Приказав устанавливать стену на открытой местности у реки, чтобы облегчить водопой цирковым животным, он направился в деревню, одев свой камзол и красный плащ, настолько яркий, что у Мэта зарябило в глазах, и так расшитый звездами и кометами, что заставил бы любого Лудильщика заплакать от зависти. К его возвращению в сопровождении трех мужчин и трех женщин, поперек входа снова был натянут транспарант, каждый фургон занял свое место, сцены выгружены и почти закончена стена. Деревня была не так уж удалена от Эбу Дар, но все же их одежда была словно из другой страны. На мужчинах были короткие шерстяные куртки ярких расцветок, расшитые угловатым орнаментом на плечах и рукавах, и темные мешковатые штаны, заправленные в высокие до колена сапоги. У женщин волосы были собраны в кокон на макушке, а их платья были столь же яркими, как наряд Люка. Отличительной особенностью были узкие юбки с роскошными цветами от бедра до подола. У всех на поясах имелись длинные ножи, хотя и с менее изогнутым лезвием, и они хватались за их рукояти всякий раз, когда кто-нибудь смотрел в их сторону. В этом отличия не было никакого. В том что касается вспыльчивости, Алтара оставалась Алтарой. Пришедшие оказались: местным мэром, четверо – владельцами гостиниц, и последняя – худая, морщинистая и седая женщина в красном, к которой остальные обращались уважительно «Мать». Поскольку и мэр – обладатель внушительного животика – был достаточно сед, хотя большую часть прически занимала лысина, и владельцы гостиниц не испытывали недостатка в седине, Мэт решил, что она должно быть местная Мудрая. Он улыбнулся, и, когда она проходила мимо, приподнял шляпу, заслужив в ответ острый взгляд и фырканье, очень напоминавшее Найнив. О да, Мудрая, никакого сомнения.
Люка провел их вокруг с широкой улыбкой и экспрессивными жестами, сложными поклонами со взмахами плащом, задержавшись у разминавшихся жонглеров и группы акробатов, которые исполнили пару номеров для гостей, но его улыбка превратилась в кислую мину, едва они скрылись из поля зрения по дороге обратно. – «Свободный вход для них, их жен, мужей и всех детей», – прорычал он Мэту, – «и мне придется убираться, если купцу взбредет в голову съехать с дороги. Они не были столь прямолинейны, но достаточно ясно дали это понять, особенно эта их Матушка Дарвайл. Как будто это засиженное мухами место настолько привлекательно, что купцы так и слетаются сюда, чтобы заполнить все это поле. Воры и негодяи, Коутон! Народ этой страны все сплошь воры и негодяи, и каждый честный парень, вроде меня, находится в полной их власти!»
Достаточно скоро он подсчитал, сколько сможет заработать, несмотря на либеральную входную плату, но не перестал жаловаться даже тогда, когда очередь на вход выросла почти до тех же размеров, как в Джурадоре. Он просто слегка сменил стиль, сожалея о том, сколько смог бы заработать за следующие три-четыре дня в солевом городе. Теперь это было уже три-четыре дня, хотя весьма вероятно он просидел бы и дольше, пока толпа не иссякла бы совсем. Возможно, те трое шончан были работой та’верен. Вряд ли, конечно, было приятно так считать. Теперь, это все было в прошлом.
Так и повелось. В лучшем случае они проезжали лиги две-три неторопливым темпом, потом Люка находил какой-нибудь городишко или группу деревень, возле которых он чувствовал призыв своего кошелька сделать остановку. Или лучше сказать, зов денег. Даже если им не удавалось заработать ничего, кроме мух, не считая потраченных усилий на установку стены и прочего, все равно им удавалось пройти не более четырех лиг за один раз. Люка не хотел рисковать и растягивать труппу по дороге. Если прибыли от показов не предвиделось, Люка находил достаточно широкое поле, на котором без излишней давки можно было разместить все фургоны, но если их прогоняли, то ему приходилось торговаться с фермерами за право остановиться на заброшенном пастбище. И каждый следующий день он скулил о непомерных расходах, если это обошлось ему дороже серебряного пенни. Люка всегда очень трепетно относился к своему кошельку.
