У одного из стойл стояла выведенная черно-белая кобыла, пока конюх раскладывал ей свежую солому. Она стояла прямо с прямо стоячими ушами, показывая свою настороженность. Рост ее был приблизительно в пятнадцать ладоней. Спереди она была длинной с широкой грудью, что предвещало хорошую выносливость. Ноги были идеальных пропорций, с короткими бедрами и хорошим углом под бабками. Плечи хорошо сложены, круп на одном уровне с холкой. Она была сложена так же хорошо как Типун, и даже лучше. Больше того, она была из породы, о которой он слышал, но никогда не думал, что увидит бритву из Арад Домана своими глазами. Никакая другая порода не имела такой примечательный окрас. У этой масти белый цвет встречался с черным в прямых линиях, словно их отрезали бритвой, что и дало породе название. Ее присутствие тут было столь же таинственным, как и черный тис. Он слышал, что ни один доманиец никогда в жизни не продаст бритву иноземцу. Он постарался не задерживаться на ней взглядом, продолжая изучать остальных животных в стойлах. Не замедлились ли кости в его голове? Нет, это просто игра воображения. Он был уверен, что они вращались с той же силой, что и в фургоне Люка.
Жилистый мужчина с редкой челкой сохранившихся седых волос на голове поклонился, сложив перед собой руки. – «Тоук Фирним, милорд», – представился он с сильным акцентом, с сомнением покосившись на палку на плече Мэта. Мужчины в шелковых кафтанах с золотыми перстнями редко ходят с такими вещами. – «Чем могу быть полезен? Милорд желает арендовать лошадь? Или купить?» – Плечи его жилета, одетого поверх рубашки некогда белого цвета, украшала неброская вышивка в виде цветочков. Мэт постарался вообще не обращать на них внимания. На поясе у парня был один из кривых ножей, и на дубленом лице имелись пара светлых шрамов. Застаревших шрамов. Если он и дрался недавно, то видимых следов борьбы не сохранилось.
|
|
«Купить, мастер Фирним, если у вас найдется что-нибудь для продажи. Или если я смогу найти что-нибудь более-менее подходящее. За сегодняшний день мне столько раз пытались всучить за шестилетку старую хромую клячу, что если бы я не отмахивался от них палкой, я бы погиб», – он с легкой улыбкой потряс жердью на плече. Его отец всегда говаривал, что торговля пойдет лучше, если заставишь противоположную сторону улыбаться.
«У меня есть три лошади для продажи, милорд, но ни одной хромой», – ответил мужчина с поклоном даже не улыбнувшись. Фирним показал рукой. – «Одну вы можете видеть там, ее как раз вывели из стойла. Пятилетняя чистокровка. Стоит десять крон и ни кроной меньше. Золотом». – добавил он спокойно.
У Мэта отвалилась челюсть. – «Я знаю, что после прихода Шончан даже на пегих взлетели цены, но это же абсурд!»
«О, это не обычная пегая, милорд. Это бритва. Чистокровная доманийская скаковая бритва».
Кровь и проклятый пепел! Такая цена в самом начале сделки! – «Как скажете, как скажете», – пробормотал Мэт, опуская жердь на каменный пол, чтобы опереться на древко будущего лука. Его бедро уже не так часто его беспокоило, только после длительной прогулки, вроде той, что он совершил сегодня утром, и он почувствовал приступ боли. Все равно придется играть в эту игру и поторговаться. В торговле лошадьми есть свои правила. Если попытаешься их нарушить, уйдешь с пустым кошельком. – «Никогда в жизни не слышал, чтобы лошадь назвали бритвой. Что есть еще? Но учти, только мерины или кобылы».
|
|
«Кроме бритвы для продажи только мерины и остались, милорд», – сказал Фирним, сделав акцент на слове «бритва». Развернувшись в другой конец конюшни, он прокричал – «Адела! Выведи того большого гнедого, что у нас стоит для продажи!»
