Мейра дотронулась до своей руки и удивленно посмотрела, что ее рука не провалилась сквозь плоть и кости. – «Я… не знаю», – выговорила она медленно. Встряхнувшись, она добавила. – «Возвращайся к своим делам, девочка». – и подобрав юбки она промчалась мимо Фэйли почти рысью, расплескивая по пути грязь.
Дети пропали с улиц, но Фэйли слышала их вопли изнутри палаток. Забытые собаки дрожали и скулили, поджав хвосты. Встреченные люди, трогали себя и окружающих, и Шайдо и гай’шан. Фэйли прижала руки к себе. Конечно, она не утратила плотность. Она только на мгновение ощутила, что превращается в туман. Конечно. Подняв юбку чтобы идти дальше, и не стирать больше, чем требуется, она отправилась в путь. Но спустя пару шагов побежала, не обращая внимания на то, сколько грязи окажется на ней и окружающих. Она знала, что от той волны сбежать не получится. Но она все равно бежала со всех ног.
Палатки гай’шан создавали вокруг гранитных стен города широкое кольцо, и пестрели таким же разнообразием, как и в остальной части лагеря, хотя чаще всего они были маленькими. В ее шатре с трудом могли бы разместиться двое, но в ней ютились она и еще трое: Аллиандре, Майгдин и бывшая кайриенская дворянка по имени Дайрайн. Она была одной из тех, кто сумел подлизаться к Севанне пересказывая той сплетни об остальных гай’шан. Это усложняло дело, но исправить ничего уже было нельзя, кроме как убить женщину, но Фэйли не нравился подобный выход. По крайней мере, пока та не стала для них реальной угрозой. Они спали свернувшись из-за тесноты калачиком как щенки в коробке, довольные что тепло соседей согревает холодными ночами.
Когда она вползла внутрь низкого шатра там было темно. Масла и свечей не хватало, и их не тратили на гай’шан. В нутри была одна Аллиандре, лежавшая поверх одеяла лицом вниз в одном ожерелье с куском ткани, смоченном в травяном настое, поверх ее израненного зада. По крайней мере, Хранительницы Мудрости не поскупились на целебный отвар для гай’шан как и для Шайдо. Аллиандре не совершала никаких проступков, но была названа вчера среди пяти имен, менее всего понравившихся Севанне. В отличие от остальных, она вела себя вполне пристойно во время наказания – Дойрманес зарыдал даже раньше, чем его ударили по спине – но ее, похоже, выбирали каждые три, четыре дня. Быть самой королевой не одно и тоже, что прислуживать королеве. Однако, Майгдин оказывалась среди выбранных не намного реже, хотя была горничной дворянки, пусть и не слишком опытной. Саму Фэйли называли всего раз.
|
|
Мерой того, как низко пал дух Аллиандре было то, что она даже не прикрылась, лишь приподнялась на локтях. Однако, она расчесала свои длинные волосы. Если бы она не оказалась в состоянии сделать даже это – Фэйли точно знала бы, что та достигла предела своих сил. – «С вами… произошло нечто… странное… только что, миледи?», – спросила она с сильным страхом в дрожащем голосе.
«Да», – подтвердила Фэйли, присаживаясь под верхушкой шатра. – «Не знаю, что это было. Мейра тоже не знает, что это. И сомневаюсь, чтобы кто-то из Хранительниц Мудрости знает. Но это не причинило нам никакого вреда». – Конечно же нет. Конечно. – «И это никак не влияет на наши планы». – Зевнув, она отстегнула широкий золотой пояс и бросила его поверх одеяла. Затем схватилась за платье, чтобы стянуть его через голову.
|
|
Аллиандре опустила голову на руки и тихо заплакала: – «Мы никогда не убежим. Меня опять накажут сегодня. Я знаю. Меня будут бить каждый день всю оставшуюся жизнь».
