нельзя связаться, когда ты в раскопе?
— Можно, — ответил Силвест, — но я отключил механизм вызова. Он мне надоел.
— Ах вот как! — отозвался Жанекин со слабой ноткой недовольства в голосе. — Очень разумно, черт побери! Особенно для человека в твоей ситуации! Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю? Осложнения близки, Дэн, и наверняка они ближе, чем ты… — тут он, видимо, впервые обнаружил, что они не одни. Он уставился на фигуру в кресле и после некоторого молчания воскликнул: — Черт побери! Это вы, что ли?
Кэлвин молча кивнул.
— Это его анимация на бета-уровне, — вмешался Силвест. Необходимо было уничтожить возможность появления недоразумений. Уровни альфа и бета сильно различались между собой, так что Стоноровский этикет был очень строг в отношении последствий, вытекавших из этого. Силвест мог бы быть обвинен по меньшей мере в грубом общественном проступке, останься у Жанекина впечатление, что перед ним — считающаяся давно утерянной запись Кэлвина на альфа-уровне.
— Я консультировался с ним… с бета-уровнем, — закончил Силвест.
Кэлвин скорчил гримасу.
— О чем? — спросил Жанекин. Он был очень стар, самый старый человек на Ресургеме, причем с каждым уходящим годом в облике Жанекина проступали все более отчетливо черты, делавшие его похожим на обезьяну. Белые волосы, усы и борода обрамляли розовое личико, довершая сходство с каким-нибудь редким видом мартышки. На всем Йеллоустоне не было другого столь талантливого эксперта по генетике, если не говорить о Миксмастерах, хотя многие считали его по уму превосходящим любого члена этой секты. Правда, его гений не бросался в глаза, он не ослеплял людей внезапными вспышками и озарениями, а находил выражение в долгих годах спокойной, но блестящей работы. Жанекин уже перешел в свое четвертое столетие, и слои, наложенные многими сеансами омоложения, уже начинали опадать с него, подобно листьям осенью. Силвест полагал, что Жанекин будет первым человеком на Ресургеме, который умрет от старости. Мысль об этом рождала печаль: хотя они с Жанекином во многом и не соглашались, но разногласия никогда не касались главного.