Вот и всё, добрались до точки в этой истории. Немного позднее, чем я планировал, но жизнь на то и жизнь, что она полна внезапностей. Кстати, охлаждающие средства лишними не будут;)
Куколка превращается в бабочку
♬ Enrique Iglesias – On Top Of You ♬
— Да что ж это опять...
— Уймись!..
Хань толкнул дверцу пяткой. Может, и зашиб чутка Чанёля, ну да и что?
К счастью, Чонин не остановился. Наверное, даже не заметил, что им попытались помешать. Хорошо, потому что второго облома Хань уже не вынес бы.
Хотя нет, Чонин остановился-таки, насадив Ханя на член и крепко обхватив руками за пояс.
— Ты...
— Отпусти, — глухо велел Чонин, мазнув губами по шее Ханя.
— Ты не...
— Ты замёрз. Отпусти. Хватайся за шею.
Сначала Хань послушно разжал руки и обнял Чонина за шею, и только на пути в каюту признал, что и впрямь замёрз. Теперь, когда его не обдувал ветер, нахлынул озноб. И знобило Ханя, пока его несли. И даже когда они с Чонином рухнули на мягкий матрас, Ханя ещё потряхивало от лёгких уколов по плечам и спине. Наверное, не только ветер был виноват, но и напряжение в мышцах.
Чонин толкнулся пару раз, вжимая Ханя собой в матрас, после завертелся у Ханя между ног, отпрянул, чтобы отбросить в сторону снятую футболку и избавиться от джинсов.
Хань лежал лениво на матрасе с раздвинутыми ногами и зачарованно смотрел на узкие бёдра. От каждого движения Чонина возбуждённый член тяжело покачивался. Хань безотчётно облизывал губы, любуясь влажным блеском смазки на головке, узором из вен на толстом стволе и напряжёнными мышцами живота.
Безропотно позволив себя перевернуть, Хань закрыл глаза и расслабился. Плечи и спину умело разминали горячими ладонями, прогоняя онемение и усталость. После Чонин провёл ладонями по бокам, помассировал поясницу и отшлёпал немного по призывно выставленному заду. Хань недовольно захныкал и заёрзал, потому что тёрся членом о складки на простыне, но этого точно не хватало, чтобы добраться до финала. Вот когда к заднице прижались бёдрами, стало повеселее.
Хань улёгся грудью на матрас, прогнулся в поясе и завёл руки назад, чтобы смять собственные ягодицы и сильнее раздвинуть — обеспечил Чонину полный доступ. Края разработанного отверстия слегка саднили, но тем лучше — проникновение ощущалось острее и чувственнее. Хань даже дышать боялся, лишь бы не упустить ничего. Дурел от того, как медленно и неспешно Чонин растягивал его членом и делал своим, разрешал ощущать себя внутри Ханя, становился частью Ханя буквально, а после мял ладонями задницу и не двигался. Хань плавился от жара, упивался тем, как плотно вжимались в него бёдрами — так плотно, что он чувствовал кожей даже тяжёлую мошонку Чонина.
Первые толчки оказались мучительно плавными и медленными. Хань изнывал и кусал простыню. Хотелось трогать себя между ног, но Хань знал, что Чонину это не понравится, поэтому запрещал себе. Вынужденно цеплялся пальцами за край матраса и покачивался, пытался схитрить и насаживаться на член размашисто, но Чонин крепко держал его за задницу и не позволял своевольничать. Менял темп иногда, но всё равно мучил и не спешил. Порой проводил ладонью вдоль позвоночника и заставлял прогибаться сильнее. И мучил, скотина, до тех пор, пока отчаявшийся Хань не сорвался на мольбы пополам с угрозами.
Хань хотел больше огня — получил. Почти животный секс превратил его в скулящее нечто, полностью раздавленное сокрушительным удовольствием. Пролиться удовольствию мешал только Чонин, который продолжал исступлённо вставлять раз за разом, тянуть за задницу, насаживать и выбивать из Ханя высокие рваные стоны. У Ханя колени разъезжались в стороны, а простыня под щекой нагрелась от трения. И даже когда он обмяк обессиленно, Чонин не унялся и продолжил вбивать его собой в матрас.
Хань отчаянно хватался пальцами за простыню, сотрясался всем телом от быстрых толчков под непрерывные шлепки, хрипло и коротко выдыхал, пытался сделать вдох — хоть один, не ощущал поясницу и позвоночник — там всё горело, но горело так сладостно, что каждое движение Чонина напоминало пронизывающую волну.
Когда же Чонин вцепился рукой в волосы у Ханя на затылке и вынудил запрокинуть голову, жар под кожей, внутри каждой мышцы, стал нестерпимым. Хань мог поклясться, что теперь каждым толчком его будто пронзало насквозь — от копчика до самого горла, до незвучащих до конца хриплых стонов. И он кончил, едва Чонин пометил несдержанным поцелуем шею под ухом и в очередной раз наполнил собой так явственно, что Хань как будто услышал внутри себя бешеное биение его сердца.