Вздохнув, Фэйли оставила в покое платье там, где оно было и, встав на колени, погладила своего вассала по голове. – «Я тоже иногда этого боюсь», – призналась она тихо. – «Но я отказываюсь дать своим страхам меня побороть. Я сбегу. Мы все сбежим. Ты должна быть храброй, Аллиандре. Я знаю, ты – храбрая. Ты управлялась с Масимой и хорошо держалась. Ты и теперь справишься, надо только хорошенько постараться».
В отверстии шатра появилась голова Аравайн. Она была простой, довольно упитанной женщиной, как подозревала Фэйли, бывшей дворянкой, хотя она никогда об этом не рассказывала. Несмотря на полумрак, Фэйли разглядела, что она выглядела сияющей. У нее также были пояс и ожерелье Севанны. – «Миледи, у Элвона с сыном есть для вас кое-что».
«Это может потерпеть пару минут», – сказала Фэйли. Аллиандре перестала плакать, но, по прежнему, лежала притихшая и неподвижная.
«Миледи, вам бы не захотелось дожидаться этого еще дольше».
У Фэйли перехватило дыхание. Возможно ли это? Это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой.
«Я управлюсь с нервами», – сказала Аллиандре, подняв голову, и пристально посмотрела на Аравайн. – «Если то, что есть у Элвона то, на что я надеюсь, то я справлюсь, даже если Севанна начнет меня допрашивать».
Подхватив пояс, если снаружи заметят без него и ожерелья, то за это можно быть наказанной как за попытку побега, Фэйли выскочила из шатра. Дождь стал моросящим, но она натянула капюшон. Капли были холодными.
|
|
Элвон был коренастым мужчиной, над ним возвышался долговязый парнишка – его сын Тэрил. Оба были в покрытых пятнами грязи плохо выбеленных холощовых одеждах. Тэрил был старшим из сыновей Элвона. Ему было всего четырнадцать, но Шайдо не поверили этому из-за его роста, который равнялся среднему для мужчин в Амадиции. Фэйли с самого начала доверилась Элвону. Среди гай’шан они были легендой. Они убегали от Шайдо трижды, и каждый раз чтобы их поймать охотникам требовалось все больше времени. И несмотря на все более строгое наказание, в день клятвы они планировали четвертую попытку вернуться к семье. За все время, которое их знала Фэйли, они ни разу не улыбнулись, но сегодня оба и Элвон и Тэрил с трудом сдерживали улыбки на исхудавших лицах.
«Что у вас для меня?» – спросила Фэйли, торопливо застегивая пояс вокруг талии. Она думала, что сердце выскочит из груди.
«Это все мой Тэрил, миледи», – ответил Элвон. Бывший лесоруб говорил с сильным акцентом, из-за чего его было трудно понять. – «Он просто проходил мимо и заметил, что никого нет поблизости, совсем никого. Он нырнул внутрь быстрый как угорь, и вот… Покажи миледи, Тэрил», – Застеснявшись Тэрил приподнял широкий рукав – на одежде гай’шан карманы нашивали именно там – и вытянул гладкий белый стержень, похожий на кость в фут длиной и толщиной в запястье человека.
Оглянувшись, не видит ли кто, но улица была пустынна, и кроме него никого на ней не было, Фэйли быстро перехватила стержень и сунула его в собственный карман. Карман был довольно глубоким и не позволит ему в случае чего выпасть, но теперь, с этой вещью на руках, она не желала его выпускать. На ощупь он был гладкий как стекло, и был прохладный, холоднее окружающего воздуха. Возможно, это был ангриал или тер’ангриал. Это объясняло, почему Галине не терпелось наложить на него руки, и почему она не желала заниматься этим сама. Спрятав руку поглубже в рукаве, Фэйли посильнее ухватилась за стержень. Галина больше не была ей угрозой. Теперь она была спасением.
«Элвон, ты понимаешь, что Галина не сможет взять тебя с сыном, когда уйдет», – сказала она. – «Она обещала взять только меня и тех, кого схватили вместе со мной. Но я обещаю, что я найду способ освободить тебя и каждого, кто мне поклялся. И всех остальных, если смогу, но этих в первую очередь. Перед лицом Света моей надеждой на спасение и возрождение, я клянусь в этом». – Как она это сумеет, она не имела ни малейшего понятия, но она это сделает.
