— Как ты можешь говорить подобное? Фэйли, я становлюсь бессердечным. Если бы ты только знала, что я сделал, чтобы вернуть тебя, и на что ещё пошёл бы…
Он прикоснулся к молоту на боку. «Не имеет значения, зуб или коготь, Юный Бык ». Он выбросил топор, но можно ли обвинять оружие в собственной жестокости? Оно было лишь инструментом. Молот способен на столь же ужасные вещи.
— Это не бессердечие, — возразила Фэйли. — И не эгоизм. Теперь ты — правитель. И не можешь дать понять, что захват подчинённых способен подорвать твою власть. Ты полагаешь, что королева Моргейз отреклась бы от престола в пользу тиранов, похитивших её подданных? Ни один правитель не смог бы руководить подобным образом. Твоя неспособность воспрепятствовать дурным людям не делает плохим тебя.
— Фэйли, я не хочу принимать на себя такую ответственность. И никогда не хотел.
— Я знаю.
— Иногда я думаю, что хотел бы никогда не покидать Двуречье. Жалею, что не позволил Ранду умчаться навстречу своей судьбе, предоставив остальным вести привычную жизнь.
Перрин уловил запах её раздражения.
— Но если бы я остался, — торопливо добавил он, — я никогда бы не встретил тебя. Потому я рад, что уехал. Я просто хочу сказать, что буду счастлив, когда всё это закончится, и я смогу снова вернуться в какое-нибудь незатейливое местечко.
— И ты думаешь, что Двуречье когда-нибудь сможет стать прежним — таким, каким ты его помнишь?
Он помедлил. Фэйли была права: перемены начались ещё перед их отъездом. Деревни разрастались от прибывающих из-за гор беженцев.
Теперь же у множества присоединившихся к нему в ходе войны людей засела в голове мысль о лорде…
— Я мог бы найти другое место, — заявил он, чувствуя, что просто упрямится. — Есть и другие деревни. Не все же они изменятся.
|
|
— И ты потащил бы меня в одну из таких деревень, Перрин Айбара? — спросила она.
— Я… — что стало бы с Фэйли, его красавицей Фэйли, заточённой в какой-то сонной деревеньке? Он простой кузнец — и всегда на этом настаивал. Но была ли Фэйли женой кузнеца?
— Я никогда не буду тебя к чему-то принуждать, Фэйли, — наконец сказал он, осторожно заключая её лицо в ладони. Дотрагиваясь до её атласных щек своими толстыми, мозолистыми пальцами, он всегда чувствовал себя неуклюжим.
— Если ты хочешь именно этого, я последую за тобой, — ответила она. Странно. Он ожидал от неё отповеди в ответ на его неуклюжие рассуждения. — Но этого ли ты хочешь? На самом деле?
— Я не знаю, чего я хочу, — откровенно ответил Перрин. Нет, он не хотел тащить Фэйли в деревню. — Может быть… стать кузнецом в каком-нибудь городе?
— Если пожелаешь, — повторила она. — Правда, таким образом Двуречье останется без правителя. И им придётся подыскать кого-то другого.
— Нет. Им не нужен лорд. Поэтому я и должен это пресечь — что они обращаются со мной, как с лордом.
— И ты думаешь, что они сразу оставят эту мысль? — спросила Фэйли. Её запах донёс удивление. — После того, что они видели, как поступают все остальные? После того, как подлизывались к этому дураку Люку? После принятия всех этих привыкших к лордам людей с Равнины Алмот?
Что сделают жители Двуречья, если он откажется быть их правителем? В этот момент озарения он понял, что Фэйли права. «Наверняка они найдут кого-то получше, — подумал он. — Может быть, мастера ал'Вира ».
|
|
Но мог ли Перрин на это положиться? Люди вроде мастера ал'Вира или Тэма могли отклонить подобное предложение. А что, если они остановят свой выбор на ком-то вроде старого Кенна Буйе? Будет ли вообще у них альтернатива? Если Перрин отойдёт в сторону, не захватит ли власть кто-нибудь, изображающий из себя дворянина?
«Не будь дураком, Перрин Айбара, — подумал он. — Почти любой будет лучше тебя ».
И всё же сама мысль о том, что кто-то возьмёт на себя управление — станет правителем — наполняла его сильной тревогой. И неожиданной печалью.