Мимо них на приличной скорости в обоих направлениях проносились торговые караваны, поднимая облака пыли на укатанной дороге. Купцы спешили доставить свои товары на рынок как можно скорее. Время от времени им встречался караван Лудильщиков, состоявший из прямоугольных фургонов столь же ярких, как все фургоны труппы, кроме, конечно, фургона Люки. Все они направлялись в сторону Эбу Дар, что было странно, и двигались они не быстрее труппы Люка. Поэтому вряд ли караван идущий в обратную сторону смог бы их обогнать. По две, три лиги в день, а кости грохотали в голове так, что Мэт задавался вопросом, что его ждет за следующим поворотом или что догоняет его сзади. Это кого угодно заставит занервничать.
В первую же ночь возле Рунниенского Переезда он наведал Алудру. Рядом со своим ярко голубым фургоном она поставила небольшую ширму, в восемь футов высотой, чтобы подальше от посторонних глаз запускать свои ночные цветы. Поэтому, когда он откинул створку и вошел внутрь, она возмущенно уставилась на него. Рядом с ней на земле стоял закрытый фонарь, который давал достаточно света, чтобы разглядеть, что в руках она держит темный шар, размером с арбуз. Рунниенский Переезд был достаточно крупным населенным пунктом чтобы заслужить собственный ночной цветок. Она уже набрала в грудь воздух, чтобы выгнать его обратно, так как даже Люка не имел права заходить внутрь.
«Пускающие трубы», – выпалил он быстро, указав на обитую медными кольцами деревянную трубу ростом почти с него и в целый фут диаметром, которая была установлена вертикально посредине ширмы на деревянной опоре. – «Именно для этого тебе понадобился литейщик. Чтобы сделать пускающие трубы из бронзы. Но для чего я не могу понять». – Это была довольно дикая идея. Деревянную трубу и все ее припасы могли нести двое мужиков, затратив не слишком много усилий. Для перемещения бронзовой трубы потребовался бы кран. Дикая идея, но она единственная пришла ему в голову.
Так как фонарь находился за ее спиной, то Мэту не удалось увидеть ее выражение лица, но она довольно долго молчала. – «Какой умный юноша», – сказала она, наконец. Она покачала головой, и ее украшенные бусинками косички мягко защелкали друг о друга. Затем она низко и хрипло рассмеялась. – «Мне следовало следить за своим языком. У меня всегда появляются неприятности, если я раздаю парням обещания. Не думай, что я выдам тебе все тайны, которые заставят тебя покраснеть. Не сейчас. У тебя, похоже, руки уже заняты двумя женщинами, а мной не получится жонглировать».
«Значит, я – прав?» – он едва смог сдержать сомнение в голосе.
«Так и есть», – подтвердила она. И небрежно бросила ночной цветок в него!
Он поймал его с удивленным вздохом, и едва заставил себя дышать, пока не удостоверился, что держит его крепко. Сверху он оказался покрыт чем-то вроде жесткой кожи, с крохотным огрызком запала, торчащим с одной стороны. Он довольно внимательно изучал небольшие фейерверки, и они взрывались только от огня или когда их содержимое входило в контакт с воздухом. Хотя, однажды, он вскрыл один из них и никакого взрыва не последовало. Но кто его знает, от чего может взорваться такой большой ночной цветок? Тот, что он вскрыл, был совсем крохотный, и умещался в одной руке. От взрыва этого цветочка его вместе с Алудрой может разнести в пыль.
Внезапно он почувствовал себя глупцом. Она бы не стала кидать его ему, если бы это было очень опасно. Поэтому он начал поигрывать шаром, перекидывая его из руки в руку. Не для того чтобы перевести дыхание и все такое. Просто чтобы чем-то заняться.