Долговязая прыщавая молоденькая женщина в штанах и простом темном жилете по его слову метнулась в дальний конец конюшни. Адела подвела Фирниму гнедого, а затем и серого в яблоках, которых вывели на веревке поближе к свету возле дверей. По просьбе Мэта. Их экстерьер был совсем не плох, но гнедой был слишком большой, почти семнадцать ладоней высотой, а серый держал уши прижатыми к голове и дважды попытался укусить Аделу за руку. Но она оказалась умелой девушкой и легко уклонилась от его попыток. Ему легко удалось найти в них изъяны и завернуть, даже если бы он не знал о существовании бритвы.
Подошел худой серый кот в полоску, напоминающий скальную кошку в миниатюре, и уселся в ногах у Фирнима, зализывая глубокую кровоточащую рану на плече. – «Крысы в этом году, на моей памяти, распоясались хуже обычного», – нахмурившись заявил конезаводчик, посмотрев на кота. – «И дерутся злее. Я подумываю не взять ли еще одного кота, или двух». – Но он вернулся к делу. – «Милорд посмотрит на жемчужину моей конюшни, раз остальные его не устраивают?»
«Думаю, я мог бы взглянуть на пегую, Мастер Фирним», – с сомнением в голосе сказал Мэт. – «Но не за десять крон».
«Золотом», – уточнил Фирним. – «Хурд, проведи для милорда бритву». – Он снова подчеркнул породу. Цену сбавить будет тяжело. Если только то, что он та’верен не сыграет своей роли. Его удача никогда не влияла на такую однозначную вещь как торговля.
|
|
Хурд оказался мужчиной, который обновлял солому в стойле бритвы. Это был приземистый мужчина у которого на голове осталось только три белых волоска, а во рту не оказалось вообще ни одного зуба. Это легко можно было заметить, когда он улыбался, проводя кобылу по кругу. Совершенно очевидно, что он любил это животное, и было за что.
Шла она хорошо, но Мэт все равно осмотрел ее поближе. Ее зубы говорили о том, что Фирним был довольно честен на счет ее возраста. Только идиот стал бы привирать о возрасте лошади, если только покупатель не полный профан, хотя, что удивительно, многие барышники так и считали. Уши развернулись в его сторону, когда он погладил ее нос, проверяя глаза. Они были чистыми и яркими, ни следа слизи. Он пощупал ее ноги, проверяя нет ли вздутий или повышения температуры. Ни намека на травмы, стригущий лишай или что-нибудь еще. Он мог легко поместить кулак между ее ребрами и плечом – у нее будет широкий шаг – и между последним ребром и бедром легко входила раскрытая ладонь. Она будет вынослива и не перенапряжет сухожилия, если будет бежать быстро.
«Милорд разбирается в лошадях, как я вижу».
«Так и есть, Мастер Фирним. И десять золотых крон слишком много, особенно для пегой. Знаете, некоторые утверждают, что пегий конь к несчастью. Не то чтобы я в это верил, но я не могу дать так много».
«К несчастью? Никогда ничего подобного не слышал. Ваша цена?»
«За десять золотых крон я мог бы купить чистокровного тайренца. Не самого лучшего, это верно, но все равно, это будет тайренец. Я дам десять крон. Серебром».
Фирним откинул назад голову и громко захохотал, а когда он остановился они вернулись к торговле. Наконец, Мэт отдал пять золотых крон и четыре золотые марки, плюс три серебряные, все деньги были отчеканены в Эбу Дар. В его сундуке были монеты разных стран, но с иностранными деньгами обычно требовалось обращаться в банк или к меняле, чтобы их взвесить и оценить сколько они стоят на местные деньги. Кроме того, что это привлекает внимание, он бы заплатил за лошадь больше, возможно даже больше десяти крон золотом. У менял весы всегда работали таким образом. Он не собирался так сильно сбивать цену, но судя по тому как в конце улыбнулся Фирним, он не ожидал столько заработать на одной лошади. Это был лучший исход при торговли лошадьми, когда каждая из сторон считает, что выиграла от сделки. В целом, день начался очень хорошо, несмотря на проклятые кости. Ему следовало знать, что это не продлится вечно.