Хань отключился от реальности на время. Не знал, насколько это было долго, но он бы отдавался Чонину снова и снова хотя бы ради этого. Ради вот этих впечатлений после оргазма и самого оргазма, и сумасшедшего удовольствия пополам со сладостным бессилием. Ханю нравились острота чувств и эмоции, которые он действительно мог назвать блаженством. Пьянящим таким. Подлинным. И они не отпускали. Хань настолько отстранялся от реальности и собственного тела, чтобы пить вдоволь свободу и удовольствие, что это вызывало натуральную зависимость. Он не знал, как называлось всё, что Чонин делал с его телом, но результат Хань желал оставить в полной своей собственности.
Не меньше Ханю нравилось и постепенное возвращение в бренный мир, когда сначала невесомо, а после робко, но неумолимо включались чувства. Хань будто покачивался на мягких волнах, и лишь потом доходило, что простыня под ним материальна, как и матрас, что он лежит на спине и смотрит в потолок, что ему греет бок поджарое и твёрдое тело Чонина, что сверху на них наброшена ещё одна простыня. Хань остро чувствовал каждый собственный вдох и выдох, чувствовал, как приподнимается и опускается грудь, и как при дыхании до невозможного возбуждённые и бесстыдно торчащие вытянутыми вершинками соски трутся о простыню. Хань остро чувствовал даже то, как соприкасается с его гладкой кожей на голени густая шёрстка Чонина. И когда Чонин нагло закинул на него мохнатую ногу, Хань чуть не кончил ещё раз от чувственных впечатлений.
Осторожно повернувшись из последних сил, Хань притянул голову Чонина к груди, запустил пальцы во влажные от пота волосы и прижался губами к виску.
— Не переборщи, — глухо проворчал Чонин. — Мне и так постоянно хочется тебя трахать. Будешь напрашиваться, не смогу остановиться.
— Спи, — помолчав с минуту, шепнул Хань. Но пометку в памяти сделал. На будущее. И воспользовался этим знанием без стыда и совести утром в душевой, где под рукой было всё необходимое. И вряд ли шум бьющей по поддону воды заглушал звуки бурной страсти, так что если кто-то проходил мимо каюты, то наверняка слышал многое.
Кто-то проходил точно, потому что первым делом Хань нарвался на мрачный взгляд Чанёля. Вылазка за перекусом тут же перестала казаться хорошей идеей. Чанёль загородил собой подход к вкуснятине и уткнул Ханю палец в грудь.
— В таком виде за стол нечего садиться.
— В каком виде?
— В отлично оттраханном. Тебя вообще что-нибудь интересует? Кроме секса с Соболем.
— Ты давно с Фанем живёшь? — перешёл в наступление Хань, сытый по горло ханжеством Щеночи по отношению к себе любимому.
— Почти... Какое тебе вообще дело?
— А такое, что у тебя есть нормальные отношения. Так? Так. Ну а у меня их не было никогда. Тебе приятно было бы всю жизнь рядиться женщиной ради капли интереса, а потом терять этот интерес, когда привлекательный мужчина руками добирается до члена? Вот именно. А я именно так и живу. Мне приходится постоянно придумывать способы определить, если ли вокруг меня геи или би, и далеко не факт, что найденные окажутся мне по вкусу или сумеют засунуть в меня член с нужным эффектом. Ну так чего теперь ты осуждаешь, если мне хочется с Чонином, а он согласен? Мы, что, мешаем тебе и Фаню заниматься тем же? Да хоть на камеру нас снимайте и дрочите, только не прерывайте на самом интересном. Пусть хоть раз в жизни меня как следует оттрахают. Нет же гарантий, что это... повторится, — закончил Хань с неподдельной грустью. Потому что и впрямь стало грустно от мысли, что дома придётся добирать, как прежде, самоудовлетворением. Самоудовлетворяться Хань умел — игрушек у него хватало, но без реального партнёра это всё равно не то. Круто и всё такое, но на постоянной основе одни только игрушки — нет, не то.
Чанёль понурился и отвернулся к столу. Занимался опять готовкой, на Ханя не смотрел и молчал. Только когда Хань хотел уже улизнуть незаметно, тихо обронил:
— Но ты скоро попадёшь домой.
— И что?
— И всё. Ты же понимаешь, что тогда придётся поставить точку. Я не думаю, что твой отец одобрит встречи с Чонином, да и Чонин не имеет права так рисковать и наводить полицию на нас. Вообще для таких, как ты, это забава, приключение мимолётное. А ты думал о других? Чем больше времени Чонин с тобой проводит, тем значимее ваша связь, даже если ты сводишь её только к сексу. — Чанёль вздохнул и отложил нож, опёрся ладонями о столешницу. — Никто не ждал, что ты станешь рисковать и помогать. Но ты стал. В глазах Чонина это имеет значение. И для меня — тоже. Но ты едешь домой, Ханни. И это — всё. И меня злит, что ты играешь чувствами других. В той жизни, к которой ты привык, иные ценности. В нашей жизни всё определяют поступки, слово и репутация. Твои поступки противоречивы, вот и всё. И если ты намерен вернуться домой, чтобы жить, как и прежде, то тебе стоит держаться от Чонина подальше.
