Вот почему она бежала – в дым, в огонь, прямо в пасть зверя. Она должна была добраться до Гринбрайра раньше, чем туда придут убийцы. Время поджимало. Солдаты методично сжигали плантации, оставляя широкий огненный след вдоль этого берега Санти. Они уже сожгли Блэквелл. Следующим был Голубиный перекресток. Затем Гринбрайр и Равенвуд. Генерал Шерман объявил карательную акцию, и его армия, пройдя по трупам сотни миль, добралась наконец до Гэтлина. Они сровняли с землей почти каждую плантацию Колумбии, затем двинулись на восток, сжигая все на своем, пути. Когда северяне вошли в Гэтлин, во дворах по‑прежнему развевались флаги Конфедерации – это стало еще одним поводом для зверств.
Запах лимонов подсказал ей, что она опоздала. Запах лимонов, смешанный с золой. Они сожгли даже их сад.
Мать Женевъевы любила лимоны. Поэтому отец, погостив у приятеля в Джорджии, привез оттуда два лимонных саженца. Все говорили, что они не вырастут, что холодная зима Южной Каролины убьет их на корню. Но мать не слушала этот вздор. Она посадила деревья на краю хлопкового поля и начала заботиться о них, как о собственных детях. В холодные зимние ночи она укрывала саженцы шерстяными одеялами и нагребала землю по краям, чтобы в почве удерживалась влага. Лимоны выросли. Через пару лет отец Женевьевы привез еще двадцать восемь деревьев. Некоторые городские леди выпрашивали у мужей лимонные саженцы для своих садов, но их деревья гибли. Лимоны росли только в Гринбрайре, только под заботливой опекой ее матери. И казалось, что никакая беда не уничтожит эти деревья. Пока не пришли солдаты…
– Что происходит?
Лена отдернула руку от моих пальцев. Я открыл глаза и увидел, как сильно она дрожит. В моем кулаке по‑прежнему находился предмет, который я нашел у края каменной плиты.
|
|
– Думаю, наши видения как‑то связаны с этим.
Я разжал пальцы. У меня на ладони лежала старая овальная камея. На передней крышке из перламутра или слоновой кости было вырезано женское лицо. Тонкая работа искусного мастера. На боку камеи виднелась небольшая шишечка.
– Смотри! Старинный медальон!
Я нажал на пружину, и передняя крышка открылась. На внутренней ее стороне обнаружилась витиеватая надпись.
– Тут написано «Гринбрайр». И ниже стоит дата.
– А что такое Гринбрайр? – спросила Лена.
– Наверное, название плантации. Этот сад раньше принадлежал не Равенвуду, а Гринбрайру.
– А то видение? Огонь, пожары? Ты тоже их видел?
Я кивнул. Произнести хоть слово о таком ужасном зрелище было непросто.
– Похоже, это все, что осталось от Гринбрайра.
– Дай мне взглянуть на медальон, – попросила она.
Я осторожно передал ей медальон. Он выглядел старым, побывавшим во многих передрягах. Возможно, эта камея пережила даже пожар из нашего видения. Лена повертела ее в руках.
– Одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.
Вдруг она побледнела и выронила медальон.
– Что с тобой?
Лена с ужасом смотрела на траву, в которую упала камея.
– Одиннадцатое февраля. Это день моего рождения.
– Просто совпадение. Считай, что ты заранее получила подарок.
– В моей жизни не бывает совпадений.
Я поднял медальон и перевернул его. На задней стороне виднелись две группы выгравированных инициалов.
– И. К. У. и Ж. К. Д. Наверное, этот медальон принадлежал кому‑то из них.
|
|
Внезапно внутри у меня все похолодело.
– Как странно! Мои инициалы тоже И. К. У.
– Мой день рождения. Твои инициалы. Ты по‑прежнему думаешь, что это совпадение?
Возможно, она была права. И все же…
– Давай еще раз попытаемся вызвать видения. Может быть, узнаем что‑то новое.