Когда он в полдень вернулся к цирку верхом на бритве без седла, из-за разболевшегося бедра, очередь стала еще длиннее, чем при его уходе. Под грохот костей в голове, он подождал возможность пройти под синим транспарантом, растянутым между двумя высокими жердями с названием представления, написанного аршинными красными буквами. Пока монетка, опущенная одним человеком в стеклянный кувшин, который держал в руках здоровенный конюх в грубой куртке из шерсти, перекочевывала под внимательными глазами второго конюха в обитый железом сундук, к очереди успевало подоспеть еще несколько человек, так что казалось, она никогда не станет короче. Линия людей уже простиралась от входа до угла и терялась за ним. Что удивительно, никто не толкался и не пытался залезть вперед. Среди людей было хорошо видно крестьян в грубых куртках с въевшейся в руки землей, однако лица детей и фермерских жен, по крайней мере, выглядели достаточно чистыми. К сожалению, Люка получил свою вожделенную толпу. Теперь нет никакой надежды уговорить его уехать завтра. Кости предвещали какое-то событие, возможно роковое, которое должно случиться с Мэтом проклятым Коутоном, но какое? Иногда кости останавливались, но он понятия не имел, что же случилось.
Сразу за стеной из холста, рядом с проходящими мимо посетителями, растекающимися по обе стороны улицы, стояла Алудра, что-то втолковывавшая двум возницам телег, на которых были сложены бочки разного размера. И не только бочки. – «Я покажу вам, где поставить телеги», – говорила стройная женщина худому вознице с выдающейся вперед челюстью. Провожая Мэта взглядом, она повернула голову, и ее длинные косички, украшенные бусинами, качнулись в такт. Но она тут же обернулась к вознице: «Где лошади, вы поставите телеги прямо за коновязью, хорошо?»
Что это она накупила в таком количестве? Наверное что-то для своих фейерверков. Каждый вечер сразу после наступления темноты, еще до того как все улеглись спать, она запускала свои ночные цветы. Для города размеров Джурадора два или если поблизости были несколько деревень – три. Он много раз размышлял, зачем же ей нужен литейщик колоколов, но единственное разумное объяснение, приходившее ему на ум, было полной ерундой.
Он спрятал кобылу среди других лошадей. Скажем прямо, вам не удастся спрятать такую лошадь как бритва, но среди других лошадей она станет менее заметна, а для нее еще не пришло подходящее время. Древко для лука он оставил в фургоне, который делил с Эгинин и Домоном, но сейчас никого из них не было. Потом он направился в сторону выцветшего фиолетового фургона Туон. Он стоял теперь возле фургона Люка, хотя Мэт хотел чтобы его оставили на прежнем месте вместе с грузовыми фургонами. Только Люка и его жена были в курсе, что Туон была Верховной Леди, а не служанкой, собиравшейся выдать Мэта и Эгинин ее ревнивому мужу, но уже многие в труппе задавались вопросом, почему Мэт проводил больше времени с Туон, чем с Эгинин. Удивлялись и не одобряли. Что странно, большей частью они были довольно чопорными людьми, даже акробаты. Сбежать с женой кровожадного лорда было романтично. А любовь к горничной – омерзительно. А переставив фургон на самое видное место на обозрение людей, которые пробыли с Люка достаточно долго и были его самыми лучшими кадрами, он мог породить еще больше кривотолков.
Сказать по правде, он колебался, собираясь идти к Туон, когда в голове крутились кости. Слишком часто в ее присутствии они останавливались, а он по прежнему не знал, почему, кроме одного раза. И то не наверняка. Возможно, первый раз случился оттого, что встретил ее. При мыслях об этом у него волосы на затылке становились дыбом. С другой стороны, с женщинами всегда так – приходится испытывать удачу. А с женщиной вроде Туон ее приходится испытывать по десять раз на дню, и никогда не знаешь наверняка пока не станет слишком поздно. Иногда он задавался вопросом, почему его удача не в состоянии ему помочь в отношениях с женщинами? Женщины же столь же непредсказуемы как самые честные кости.