Разум Ханя соглашался с Чанёлем, но эмоции — нет. Хань полдня упрямо искал варианты, пока Чонин и Фань занимались управлением и проводили яхту в обход опасных мест.
Препарирование собственных желаний изматывало Ханя. Трудно отказываться от всего, к чему привык, но так же трудно забыть самые яркие впечатления. А ярких впечатлений Хань набрался изрядно. И не во всех был виноват Чонин. Ведь Чонин не заставлял Ханя испытывать восторг от кражи драгоценностей — Хань испытал его по собственной воле.
За короткий промежуток времени на Ханя свалилось слишком много, и это он осознал во всей красе, когда они таки добрались до острова и отправили яхту навстречу гибели на автопилоте. И чем ближе они подъезжали на угнанной машине к отелю Лу, тем явственнее виднелась граница, разделявшая Ханя и троицу друзей.
Она стала непреодолимой у парадного хода отеля. Стоило Ханю покинуть салон автомобиля, и охрана у крыльца схватилась за оружие. Хань в бессилии сжимал и разжимал кулаки, провожая взглядом уносящуюся прочь машину. Логично. Кто бы стал ждать пулю в голову, если можно унести ноги? Хань тоже не стал бы, а сбежал.
***
Хань без особого интереса глянул на газету, которую отец швырнул перед ним на стол. Набранный крупно заголовок претенциозно гласил: «Очередная дерзкая кража обошлась компании «Вэйр» в сто двадцать тысяч долларов по предварительным подсчётам». Дальше мелькало прозвище «Красотка» в сопровождении словесного портрета очевидцев.
— Это переходит все мыслимые границы! — загремел отец. — Тебе ничего не стоило купить эти цацки, если так уж захотелось их получить! Мне ещё никто не отказывал! Даже если они не продавались, я нашёл бы способ договориться! Но красть их вот так вот! Снова! Ты спятил? Или ты пытаешься за что-то мне мстить? Хочешь, чтобы тебя поймали? Хочешь опозорить наше имя и всю семью? Это уже семнадцатая кража, и мне приходится поднимать все связи, чтобы избежать последствий! Это чудо, что тебя до сих пор не поймали! Скажи спасибо — очевидцы не в силах сойтись в показаниях, и ни одна камера тебя пока ещё не засняла!
Отец продолжал бушевать, но Хань не вслушивался в его крики. Об опознании он волновался меньше всего — коллекция париков и навыки Ханя в обращении с гримом позволяли творить чудеса с внешностью. Кроме того, Хань умышленно старался первым делом вывести камеры из игры. Часто хватало и генератора помех, купленного на рынке за пару сотен у местного барыги. Да и камеры в примерочных не предусматривались по умолчанию.
Хотя нет, в первый месяц Хань ещё держался, анализировал пережитое и честно старался всё забыть. Потом эмоции достигли определённой границы, после которой Ханю стало наплевать на всё. Его ломало. Беспощадно ломало. Он хотел вновь испытать хоть что-то из утраченного. Чонин с Тайваня исчез, поэтому выбор оказался небогатым. Хань совершил кражу.
Первую.
Собственную.
Продуманную, спланированную и осуществлённую им лично. Самостоятельно.
Боже, как он упивался происходящим вокруг в музее! Он даже, чёрт возьми, кончил. Впервые кончил после разлуки с Чонином. Гладил надетые на себя драгоценности в машине на углу у музея, ёрзал на сиденье, дразня себя засунутой в задний проход пробкой, улыбался, как придурок, а потом пачкал спермой платье, купленное за пятнадцать штук.
После кражи Ханю было так хорошо, что он пошёл на вторую, третью, десятую... Он не мог остановиться, потому что с яркостью впечатлений уже ничто не могло сравниться. Хань тащился как наркоман от всеобщего обожания и восхищения. Особую пикантность им придавало то, что Хань нарушал закон, предварительно доводя себя до той грани возбуждения, когда его меньше всего волновала опасность. Все глазели на него и восторгались, а он крал у всех на глазах. Прямо как тогда, с Чонином. И когда Хань крал, он как будто снова был там, в том зале, весь великолепный. С Чонином вместе. Да, чёрт возьми, Хань в самом деле чувствовал, что Чонин с ним рядом во время краж. Хань даже оставлял пару раз фигурки с соболем. Как вызов. Чтобы Чонин непременно узнал о его успехах.
«Ты научил? Научил. Теперь гордись мной. Ты обязан мной гордиться». Хань повторял это всякий раз перед кражей и после. Чтобы Чонин хотя бы им гордился.