Мое разгоревшееся любопытство походило на чесотку – сопротивляться было очень трудно.
– Не знаю. А вдруг это опасно? Там все так реально. У меня глаза еще слезятся от дыма.
Она была права. Мы не покидали сад и при этом испытали отчетливое ощущение, что нас забросило в гущу пожаров. В горле все еще першило от дыма. Впрочем, это меня остановить не могло. Я сжал медальон в кулаке и протянул вторую руку Лене.
– Не бойся. Разве тебя так легко испугать?
Это был вызов. Она фыркнула и, покачав головой, шагнула ко мне. Наши пальцы переплелись, и я почувствовал, как тепло ее руки распространилось по моим венам. Электрические мурашки – пожалуй, точнее не скажешь. Прикрыв веки, я начал ждать видений. Однако ничего не случилось. Я разочарованно открыл глаза.
– Возможно, нам все показалось. Или у амулета кончились батарейки.
Лена посмотрела на меня так, словно я был Эрлом Петти, стоящим у доски на уроке алгебры.
– Иногда лучше молчать, чем говорить. Особенно когда ты не понимаешь того, что делаешь.
Она встала и отряхнула платье.
– Мне пора идти.
Лена еще раз взглянула на меня сверху вниз.
– Знаешь… ты не оправдал моих ожиданий.
Она повернулась ко мне спиной и, обходя лимонные деревья, направилась к выходу из сада.
– Подожди! – крикнул я.
|
|
Я вскочил на ноги и, спотыкаясь о корни, побежал за ней. У последнего лимонного дерева она остановилась.
– Не нужно, Итан.
– Что не нужно?
Она отвела взгляд в сторону.
– Просто забудь обо мне. Пока еще все хорошо.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Серьезно. Что тебе не нравится?
– Лучше оставь меня в покое.
– Ты считаешь себя самой необычной девушкой в мире?
– Нет. Но… я действительно особенная.
Она повернулась, чтобы уйти. Я нерешительно дотронулся до ее плеча. Вечернее солнце ласкало нас теплыми лучами. Под тканью чувствовались ее выступающие кости. Она казалось мне такой же хрупкой, как в том сне о падении. Но потом Лена обернулась – и я поразился ее внутренней силе. От былой хрупкости не осталось и следа. Возможно, дело было в ее взгляде. Прошло несколько секунд, и она наконец повернулась ко мне полностью. Я сделал еще одну попытку.
– Послушай. С нами что‑то происходит. Сны, песня, запах, медальон. Я думаю, нам суждено стать друзьями.
– Ты сказал – запах? – встревожилась она. – Из‑за этого мы подружимся?
– Ну, можно понять и так. Хотя я выразился иначе.
Лена взглянула на мою руку, и я торопливо убрал ее с плеча. Мне не хотелось расставаться. Я посмотрел ей прямо в глаза – наверное, впервые за все эти дни. Зеленая глубь ее взора, казалось, не имела дна. Я мог потратить целую жизнь, но так и не достичь предела. Наверное, Эмма, говоря о «глазах – окнах души», имела в виду что‑то подобное.
«Слишком поздно, Лена. Я уже подружился с тобой».
«Мне так не кажется».
«Нас связали обстоятельства».
«Прошу тебя! Поверь мне! Мы не можем быть друзьями».
Она отвела взгляд в сторону, прислонилась к стволу лимонного дерева и печально улыбнулась.
– Я знаю, ты не похож на остальных. Но ты понятия не имеешь, кто я такая. Хотя меня тоже удивляет возникшая связь. Я не могу объяснить, почему мы видим одни и те же сны.
– Скажи, ты против нашей дружбы, потому что…
– Через пять месяцев мне исполнится шестнадцать лет.
Она приподняла ладонь, на которой, как обычно, было написано число. На этот раз 151.
– Сто пятьдесят один день.
Столько осталось до ее дня рождения! Вот что значит постоянно уменьшающееся число на тыльной стороне ладони. Она вела обратный отсчет.