— А теперь, — сказала Фэйли, — хватит ломать голову. У меня грандиозные планы на этот вечер.
Она трижды громко хлопнула в ладоши, и внизу всё пришло в движение. Вскоре на вершине холма появились слуги. Перрин узнал в них людей, набранных самой Фэйли из числа беженцев. Преданных ей, как и Ча Фэйли.
Они принесли полотно и расстелили его на земле. Затем накрыли сверху покрывалом. И что за аромат он учуял снизу? Ветчина?
— Фэйли, что это? — спросил он.
— Сначала, — ответила она, — я предполагала, что ты приготовил что-то особенное на наш шанна'хар. Тем не менее, меня стало беспокоить твое молчание. И потому я пустилась в расспросы. Оказалось, что в Двуречье вы его не отмечаете. Странно, но так и есть.
— Шанна'хар? — переспросил Перрин, почесав голову.
— В ближайшие недели, — ответила Фэйли, — исполнится год, как мы женаты. Наш первый шанна'хар — годовщина свадьбы.
Она скрестила руки, наблюдая, как слуги сервируют еду.
— В Салдэйе мы каждый год празднуем шанна'хар в начале лета, чтобы отметить ещё один год вместе, ещё один год, в который ни муж, ни жена не достались троллокам. Обычно молодым парам советуют смаковать первый шанна'хар, как смакуют первый кусок сочной пищи. Брак бывает в новинку лишь однажды.
|
|
Слуги расставили еду, а также несколько свечей, в стеклянных бокалах. Улыбнувшись, Фэйли знаком отпустила слуг, и те удалились по склону холма. Фэйли явно позаботилась о том, чтобы приготовленные блюда выглядели пышно. Вышитое покрывало, возможно, было трофеем, добытым у Шайдо. Еда была разложена на серебряных тарелках и блюдах. Ветчина лежала на подложке из варёного ячменя, украшенная сверху каперсами. Было даже вино.
Фэйли подошла к нему ближе.
— Я понимаю, что в этом году было много такого, чем наслаждаться не стоит. Малден, Пророк, суровая зима. Но если всё это цена за то, чтобы быть с тобой, Перрин, то я, не задумываясь, заплачу её дюжину раз.
— Если бы всё было в порядке, следующий месяц мы бы провели, одаривая друг друга подарками, подтверждая нашу любовь и празднуя наше первое лето в качестве супругов. Я сомневаюсь, что у нас будет месяц заслуженного покоя. Но хотя бы этот вечер нам следует провести вместе и насладиться им.
— Фэйли, я не знаю, имею ли я право… — начал он. — Белоплащники, это небо… Свет! Да сама Последняя Битва почти на пороге. Фэйли, Последняя Битва! Как я могу праздновать, когда над моими людьми нависла угроза казни и сам мир может погибнуть?
— Если мир собирается погибнуть, — ответила Фэйли, — разве не самое время человеку оценить то, что у него есть? Прежде чем всё будет потеряно?
Перрин колебался. Она положила руку ему на плечо — такое нежное прикосновение. Она не повышала голоса. Может, она хочет, чтобы он закричал? Было сложно разобраться, когда она желала поспорить, а когда нет. Возможно, Илайас что-нибудь присоветует.
— Пожалуйста, — мягко сказала она. — Лишь на один вечер попытайся расслабиться. Ради меня.
— Хорошо, — ответил он, накрывая ее руку своей.
Она подвела его к покрывалу, и они устроились бок о бок перед чередой серебряных блюд. Фэйли зажгла ещё несколько свечей от тех, что оставили слуги. Ночь была холодная — казалось, тучи унесли прочь летнее тепло.
— Почему на улице, а не в нашей палатке? — спросил Перрин.
— Я спросила у Тэма, как отмечают шанна'хар в Двуречье, — сказала она. — И, как я и опасалась, выяснилось, что вы его не празднуете. Это серьёзное упущение, как ты понимаешь — когда всё уладится, нужно будет изменить традицию. Невзирая на это, Тэм рассказал, что они с женой устраивали что-то похожее. Раз в год они набирали еду — самую дорогую, которую только могли себе позволить — и пешком отправлялись в лес на какое-нибудь новое место. Там они обедали и проводили целый день друг с другом. — Она прильнула к нему. — Мы поженились по обычаю Двуречья. Поэтому я бы хотела, чтобы и этот вечер прошёл по вашим обычаям.