Лесоруб хотел было сплюнуть, но поглядев на нее зарделся. Вместо этого он сглотнул. – «Эта Галина, миледи, не собирается никому помогать. Говорят она Айз Седай, но я скажу – она игрушка в руках Теравы, а она никогда не даст ей уйти. Все что я знаю, если мы найдем способ освободить вас, вы вернетесь чтобы освободить остальных. И вам не нужно в этом клясться. Вы просили чтобы вам достали этот стержень не попавшись при этом, и Тэрил сделал это для вас, вот и все».
«Я хочу на свободу», – сказал внезапно Тэрил, – «но если мы освободим хотя бы одного, то мы все равно их победим». – Он выглядел удивленным тем, что заговорил, и глубоко покраснел. Его отец хмуро посмотрел на него, а затем глубокомысленно кивнул, соглашаясь.
«Отлично сказано», – мягко ответила мальчику Фэйли, – «но я поклялась, и не стану забирать свои слова назад. Что касается тебя и твоего отца…» – Она оборвалась на полуслове, так как Аравайн, поглядывая через плечо, положила свою руку поверх ее руки. Улыбка женщины сменилась испугом.
Повернув голову, Фэйли увидела, что у ее палатки стоит Ролан. Он был почти на две ладони выше Перрина. На мощной груди висела черная вуаль шу’фа. Дождик смочил его лицо, завив ему короткие рыжие волосы. Сколько он там стоит? Не очень долго, иначе Аравайн заметила бы его раньше. Крохотный шатер не очень надежное укрытие. Элвон с сыном набычились, словно решили напасть на высокого мира’дина. Это было плохой идеей. «Мыши не нападают на котов», – так сказал бы Перрин.
«Ступай по своим делам, Элвон», – быстро произнесла Фэйли. – «И ты тоже, Аравайн. Идите».
У Аравайн с Элвоном оказалось достаточно здравого смысла чтобы не кланяться ей, но уходили они встревоженными, а вот Тэрил почти донес свою руку до лба чтобы приветствовать, но спохватился на полпути. Покраснев, он умчался вслед за отцом.
Ролан вышел из-за шатра и встал перед ней. Странно, у него в руке оказался букетик из голубеньких и желтеньких полевых цветов. Она сосредоточилась на ощущении стержня в рукаве. Где его спрятать? Едва Терава обнаружит его пропажу, она перевернет лагерь вверх дном.
«Тебе нужно быть осторожной, Фэйли Башир», – сказал Ролан, улыбнувшись. Аллиандре говорила, что он не слишком симпатичный, но Фэйли решила, что она не права. Улыбка и эти голубые глаза делали его почти красивым. – «То, чем ты занимаешься опасно, а меня не будет поблизости чтобы дальше тебя защищать».
«Опасно?» – она почувствовала холодок в груди. – «Что ты имеешь в виду? Вы куда-то собрались?» – От мысли потерять его защиту живот скрутило в узел. Редкая мокроземка избежала внимания мужчин Шайдо. А без него…
«Кое кто из нас подумывают о возвращении в Трехкратную землю». – улыбка пропала. – «Мы не можем следовать за лже-Кар’а’карном, и к тому же мокроземцем, но, возможно, нам разрешат дожить наши жизни в наших домах. Об этом наши думы. Мы долго не были дома, и Шайдо вызывает у нас отвращение».
После его ухода, ей придется найти способ приспособиться. Ей придется. Как-то. – «И что такого опасного я делаю?» – Она постаралась придать своему голосу легкости, но вышло с трудом. Свет, что с ней будет без него?
«Шайдо слепы, даже когда трезвые, Фэйли Башир», – ответил он спокойно. Отодвинув назад ее капюшон, он засунул один цветок за ее левое ухо. – «Мы, мира’дин, умеем пользоваться глазами». – Еще один полевой цветок был вставлен в ее прическу с другой стороны. – «За последнее время у тебя появилось много новых друзей, и вы с ними планируете побег. Смелый план, но опасный».