«И как же отлитая из бронзы пусковая труба сможет лучше послужить в качестве оружия?» – Она хотела именно это. Сделать оружие, чтобы отомстить Шончан за уничтожение гильдии Иллюминаторов. – «Они и так кажутся достаточно страшными».
Алудра выхватила из его рук ночной цветок, бормоча под нос что-то о неуклюжих безмозглых болванах, и осмотрела кожаную поверхность шара. Возможно, он был не столь уж безопасен, как он думал. – «Хорошая пусковая труба», – сказала она наконец, убедившись, что он не повредил эту штуку, – «при надлежащем заряде отправит эту штуку на триста шагов вертикально в воздух, и куда дальше над землей, если стрелять под верным углом. Но все равно не так далеко, как я хочу. Если использовать больший заряд, он разорвет трубу. Имея пусковую трубу из бронзы, я смогу использовать такой заряд, который отправит штуку поменьше размером почти на две мили вдаль. Сделать его медленным, куда медленнее этого, достаточно просто. Он будет меньше, но тяжелее, из железа. И не будет никаких красочных цветов, только взрыв».
Мэт присвистнул, прокрутив все это в голове – взрыв, разрывающий ряды врага на расстоянии, на котором его и разглядеть толком не удается. Жуткая вещь, если получится. Это почти также здорово, как иметь на своей стороне Айз Седай, или этих Аша’ман. Даже лучше. Айз Седай чтобы воспользоваться Силой как оружием нужно находиться в прямой опасности, с другой стороны он слышал о сотнях этих Аша’манов. С каждой новой сплетней их число увеличивалось. Кроме того, если Аша’маны были чем-то вроде Айз Седай, то они начнут раздумывать, надо или не надо использовать Силу, а это может поставить все сражение под угрозу. Он начал прикидывать, как использовать бронзовые трубы Алудры и тут же обнаружил одну проблему. Все их преимущество будет потеряно, если враг будет наступать с другого направления. А чтобы их развернуть потребуются краны… – «Эти пусковые трубы из бронзы…»
«Драконы», – уточнила она. – «Пусковые трубы это чтобы запускать ночные цветы. Чтобы радовать глаз. А эти штуки, от которых взвоют Шончан, когда те их будут кусать, я называю драконами». – Ее голос прозвучал мрачно как острые камни.
«Хорошо, эти драконы. Но все равно, как бы ты их не назвала, они выйдут тяжелыми и их будет тяжело двигать. Ты можешь поставить их на колеса? Как фургон или телегу? Они не выйдут слишком тяжелыми для лошадей?»
Она снова рассмеялась. – «Приятно видеть, что за приятной мордашкой скрывается еще кое-что», – вскарабкавшись на складную лестницу из трех ступенек, срез пусковой трубы очутился на уровне ее талии, куда она опустила ночной цветок фитилем вниз. Он немного углубился и застрял, выставив полушарие из трубы. – «Подай мне ту штуку», – показала она на жердь длиной и толщиной с длинный посох. Когда он вручил его ей, она воспользовалась им чтобы протолкнуть ночной цветок поглубже. Кажется, это потребовало некоторого усилия. – «Я уже набросала чертежик повозок для драконов. Четверка лошадей легко с ней справится, вместе со второй телегой для хранения яиц. Да, они будут называться не ночные цветы. Яйца драконов. Как видишь, я долго и много думала о том, как использовать моих дракончиков, а не только как их изготовить». – Вытянув жердь из трубы, она спустилась вниз и забрала фонарь. – «Идем. Нужно немного украсить небо, а потом я хочу поужинать и лечь спать».
Снаружи, сразу рядом с ширмой стояла деревянная стойка, наполненная разными специфическими орудиями, вроде клещей ростом с Мэта, вил и прочими штуками, все сделаны из дерева. Поставив фонарь на землю, она вставила жердь в стойку и сняла с полки деревянную коробку. – «Полагаю, теперь ты хочешь узнать, как изготовить секретный состав, так? Что ж. Я обещала. Теперь я – Гильдия в одном лице». – добавила она горько, сняв крышку с коробки. Это была странная коробка из твердой древесины в которой были просверлены отверстия, в каждой из которых была вставлена тонкая палочка. Она вытащила одну и закрыла крышку. – «Теперь я решаю, что является секретом, что нет».