Он улыбнулся. Несмотря на изначальные возражения, его напряжение ослабевало. Еда отлично пахла, и в желудке у него что-то заурчало. Фэйли привстала, чтобы вручить ему тарелку.
Он уткнулся в тарелку. Перрин пытался следить за манерами, но еда была превосходной, а прошедший день длинным. Он обнаружил, что яростно вгрызается в ветчину, хоть и старался не капать на расшитое покрывало.
Фэйли ела медленнее, к аромату её мыла примешивался запах веселья.
— Что? — спросил Перрин, вытирая рот. Теперь, когда солнце окончательно село, её освещали только свечи.
— Ты очень похож на волка, муж мой.
Заметив, что облизывает пальцы, он замер. Укоряя себя, он вытер их салфеткой. Как бы он ни любил волков, приглашать их к обеденному столу он не собирался.
— Во мне слишком много волчьего.
— Ты тот, кто ты есть, муж мой. И раз я полюбила тебя таким, значит всё в порядке.
Он продолжил жевать свой кусок ветчины. Стояла тихая ночь, слуги отошли далеко, и он не мог их учуять или услышать. Похоже, Фэйли распорядилась, чтобы их не беспокоили. И благодаря деревьям на склоне холма, можно было не беспокоиться, что за ними наблюдают.
— Фэйли, — мягко начал он, — ты должна знать, что я сделал, пока ты была в плену. Я боялся, что мои поступки превратят меня в того, с кем ты не захочешь остаться. И я говорю не только о сделке с Шончан. В одном городе, Со Хэбо, остались люди, которых я не могу выбросить из головы. Люди, которым, возможно, я должен был помочь. И ещё был Шайдо, чью руку…
— Я слышала об этом. Очевидно, ты был вынужден так поступить.
— Я бы зашёл ещё дальше, — признался Перрин, — всё время испытывая к себе отвращение. Ты рассуждаешь о правителе, достаточно сильном, чтобы не позволить собой манипулировать. Ну, так я никогда не стану настолько сильным. Если у меня отберут тебя.
— Тогда нам следует хорошенько позаботиться о том, чтобы впредь меня не похищали.
— Фэйли, это могло меня погубить, — нежно ответил он. — Со всем остальным, думаю, я могу справиться. Но если тебя будут использовать против меня, всё потеряет значение. Чтобы защитить тебя, я пойду на что угодно, Фэйли. На что угодно.
— Тогда, возможно, тебе следует завернуть меня в мягкую ткань и запереть в комнате, — сухо сказала она. Странно, но в её запахе не было обиды.
— Я этого не сделаю, — ответил он. — Ты же это знаешь. Но получается, что у меня есть одна ужасная слабость. Такая, которой у предводителя быть не должно.
Она фыркнула.
— Ты думаешь, что у других правителей нет слабостей, Перрин? У каждого короля или королевы Салдэйи были свои. Никиол Дайнатхах был пьяницей, но, несмотря на это, он считается одним из наших величайших королей, а Белэйра выходила замуж и разводилась четыре раза. Именно сердце всегда ввергало её в неприятности. У королевы Джонасим был сын, своими азартными играми чуть не разоривший её Дом, а Лионфорд не мог сдержаться, если ему бросали вызов. Но каждый из них был великим правителем. И у всех были свои слабости.
Продолжая жевать, Перрин задумался.
— В Порубежье, — продолжила Фэйли, — есть выражение: «Начищенный меч говорит правду». Человек может утверждать, что усердно исполнял свои обязанности, но если его меч не начищен, ясно, что он предавался праздности.
— Так вот, твой меч сияет, муж мой. Последнее время ты продолжаешь настаивать, что плохо справлялся, пока я была в плену. Ты хочешь заставить меня поверить, будто ты привёл лагерь к разрухе и запустению! Но это совсем не так. Ты не дал им распуститься, вдохновил их, сохранил лидерство, чувство сильной руки.
— Отчасти это заслуга Берелейн, — признал он. — Я почти уверен, что эта женщина самолично искупала бы меня, забудь я хоть раз помыться.
— Уверена, что это не охладило бы слухи, — сухо отметила Фэйли.
— Фэйли, я…
— С Берелейн я разберусь сама, — оборвала его Фэйли. В её голосе появились угрожающие нотки. — Как раз на это тебе не стоит отвлекаться.
