Фандорин на Кавказе
По некоторым признакам Фандорин вычисляет, что насоливший ему в джеймс-бондовском прологе человек находится в Баку — где даже крупная буржуазия, в культурном смысле ориентирующаяся на Европу, демонстрирует почти первобытное варварство, а уж о нравах низших слоев общества и говорить нечего. Фандорин всегда и чувствовал себя хорошо, и выглядел особенно эффектно в экзотической атмосфере. Можно понять автора, решившего гальванизировать своего голема посредством помещения в «колоритную» — кафешантанно-ориентальную, с абреками и гяурами — среду. На дворе меж тем лето 1914-го, и понятно, что фандоринский противник оказался тут неслучайно: почти вся нефть Российской империи добывается именно на Апшеронском полуострове, место стратегическое, так что злодеев здесь — как листьев в лесу. Охота не то за шпионами, не то за революционерами, не то за любовниками жены (не будем портить автору обедню) протекает динамично, Фандорин даже успевает укротить парочку львиц и погонять на мотоциклах и яхтах, разумеется, не забывая изрекать по ходу свои фирменные мудрые трюизмы. Вердикт? Весьма и весьма приемлемо.
Немножко «спай-новел», немножко «роман-катастрофа» (удастся ли герою предотвратить войну?), немножко терроризма и революционной романтики, немножко «пряной восточной эротики»; и если это не продается, то что продается? Другое дело, что все это уже было — и шпиены с нафабренными усами, и жандармские полковники с усами нафиксатуаренными, и артистки в чадрах, и кунаки в газырях; не было разве, нет? Разумеется, претензия «это уже было» — жлобская: мастер, который хорошо делает свое дело, не обязан все время показывать новые трюки; а кому не нравятся старые — ну так не читайте. Акунин, несомненно, мастер, но Акунин некоторым образом и не какой-то там чужой ремесленник — все же мы наблюдаем за его Фандориным скоро уж полтора десятилетия, и не просто наблюдаем, а сделали в этот проект эмоциональные инвестиции, поэтому «не хочешь — не читай» не работает. Мы читаем — но хотели бы каких-то поворотов винта, не только консервации сложившихся традиций, потому что иначе это просто бессмысленный сериал, как про Евлампию Романову; величие замысла утрачивается. Вон с Бондом как все нервно: идешь в кино раз в три года, и непонятно, то ли тебя стошнит прямо в зале, то ли по пять раз на один и тот же фильм будешь билет покупать; живет персонаж. А тут… ну да, по потолку бегает, башкой стенку прошибает, но динамика? Ну пусть он, что ли, в будущее спутешествует, или царя убьет, ну или там чтоб они с Масой своим оказались в ремейке лимоновской «Истории его слуги»… Ну или автор пусть сам сломает четвертую стену — и вылезет на сцену собственной персоной; потому что подмигивания закулисные — вот, мол, нефтепромышленники уже 100 лет назад мыслили и вели себя примерно так же, как нынешние, — ну осточертели ведь.
В тринадцатом романе о Фандорине есть, правда, один крайне важный момент. Поймете, о чем речь, когда дочитаете. Но, ей-богу, все мы помним, что еще в конце 90-х был обещан роман про Гражданскую войну, по мотивам «Адъютанта его превосходительства»; так что финальный «сенсационный» момент доверия не вызывает.