«Ты расскажешь Хранительницам Мудрости или Севанне?» – она была так поражена, что выдала это голосом. Ее живот снова попытался завязаться узлом.
«Зачем мне это?» – спросил он, добавив еще один цветок к предыдущим. – «Джорадин решил взять с собой в трехкратную землю Ласиль Алдорвин, несмотря на то, что она древоубийца. Он полагает, что сможет ее уговорить положить свадебный венок к его ногам», – Ласиль нашла себе защиту, забравшись под одеяло того мира’дин, что сделал ее гай’шан, и Аррела поступила также с одной из Дев, которые захватили ее, но Фэйли сомневалась, что Джорадин добьется своего. Обе женщины пытались спастись, и были сосредоточены на этом как стрелы, летящие в цель. – «И теперь, я думаю, если мы отправимся в путь, может взять тебя с собой?»
Фэйли уставилась на него во все глаза. От дождя волосы намокли. – «В Пустыню? Ролан. Я люблю своего мужа. Я же говорила тебе, и это правда».
«Я знаю», – сказал он, продолжая добавлять цветы. – «Но сейчас ты носишь белое, а то, что случается за это время забудется, когда ты ее снимешь. Твой муж не станет винить тебя. Кроме того, если ты пойдешь с нами, то проходя мимо города мокроземцев я позволю тебе уйти. Я не должен был делать тебя гай’шан. В этом ожерелье и поясе достаточно золота чтобы ты смогла благополучно вернуться к мужу».
От шока у нее открылся рот. И сама удивилась, когда ударила его кулаком в грудь. Гай’шан не позволяли совершать насилие, но мужчина только улыбнулся в ответ. – «Ах, ты!» – она ударила его снова, сильнее. – «Ты! Я даже не могу придумать для тебя такого гадкого слова, которого ты достоин. Ты заставил меня думать, что бросишь меня с Шайдо, а сам решил помочь мне спастись?»
Наконец он поймал ее руку и сжал своей. Ее рука полностью утонула в его ладони. – «Если мы все-таки соберемся идти, Фэйли Башир». – рассмеялся он. Он смеялся! – «Это еще не решено окончательно. Все равно, мужчина не должен позволять женщине думать, что он слишком податлив».
И снова она удивилась себе, начав плакать и смеяться одновременно, так сильно, что ей пришлось прислониться к нему, иначе она бы упала. Проклятое айильское чувство юмора!
«Ты красивая с цветами в волосах, Фэйли Башир», – прошептал он, добавляя следующий цветок. – «И без них. И пока ты еще носишь белое».
Свет! У нее теперь есть стержень, она чувствовала рукой его прохладу, но способа передать его Галине, пока Терава не позволит той свободно перемещаться, не было, как и не было способа узнать, не предаст ли ее женщина от отчаяния. Ролан предложил спасение, но продолжал добиваться ее взаимности, пока она носит белое. А если мира’дин не решатся уйти, то не предаст ли кто-нибудь из них ее план побега? Если верить словам Ролана, они все были в курсе! Надежда и угроза, все неразрывно переплелось между собой. Ужасный клубок.
Она оказалась права на счет реакции Теравы. Как раз перед полуднем всех гай’шан согнали на открытое место и заставили раздеться догола. Прикрывшись как смогла руками, Фэйли сбилась в кучу вместе с остальными носящими отличительные знаки Севанны, их все равно пришлось одеть сразу после раздевания, пытаясь сохранить остатки приличия, пока Шайдо перетряхивали палатки гай’шан, выбрасывая все вещи прямо в грязь. Все что оставалось делать Фэйли это думать о тайнике в городе и молиться. Надежда и угроза, и нет никакого способа их распутать.