Возле фургона не было видно ни одного из Красноруких, теперь они находились под ним – поэтому он поднялся по короткой лесенке в задней части фургона, коротко постучал и вошел, потянув дверь. В конце концов, он платил за аренду этого фургона, и вряд ли они лежат раздетыми в разгар дня. В любом случае, если они не хотят пускать внутрь людей, на двери имеется замок.
Госпожи Анан не было, но внутри отнюдь не было пусто. На узком столе, свисавшем с потолка, стояли разномастные тарелки с нарезанным ломтями хлебом, сыром и маслинами. Рядом стоял один из одолженных Люка серебряных кувшинов, потом низкий в красную полоску кувшин и несколько украшенных цветами чашек. Туон сидела на единственном в фургоне табурете в дальнем углу стола. Ее голову украшали завитки отросших за месяц черных волос. Селюсия сидела на одной из кроватей сбоку, а Ноэл и Олвер на другой, положив локти на стол. Сегодня Селюсия, с повязанным вокруг головы шарфом в цветочек, была в темно-синем эбударском платье, в котором хорошо была видна ее незабываемая грудь. На Туон было красное платье, которое казалось было сделано сплошь из складочек. Свет! Он только вчера купил ей шелк! Как ей удалось убедить швею так быстро закончить платье? Он был абсолютно уверен, что для этого требуется больше одного дня. Видимо, с помощью довольно свободного распоряжения его золотом, как он подозревал. Все правильно. Если ты покупаешь женщине шелк, будь готов заплатить за то, что из него сошьют платье. Он слышал эту пословицу еще мальчишкой, когда не думал, что когда-либо в жизни увидит шелк, но это было кристальной правдой.
«… и за пределами их поселений можно увидеть одних только женщин», – вещал Ноэл, седой оборванный старик, когда Мэт вошел и закрыл за собой дверь. Остатки кружев на рукавах Ноэла видали лучшие дни, как и его кафтан, когда-то неплохо сшитый из прекрасной серой шерсти, но и то и другое было довольно опрятным и чистым, хотя по правде они выглядели довольно странно с его скрюченными пальцами и помятым лицом. В этих вещах он был похож на постаревшего вышибалу из таверны, который решил уйти на покой и оставить драки в прошлом. Олвер был в хорошем синем кафтане, который сшили для него по заказу Мэта. Он широко улыбался как какой-нибудь огир. Свет! Он был неплохим мальчонкой, но никогда не станет симпатичным с такими большими ушами и широким ртом. Нужно срочно преподать ему несколько уроков хороших манер общения с дамами, иначе у него будут трудности. Мэт старался больше времени проводить с Олвером, чтобы снизить на него влияние его «дядек» – Ванина и Харнана, и прочих Красноруких, и парнишке это нравилось. Но не так сильно, как играть в Змей и Лисичек или в камни с Туон, уставившись на грудь Селюсии. Хорошо, если парни учили его стрелять из лука и обращаться с мечом, но если он узнает, кто научил его так жадно коситься на…
«Маннеры, Игрушка», – Туон растягивала слова словно мед, стекающий на блюдце. Плотный мед. Каждый раз, когда они не играли в камни, ее выражение было очень серьезным как у судьи, выносящего смертельный приговор, и голос полностью этому соответствовал: «Ты стучишь, затем ждешь разрешения войти. Если только ты не собственность или слуга. Тогда стучать не требуется. И ты испачкал кафтан жиром. Я хочу чтобы ты ходил чистым». – улыбка Олвера растаяла пока он слушал выговор Мэту. Ноэл провел скрюченными пальцами сквозь свои длинные волосы, и принялся изучать зеленую тарелку у себя под носом, словно пытался найти среди маслин изумруд.