«Вместо этого я хочу чтобы ты отправилась со мной. Я знаю кое-кого, кто будет счастлив оплатить создание стольких драконов, сколько захочешь. Он может приказать всем литейщикам от Андора до Тира перестать лить колокола и начать делать драконов». – То, что он не упомянул имя Ранда, не избавило его от цветного круговорота в голове и спустя миг он увидел Ранда, полностью одетого, хвала Свету, беседующего с Лойалом в облицованной деревянными панелями комнате при свете лампы. Там присутствовали и другие, но образ был сфокусирован на Ранде, и исчез слишком быстро, чтобы Мэт смог разобрать, кто это. Он был уверен, что увиденное происходило на самом деле сию секунду, хотя это и выглядело чистым безумием. Хорошо было снова увидеть Лойала, но чтоб он сгорел, должен же быть способ выкинуть эту штуку из головы! – «А если его это не заинтересует», – снова мелькнули цвета, но он смог с ними справиться, и они растаяли. – «Я лично могу оплатить постройку пары сотен. Ну, в общем, достаточно много».
Отряду Красной Руки предстоит сражение с Шончан, и, возможно, с троллоками. И ему нужно быть с ними, когда это произойдет. И этот факт нельзя изменить. Попробуй этого избежать, и из-за проклятого та’верен мир извернется так, что ты все равно окажешься в самом эпицентре событий. Поэтому он был готов лить золото рекой, лишь бы это позволило ему убить как можно больше врагов раньше, чем они доберутся до него, чтобы наделать дырок в его заднице.
Алудра склонила голову на бок, сложив губки бутончиком. – «И у кого же столько власти?»
«Это должно остаться в тайне между нами. Том и Джуилин в курсе, Эгинин, Домон и Айз Седай тоже знают, по крайней мере, Теслин и Джолин, и Ванин с Краснорукими, но больше никто, и я хочу сохранить все как есть». – Кровь и проклятый пепел! Слишком много людей уже знают. Он дождался пока она кивнет, и произнес: «Дракон Возрожденный». – Снова закрутились цвета, и как бы он не боролся, все равно он снова увидел Ранда и Лойала. Все не так легко, как казалось.
«Ты знаком с Возрожденным Драконом?» – с сомнением в голосе сказала она.
«Мы выросли в одной деревне», – прорычал он, снова борясь с цветами. На сей раз они исчезли до появления образа. – «Если не веришь, спроси Теслин и Джолин. Спроси Тома. Но не говори никому больше. Помни, это – тайна».
«Гильдия была смыслом моей жизни с самого моего рождения», – Она быстро чиркнула палочкой по краю коробки, и на ней вспыхнуло пламя! Пахнуло серой. – «Драконы – теперь они смысл моей жизни. Драконы и месть». – Склонившись, она поднесла пламя к кончику запального шнура, торчавшего из-под ширмы. Как только он загорелся она помахала палочкой, пока пламя на ней не погасло и выбросила. С тихим шипением пламя понеслось по запалу. – «Думаю, я тебе верю». – Она протянула свободную руку. – «Когда ты уйдешь, я отправлюсь с тобой. И ты поможешь мне сделать много драконов».
Мгновение, когда он пожал ей руку, он думал, что кости остановились, но мигом позже они грохотали вновь. Должно быть ему показалось. В конце концов, это изобретение Алудры поможет Отряду и самому Мэту Коутону остаться в живых, но это событие вряд ли можно назвать роковым. Ему еще предстоит выиграть эти битвы, и чтобы он не планировал, как бы хорошо не были обучены его солдаты, удача, безусловно, тоже играет свою роль, хорошую или плохую, даже для него. И драконы ничего не изменят. Но разве раньше кости подпрыгивали так громко? Наверное, нет, но как удостовериться? Раньше они никогда не замедлялись, не остановившись. Это просто игра ее воображения.