Но если провести полицию удавалось, то личную охрану — нет. А личной охраной отец обеспечил Ханя по самые помидоры, чтоб им пусто было. Хань шагу не мог ступить — отслеживали каждый. И все попытки избежать слежки успехом не увенчались — отец нанял профессионалов, и дело своё они знали.
Сколько бы Хань ни менял гардероб, они всё равно умудрялись куда-то втыкать жучки и находить Ханя во время краж. И если в первые разы Хань отбрехался и договорился, выявив в штате парня, готового на секс, то потом всё стало совсем плохо. Того парня уволили, и отец позаботился набрать исключительно стопроцентных натуралов, для которых задница Ханя ничего не значила. Разом обломал Ханю и секс, пусть посредственный, но всё-таки, и свободу передвижения.
Ханя старались перехватывать на подлёте, и игра пошла веселее. Хань теперь не только продумывал кражи, но и до последнего скрывал предположительную мишень. В конце концов, не могли же Ханю запретить визиты в магазины вообще.
А сегодня терпение отца лопнуло. До этого отец ограничился парой увещевательных речей, но очередная кража истощила его терпение окончательно. К тому же, он просто не знал подробностей похищения Ханя и о том, как Хань угрожал пистолетом полицейским, чтобы помочь Соболю сбежать.
— С меня довольно! — орал отец, брызгая слюной на многострадальную газету. — Сегодня же отбудешь в филиал и займёшь место младшего сотрудника в отделе аудита. И не дай Бог снова украдёшь что-то! Там тебя живо повяжут. И я пальцем не пошевелю, чтобы вытащить тебя из-за решётки! Собирайся! — Рядом с газетой шлёпнулся билет на самолёт. Хань даже моргнул, отказываясь сразу верить собственным глазам, но...
...отец посылал его в канадский филиал. В Ванкувер.
Хань никогда не верил в судьбу и не был суеверным, но в этот самый миг это походило на знак свыше.
Ванкувер, мать его за ногу! Ванкувер!
— Никуда не поеду! — отрезал Хань с пафосом, позаимствованным у одной из кузин — той ещё надменной сучки.
— Поедешь как миленький. Я заблокировал все твои карты и счета за исключением ванкуверских. Будешь глупо упираться и дальше, тебя за волосы отволокут прямо к трапу и пинком отправят в салон. Филиал в Ванкувере пока мал и только набирает обороты, там о нас хотя бы мало слышали. Будет не так позорно, если ты там облажаешься. Видит Бог, я долго терпел и прощал твои выходки, но я не позволю тебе нанести ущерб делу всей моей жизни. В конце концов, я ещё не так стар. Заведу любовницу постоянную, позабочусь о собственном здоровье и попробую обеспечить себя ещё одним наследником.
— Желаю удачи, — буркнул Хань, смахнул со стола билет и нога за ногу поплёлся к себе.
Избавившись от наблюдения, Хань в один миг собрал чемоданы и принялся метаться от стены к стене в ожидании. Если б мог, кинулся бы пешком в аэропорт и вылетел в Ванкувер немедленно, но это породило бы ненужные подозрения у отца. Лучше пусть думает, что Ханю эта поездка костью поперёк горла.
Набегавшись, Хань рухнул на кровать и принялся обдумывать дальнейшие шаги в Ванкувере. Наверняка Чонин и компания занимались тем, что умели, но сведенья о кражах Чонина никак не помогли бы Ханю Чонина найти. Для этого требовалось нечто иное. Однако Хань не располагал связями среди скупщиков и посредников. Стало быть, Ханю оставалось только обнаружить себя. Громко и с размахом. Взять нечто приметное и оставить фигурку соболя. Чонин уж точно таким заинтересуется. Хань ещё помнил их с Чанёлем рассуждения о кражах и воровской репутации, и что это для вора важно — совершить нечто необычное и подписать это. Обрести славу.
Поэтому Чонин уж точно не обойдёт вниманием чужую кражу, которую попытаются подписать его прозвищем. Он непременно захочет узнать, кто это такой наглый и самонадеянный. И тогда Чонин сам Ханя найдёт.
Идеально!
***
Фань снова оказался прав.
«Или ты больше никогда о нём не услышишь, или он найдёт тебя сам».
Чонин не крал бутылку безумно дорогого вина на Международной винной выставке из дегустационного зала на глазах у всех. И пафосные серьги с жёлтыми бриллиантами, которые ценились за необычный дизайн, не крал тоже. Но обе кражи приписали именно Соболю. Вино и серьги нашлись у скупщика из северной части города — он и вывел Чонина на след вора.
Стоило ли удивляться, что вор работал в финансовой компании Лу в отделе аудита и корячился в офисе с восьми до пяти? Хотя странно, конечно, что наследничек Лу угодил в столь сомнительное место и на столь сомнительную должность.
Чонин следил за Ханем неделю, проявляя чудеса выдержки. Потому что хотелось сгрести Ханя в охапку, запереть в спальне и сделать с ним даже то, что законом запрещалось.