Глава 6
Древко и Бритва
Мэт и не думал, что Люка уберется из Джурадора, проведя в нем всего одни сутки. Обнесенный каменной стеной город соляных копей был сказочно богат, а Люка любил звон монет в кошельке, поэтому Мэт не слишком расстроился, узнав от него, что «Грандиозное Странствующее Представление и Величайшая Выставка Чудес и Диковин Валана Люка» остается на прежнем месте еще по меньшей мере на два дня. Не расстроился, но надеялся на свою удачу и то, что он был та’вереном. Но с другой стороны, на его памяти быть та’вереном не приводило ни к чему хорошему.
«Очередь на вход уже такая же длинная, как была вчера в самый пик», – говорил Люка, импульсивно жестикулируя. На утро после смерти Ринны, они сидели на позолоченных стульях за узким столом внутри огромного крикливо раскрашенного фургона Люка. Это был настоящий стол и стулья предназначенные для гостей. В остальных фургонах столы опускались на веревках или ремнях с потолка, а есть приходилось сидя на кроватях. Люка пока что был без одного из своих кричащих кафтанов, но с лихвой восполнял его отсутствие жестикуляцией. Его жена – Лателле – готовила на завтрак овсянку на маленькой каменной печи с железной конфоркой, которая была сложена в углу лишенного окон фургона, и от этого воздух был насыщен специями. Суровая дама всюду щедро сыпала приправы, превращая все, что она готовила, на взгляд Мэта, в совершенно несъедобные вещи. Но Люка всегда уплетал за обе щеки все, чтобы она перед ним не ставила, словно был на шикарном званном обеде. У него, наверное, железный язык. – «Сегодня, я думаю, у нас будет вдвое больше зрителей, чем вчера, или возможно втрое больше, и завтра тоже. Люди не успевают увидеть все за один заход, а здешние жители могут себе позволить сходить дважды. Помяни мое слово, Коутон. Помяни мое слово. Это даст доход не меньше, чем от ночных цветов Алудры. Я чувствую себя почти как та’верен, так хорошо идут у нас дела. Чем больше зрителей, тем больше перспектив. И еще охранная грамота Верховной Леди», – он резко оборвал себя на полуслове, с легким беспокойством на лице. Видимо ему пришло на ум, что в этой грамоте имя Мэта было пропущено, исключая его из-под протекции.
«Тебе бы не понравилось быть та’вереном», – пробормотал Мэт, заработав от собеседника странный взгляд. Он провел пальцем по черному шарфу, который скрывал шрам от петли на его горле, и слегка его ослабил. На мгновение ему показалось, что вещь слишком давит. Всю ночь ему снились плывущие трупы, и он проснулся от грохота костей в голове, что всегда было плохим признаком, а сейчас они кувыркались в его черепе еще сильнее прежнего. – «Я могу заплатить тебе столько, сколько ты смог бы заработать за каждое представление, начиная от сюда до самого Лугарда, независимо от того, сколько будет посетителей. Это было условием нашей сделки по прибытии в Лугард». – Если цирк не будет делать остановки, то они смогли бы нагнать время и добраться до Лугарда за три месяца или даже меньше. Только бы убедить Люка тратить на дневные переходы больше времени – не полдня как сейчас, а весь день.
Сперва казалось, что Люка захватила эта идея, но потом он покачал головой и развел руками с явно напускной печалью. – «Что же это будет за странствующее представление, которое не останавливается и не делает представлений? Подозрительное – вот какое. У меня есть охранная грамота, и в случае чего Верховная Леди замолвит за меня словечко, но ты, конечно, не хотел бы чтобы нами занялись Шончан. Нет. Более безопасно оставить все как есть». – Парень думал не о безопасности проклятого Мэта Коутона, нет – он думал, что его проклятые представления смогут собрать куда больше денег, чем заплатит Мэт. Плюс внимание, которое для любого артиста было важнее золота. Некоторые из циркачей болтали о том, чем они займутся, уйдя в отставку ближе к старости. Но только не Люка. Он собирался продолжать выступать пока не рухнет мертвым посреди представления. И устроит все так, чтобы увидеть это собралось как можно больше народа.