Изнутри ширмы раздался глухой взрыв и над стенками появились клубы дыма. Мгновение спустя в ночном небе Рунниенского Переезда расцвел цветок в виде огромного шара из красных и зеленых полос. Наверху раз за разом распускались цветы, и в его снах сегодня, и спустя много ночей, они расцветали среди рядов атакующих всадников и пехотинцев, разрывая их плоть также, как когда-то фейерверк взорвал непреступную каменную стену. В своих снах он пытался ловить их руками, остановить их, но они падали бесконечным потоком как дождь на поля сражений. В своих снах он оплакивал смерть и разрушения. И каким-то образом грохот костей в его голове звучал подобно хохоту. Но это был не его хохот. Так мог смеяться Темный.
На следующее утро, едва поднялось над горизонтом солнце, он сидел на ступенях зеленого фургона, аккуратно обтачивая заготовку лука остро отточенным ножом. Необходимо быть осторожным, даже деликатным. Небрежный срез мог погубить всю работу. Как раз в это время вышли Домон и Эгинин. Ему показалось странным, как они были одеты – очень тщательно в свои самые лучшие наряды. Он не один делал покупки в Джурадоре, но без дополнительного вливания золота Мэта, швея все еще шила костюмы для Домона и Эгинин. Голубоглазая шончанка одела зеленое платье с большим количеством вышивки в виде белых и желтых цветочков на воротнике и на рукавах. Шарф в цветочек поддерживал ее длинный парик. Домон выглядел довольно странно с короткой стрижкой и иллианской бородкой с выбритой верхней губой. Он вычистил свой коричневый кафтан почти до блеска, пока он не приобрел некоторое подобие аккуратной одежды. Они прошли мимо Мэта и быстро ушли, не сказав ни слова. Он и думать про них забыл, пока они не вернулись спустя час или около того, объявив, что они были в деревне и навестили Матушку Дарвайл, которая их поженила.
Он не смог удержаться и застыл с раскрытым ртом. Строгое лицо Эгинин и ее острые глаза прекрасно рассказывали о ее характере. И чего Домону взбрело в голову на ней жениться? С таким же успехом можно жениться на медведице. Поняв, что иллианец начинает поглядывать на него, он торопливо вскочил и поклонился. – «Мои поздравления, Мастер Домон. Мои поздравления, Госпожа Домон. Пусть Свет благословит ваш брак». – Что тут еще можно сказать?
Домон продолжал молчать, словно уловил его мысль, но Эгинин фыркнула: «Мое имя – Лейлвин Шиплесс, Коутон», – сказала она, растягивая слова, – «Это имя которое я назвала, и с которым умру. Это хорошее имя, потому что оно подтолкнуло меня решиться на то, что мне нужно было сделать еще неделю назад». – Нахмурившись, она косо взглянула на Домона. – «Ты же понимаешь, что я не могла взять твое имя, да, Байл?»
«Нет, девушка», – ответил тихо Домон, положив большую руку на ее плечо. – «Но я приму тебя с любым именем, пока ты остаешься моей женой. Я уже говорил тебе». – Она улыбнулась и накрыла его руку своей, и он улыбнулся в ответ. Свет, от этой парочки просто тошнит. Если после женитьбы мужчина начинает так лыбиться, словно наевшийся сонной патоки… Такого не случиться с Мэтом Коутоном. Он может тоже собирается жениться, но Мэт Коутон никогда в жизни не будет вести себя как последний полоумный.