Несмотря на мрачный тон, Мэт любил смотреть на темную миниатюрную женщину, которая предназначена ему в жены. Которая уже наполовину была его женой. Свет, все, что требуется, это ей три раза произнести нужную фразу, и дело будет сделано! Чтоб он сгорел, как она красива! Как-то было дело, он принял ее за подростка, но это все из-за ее роста и вуали. Теперь, без вуали для него было совершенно ясно, что это личико в форме сердечка принадлежит молоденькой женщине. Ее большие глаза были как два темных омута, и чтобы переплыть их мужчине потребуется вся жизнь. Ее редкие улыбки были загадочными и озорными, но он их обожал. Еще он любил слушать ее смех. Но все ж, пока она не смеялась над ним самим. Правда, она была несколько худее, чем он обычно предпочитал, но если ему когда-нибудь удастся обнять ее за талию без присутствия вездесущей Селюсии, он был уверен, что она пришлась бы как раз по руке. И он сумел бы убедить ее подарить ему пару поцелуев этих пухлых губок. Свет! Порой ему снилось как это происходит. Неважно, что она его зовет так, будто они уже женаты. Ладно, почти неважно. Чтоб ему сгореть, если все это было из-за пары каких-то жирных пятен. Оба слуги – Лопин и Нерим передерутся за то, кто станет чистить его кафтан. У них было мало работы, если он не говорил конкретно, кому что делать. Он не стал об этом говорить. Ничто так не нравится женщинам, как заставить мужчину оправдываться. Как только ты начинаешь, считай, что она победила.
«Я постараюсь запомнить, Драгоценная», – ответил он с лучшей своей улыбкой, проскользнув мимо Селюсии и положив свою шляпу с другой стороны от нее. Между ними осталось скомканное одеяло и ноги не соприкасались, но можно было подумать, что он прижался к ней бедром. У нее были голубые глаза, но взгляд, которым она его одарила, был достаточно горяч, чтобы кафтан на нем мог задымиться. – «Надеюсь в этом кубке перед Олвером больше воды, чем вина».
«Это – козье молоко», – с негодованием заметил Олвер. А! Что ж, Олвер и в самом деле еще достаточно мал чтобы пить даже сильно разбавленное вино.
Туон сидела очень прямо, хотя и была ниже Селюсии, которая сама была низкорослой дамой. – «Как ты меня назвал?» – так решительно, насколько позволял ее акцент.
«Драгоценная. Ты придумала ласковое имя для меня, поэтому я решил, что в свою очередь должен придумать для тебя, Драгоценная». – Он решил, что у Селюсии глаза вылезут из орбит и упадут на пол.
«Понятно», – промурлыкала Туон, задумчиво поджав губы. Она качнула пальцами правой руки, вроде бы незаметно, но Селюсия немедленно спрыгнула с кровати и направилась к буфету. Но при этом по дороге все не сводила с него глаз поверх головы Туон. – «Очень хорошо», – через мгновение добавила Туон. – «Будет интересно посмотреть, кто выиграет в эту игру, Игрушка».
Улыбка Мэта поувяла. Игра? Он просто решил слегка восстановить баланс. Однако, она увидела в этом игру, а это подразумевало, что он может проиграть. И это было возможно, так как он понятия не имел, что это за игра и какие у нее правила. Почему женщины все так… усложняют?
Селюсия вернулась на место, подвинув к нему треснутую чашку и синюю тарелку, покрытую глазурью, на которой лежало полкраюхи черствого хлеба, шесть вариантов соленых маслин и три вида сыра. Это воодушевило его вновь. Он на это надеялся, и даже ждал. Как только женщина начинает тебя кормить, то ей становится труднее заставить себя остановить мужчину, садящегося за ее стол.
«Так вот», – проговорил Ноэл, возобновляя свой рассказ. – «В этих поселениях Айяд вы можете увидеть женщин всех поколений, но ни одного мужчины старше двадцати. Ни одного». – У Олвера от удивления увеличились глаза. Мальчик впитывал рассказы Ноэла, о тех странах, в которых он побывал, даже о тех, что были за Айильской Пустыней проглатывал без масла.