– Ты не понимаешь, что это означает, Итан! Ты ничего не знаешь! Я больше не могу находиться здесь.
– Но ты находишься здесь.
Она перевела взгляд в сторону дома и отстраненно спросила:
– Тебе нравятся стихи Буковски?
– Да, – смущенно ответил я.
– Даже не пытайся.
– Не понял…
– Эта фраза написана на его могильной плите.
Она побежала к арочному проходу и скрылась из виду. Пять месяцев. Я действительно не знал, что означает этот срок. Но живот свело судорогой от недоброго предчувствия – от какой‑то необъяснимой паники. Я выбежал за ограду, однако Лены уже не было. Как будто не было вообще! Остался едва уловимый запах лимонов и розмарина. Забавно! Чем больше она убегала от меня, тем сильнее мне хотелось следовать за ней.
«Даже не пытайся».
Я знал, что на моей могиле будут другие слова.
12.09
СЕСТРЫ
Мне повезло, что к моему приходу домой кухонный стол еще не был накрыт – Эмма убила бы меня, если бы я опоздал на ужин. Но я не учел одного обстоятельства. В ту самую минуту, когда я покинул класс английского языка, городская телефонная сеть пришла в активное состояние, и в течение дня Эмме позвонило не меньше половины жителей Гэтлина.
– Итан Уот? Это ты? Потому что, если это ты, тебя ожидают огромные неприятности.
Из кухни доносился знакомый стук ножа. Она шинковала овощи. Похоже, ситуация была еще хуже, чем я предполагал. Пригнув голову, я поднырнул под дверной косяк. Эмма стояла у углового стола. Ее фигуру украшал брезентовый заводской фартук с четырнадцатью карманами для гвоздей и четырьмя крючками для различных электрических инструментов. В руке она держала широкий нож. На столе возвышалась горка моркови, кабачков и прочих овощей, трудно сказать каких. Китайские «весенние рулеты» готовились из большого количества ингредиентов. Это был самый трудоемкий рецепт из тех, что хранились в ее синей пластмассовой коробочке. И если Эмма, никогда не отличавшаяся пристрастием к китайской пище, делала «весенние рулеты», то мои дела действительно оставляли желать лучшего. Я попытался придумать правдоподобное объяснение, но в голову ничего не приходило.
– После полудня мне позвонил твой тренер. А еще звонили миссис Инглиш и директор Харпер, мама Линка и леди из ДАР. Ты же знаешь, как я ненавижу этих дам. Они злые, как грех во плоти.
Гэтлин наводняли различные женские общества, и все они отпочковались от ДАР. Чтобы добиться членства в организации с таким названием – Дочери американской революции, – претенденткам следовало сначала доказать, что они имеют родственные связи с настоящими патриотами американского Юга. Зато, став членами ДАР, они обретали множество неоспоримых прав. Например, могли советовать своим соседям с Речной улицы, в какой цвет красить фасады своих домов, или судить и донимать любого жителя города. Кроме Эммы, естественно. Хотел бы я посмотреть на них, если бы они не сделали такого исключения.
– Все эти люди говорили одно и то же. Что ты якобы ушел из школы посреди урока. Что ты, как маленький щенок, побежал за девочкой Дачанис.
Еще одна морковка была изрублена на мелкие куски.
– Я знаю, Эмма, ты права. Но…
Острый нож рассек кабачок на две половинки.
– А я им ответила: «Нет, мой мальчик не покинул бы школу без разрешения! И он не пропустил бы тренировку! Наверное, тут какая‑то ошибка. Наверное, кто‑то другой проявил неуважение к учителям и запятнал фамилию своей семьи. Тот мальчик, которого я вырастила, не мог совершить подобного проступка!»
На разделочную доску полетел зеленый лук. Я расстроил Эмму тем, что совершил непростительное преступление: выставил ее в плохом свете в глазах заклятых врагов – миссис Линкольн и женщин из ДАР.