Вот так он очутился в полосатой палатке, и не слишком просторной, которая раньше принадлежала паре худых братьев-доманийцев, которые глотали мечи, заедая их огнем. Даже Том признал, что Балат и Абар очень хороши, и они были весьма популярны среди прочих артистов, поэтому им было просто найти себе местечко, но эта палатка обошлась ему в стоимость целого фургона! Каждый знал, что у него есть деньги, а эта парочка ревела так, словно продавала ему родной дом, когда он заикнулся о небольшой скидке. Ладно, новобрачные нуждались в уединении, и он был рад им его предоставить, особенно если это означало, что ему не придется наблюдать их прогрессирующее безумие, когда они глядели друг на друга вытаращенными глазами. Кроме того, он уже устал спать на полу. В палатке, по крайней мере, у него каждую ночь была собственная кровать, узкая и жесткая, но все же мягче, чем дощатый пол, и она была полностью в его распоряжении. А еще здесь у него было больше места, чем в фургоне, даже после того как сюда перевезли его одежду, часть которой сложили в два аккуратных обитых медью сундука. У него также имелись собственный умывальник, табурет и стол, достаточно большой, чтобы на нем поместились тарелка, кубок и пара приличных медных ламп. Сундук с золотом остался в зеленом фургоне. Только идиоту вздумается попробовать ограбить Домона. И только сумасшедший решится на такое с Эгинин. Лейлвин, если она настаивает, хотя он был уверен, что она, в конечном счете, опомнится. После первой же ночи, проведенной возле фургона с Айз Седай, когда его медальон полночи был холодным как лед, он приказал перенести палатку ближе к фургону Туон, убедившись, что Краснорукие занялись этим раньше, чем проснулся остальной лагерь.
«Теперь ты сам будешь меня охранять?» – холодно спросила Туон, когда впервые увидела палатку.
«Нет», – ответил он. – «Я надеялся чаще тебя видеть». – Это было святой правдой. Хорошо, частью правды, так как второй было бегство от Айз Седай, но остальное – истинная правда. Однако женщина покачала пальцами в сторону Селюсии и парочка дружно захихикала, пока не успокоилась и удалилась в обшарпанный фургон с истинно королевским достоинством. О, женщины!
Ему не часто приходилось быть в палатке одному. После смерти Налесина он забрал к себе его слугу Лопина, и теперь каждый раз крепкий тайренец с бородой до пояса возникал перед ним словно из ниоткуда с неизменным поклоном, спрашивая, что «Милорд» желает на обед и что «Милорду» подать вина или чая или засахаренных фиг, которые он добывал неизвестно где. Лопин был гением в поиске разных деликатесов, когда казалось, что достать их просто неоткуда. Кроме того он постоянно искал в сундуках с одеждой что бы еще из одежды господина ему починить, почистить или погладить. И всегда находил себе занятие, хотя на взгляд Мэта и так все было прекрасно. Нерим – высокий, худой меланхоличный слуга Талманеса с седой головой – часто оказывался рядом с ним, так как постоянно скучал. Мэт никак не мог понять, как человек мог скучать без работы, но Нерим всегда стонал, как должно быть плохо живется без него Талманесу, и по пять раз на дню скуля о том, что тот должно быть уже отдал его место другому, и теперь ему приходится сражаться с Лопином за каждую мелочь, чтобы почистить или исправить одежду Мэта. Он даже с нетерпением ждал своей очереди чистить сапоги Мэта!
Заглядывал Ноэл, чтобы поведать о своих приключениях, и Олвер, чтобы сыграть в камни или в Змей и Лисичек, если он не играл в это время с Туон. Заходил Том, тоже играть в камни и поделиться сплетнями, которые услышал в городах и деревнях, в задумчивости над очередным ходом подкручивая свой длинный седой ус. Собственные подборки слухов приносил Джуилин, но с собой он всегда приводил Аматеру. Бывшая Панарх Тарабона достаточно нравилась Мэту, чтобы понять, почему она заинтересовала ловца воров. У нее были губки бантиком словно созданные для поцелуев, и она всегда цеплялась за руку Джуилина, словно хотела вернуть себе часть его ощущений, но она всегда с испугом косилась на фургон Туон, даже когда они находились внутри палатки Мэта. Все чего сумел добиться Джуилин, она теперь не падала ниц, завидев Туон и Селюсию. Кроме того, раньше она поступала также завидев Эгинин, Бетамин или Ситу. Если принять во внимание, что Аматера пробыла да’ковале всего пару месяцев, подобное поведение заставляло Мэта нервничать. Не могла же Туон в самом деле желать сделать его да’ковале, если собиралась выйти за него замуж. Или могла?