«Ноэл, ты часом не родственник Джейину Чарину?» – прожевав маслину и аккуратно выплюнув косточку в пригоршню, спросил Мэт. На вкус она была почти как глина. И следующая такая же. Но он был голоден, поэтому под взглядами Туон, он умял их все и заел небольшим количеством козьего сыра.
Лицо старика превратилось в камень, и прежде чем он ответил, Мэт оторвал кусок хлеба и успел его съесть. – «Кузен», – сказал он неохотно. – «Был кузеном».
«Ты родственник Джейина Далекоходившего?» – взволнованно воскликнул Олвер. Книга Джейина Далекоходившего была его любимой. Он читал бы ее даже ночью, если бы Джуилин и Тера не запрещали и не укладывали его спать. Он повторял, что хочет сам побывать везде, где побывал Далекоходивший, и даже дальше.
«Кто этот человек с двумя именами?» – спросила Туон. – «Так называют только великих людей, а вы говорите так, будто хорошо с ним знакомы».
«Он был глупец», – мрачно сказал Ноэл прежде, чем Мэт успел открыть рот, хотя Олвер как раз успел, но остался с открытым ртом, а старик продолжил: «Пока он шатался по миру, его добрая и любимая жена умирала от лихорадки, и так и умерла, не успев подержать его руку перед смертью. А он позволил использовать себя как инструмент…» – Внезапно лицо Ноэла стало белее простыни. Уставившись сквозь Мэта, он потер лоб, словно пытаясь что-то припомнить.
«Джейин Далекоходивший был великим человеком», – отчаянно завопил Олвер. Он сжал кулаки, словно готов был сражаться за своего кумира. – «Он сражался с троллоками и Мурдраалами, и у него было больше приключений чем у кого-либо еще в целом мире! Даже у Мэта! Он поймал Ковина Гемаллана после того, как тот предал Малкир Тени!»
Ноэл пришел в себя и погладил Олвера по плечу. – «Так и есть, мальчик. Это было доброе дело на его весах. Но какое в мире приключение стоит того, чтобы оставить жену умирать в одиночестве?» – произнес он так грустно, будто готов был умереть на этом самом месте.
Олвер, не сказав ни слова, спал с лица. Если из-за Ноэла парень перестанет читать любимую книгу, то Мэту придется серьезно поговорить со стариком. Чтение очень важно! Он и сам читал, иногда… и он был уверен, что Олверу нравится книга.
Встав, Туон протянулась через стол, положив руку на плечо Ноэла. Строгое выражение покинуло ее лицо, сменившись нежностью. Ее талию стягивал широкий пояс из желтой кожи, подчеркивая ее изящные формы. Еще потраченные деньги. Ну и пусть! Для него всегда было легко подзаработать денег, и если бы не она их потратила, то он бы спустил их на другую. – «У вас доброе сердце, Мастер Чарин», – она всех называла по их проклятым именам, кроме Мэта Коутона!
«Правда, миледи?» – с надеждой в голосе спросил Ноэл, словно от ответа зависела его жизнь. – «Порой мне кажется…» – Но что бы ему ни казалось, в тот миг им не суждено было этого узнать.
Дверь распахнулась и в фургон сунул голову Джуилин. Ловец Воров из Тира был в своей конической шляпе, как обычно лихо сидевшей на макушке, но на темном лице было написано волнение. – «Через дорогу шончанские солдаты. Я иду к Тере. Она испугается, если услышит от кого-нибудь другого». – И испарился, так же быстро, как появился, оставив после себя качающуюся дверь.
Глава 7
Холодный медальон
Шончанские солдаты. Кровь и проклятый пепел! Мэту только этого не хватало, особенно, когда кости перекатываются в голове.
«Ноэл, найди Эгинин и предупреди ее. Олвер. Ты предупреди Айз Седай. И Бетамин с Ситой». – Эти пятеро должны быть вместе, или, по крайней мере, неподалеку друг от друга. Две бывшие сул’дам тенью следовали за Сестрами, когда бы те ни покидали фургончик, который они делили вместе. Свет, он надеялся, что ни одной из них не взбрело в голову опять уйти в город. Это уж точно то же самое, что запустить хорька в курятник! – «Я – ко входу, посмотрю, могут ли у нас быть неприятности».