«Все готово, Люка», – нежно сказала Лателле, сняв с плиты чугунный горшок толстой прихваткой чтобы не обжечь руки. На столе уже были подготовлены два обеденных прибора с тарелками в глазури и серебряными ложками. У Люка имелись серебряные ложки, в то время как остальные довольствовались оловянными, глиняными, костяными или даже деревянными. Строгая дрессировщица медведей с жестким ртом выглядела довольно странно в длинном белом переднике поверх украшенного блестками синего платья. Ее мишкам, наверное, было жаль, что поблизости нет деревьев, чтобы сбежать от нее, когда она на них так глядела. Что было странно, это то, с каким рвением она скакала вокруг своего мужа, чтобы обеспечить ему все удобства. – «Вы будете есть с нами, Мастер Коутон?» – Это ни в коем случае не было приглашением к столу. Фактически, как раз наоборот, и она не сделала попытки достать из буфета дополнительную тарелку.
Мэт ей поклонился, от чего ее лицо стало только кислее. Он всегда был любезен с этой женщиной, но ей он все равно не нравился: «Благодарю за приглашение, Госпожа Люка, но не буду», – она хмыкнула. Как тут будешь учтивым? Он нахлобучил на голову шляпу. Кости в голове продолжали греметь.
Громадный фургон Люка был выкрашен в красный и синий цвета, и покрыт золотыми звездами и кометами, не говоря уже про серебряные луны во всех фазах. Он стоял посредине лагеря на максимальном удалении от вонючих клеток и коновязей. Его окружали шатры, размером с небольшой дом большей частью трех цветов – красные, синие или зеленые – но встречались и полосатые, а также фургоны поменьше. Фактически это были дома на колесах, в большинстве своем без окон и выкрашенные однотонной краской, ничем не напоминающие творение Люка. Солнце в небе, в котором брызги белых облаков медленно плыли вдаль, взошло уже на величину собственного размера над горизонтом. Детишки уже затеяли свои игры с обручами и шарами, пока актеры разминались перед утренним представлением. Мужчины и женщины делали повороты и растяжки, сверкая блестками на костюмах и платьях. Четверо акробатов в плотно облегающих трико и полупрозрачных блузах заставили его вздрогнуть. Двое стояли на головах на расстеленных поверх земли одеялах возле своего красного шатра, а остальные завязались в пару узлов, из которых на его взгляд было трудно выпутаться. У них позвоночники должно быть на пружинах, никак не меньше! Силач Петра стоял обнаженным по пояс возле зеленого фургона, в котором жил со своей женой, и разогревался, поднимая в каждой руке вес, который Мэт не смог бы поднять двумя. У парня рука была толще ноги Мэта, и он даже не вспотел. Собачонки Кларины выстроились в линию у ступенек фургона, виляя хвостами в ожидании своей дрессировщицы. В отличие от медведей Лателле Мэт предпочитал представления собачек пухлой женщины, потому что они вызывали ее смех.
В те моменты, когда в его голове грохотали кости, его всегда пожирало искушение затаится где-нибудь в спокойном местечке, где ничто не может произойти, и подождать пока они остановятся, но хотя ему нравилось смотреть на акробаток, на них тоже было мало одежды, он предпочел прогуляться полмили до Джурадора, поближе присмотревшись ко всем прохожим на дороге. У него в голове созрела мыслишка сделать небольшое приобретение.
Люди продолжали прибывать, пристраиваясь к длинной очереди, ожидавшей за крепкой веревкой, натянутой вдоль стены из холста. Только у немногих на одежде в толпе встречалась вышивка на платьях и коротких мужских кафтанах, еще меньше у фермеров, на повозках с громадными колесами, которые тащили лошади или волы. Фигуры двигались на фоне леса ветряных мельниц на холмах за городом, которые помогали выкачивать из колодцев солевой раствор и отправлять его на выпаривание. Когда он приблизился к городским воротам из них выехал длинный торговый караван закрытых холстом фургонов, двадцать из которых тащили упряжки по шесть лошадей. Сам купец в ярко зеленом кафтане сидел рядом с возницей на первом фургоне. Закаркавшие над воротами вороны заставили его поежиться, но никто за все время пути, насколько он смог заметить, не исчез прямо на глазах. Сегодня ему на дороге не встретились тени умерших, хотя он был уверен, что днем раньше все было наяву.