– Что ты можешь сказать в свое оправдание? Почему ты убежал из школы, словно тебе хвост подпалили? Только не говори мне об этой девчонке! Я не хочу больше слышать о ней!
Как тут можно было объясняться? Я печально вздохнул. Признаться ей, что я несколько месяцев видел сны о таинственной девушке? Что эта девушка вдруг появилась в нашем городе и оказалась племянницей Мэкона Равенвуда? Что в дополнение к ужасающим снам я пережил видение и повстречал в нем женщину, которая, похоже, жила во время Гражданской войны? Из такой ситуации меня мог вытащить только взрыв солнца с одновременной гибелью всех ближайших планет.
– Эмма, это не то, что ты думаешь. Ребята в нашем классе начали издеваться над Леной и говорить, что ее дядя возит трупы в своем катафалке. Она расстроилась и выбежала из класса.
– Я жду объяснений, которые касались бы твоих поступков!
– А разве ты не учила меня ходить перед взором Бога? Тебе не кажется, что это он побудил меня заступиться за обиженную девушку?
Зря я так сказал. В ее глазах вспыхнул праведный гнев.
– Не смей использовать имя Божье, чтобы оправдать свои нарушения школьных правил! Иначе я, клянусь Небом, выйду во двор, найду прут и выжгу истину на твоей заднице! И меня не волнует, сколько тебе лет. Ты понял меня, мальчик?
Эмма ни разу в жизни не била меня, хотя несколько раз гонялась за мной с прутом в руке, чтобы привить уважение к старшим. Но сейчас все было по‑другому. Ситуация стремительно ухудшалась, превращаясь из плохой в кошмарную. Требовался отвлекающий момент. Я вспомнил о медальоне в моем заднем кармане. Эмма любила загадки и тайны. Когда мне было четыре года, она учила меня читать по детективным романам. А сколько кроссвордов я помогал ей разгадывать, подсматривая из‑за плеча! В детском саду я единственный читал на черной доске любые слова, начинавшиеся на «экс‑», потому что был знаком с «экспертизой» и «эксгумацией». Старинный медальон мог сослужить мне неплохую службу. При этом рассказывать Эмме о пережитом видении времен Гражданской войны было вовсе не обязательно.
– Да, Эмма, ты права. Я виноват. Мне не следовало убегать из школы. Но я хотел убедиться, что с Леной все в порядке. У нее за спиной разбилось окно, и она порезала руку до крови. Я поехал за ней только для того, чтобы посмотреть, не опасна ли рана.
– Ты входил в их дом?
– Нет, мы встретились с Леной снаружи. Насколько мне известно, ее дядя очень застенчивый.
– Только не говори мне о Мэконе Равенвуде с таким видом, словно ты знаешь о нем больше меня.
Она бросила на меня свой особый взгляд.
– О‑т‑у‑п‑е‑н‑и‑е.
– Что?
– Ты совсем потерял разум, Итан Уот.
Я вытащил медальон из кармана и подошел к ней поближе.
– Мы гуляли по полю за их домом и нашли вот эту вещь.
Разжав кулак, я показал ей камею.
– Там внутри надпись.
Лицо Эммы исказила гримаса ужаса. По моей спине пробежал холодок. Мне показалось, что у нее начался приступ удушья.
– Эмма, ты в порядке?
Я хотел подхватить ее под руку на тот случай, если она потеряет сознание. Но Эмма отдернула локоть, будто обожглась о ведро с кипятком.
– Где ты взял эту вещь? – спросила она зловещим шепотом.
– Мы нашли ее на поле около Равенвуда.
– Нет, ты нашел ее не там!
– О чем ты говоришь? Ты знаешь, кому она принадлежала?
– Стой здесь, – прокричала она, выбегая из кухни. – Не двигайся!