Чонин выяснил, где Хань снимал квартиру, распорядок дня, любимые магазины и даже полюбовался, как Хань выходил на дело в виде «буханки» в чудном чёрном парике. На этот раз Хань слямзил уникальную зажигалку ручной работы стоимостью в пятьдесят тысяч.
Работал Хань по мелочи, но цели выбирал оригинальные. Чонину хватило времени, чтобы понять всё: Хань тащился от процесса и публики, тащился от всеобщего внимания, флирта, любования, адреналина и возможной безнаказанности. Ханю нравилось работать на виду. Доставляли зрители. И так обычно работали цыгане из любви к искусству больше, чем из любви к наживе. И Хань делал это не впервые. Начал не сейчас. Раньше. И плотно сидел на крючке.
Чонин лет десять тому назад прошёл эту стадию, хотя тащился от другого. Он как раз предпочитал, чтобы ни одна душа его не заметила, а полиция потом разгадывала шараду — как именно Чонин провернул кражу. И Чонин тащился от способов краж — чем сложнее и невозможнее, тем круче. Он обожал, когда полиции так и не удавалось восстановить цепочку событий и осознать, как именно Чонин стянул ценность. И обожал, когда полиция свято верила в ошибочную версию.
Их различие с Ханем Чонина не беспокоило — воры редко совпадали в методах на самом деле. Это нормально. Беспокоили Чонина намерения Ханя и цели. Вряд ли Хань так настойчиво привлекал внимание Чонина без причины. Вот о причине Чонин и старался не думать, дабы не питать ложных надежд. Но игнорировать выходки Ханя и оттягивать до бесконечности миг встречи он тоже не мог.
В пятницу он ждал Ханя в его же квартире. Удобно сидел в кресле в темноте и попивал сок из коробки, найденной в холодильнике.
Хань явился по расписанию в восемь вечера. Захлопнул входную дверь, сбросил в прихожей ботинки и пиджак и прошлёпал босыми ступнями в ванную. Мешать ему Чонин не стал — мог подождать ещё. Или отсрочить неизбежное, ведь наверняка не сказать, на кой чёрт Хань привлекал внимание и искал его.
Дождался. Из ванной Хань вышел в чём мать родила, беспечно прошёл мимо Чонина к шкафу, достал халат и повернулся. Халат шмякнулся на пол у ног Ханя.
— Я думал, ты меня ждёшь, раз уж везде расставляешь моих соболей.
Хань сглотнул и слепо повёл рукой, будто пытался нащупать в воздухе халат.
— Буханка моя, ты и так прекрасна, — утешил его Чонин. Не удержался.
— Я тебе не буханка!
— О, булочка?
— И не булочка! Ты чего так долго? Как черепаха прямо... — Хань явно заводился, и отнюдь не только в плане гнева. Щёки у него характерно порозовели, выдавая непристойные мысли, забродившие у него в голове.
— Не имею привычки бежать навстречу пуле. Я должен был убедиться, что это именно ты жаждешь встречи, а не полиция тебя вынудила. Или кто похуже. — Чонин оставил пустую коробку на полу и лениво поднялся из кресла. — Так зачем ты хотел меня видеть? Или просто соскучился?
— Просто так. — Хань вздёрнул подбородок задиристо, но через минуту немного поник. — Хочу в дело. По-настоящему. Как тогда. Вместе с тобой.
— И ради этого ты мчался через половину мира? Серьёзно? — Чонин не сомневался, что Хань не врёт, но поддразнить был обязан. Не мог иначе. Ему нравилось, когда «буханка» искрила. Это возбуждало. Свалить, приласкать, разгорячить, сломить своеволие, сделать податливым, мягким, изнывающим, умоляющим и трахнуть, как в последний раз.
— Почему нет? Я уже засветился. Ты знаешь, что у меня получилось, значит, я пригожусь. И только не говори мне, что ты завязал — не поверю.
— Я ещё помню, кто ты, буханка моя. Есть риск, что не потянешь. Довольно бледно делать ставку на твою якобы тягу к кражам. Особенно когда у тебя есть мягкий буфер под задницей в виде богатого папочки. Для тебя это блажь, а для нас — реальное дело и жизнь. Мы рискуем всем. И никто не станет рвать жилы, чтобы вытащить нас из тюрьмы. У тебя будут лучшие адвокаты, но не у нас.
— Буфера больше нет. Отец умыл руки. И я этого намеренно добивался. — Хань сжал губы и неожиданно сделал шаг вперёд, ещё один. Остановился точно перед Чонином и вскинул голову, чтобы посмотреть Чонину в глаза. — Ты сказал как-то, что всё время хочешь меня. Соврал?