Ходячие мертвецы определенно не к добру. Вероятно, они имеют какое-то отношение к Ранду и Тармон Гай’дон. В этот миг в его голове закружилась цветная круговерть, которая на мгновение сложилась в образ Ранда и Мин, целующихся возле огромной кровати. Он оступился и чуть не запутался в собственных сапогах. На них не было ничего из одежды! Нужно быть осторожным, размышляя о Ран… Цвета вновь закружились, и он снова оступился. Есть вещи и похуже, чем подглядывать за целующимися. Подумал он очень осторожно. Свет!
Возле обитых железом ворот повиснув на алебардах стояла пара стражников. Это были ветераны в белых нагрудниках и конических шлемах с плюмажем из конских хвостов, которые с подозрением присматривались к нему. Вероятно, они решили, что он пьян. Легкий поклон не уменьшил их подозрительности ни на волос. Но с тем же успехом он мог напиться прямо у них на глазах. Стражники не стали его останавливать, просто проводили его взглядом. Пьяные – источник всяких неприятностей, особенно, если мужчина набрался с утра. Но пьяный в дорогом кафтане, из хорошего шелка и хорошо скроенном, и если у мужчины кружева на манжетах, то это совсем другое дело.
Даже в этот ранний час мостовые Джурадора были довольно шумными и переполненными разносчиками с подносами на шеях и лоточниками, стоявшими за прилавками, торговцами и лавочниками стоявшими возле своих магазинчиков, расхваливающими свой товар, бондарями, набивающими обручи на бочки для соли. Грохот ткацких станков, ткущих ковры, почти заглушал звон молота нечаянного кузнеца, не говоря уж о музыке флейт, барабанов и цимбал, льющейся из гостиниц и таверн. Это были обычные звуки города, набитого лавками и домами, стиснутого с боков тавернами и конюшнями, затянутого в камень и прикрытого сверху красной черепицей. Прочный город, Джурадор. И на короткой ноге с воровством. Большая часть окон нижних этажей была закрыта прочными кованными решетками. На богатых домах, большая часть которых, без сомнения, принадлежала торговцам солью, и верхние окна были закрыты решетками.
Его манила к себе музыка гостиниц и таверн. В большинстве из них, вероятно, шла игра в кости. Он почти слышал их перестук на столах. Слишком давно он уже не держал в руках костей, прислушиваясь к грохоту в своей голове, но сегодня утром он пришел не играть.
Он так еще и не позавтракал, поэтому подошел к морщинистой женщине с лотком на шее, кричавшей про «мясные пироги из самой лучшей говядины в Алтаре». Он поверил ей на слово и расплатился затребованной медной монетой. Он не замечал на окрестных фермах крупного рогатого скота, только овец и коз, но лучше было не присматриваться к тому, что же на самом деле было в пирогах, продававшихся на улицах города. Вполне возможно, что на каких-нибудь фермах и были коровы. Все может быть. В любом случае, пирог был вкусный, и удивительно горячий, поэтому, двигаясь по улице, ему пришлось жонглировать пирогом, стирая стекающий с подбородка жир.
Он старался сохранять осторожность, и не врезаться в кого-нибудь в толпе. Алтарцы слыли довольно раздражительными. В этом городе невозможно было с легкостью определить чей-либо социальный статус по количеству вышивки на кафтане или платье – чем больше, тем выше – прежде чем окажешься совсем рядом, чтобы отличить шерсть от шелка, хотя женщины побогаче украшали свои оливковокожие лица прозрачными вуалями, свисавшими с декоративных гребней в их прическах, но и бедные и богатые, и женщины и мужчины носили на поясе длинные кривые ножи, иногда поглаживая их рукояти, словно в ожидании схватки. Он всегда старался избегать драки, хотя его удача редко могла тут чем-то помочь. Кажется, в этом случае сила та’верен брала верх. Никогда прежде кости не предупреждали о драках. О битвах – да, но еще ни разу об уличной потасовке, но все равно он двигался очень внимательно. Но если что-то должно случиться, то это не поможет. Когда кости должны остановиться, то они останавливались, и с этим ничего не поделаешь. Но нет никаких причин рисковать. Он ненавидел рисковать. Конечно, кроме как в азартных играх, а для него это был не настоящий риск.