В скором времени он запретил им приносить ему новости о Ранде. Продолжать бороться с цветной круговертью в голове было слишком утомительно, а проигрывал в этой борьбе он также часто, как одерживал верх. Иногда все было нормально, но порой он мельком видел Ранда и Мин, и эти двое выделывали нечто ужасное. В любом случае, ничего нового сплетни сказать не могли. Возрожденный Дракон мертв, убит Айз Седай, Аша’манами, Шончан, дюжиной прочих убийц. Нет, он в бегах, где создает секретную армию, делает еще кучу тех или иных глупых вещей. Слухи немного отличались в зависимости от населенного пункта и постоялого двора. Одно было совершенно ясно – Ранд больше не был в Кайриэне, и второе – никто не знал точно, где он скрывается. Возрожденный Дракон исчез.
Странно было видеть, сколько алтарских фермеров, крестьян и горожан, а также проезжих купцов и нанятых ими мужчин и женщин было озабочено фактом его исчезновения. Никто из них ничего толком не знал о Драконе, кроме побасенок и слухов, которые они сами же и разносили, но, все же, его исчезновение их напугало. Том и Джуилин достаточно четко это отметили, пока он не заставил их прекратить. Если Дракон Возрожденный мертв, что остается делать всем остальным? Этот вопрос все задавали себе за завтраком и за кружкой эля вечером, и вероятно перед сном в постели. Мэт, возможно, сказал бы им, что Ранд живехонек – эти видения были достаточно определенными – но как им это объяснить, другой вопрос. Даже Том и Джуилин были не вполне уверены на счет этих цветных галлюцинаций. Купцы и остальные просто сочтут его сумасшедшим. Даже если они ему поверят, то это только породит ненужные сплетни, что наведет шончанских охотников на его след. Все что ему хотелось – избавиться от проклятых видений.
Его переезд в палатку породил массу кривотолков среди артистов, что было вполне понятно. Сначала, он будто бы сбежал с Эгинин… Лейлвин, если она так настаивает на этом, и ее слугой Домоном от ее мужа, теперь тот женится на ней, а Мэта вовсе выгоняют из фургона. Кое-кто из труппы считал, что все для того, чтобы ему было проще волочиться за Туон, и что еще более удивительно, кое-кто ему в этом симпатизировал. Некоторые выражали сочувствие по поводу женского непостоянства, а другие – большей частью незамужние девицы и женщины труппы: акробатки, жонглерши и белошвейки – стали поглядывать в его сторону с особой теплотой во взгляде. Он бы и рад был этой перемене, если бы они не посылали ему пламенные взгляды прямо на глазах у Туон. В первый раз, когда он это заметил, он был так поражен, что едва не вытаращил глаза. Туон же все происходящее показалось весьма забавным! Или она хорошо притворялась. Только идиот может подумать, что знает, что творится у женщины в голове только потому, что она улыбается.