— Но…
— Я разберусь с ней, — ещё решительнее повторила Фэйли. Было неразумно возражать ей, когда она пахла так, как сейчас, если только он не хотел начать настоящий спор. Она положила в рот следующую ложку каши и смягчилась.
— Когда я говорила, что ты похож на волка, муж мой, я не имела в виду то, как ты ешь. Я говорила о том, как ты решаешь возникающие вопросы. Целеустремлённо. Поставь перед тобой проблему, и — сколь бы велика она ни оказалась — ты добьёшься её решения.
— Разве ты не понимаешь? Это замечательная черта для правителя. Как раз то, что пригодится Двуречью. Конечно, я полагаю, что о незначительных проблемах ты позволишь позаботиться своей жене, — она нахмурилась. — Я бы предпочла, чтобы ты посоветовался со мной, прежде чем сжигать знамя. Будет сложно, поднять его снова, не выглядя при этом глупо.
— Я не хочу поднимать его снова, — ответил Перрин. — Потому и сжёг.
— Но почему?
Он откусил ещё ветчины, намеренно не глядя на Фэйли. Запах выдавал её интерес, почти нетерпение.
«Я не могу вести их, — думал он. — Пока я не буду знать, что справился с волком в себе ». Как это объяснить? Объяснить, что его пугало, если волк овладевал им во время боя, или когда он чего-то очень сильно желал.
Он не стал бы избавляться от волков; они уже стали частью него самого. Но что станет с его людьми, с Фэйли, если он потеряет себя в угоду тому, что сидело у него внутри?
Он снова вспомнил запертое в клетке грязное создание, бывшее некогда человеком. В нём не осталось ничего, что помнило бы его человеческую сущность…
— Муж мой, — прошептала Фэйли, положив руку ему на плечо. — Прошу тебя.
От неё исходил запах боли, заставляя сжиматься его сердце.
— Это связано с теми Белоплащниками, — ответил Перрин.
— Что? Перрин, мне казалось, я говорила…
— Это имеет отношение, — твёрдо повторил Перрин — к тому, что случилось, когда я столкнулся с ними впервые. И к тому, что начало мне открываться в предшествующие дни.
Фэйли нахмурилась.
— Я рассказывал уже, что убил двоих Белоплащников, — сказал он. — До того как встретил тебя.
— Да.
— Устраивайся поудобнее, — предложил Перрин. — Ты должна знать всю историю.
И он рассказал ей. Поначалу запинаясь, вскоре он обнаружил, что ему уже легче удаётся подбирать слова. Он рассказывал о Шадар Логоте и о том, как рассеялся их отряд. О том, как Эгвейн уступила ему руководство, как, наверное, впервые в жизни, ему пришлось за это взяться.
Он уже рассказывал ей о встрече с Илайасом. Она знала о Перрине многое, то, что он никогда никому не рассказывал, то, что он никогда не обсуждал даже с Илайасом. Она знала о волке. Знала, что он боялся потерять себя.
Но она не знала о чувстве, посещавшем его в битве. Не знала, что он ощутил, убивая тех Белоплащников: вкус их крови — то ли у него во рту, то ли через его связь с волками. Она не знала, насколько он был поглощён злостью, страхом и отчаянием, когда её похитили. Вот это всё он и пытался сбивчиво ей объяснить.
Он рассказал ей о безумии, обуявшем его, когда он искал её в волчьем сне. Рассказал о Ноаме и о своём страхе, что с ним может произойти то же самое. И о том, как это связано с его действиями в бою.
Фэйли слушала, молча сидя в свете свечей на вершине холма, обхватив руками колени. Её запахи ослабли. Возможно, ему бы следовало попридержать кое-что. Ни одна женщина не захочет знать, каким чудовищем становится её муж, когда убивает, не правда ли? Но сейчас, рассказывая, он хотел избавиться от своих тайн. Он устал от них.
Каждое сказанное слово снимало напряжение. Этот разговор сделал то, чего не удалось сделать целому ужину, пусть и трогательному. Рассказывая ей о своей борьбе, Перрин чувствовал, будто часть его бремени спадает с плеч.
Закончил он рассказом о Прыгуне. Он не знал, почему оставил волка напоследок. Прыгун был частью рассказанной ранее истории: о Белоплащниках, о волчьем сне. Но казалось правильным оставить Прыгуна напоследок, что он и сделал.