27 ноября 2012
Лимонов
Высококлассная иностранная биография
Со стороны кажется, что этого просто не может быть, что это как если бы Михаил Шишкин написал биографию Джонни Роттена и получил за это премию «Большая книга»: чистый абсурд. На самом деле Каррер, во-первых, был знаком с Лимоновым с 80-х, во-вторых, сам имеет русские корни, в-третьих, он сын Элен Каррер д’Анкосс, историка-советолога, и двоюродный брат Пола Хлебникова — то есть прекрасно понимал, в какой материал сует нос. Самое удивительное в Каррере — как он умудрился учуять героя, свободно конвертируемого из одной культуры в другую, и отчаянный дефицит которого та, первая, испытывает, сама того не зная. Представьте себе, что вам нужно выбрать себе какого-то практически неизвестного — ну разве что совсем чуть-чуть — иностранца, живого, нашего современника, и написать его биографию — такую, чтобы ваш президент заявил, что теперь это его настольная книга, а ваши соотечественники скупили 300000 экземпляров, и теперь ее переводят на все языки мира. Каррер, писатель с тридцатилетним стажем, не впервые исследующий патологически странных персонажей («Изверг»), поставил не то что даже на темную лошадку — а на какого-то Конька-Горбунка, и сорвал буквально миллион евро, вторую по статусу во Франции, после Гонкуровской, премию Ренодо, панегирик Саркози; по-видимому, образ последовательного бунтаря, всю жизнь презиравшего стандартные западные буржуазные добродетели, стоит действительно дорого. И все это, ну надо же, о ком? О Лимонове — о «нашем Лимонове», про которого мы-то знаем все, от гостиницы «Уинслоу» до Сыров: и биографию, и сегодняшний контекст, и перспективы, и миф. Зачем, думали, про него писать — и так ведь «все понятно». Не все, как выяснилось.
Сам Каррер — который лет пять назад приехал в Россию и с согласия Лимонова несколько недель приглядывался к нему и записывал некоторые его мнения, — настаивает, что жанр книги — роман. То есть не полностью поддающийся верификации нон-фикшн, а история, в которой есть не только герой, но и образ рассказчика, двойники героя, а главное — игра в то, что «если даже все это ложь, то такая ложь говорит о жизни больше, чем обычная правда». Среди прочего фантомный персонаж «Лимонов» позволил Карреру написать книгу о Путине (на месте которого Лимонов вел бы себя точно так же, они, по сути, похожи; остроумная мысль Каррера), о себе (Каррера в романе много; это не только история об отношениях художника и модели, но и в какой-то степени странная автобиография), о России (не просто «портрет на фоне эпохи», но Лимонов как ключ к российской истории последних 50 лет — странной, не соответствующей западным представлениям о прекрасном — и крайне искаженной).
Нельзя сказать, что после карреровского «романа» тема биографии Лимонова закрыта, что это «окончательная книга о Лимонове». Нет, совсем нет; про Лимонова можно написать и по-другому, поместить его в другую, более сложную, систему зеркал, и, главное, намеренно отказаться от игры в то, что Лимонов — герой его книг и Лимонов подлинный — это одно и то же; устроить то есть тотальный фактчекинг всех его беллетристических заявлений, отказать ему в презумпции правдивости. Затем штука в том, что Карреру неинтересно подвергать лимоновские тексты собственно филологическому анализу — хотя ясно, что по текстам о личности можно понять гораздо больше, чем по чему-то еще, а кроме того, Лимонов все-таки прежде всего гениальный писатель — а уж затем герой, авантюрист, революционер и прочее. Писатель остроумный, расчетливый (из тех, кто перед тем как позвонить умирающей матери, кладет на стол карандаш с бумагой, записывать — пригодится) — и с природным талантом выбирать не то что даже единственно верное — а единственно неверное, но при этом подходящее лучше всех прочих — слово; вот главная особенность Лимонова-писателя, которая может быть легко экстраполирована и на его поведение. Наверняка, другой «Лимонов» получится совсем не такой, как у Каррера; но и карреровская книга, выстроенная на остранении, эффекте «взгляда умного и наблюдательного иностранца», очень любопытна; очень занятно, какими — со стороны — он видит Дугина и Захара Прилепина, Руцкого и Бродского, Проханова и Политковскую. Словом, все, решительно все должны быть благодарны Карреру: Лимонов — за ироничное и скептичное, однако все же евангелие о себе; Путин — за точное, позитивное и остроумное, через посредство главного антагониста, толкование своего образа; иностранцы — за то, что теперь они могут вешать на стенку еще чей-то потрет, кроме Че Гевары; наконец, русские читатели — за живой пересказ классических лимоновских текстов, за любопытные свидетельства о подлинном статусе Лимонова — и оценке его эскапад — за границей, ну и вообще за написанный большим мастером портрет нашего великого национального писателя. Похож.
15 ноября 2012
Музей революции