Чонин проследил, как Хань нарочито вызывающе облизнул губы. Медленно и со вкусом. Слегка приоткрыл рот, чтобы показать, какой он тесный и жаркий, но глубокий. Напомнил о поспешном развлечении незадолго до расставания. Напомнил, как невероятно круто умеет сосать. И о потёках и каплях спермы на этом точёном лице. Тогда именно Чонин был виноват, что Хань выглядел как падший ангел. Впрочем, они торопились, и это оправдывало обоих.
— Нет. Не имею привычки лгать. Но пока слабо улавливаю, какое это имеет отношение к делу.
— Прямое. Я хочу красть вместе с тобой. И чтобы ты хотел меня, глядя на меня в деле. К слову, ты у меня украл кое-что, и я хочу взять реванш. Украсть у тебя то же самое. Ты же не откажешь мне в попытке?
— Хоть намекни, что ты собрался красть у вора? — усмехнулся Чонин, продолжая пялиться на влажные от слюны губы Ханя. Такие ярко-розовые, соблазнительно мягкие и пухлые, готовые покорно раскрыться и впустить Чонина...
— Сердце, придурок. — Хань сердито толкнул его в грудь ладонью.
— Полагаешь, оно у меня вообще есть? Придурок. — Воистину придурок, вёлся на подначки как простак.
— Я поищу. — Хань упрямо наклонил голову, бросив на Чонина мрачный взгляд исподлобья.
Это называлось «искать вчерашний день». Ну или «искать то, что лежит перед самым носом». Потому что Фань уже раз пять перехватывал Чонина на пути в аэропорт. И даже Чонин не помнил, сколько раз перехватывал себя сам, разворачивал и ругал последними словами. Потому что Щеноча тоже был прав: «Люди из разных миров не сойдутся никогда, пока не захотят сойтись оба. В одиночку тут никто не воин».
Чонин с самого начала знал, что у Ханя талант. Чего стоил один вид в свадебном платье — он ведь поверил, что видит девушку. Даже поддался «женским» чарам. А совместная кража лишь подтвердила подозрения и укрепила уверенность. Ханю явно светила прямая дорога в воры или под огни софитов. Но если бы он сказал об этом Ханю... Нет, Ханю полагалось самому додуматься и сделать выбор. Похоже, он и сделал. Наверное.
— Зачем оно тебе нужно, буханка моя? Ты и без моего сердца прекрасно будешь красть дальше.
— Ради развлечения и удовлетворения? Буду, конечно. Но это так. Пустышка. Оно того не стоит на самом деле. Усилий стоит только это. — Хань снова слегка толкнул Чонина в грудь ладонью. — Что ты хочешь услышать? Глупые три слова, которые лишь бледное подобие настоящих чувств? Или что-то вроде «трахни меня прямо сейчас»? Ты уже это делал и даже без намёков, а теперь ведёшь себя так, словно я вдруг стал леди, на которую и дышать страшно. Открою тебе ужасную тайну — я ни хрена не леди, могу давать в задницу или сосать, и похабно стонать на весь дом от кайфа, когда меня отменно трахают. Ну что, звучит паршиво? Зато честно. И я хочу в себя именно твой член. Желательно, чтобы ты вставлял мне на постоянной основе. И хочу, чтобы ты сделал это во время кражи. Я вообще могу кончить от одной мысли, что ты будешь смотреть, как я краду, и представлять, как ты возьмёшь меня после, срывая с меня одежду и украденное добро. Скажи, что я извращенец?
Вместо этого взбудораженный нарисованной в воображении картинкой Чонин поймал Ханя за запястья, развернул к дивану и перегнул через спинку. Навалился сверху, чтобы хрипло шепнуть, задевая губами порозовевшее ухо с гламурной серёжкой:
— Скажу, что я опять хочу тебя трахнуть. И ты сам виноват, потому что я просил уже не заводить меня, а теперь хочу засадить тебе по самое не могу.
Чонин коленом раздвинул стройные ноги. Между ними знакомо звякнуло. Хань себе не изменял, похоже. Горячий мальчик баловался игрушками и восполнял недостаток секса как мог. Края вокруг засунутой в задний проход игрушки выглядели покрасневшими, значит, пробку Хань вставил в ванной после душа и ещё не успел привыкнуть. Тем лучше, узость Ханя Чонина заводила сильнее всего. Ему нравилось, когда Хань умело зажимался и плотно охватывал член внутри себя гладкими стенками. От такого звёздочки плыли перед глазами.
Хань вздрогнул, едва Чонин потянул за цепочку. Пробка с тихим хлюпающим звуком выскользнула, и покрасневшие края почти сомкнулись. На коже завлекательно блестела смазка — Хань не поскупился щедро смазать игрушку и себя внутри.
Должно быть, Ханю было не слишком удобно свешиваться с диванной спинки, выставив задницу на обозрение, но сбежать он не пытался, как и сменить положение. Наоборот — нетерпеливо ёрзал и вертел булками у Чонина перед носом. Намеренно вертел, демонстрируя доступность и совершенство круглой задницы.