Пропустив эти указания мимо ушей, я последовал за Эммой в ее комнату. Небольшая спальня скорее походила на аптеку. Низкая кушетка с белым покрывалом терялась среди дюжины шкафов. На полках хранились аккуратно сложенные газеты с заполненными кроссвордами (Эмма никогда не выбрасывала их) и банки с ингредиентами для магических амулетов – солью, цветными камнями и травами. Имелась и особая коллекция: банка с черными корешками и упавшие с деревьев птичьи гнезда. Одна полка была уставлена бутылками с землей.
Эмма вела себя странно – даже по ее стандартам поведения. В коридоре нас разделяла всего пара шагов. Но когда я вошел в комнату, она уже рылась в ящиках буфета.
– Эмма, в чем дело?
– Разве я не велела тебе оставаться на кухне? – закричала она, увидев меня. – Не вноси это сюда!
– Почему ты так расстроилась?
Она сунула несколько предметов в карман своего заводского фартука и выбежала из спальни. Я вновь последовал за ней.
– Эмма, что происходит?
– Вот! Возьми!
Стараясь не касаться моей руки, она передала мне потрепанный носовой платок.
– Оберни эту вещь. Да, правильно. И еще один раз.
Ее нынешнее «помрачение» превосходило все мыслимые границы. Казалось, она повредилась рассудком.
– Эмма…
– Итан! Делай, как я говорю!
Она никогда не называла меня просто по имени.
Когда я завернул медальон в носовой платок, она немного успокоилась. Покопавшись в нижних карманах фартука, вытащила небольшой мешочек и склянку с темным порошком. Я тут же понял их предназначение. Очередной оберег. Ее рука слегка дрожала, когда она насыпала в мешочек магический порошок.
– Ты хорошо завернул эту штуку?
– Ну, – ответил я, ожидая нагоняй за такой фамильярный ответ.
– Уверен?
– Да.
– Тогда засунь ее сюда.
Кожаный мешочек оказался неестественно теплым и гладким на ощупь.
– Быстрее!
Я сделал, как она велела. Зловещий медальон был помещен в надежный контейнер.
– Завяжи его вот этим, – сказала Эмма, передав мне обычный на вид шнурок, хотя все, что она использовала для оберегов, обладало магической сутью. – Теперь отнеси вещь туда, где ты нашел ее. Зарой медальон в землю. И сделай это как можно быстрее.
– Эмма, объясни, что происходит?
Она подошла, схватила меня рукой за подбородок и отбросила волосы с моих глаз. Впервые с тех пор, как я вытащил медальон из кармана, она смотрела прямо на меня. Это была самая длинная минута в моей жизни. Я никогда прежде не видел у нее такого выражения лица.
– Нет, – наконец прошептала она, опуская руку. – Ты не готов.
– К чему я не готов?
– Сделай все, как я сказала. Отнеси мешочек туда, где ты нашел эту вещь. Закопай его в землю и вернись домой. О той девочке забудь! Я не хочу, чтобы ты общался с ней, понял?
Она сказала мне только то, что посчитала нужным. Никакие дальнейшие расспросы не привели бы ни к чему хорошему. Эмма прекрасно гадала на картах и решала кроссворды. Однако лучше всего она хранила свои секреты.
– Итан Уот, ты проснулся?
Сколько времени? Половина десятого. Обычно по субботам я вставал с постели пораньше. Но вчера вечером после двухчасового кружения по полям вокруг города я едва держался на ногах от усталости. Мне хотелось, чтобы Эмма поверила, будто я вернулся в Гринбрайр и закопал медальон.
Выбираясь из кровати, я наступил на коробку засохших орео[15]. Моя спальная всегда напоминала свалку – в ней было столько всякой всячины, что отец, поднимаясь ко мне, обычно предупреждал: «Сынок, однажды ты спалишь весь дом!» Впрочем, он уже давно сюда не заходил. В дополнение к карте стены и потолок были обклеены плакатами с видами тех городов и областей, где я надеялся побывать: Афины, Барселона, Москва, Аляска. Вдоль стен возвышались штабеля коробок из‑под обуви. Некоторые поднимались на три‑четыре фута в высоту. Могло показаться, что коробки стоят в хаотичном порядке, но я мог точно указать расположение любой из них, начиная от белой, с надписью «Адидас», где хранилась коллекция зажигалок, собранная в пироманиакальный период в восьмом классе, и кончая зеленой коробкой «Нью беланс» с пустыми гильзами и клочком флага, который мы с мамой нашли в форту Самтер.