Закончив, он уставился на пламя одной из свечей. Две из них погасли, остальные продолжали мерцать. Этого света ему было вполне достаточно. Он с трудом вспоминал, каково это — обладать слабыми органами чувств обычных людей.
Фэйли прильнула к нему, поднырнув ему под руку.
— Спасибо тебе, — сказала она.
Он испустил глубокий вздох, откидываясь на пень, стоящий позади, ощущая её тепло.
— Я хочу рассказать тебе о Малдене, — сказала Фэйли.
— Ты не обязана, — возразил он. — Только потому что я…
— Шшш… Я молчала во время твоего рассказа. Теперь моя очередь.
— Хорошо.
Рассказ о Малдене должен был его растревожить. И небо над головой потрескивало от бушующих наверху сил, и над самим Узором нависала угроза. А он лежал, прислонившись к пню спиной, слушая как его жена рассказывает о своём пленении и как её избивали. Но, тем не менее, никогда прежде он не испытывал подобного странного покоя.
События, произошедшие в том городе, были для неё важны, возможно, даже пошли ей на пользу. Хотя его охватил гнев, когда он слушал про то, как Севанна приказала связать Фэйли, и голой оставить на всю ночь. Придёт день, и он выследит эту женщину.
Но не сегодня. Сегодня жена была в его объятиях, и её сильный голос дарил покой. Он должен был догадаться, что Фэйли будет готовить собственный план побега. В сущности, слушая о её тщательных приготовлениях, он начал чувствовать себя дураком. Она беспокоилась, что он погибнет, пытаясь её спасти — она не сказала этого, но Перрин догадался. Как хорошо она его знала.
В своём рассказе Фэйли кое-что пропустила. Он не возражал. Без собственных тайн Фэйли будет похожа на загнанного и посаженного в клетку зверя. И всё же он уловил намёк на то, что она хотела скрыть. Что-то связанное с тем схватившим её Безродным, что-то относительно планов использовать и его, и его друзей, чтобы те помогли ей сбежать. Возможно, она испытывала к нему нежность и не хотела, чтобы Перрин сожалел, что убил его. Это было лишним. Безродные были с Шайдо, они нападали и убивали людей, о которых заботился Перрин. Этого не искупило бы ни одно доброе дело. Они заслуживали смерти.
Эта мысль привела его в замешательство. Белоплащники, вероятно, говорили про него нечто очень похожее. Но Белоплащники напали первыми.
Она закончила. Было уже поздно, и Перрин потянулся к узлу, принесённому слугами Фэйли, чтобы достать одеяло.
— Ну? — спросила Фэйли, когда он откинулся, снова обвивая её рукой.
— Я удивлён, что ты не устроила мне скандал за то, что я ворвался как дикий бык, растоптав все твои планы.
В её запахе появилось удовлетворение. Не такое чувство он от неё ожидал, но Перрин давным-давно оставил попытки разобраться в женской логике.
— Сегодня я едва не завела разговор на эту тему, — сказала Фэйли, — чтобы должным образом поспорить и помириться.
— Что же тебя остановило?
— Я решила провести эту ночь в традициях Двуречья.
— И ты думаешь, что в Двуречье мужья и жёны не спорят? — развеселившись, спросил он.
— Полагаю, спорят. Но мне кажется, что тебе, муж, всегда не по себе, когда мы кричим. Я очень рада, что ты, как и полагается, начал отстаивать своё мнение. Но я слишком часто просила тебя приспосабливаться ко мне. И я подумала, что нынешним вечером мне стоит попытаться подстроиться под тебя.
Он не ожидал, что когда-нибудь услышит от Фэйли такие слова. Казалось, она доверила ему самое сокровенное. К своему смущению, он почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, и ещё крепче прижал её к себе.
— Но запомни, — сказала она. — Я не покорная овечка.
— Подобное никогда не пришло бы мне в голову, — ответил он. — Никогда.
Она источала удовлетворение.
— Извини, я не подумал, что ты можешь сбежать сама, — сказал Перрин.
— Я прощаю тебя.
Он взглянул на неё, в эти прекрасные тёмные глаза, отражающие огни свечей.
— Означает ли это, что мы можем помириться без спора?