Чонин хотел искусать Ханя с головы до пят, пометить каждый кусочек кожи собой. Но на это, пожалуй, не осталось времени. Чонину впервые не хватало выдержки — слишком много думал о «буханке» и прощался навсегда, а теперь «буханка» вертела задом перед носом и бесчеловечно соблазняла до шума в ушах и стояка, из-за которого и пуговица на брюках грозилась оторваться и отлететь пулей куда подальше. Хорошо, что Чонин расстегнул её до того, как это случилось. Разделся Чонин в мгновение ока — изголодался.
Облапив Ханя за бёдра, Чонин не отказал себе в удовольствии потереться головкой о пышные ягодицы. За такие круглые и сочные ягодицы любая женщина продала бы душу дьяволу. Мять их и тискать было тем ещё запредельным удовольствием. И бить по ним тяжёлым и твёрдым от возбуждения членом, чтобы они слабо подрагивали от резких шлепков, — тоже.
Хань прерывисто дышал, пока Чонин забавлялся. С шумом сделал судорожный вдох, едва Чонин надавил головкой на покрасневшие края. После Хань покорно обмяк и расслабился всем телом — помогал тем самым Чонину войти легче. А Чонин зачарованно смотрел, как края бледнели и натягивались вокруг члена, плотно сжимали у основания. Он сразу задвигался, не позволив Ханю прийти в себя. И неумолимо толкался в узкую и горячую глубину, пока не ощутил, как стенки заднего прохода у Ханя перестали пульсировать, смирились с толщиной ствола и расслабились. Теперь можно было продолжить ещё задорнее.
Чонин неторопливо огладил ладонями ягодицы, удобнее ухватился за бёдра и качнулся назад, позволяя члену выскальзывать из тесного плена почти полностью, а потом дёрнул за бёдра на себя, вновь погружаясь глубже и растягивая стенки. Пытался не спешить, но выходило так себе. Изголодался, верно. А сбивчивый прерывистый шёпот «Люблю пожёстче, знаешь же» лишь сильнее подхлёстывал жаром в крови. До оборванных стонов и звонких шлепков.
Запрокинув голову и закрыв глаза, Чонин отпустил себя. Раскачивал Ханя быстрее и быстрее, впечатывая бёдрами в спинку дивана на каждом толчке. Стоны Ханя становились всё выше и короче, сменялись хрипами. И Хань кончил неожиданно рано. Чонин даже не сразу понял и толкнулся несколько раз по инерции, пока не осознал, что Ханя трясёт и вскидывает от оргазма. Хань крупно дрожал и сам порывисто насаживался на член, стремительно добирая удовольствие полностью, впитывая в себя до последней капли.
На диванной спинке осталось красноречивое пятно.
Хань сполз с дивана, не устоял на ногах и шлёпнулся на пол. Смотрел потерянно и не совсем осмысленно, однако нашарил упаковку с салфетками на низком столике, приподнялся на коленях и принялся обтирать ещё твёрдый член Чонина. Чонин и сам пока соображал неважно, поэтому не успел понять намерения Ханя до того, как Хань их осуществил.
Прикосновение мягких губ к головке остановило попытки сообразить что-нибудь на полном скаку. Ну а после Чонин уже просто цеплялся пальцами за спутанные волосы Ханя и толкался во влажный рот. Хань приглушённо мычал, намеренно создавая вибрации, слегка придерживал член у основания одной рукой, а в другой отогревал тяжёлую мошонку, иногда дразняще сгибал пальцы и мягко массировал то одно яичко, то другое.
Выпустив член изо рта, Хань кончиком языка огладил крупную вену. Поймал взгляд Чонина, слабо улыбнулся покрасневшими губами и принялся старательно облизывать член от основания до головки и обратно. Смешивал слюну со смазкой, подставлял язык, прикасался к стволу короткими поцелуями. Иногда обхватывал головку губами и с нажимом посасывал, причмокивал с довольным видом, снова вёл по стволу языком, поддерживая на ладони мошонку и как будто наслаждаясь её весом. Раскрыв рот, позволил Чонину толкнуться и войти глубоко. Переставил колени и немного наклонился, чтобы добиться самого лучшего положения. Тогда Чонин мог толкаться смело и свободно входить на всю длину члена. Хань принимал его до предела, хрипел, но не отстранялся, старался насадиться ртом до самого основания члена.
Губы у Ханя ещё сильнее распухли и покраснели от напора. Из-за толщины члена он время от времени сбивался, делал судорожные вдохи, громко сглатывал, смотрел снизу вверх, пытаясь поймать взгляд Чонина, и вновь брал в рот. Хань довольно мычал и втягивал щёки, создавая давление на ствол и дразня вибрацией. Дышал уже носом, стараясь довести Чонина до оргазма побыстрее.
Чонин пальцами чувствовал мягкость волос Ханя, придерживал за затылок и инстинктивно ускорялся. До частых всхлипов. Когда ударял мошонкой по мокрому от слюны и смазки подбородку Ханя, заводился ещё сильнее. Обволакивающее тепло и влажная теснота рта Ханя сводили с ума. Чонин хотел большего, но после стольких ожиданий и это было сладким.