Мне нужна была желтая коробка «Найк», с медальоном, который подействовал на Эмму словно нокаутирующий удар. Я открыл крышку и вытащил кожаный мешочек. Вчера вечером мне показалось, что я спрятал его вполне надежно, но сегодня решил на всякий случай сунуть медальон в карман.
Снизу донесся крик Эммы:
– Вставай или опоздаешь к Сестрам.
– Спущусь через минуту.
Каждую субботу я проводил полдня с тремя самыми старыми в городе женщинами: моими двоюродными бабушками Мерси, Пруденс и Грейс. Жители Гэтлина называли их Сестрами, словно они представляли собой одно существо – что, по сути, так и было. Приблизившись к столетнему возрасту, они уже не помнили, кто из них был старше остальных. Сестры многократно выходили замуж, чем очень гордились. Пережив всех своих супругов, они в конце концов поселились вместе в доме бабушки Грейс. Я считал их не столько старыми, сколько сумасшедшими.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, мама начала приводить меня к ним, чтобы я помогал им. С тех пор я навещал их по субботам. Самой неприятной обязанностью было сопровождение бабушек в церковь. Сестры, южные баптистки, посещали церковь по субботам и воскресеньям, а также в другие дни.
Обычно я воспринимал визиты к ним как тяжкое бремя. Но сегодня все было иначе. Я принял душ еще до третьего окрика Эммы. Мне не терпелось выбраться из дома. Сестры знали все о каждом жителе Гэтлина. Благодаря своим бракам они успели обзавестись родственными связями почти с половиной горожан. После пережитого видения я был уверен, что буква Ж в Ж. К. Д. означала Женевьеву. А кто мог расшифровать остальные инициалы? Только три самые старые женщины в городе.
Открыв верхний ящик комода, где лежали мои чистые носки, я заметил маленькую куклу, похожую на обезьянку. В ее лапах был зажат крохотный мешочек с солью и голубым камнем. Еще один оберег Эммы. Они предназначались для изгнания злых духов, против неудачи и даже простуды. Когда отец перестал ходить в церковь и начал запираться в своем кабинете, она по воскресеньям подсовывала кукол ему под дверь. Хотя папа никогда не обращал внимания на ее обереги, Эмма говорила, что добрый Господь дает людям небольшой кредит веры за демонстрацию намерения. Однако через пару месяцев отец заказал в интернет‑магазине кухонную ведьму и повесил её над плитой. Эмма так рассердилась, что целую неделю подавала ему холодную кашу и пережаривала кофейные бобы.
Обычно я, натыкаясь на ее «подарки», не придавал им никакого значения. Но про этот подумал, что он явно связан с медальоном – точнее, с той информацией, которую Эмма пыталась скрыть от меня.
Когда я прибыл в дом Сестер, там царил настоящий хаос. Дверь открыла бабушка Мерси. Она еще не успела снять бигуди.
– Итан! Слава богу, ты пришел! У нас случилось непредвиденное!
Она произнесла приставку «не», как будто та была отдельным словом. Обычно я вообще не понимал половинy из того, что говорили Сестры. Виной тому был сильный акцент бабушек и плохая грамматика. Для Гэтлина такое типично: вы можете определить возраст людей по их речи.
– Мэм?
– Харлон Джеймс ранен, и я не думаю, что он… поправится.
Последнее слово старушка произнесла очень тихо, почти прошептала, словно нас подслушивал сам Господь Бог и она боялась подать ему плохую идею. Харлон Джеймс был йоркширским терьером бабушки Пруденс, названным так в честь ее последнего покойного мужа.