«Она на это имя не откликнется», – пробормотал Ноэл, выскальзывая из-за стола. Для парня, который выглядел так, словно половина костей у него была переломана в одно или разное время, он двигался очень проворно. – «Ты же знаешь».
«Ты понял, кого я имею в виду», – резко ответил Мэт, хмуро покосившись на Туон и Селюсию. Эта чушь с именами была полностью на их совести. Это Селюсия сказала Эгинин, что теперь ее должны звать Лейлвин Шиплесс, и теперь Эгинин использовала только это имя. Ну, с этим он не собирался мириться, ни в отношении ее, ни в отношении себя. Рано или поздно, но она должна опомнится.
«Да я просто так сказал», – сказал Ноэл. – «Идем, Олвер».
Мэт собирался выскользнуть следом, но прежде, чем он достиг двери, заговорила Туон:
«И никаких предупреждений, чтобы мы оставались внутри, Игрушка? И никто не останется нас сторожить?»
Кости говорили, что ему следует найти Гарнана или кого-то из Красноруких и поставить снаружи, просто на всякий случай, но он даже не поколебался.
«Ты дала слово», – сказал он, надевая шляпу. Улыбка, которую он получил в ответ, стоила того, чтобы рисковать. Гори он огнем, но эта улыбка осветила ее лицо. Женщины всегда были сродни азартной игре, но иногда даже улыбка может быть победой.
Уже от входа он увидел, что вольным дням Джурадора без присутствия Шончан пришел конец. Прямо через дорогу от их лагеря, сняв доспехи, устанавливали палатки организованными рядами, устраивали коновязи и разгружали фургоны несколько сотен человек. Все делалось очень умело. Он увидел Тарабонцев, у которых со шлемов свисали кольчужные вуали, а поперек их нагрудных пластин были нарисованы голубые, желтые и зеленые полосы; и еще людей, явно пехотинцев, которые аккуратно составляли длинные пики и луки, гораздо короче Двуреченских, в точно так же раскрашенных доспехах. Он решил, что это, должно быть, амадицийцы. Ни Тарабон, ни Алтара не очень жаловали пешие войска, к тому же алтарцы на службе у Шончан по какой-то причине красили свои доспехи по-другому. Были тут и настоящие Шончан, конечно, насколько он мог заметить, примерно два или три десятка. Эти пластинчатые доспехи невозможно было спутать с какими другими, или эти странные насекомовидные шлемы.
Трое солдат легкой походкой направились через дорогу. Худые, но крепко сбитые люди. Их голубые куртки, с полосатыми воротниками в зеленую и желтую полоску, были достаточно простыми, несмотря на цвета, и носили следы от ношения доспехов, но никакого намека на их звание. Они хоть и не офицеры, но все равно могут быть опасны, как красные гадюки. Двое из этих парней могли оказаться андорцами или мурандийцами, или даже двуреченцами, но у третьего были раскосые глаза, как у салдэйца, и кожа цвета меда. Не задерживаясь, они двинулись ко входу.
Один из конюхов у входа трижды пронзительно просвистел, и этот звук стал словно эхом разноситься по балагану, в то время как второй, косоглазый парень по имени Боллин, выставил перед этой троицей стеклянный кувшин.
«По серебряному пенни с человека, Капитан», – сказал он с обманчивой мягкостью. Мэт слышал, как он говорил точно так же за мгновение до того, как врезать другому конюху табуреткой по голове. – «С детишек по пять медяков, если они мне выше пояса, или три – если ниже, но только младенцы, которых еще нужно нести на руках, могут пройти бесплатно.
Темнокожий шончанин поднял руку, словно собираясь отпихнуть Боллина с дороги, но потом заколебался, и его лицо стало еще тверже, если это было возможно.