Он заметил бочку из которой торчали жерди длинных и коротких посохов перед лавкой, в которой демонстрировались мечи и кинжалы на продажу. За лавкой присматривал здоровый детина с огромными кулаками и многократно переломанным носом, на поясе рядом с неизменным ножом висела увесистая дубинка. Парень грубым голосом трубил о том, что все клинки андорского происхождения. Так всегда поступали те, кто не ковал собственных мечей. Они утверждали, что их клинки андорской ковки, или пограничных областей, или, иногда, что из Тира. В Тире варили хорошую сталь.
К удивлению Мэта и его восхищению, посох, что был тоньше остальных, показался ему жердью из черного тиса, на фут длиннее его роста, если его поставить вертикально в бочке. Выудив жердь, он проверил прекрасное, почти идеальное волокно. Без сомнения, это был черный тис. Именно переплетенное таким образом древесное волокно придавало луку его силу, вдвое большую, чем у обычного дерева. Никогда нельзя быть на сто процентов уверенным, пока не снимешь кору, но древко выглядело идеальным. Как, во имя Света, черный тис оказался здесь, в южной Алтаре? Он был уверен, что тот рос только в Двуречье.
Когда ему навстречу вышла владелица лавки, женщина в платье вышитом яркими птицами по груди, и принялась нахваливать достоинства ее клинков, он спросил: «Хозяйка, сколько просишь за эту черную палку?»
Она моргнула, уставившись на парня в шелковом кафтане с кружевами, который позарился на какой-то посох, к тому же тонкий – она и в самом деле думала, что это просто длинный посох! – и назвала цену, которую он заплатил, не торгуясь. Это происшествие заставило ее еще раз моргнуть, словно она решила, что продешевила. Он заплатил бы и больше, чтобы сделать настоящий двуреченский лук. С сырой заготовкой для лука на плече он отправился дальше, доев остатки пирога, и вытерев жирные пальцы о кафтан. Однако, он пришел сюда не завтракать и не в поисках лука, так же как и не для игры. В первую очередь его интересовали конюшни.
В конюшнях всегда были лошадь или две на продажу, а если назвать правильную цену, то могли продать и ту, что не предназначалась для продажи. По крайней мере, так было, пока их не ободрали как липку Шончан. К счастью, пока что присутствие Шончан в Джурадоре вышло мимолетным. Он брел от конюшни к конюшне, рассматривая гнедых и чалых, буланых, пегих, мышастых, бурых, белых, серых и чубарых, кобыл и меринов. Жеребцы не подходили для его цели. Не все животные, которых он осматривал, имели плоский живот или длинные пясти, но все-таки он не нашел ничего, чтобы ему подошло. Пока он не попал в узкую конюшню, зажатую между большой каменной гостиницей, называвшейся «Двенадцать солевых колодцев» и лавкой, где ткали ковры.
Он считал, что грохот ткацких станков беспокоит лошадей, но они все были тихими, очевидно привыкнув к шуму. Стойла растянулись дальше, чем он думал, почти на целый квартал, но фонари, висевшие на столбах между стойлами давали достаточно света в глубине конюшни. Воздух был наполнен чердачной пылью, запахом сена, овса и лошадиного навоза. Однако запах не был застаревшим. Трое мужчин с лопатами чистили стойла в данный момент. Владелец поддерживал чистоту. Это значит, что шансы встретить болезни ниже. Из некоторых конюшен он убирался едва вдохнув запах.