– Что случилось?
– Я скажу, что случилось! – ответила бабушка Пру, возникшая из ниоткуда с аптечкой в руке. – Грейс попыталась убить бедного Харлона Джеймса. Он едва цепляется за жизнь.
– Я не хотела убивать его, – прокричала из кухни бабушка Грейс. – Не рассказывай сказки, Пруденс Джейн. Это был несчастный случай!
– Итан, позвони Дину Уилксу и скажи ему, что у нас непредвиденный инцидент, – проинструктировала меня бабушка Пру, доставая из аптечки два широких бинта и капсулу с нюхательной солью. – Мы теряем его!
Травмированный Харлон Джеймс лежал в кухне на полу. Он выглядел напуганным, но отнюдь не умирающим. Увидев хозяйку, терьер вскочил на ноги и попытался удрать. Его задняя лапа была подогнута и волочилась по полу.
– Грейс, Бог свидетель, если Харлон Джеймс умрет…
– Он не умирает, бабушка Пру, – успокоил ее я. – У него, похоже, сломана нога. Что произошло?
– Грейс пыталась убить его шваброй.
– Это неправда! Я же говорила! Я забыла надеть очки и приняла его за корабельную крысу. А он бегал по кухне, туда‑сюда…
– Откуда тебе знать, как выглядит корабельная крыса? Разве ты когда‑нибудь была в порту? Да ты за всю жизнь ни одного корабля не видела!
Одним словом, я подогнал к крыльцу принадлежавший Сестрам «кадиллак» 1964 года, усадил в него старушек, находившихся в состоянии полной истерики, затем вынес из дома корзинку с Харлоном Джеймсом, которому, возможно, действительно хотелось умереть, и отвез всю эту компанию в офис Дина Уилкса. Мистер Уилкс был владельцем зоомагазина, то есть почти ветеринаром. К счастью, Харлон Джеймс отделался лишь сломанной ногой, и Дин Уилкс сумел ему помочь.
К тому времени, когда мы вернулись в дом Сестер, я уже не верил, что мне удастся выведать у бабушек какую‑ то полезную информацию. На подъездной аллее стоял пикап Тельмы. Мой отец нанял эту женщину для присмотра за старушками после того, как десять лет назад бабушка Грейс устроила пожар, забыв выключить газовую плиту, на которой готовился лимонный пирог. Сестры ушли в церковь, а через пару часов к их дому примчались пожарные машины.
– Ну, девочки, – прокричала из кухни Тельма, – куда вы ездили?
Старушки, расталкивая друг друга, пытались поскорее прорваться в кухню, чтобы рассказать Тельме о своей беде. Я переждал эту битву у порога, затем сел в плетеное кресло рядом с бабушкой Грейс, у которой сейчас был очень подавленный вид. Еще бы! Она снова стала посмешищем для всего города. Я вытащил медальон из кармана и принялся раскачивать его на цепочке.
– Эй, красавчик, где ты достал эту штуку? – спросила Тельма, вытаскивая из консервной банки какую‑то подозрительную снедь.
Она поднесла ложку ко рту. Выглядело это несколько странно, потому что Тельма была не лишена некоторой изысканности и напоминала Долли Партон[16].
– Это какой‑то медальон. Я нашел его на плантации Равенвуда.
– Равенвуда? Какого черта ты там делал?
– Там живет одна моя знакомая.
– Ты имеешь в виду Лену Дачанис? – спросила бабушка Мерси.
Конечно, она была в курсе городских новостей. Гэтлин есть Гэтлин.
– Да, мэм. Мы с ней учимся в одном классе.
Мне удалось привлечь их внимание!
– Мы нашли этот медальон в лимонном саду неподалеку от их дома. Я не знаю, кому он принадлежал раньше, но выглядит довольно старым.
– Тот сад никогда не был собственностью Мэкона Равенвуда, – без тени сомнения сказала бабушка Пру. – Это участок Гринбрайра.