Двое других рядом с ним изготовились к бою, сжав кулаки, в это время стук башмаков возвестил о прибытии всех мужчин бродячего цирка – актеров в кричащих нарядах, и конюхов в грубой шерстяной одежде. У каждого в руках было какое-нибудь оружие вроде дубинки, включая Люку, в ярком красном камзоле до отворотов сапог, расшитом золотыми звездами, и даже обнаженного по пояс Петра, который был самым добрым человеком из всех, кого знал Мэт. Сейчас, однако, Петра был похож на грозовую тучу.
Свет, здесь же сейчас начнется настоящая бойня, учитывая, что у этих парней всего в какой-то паре шагов полно друзей с оружием под рукой. Неподходящее место для Мэта Коутона, откуда следует немедленно убраться. Он незаметно коснулся метательных ножей, спрятанных в рукавах, и повел плечами, чтобы ощутить еще один, подвешенный сзади между лопатками. Правда, проверить те, что под курткой или в сапогах не заметно не получится. Кости были похожи на непрекращающийся гром. Он начал прикидывать, как вытащить Туон и остальных. Однако, на нее придется потратить больше времени.
Прежде чем успела разразиться катастрофа, появилась еще одна Шончанка, в зелено-желто-голубых полосатых доспехах, но державшая свой шлем у правого бедра. У нее были раскосые глаза и медового цвета кожа, а в коротко подстриженных черных волосах пробивалась седина. Она была почти на фут ниже остальных троих, а на шлеме у нее не было плюмажа, только небольшой выступ в форме бронзового наконечника стрелы спереди, но трое солдат, завидев ее, вытянулись по стойке смирно.
«И почему я не удивлена, обнаружив тебя там, где вот-вот разразится скандал, Мурель? – ее невнятный акцент звучал немного гнусаво. – «Из-за чего сыр-бор?»
«Мы заплатили деньги, Знаменосец», – ответил с таким же гнусавым акцентом тот, у которого был медовый оттенок кожи, – Но потом они сказали, что мы должны заплатить им больше, потому что мы – солдаты Империи».
Боллин открыл было рот, но она остановила его взмахом руки. Что-то в ней было такое, из-за чего он подчинился. Пробежав глазами по толпе с дубинками, сбившейся в плотный полукруг, и помедлив момент, прежде чем кивнуть при виде Люки, она остановилась на Мэте. – «Ты видел, что произошло?»
«Да». – Ответил Мэт. – «Они пытались пройти, не заплатив».
«Это хорошо для тебя, Мурель», – сказала она, заработав от него удивленный взгляд. – «И хорошо, для всех троих. Потому что это значит, что вы не останетесь без своих денег. Потому что вы останетесь в лагере на десять дней, и сомневаюсь, что этот цирк пробудет здесь так долго.
Ваше жалование за десять дней так же будет урезано. Вы будете разгружать фургоны, чтобы люди не думали, будто мы считаем себя лучше их. Или вы хотите наряд на рытье канав для тех, кто вызывает беспорядки?» – трое мужчин заметно побледнели. Видимо, это было серьезное наказание. – «Не думаю. А теперь убирайтесь с глаз моих, и приступайте к работе, пока я не назначила вам наказание на месяц, вместо недели».
«Есть, Знаменосец», – отозвались все как один, а затем побежали обратно через дорогу так быстро, как только могли, сдирая на ходу свои куртки. Упертые люди. Хотя Знаменосец была еще хуже.
А она, как оказалось, еще не закончила. Люка выступил вперед, поклонившись с величайшей напыщенностью, но она пресекла любую попытку отблагодарить ее.
«Мне не очень-то нравятся парни, которые угрожают моим людям дубинками», – растягивая слова, произнесла она, положив свободную руку на рукоять меча. – «Даже Мурелю, в добавок при таком неравном раскладе. И все же, это показывает, что у вас имеется хребет. Никто из вас не желает от жизни славы и приключений? Перейдите дорогу вместе со мной, и я запишу вас. Вот ты там, в этом ярко-красном кафтане. На мой взгляд, ты прирожденный копейщик. Держу пари, у меня почти не займет времени сделать из тебя героя».