Ежедневно, если они находились на стоянке, он продолжал с ней обедать, и даже начал пораньше приходить для вечерней игры в камни, потому что в этом случае ей приходилось ее кормить еще и ужином. Истинная правда, если вы заставили женщину кормить вас постоянно, она почти победила. По крайней мере, он старался ужинать с ней как можно чаще, если она пускала его в свой фургон. Однажды вечером он обнаружил дверь запертой на замок, и как он не уговаривал, он не смог заставить ни ее, ни Селюсию открыть дверь. Оказалось, днем внутрь влетела птица, а это было очень плохим предзнаменованием, и они вдвоем должны были провести ночь в молитвах и размышлениях, чтобы отогнать зло и все такое. Судя по всему, они полжизни прожили, следуя разным странным суевериям. Обе, и Туон и Селюсия, делали рукой странные знаки, если замечали порванную паутину с пауком. А Туон объяснила ему с серьезным видом, что порвать паутину можно только после того, как изгнать паука, иначе смерть кого-то из близких в течение месяца неизбежна. Они наблюдали за полетом птиц, заметив, что они кружились несколько раз подряд и предсказали бурю, или клали палец на пути цепочки муравьев и наблюдая как они восстанавливают свой путь, предугадывали сколько дней хорошей погоды их ждет, и не замечали, что ни то, ни другое ни разу не сработало. О, один раз дождь был, спустя три дня после появления птиц – это были вороны – но он и близко не был похож на бурю, просто обычный промозглый день.
«Очевидно, Селюсия обсчиталась с муравьями», – просто сказала Туон, кладя белый камень как обычно изящно выгнув пальцы. Селюсия в белой блузе и в разделенной юбке для верховой езды, наблюдавшая игру поверх ее плеча, кивнула. Как обычно, она даже внутри помещения носила на голове шарф поверх коротких золотистых волос. Сегодня это был красный шелковый шарф с золотым узором. Туон была в парчовом голубом платье, обтягивающем ее бедра, с разделенными юбками, такими узкими, что они больше походили на широкие брючины. Она много времени проводила со швеями, раздавая им детальные инструкции, что именно им следует шить, и многие фасоны из сшитого он никогда нигде прежде не видел. Как он подозревал, все шилось по шончанской моде, хотя у нее было несколько сшитых дорожных платьев, которые не вызвали бы никаких комментариев, если бы она отправилась в них на прогулку. По крыше фургона мягко барабанил дождь. – «Очевидно, то, что сказали нам птицы, было подвергнуто изменениям муравьями. Все это не так просто, как кажется, Игрушка. Тебе нужно научиться подобным вещам. Я не желаю, чтобы ты оставался несведущим».
Мэт кивнул, словно согласился, и поставил свой черный камень. И она еще называла его суеверным в отношении воронов и ворон!.. В общении с женщинами полезно уметь вовремя промолчать. С мужчинами тоже, но с женщинами это особенно важно. У мужчин можно достаточно четко определить, что может вызвать их гнев.
Разговор с ней был опасен и по другим причинам: «Что ты знаешь о Возрожденном Драконе?», – спросила она его в следующий вечер.
Он как раз набрал полный рот вина в момент и едва не подавился, когда в голове снова вспыхнул цветной водоворот. Вино почти уже превратилось в уксус. Даже у Нерима бывали тяжелые времена. Откашлявшись, он сказал, стирая вино с подбородка: «Ну, что – он Возрожденный Дракон». – На мгновение ему показалось, что он видел, как Ранд обедал за широким темным столом. – «Что еще я должен знать?». Селюсия невозмутимо снова наполнила его кубок вином.
«Очень хорошо, Игрушка. С одной стороны он должен преклонить колени перед Хрустальным Троном до начала Тармон Гай’дон. Пророчества достаточно ясно об этом говорят, но я понятия не имею, где его искать. И это становится очень срочным вопросом, если он тот, как я предполагаю, кто трубил в Рог Валир».
«Рог Валир?» – слабым голосом переспросил он. О чем говорят Пророчества? – «Значит, его нашли?»
«Должны были найти, раз в него трубили, не так ли?» – сухо сказала она, растягивая слова. – «Сообщения, которые я читала, с места, где в него протрубили – называется Фалме – очень тревожные. Чрезвычайно тревожные. Защитить того, кто в него протрубил, мужчина он или женщина, также важно, как защитить Возрожденного Дракона. Ты будешь продолжать играть, Игрушка?»
Он поставил свой камень, но он был так встревожен, что цвета, закружившись, пронеслись так и не сложившись в образ. Дошло до того, что он не смог выиграть, даже имея выигрышную позицию.