– Дай‑ка мне взглянуть, – попросила бабушка Мерси, доставая очки из кармана халата.
Я положил медальон на носовой платок и протянул его старушке.
– Там есть надпись.
– Я не могу прочитать ее. Грейс, не разберешь ли эти буквы?
Она передала медальон бабушке Грейс.
– Я вообще ничего не вижу, – прищуриваясь, ответила та.
– Тут две группы инициалов, – сказал я, указывая на желобки, прорезанные в металле. – И. К. У. и Ж. К. Д. Если вы откроете крышку, там будет дата – одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.
– Какая‑то знакомая дата, – заметила бабушка Пру. – Мерси, что случилось в тот день?
– Одиннадцатого февраля? Это же дата твоей свадьбы, Грейс.
– Я вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, а не в тысяча восемьсот шестьдесят пятом!
Их слух был ничем не лучше зрения.
– Одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года…
– Я вспомнила! – вскричала бабушка Грейс. – В тот год федералы едва не сровняли Гэтлин с землей. У нашего прадеда сожгли все владения. Неужели вы забыли эту историю, девочки? Генерал Шерман и его армия промаршировали по Югу, сжигая все на своем пути. В том числе и наш город. Они назвали это «великим возмездием». Все плантации в Гэтлине были частично или полностью разорены. Кроме Равенвуда. Мой дед говорил, что той ночью Абрахам Равенвуд заключил сделку с дьяволом.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– А как же иначе! Это единственное объяснение, почему их плантация осталась нетронутой. Федералы жгли все усадьбы вдоль реки – одну за одной, пока не добрались до Равенвуда. А затем они прошли мимо чертова особняка, как будто вообще его не заметили!
– Я тоже помню рассказы нашего деда, – добавила бабушка Пру, подкармливая Харлона Джеймса кусочками бекона. – Той ночью случилось множество странных вещей. У Абрахама был брат, который жил вместе с ним. Так вот, он исчез в ночь пожарищ. Никто его больше не видел.
– И что тут странного? – поинтересовался я. – Возможно, его убили солдаты. Или он погиб в огне.
Бабушка Грейс загадочно приподняла брови.
– Или, возможно, с ним случилось что‑то иное. По крайней мере, его тела так и не нашли.
Я понял, что уже несколько поколений Гэтлина судачат о Равенвудах. Похоже, эта традиция появилась задолго до Мэкона Равенвуда. Но что еще знали Сестры? Я решил прояснить этот вопрос.
– А Мэкон Равенвуд? Что вам известно о нем?
– У этого парня никогда не будет шансов на легитимность.
В Гэтлине «нелегитимными» обычно называли коммунистов или атеистов.
– Его папаша Сайлас сошелся с матерью Мэкона после того, как от него сбежала первая жена. Он, кажется, привез ее из Нового Орлеана. Это была очень красивая женщина. Вскоре у них родились два мальчика: Мэкон и его брат. Но Сайлас так и не женился на ней. Поэтому женщина собрала свои вещи и тоже уехала.
Бабушка Пру перебила ее:
– Грейс Энн! Ты не умеешь рассказывать! Сайлас был таким же подлым и ненормальным, как и все их семейство. В поместье Равенвудов происходили жуткие вещи. По ночам в их доме горел свет, и люди часто видели, как по полям плантации бродит мужчина в черной шляпе.
– И еще волк! – подсказала бабушка Мерси. – Расскажи ему о волке.
Мне не хотелось, чтобы они рассказывали об этом животном. Я сам его видел. Хотя вряд ли это был тот же самый пес. Собаки или даже волки не живут так долго.
– У них в доме жил волк. Сайлас держал его вместо домашней собаки.
– Бедные дети, – покачав головой, произнесла бабушка Мерси. – Они жили то с Сайласом, то с матерью. Отец обращался с ними как со скотиной. Он бил их все время и не выпускал из дома. Он даже не позволял им ходить в школу.