Вскоре Чонин чувствовал лишь дрожь ладоней Ханя на собственных голенях. Хань держался за его ноги и двигал головой так быстро, как только мог, сжимал губами плотно член и брал глубоко на пределе возможностей, порой успевал и языком приласкать прямо по рту — до звёздочек перед глазами.
Больше Чонин не сдерживался и не старался управлять удовольствием — разрешил радости от встречи всё поглотить и привести к финалу. Незаметно и спонтанно. Лишь стиснул в кулаке влажные от пота пряди у Ханя на затылке и влип с размаха в сжатое под давлением в тысячу атмосфер концентрированное удовольствие. Мышцы свело запредельным напряжением в самый волшебный миг. Сознание же осыпалось прахом, пока Чонин медленно плавился в послеоргазменном удовольствии.
Открывал глаза он с усилием, чтобы полюбоваться на предательски распухшие от трудов губы Ханя. Хань слизывал оставшиеся на губах капли и кончиком языка приглаживал маленькую ранку в уголке рта. Осторожно поднял руку, пальцами тронул испачканный подбородок и затем неспешно облизал и их с кошачьей аккуратностью, соблазняя вновь быстро мелькающим розовым кончиком языка.
Пришлось сделать над собой усилие, ухватить поганца за загривок и отволочь в ванную, заодно смачно приложив ладонью по круглому заду.
— Я не так себе это представлял, но вышло всё равно лучше. — Хань нагло пристроил голову у Чонина на плече и довольно зажмурился.
— Пытаешься польстить моему самолюбию?
— Ещё чего. Я так долго ждал этого, что боялся обкончаться, когда ты всего лишь вставлял в меня член. Даже не знаю, как смог продержаться столько времени. Если честно, я боялся обкончаться уже тогда, когда ты просто перегнул меня через спинку дивана и пялился на мой зад. Кончить от взгляда на задницу... раньше я бы сказал, что это полный бред.
— А теперь уже не скажешь? — Чонин лениво потёрся подбородком о макушку Ханя и тоже зажмурился.
— Нет. Зато скажу, что хочу проснуться от того, что твой член будет во мне. И это будет медленно и плавно. Ты будешь шептать мне на ухо детали предстоящей кражи и покусывать за загривок, и жёстко мять ручищами мои булочки. И мы кончим вместе, когда ты дойдёшь до изюминки в плане и скажешь, что именно мы украдём и как здорово это будет смотреться на мне.
— А потом мы нанесём визит Фаню и Щеноче, ага, иначе они устроят панику и будут искать меня. И придётся вносить в планы коррективы с учётом их пожеланий.
Чонин с минуту вслушивался в тишину и нежился в тёплой воде. Различил тихий вдох Ханя за миг до вопроса:
— Как они?
— Хорошо. Будут рады, что тебе интересно. К слову, они теперь в браке официально. Уже целую неделю. Снова. Щеноча требует изгнания Малышки. Фань протестует. Щеноча угрожает разводом. Свадьба была уже четыре раза. Может, тебе повезёт поприсутствовать на пятой.
— И что, их так быстро разводят и опять бракосочетают?
— Поскольку официальное их имущество помешается в одну коробку и один паучатник, а детей и общей недвижимости у них нет, то да. Никаких проблем. Сегодня свадьба, завтра развод. Цирковое представление каждый день. Кажется, им нравится.
— Свадьба или развод? — Хань даже один глаз приоткрыл и обхватил обеими ногами бедро Чонина.
— И то, и другое, по моему скромному мнению. Правда, местные чиновники их восторга явно не разделяют и уже смотрят волками.
— Подамся в предсказательницы, окей? Через месяц или два Малышка переедет к нам, у Фаня будет право посещения, а Щеноча долго не сможет сидеть ровно. Правда, я без понятия, так его Фань отходит или ремнём.
— Главное, что цель Щеночи будет достигнута.
— Это как посмотреть. Фань же будет навещать Малышку без щеночиных воплей и истерик и номинально останется владельцем своего нежно любимого питомца, пребывающего в надёжных руках.
— Надёжных? — хмыкнул Чонин.
— Ага. Ты ответственный очень, а паук неприхотлив. Я читал, что кормить надо раз в неделю эту пакость. Грязи от пауков нет — они не воняют, не метят углы и не ссут в тапки. И шерсть не оставляют повсюду. Шума от них тоже никакого. Держать можно в паучатнике постоянно и созерцать. Созерцать очень интересно, кстати. Они линяют регулярно всю жизнь. Говорят, процесс безумно увлекательный всегда. И если не брать часто в руки, не ронять и не делать рядом с ними резких движений, то они неагрессивны.
— А ты подготовился, как я погляжу. — Чонин не удержался и провёл пальцами между ягодицами. Облизнул губы, когда два пальца беспрепятственно прошли между растянут