Он поцеловал её. Он почувствовал такое облегчение, и знал, что возникшая между ними после Малдена неловкость, все его тревоги — всё теперь осталось позади. Какими бы они не были, реальными или воображаемыми, — всё прошло.
Он вернул Фэйли, целиком и полностью.
Глава 17
РАССТАВАНИЯ И ВСТРЕЧА
На следующее после нападения голама утро Мэт пробудился от мерзкого, словно давно стухшее яйцо, сна, чувствуя скованность и боль в теле. Заночевать ему пришлось в какой-то впадине, обнаруженной под фургоном с припасами Алудры. Место было выбрано наугад — с помощью игральных костей.
Выкарабкавшись из-под фургона, он выпрямился и повращал плечом, пока в нём что-то не щёлкнуло. Проклятый пепел. Одна из самых приятных сторон богатства — то, что не нужно спать по канавам. Сейчас же получалось, что иные нищие проводили ночи получше, чем он.
От фургона воняло серой и какими-то порошками. Мэт с трудом удержался от соблазна заглянуть под промасленный холст, натянутый на задней стороне фургона. Только это ему бы ничего не дало: порошки Алудры были так же непостижимы, как и она сама. Пока драконы не будут сделаны, Мэт и знать не хотел об их устройстве. Точнее не особенно хотел, чтобы не рисковать вызвать её недовольство.
К счастью для Мэта, Алудры в фургоне не оказалось. Иначе она снова начала бы его упрекать за то, что он не доставил ей литейщика колоколов. Видимо, она считала Мэта своим личным посыльным. Причём нерадивым, отказывающимся как следует исполнять свою работу. У большинства женщин бывали подобные заскоки.
Мэт шёл через лагерь, вытряхивая из волос остатки соломы. Он едва не отправился на поиски Лопина, чтобы тот приготовил ему ванну, как вдруг вспомнил, что Лопин погиб. Проклятый пепел! Бедолага.
Пришлось пойти поискать, где бы найти что-нибудь на завтрак, по пути размышляя о бедном Лопине. Эти мысли привели его в ещё более скверное расположение духа. Джуилин нашёл его первым. Низенький тайренский ловец воров носил коническую шляпу и тёмно-синий кафтан.
— Мэт, это правда? — начал он. — Ты разрешил Айз Седай вернуться в Башню?
— Им не требуется моё разрешение, — поморщившись, ответил Мэт. Если эти бабы услышат что-то подобное, то мигом сдерут с его зада кожу и пустят её на седло. — Хотя я собираюсь дать им лошадей.
— Они их уже взяли, — сообщил Джуилин, посмотрев в сторону пикетов. — Сказали, ты разрешил.
Мэт вздохнул. Живот возмущённо бурчал, но еда подождёт. Он направился к пикетам: нужно было убедиться, что Айз Седай не увели его лучших коней.
— Я подумал, что мог бы отправиться с ними, — сказал Джуилин, присоединяясь к нему, — чтобы отвезти Теру в Тар Валон.
— Ты волен уехать в любое время, — ответил Мэт. — Я не собираюсь тебя тут удерживать. — Джуилин был неплохим парнем. Порой немного зажатым. Ну ладно, очень зажатым. По сравнению с Джуилином и Белоплащник выглядел бы расслабленным. Такого не захочется позвать с собой сыграть партию в кости, зная, что он всю ночь будет сидеть и хмуриться на посетителей таверны, бурча про преступления, в которых те наверняка замешаны. Зато на него можно было положиться, и он мог хорошенько приложить противника в драке.
— Я хочу вернуться в Тир, — продолжил Джуилин. — Но там близко Шончан, а Тера… из-за этого нервничает. Правда, идея с Тар Валоном ей тоже не нравится, но выбор у нас невелик. К тому же, Айз Седай обещали подыскать мне работу в Тар Валоне, если мы отправимся с ними.
— Значит, пришёл попрощаться? — спросил Мэт, останавливаясь и оборачиваясь к нему.
— На время, — ответил Джуилин. Он замешкался, потом протянул руку. Мэт пожал её, и ловец воров отправился за своими вещами и женщиной.
На мгновение задумавшись, Мэт переменил решение, направившись к походной кухне. Возможно, Джуилин задержит Айз Седай, а ему хотелось прихватить кое-что.
Чуть позже сытый, со свёртком под мышкой, он появился у пикетов. Айз Седай собрали непомерно большой караван, прихватив, естественно, несколько лучших скакунов. Теслин с Джолин, похоже, решили, что могут позаимствовать и вьючных животных а также солдат для погрузки вещей. Вздохнув, Мэт направился к этому беспорядку, проверяя по дороге лошадей.
Джолин восседала на Лунном Свете, кобыле тайренской породы, которая раньше принадлежала одному из солдат Мэта, погибшему во время бегства от Шончан. Более сдержанная Эдесина взяла Огонька; она то и дело поглядывала на двух женщин, стоящих сбоку. Темнокожая Бетамин и светленькая соломенноволосая Сита в прошлом были сул'дам.
Пока все собирались, шончанки изо всех сил старались выглядеть равнодушными. Мэт не спеша направился к ним.
— Ваше Высочество, — сказала Сита, — это правда? Вы позволите этим улизнуть без присмотра?
— Лучше от них избавиться, — ответил Мэт, поморщившись в ответ на выбранный ею титул. Разве стоит разбрасываться подобными словами, будто фальшивыми пенни? Стоило признать, что обе шончанки сильно изменились с тех пор, как присоединились к его отряду, но они до сих пор поражались тому, что Мэт не хотел использовать Айз Седай как оружие. — Вы сами желали бы уехать или остаться?
— Мы едем, — уверенно ответила Бетамин. Похоже, она твёрдо решила учиться.
— Да, — подтвердила Сита, — хотя иногда я думаю, что лучше бы мы просто умерли, нежели… ну, то что мы собой представляем, является угрозой для Империи.
Мэт кивнул.
— Туон тоже сул'дам, — сказал он.
Обе женщины уставились под ноги.
— Отправляйтесь с Айз Седай, — сказал Мэт. — Я дам вам собственных лошадей, чтобы вам не пришлось полагаться на спутниц. Научитесь направлять. От этого будет больше пользы, чем от вашей смерти. Может, однажды вы сумеете открыть Туон глаза на правду. Помогите мне уладить всё так, чтобы это не привело к краху Империи.
Внезапно обе женщины подняли на него глаза. Взгляды стали смелее, и в них читалась уверенность.
— Да, Ваше Высочество, — сказала Бетамин. — Это для нас достойная цель. Спасибо, Ваше Высочество.
Сита даже прослезилась! Свет, неужели они усмотрели в его словах какие-то обещания? Мэт поспешил ретироваться, прежде чем им в головы взбрели новые странные идеи. Проклятые женщины. И всё же он не мог не чувствовать к ним жалость. Каково это — узнать о том, что способен направлять, и бояться стать опасным для окружающих.
«Вот что чувствовал Ранд, — подумал Мэт. — Несчастный дурак ». Как всегда, при мысли о Ранде в его голове закрутился цветной водоворот. Он пытался думать о друге как можно реже, но, прежде чем Мэту удалось прервать эти цветные вспышки, он на мгновение увидел Ранда: тот брился перед отличным зеркалом в позолоченной раме, висевшим на стене красивой ванной комнаты.
Мэт отдал распоряжение, чтобы сул'дам выделили лошадей, и направился прямиком к Айз Седай. Как раз появился Том и присоединился к Мэту.
— Свет, Мэт, — обратился к нему менестрель. — Ты выглядишь таким потрёпанным, будто выбрался из тернового куста.
Мэт поднёс руку к волосам, которые, похоже, были в полнейшем беспорядке.
— Я пережил эту ночь, Айз Седай уезжают. Да я почти готов танцевать джигу.
Том фыркнул:
— Ты знал, что те двое окажутся тут?
— Ты про сул'дам? Я догадывался.
— Нет, про тех двоих.
Мэт обернулся, и нахмурился, увидев ехавших верхом Лейлвин и Байла Домона. Их пожитки были приторочены к сёдлам. Лейлвин, ранее известная как Эгинин, когда-то была шончанской дворянкой, но Туон лишила её титула и имени. На Лейлвин было платье светло-серого цвета для верховой езды. Её тёмные волосы отросли и закрывали уши. Женщина спешилась и направилась прямо к Мэту.
— Чтоб мне сгореть, — обратился Мэт к Тому. — Если мне удастся избавиться и от неё, я почти поверю, что судьба стала ко мне справедлива.
Домон присоединился к подошедшей шончанке. Он был её со'джин. Или… мог ли он оставаться её со'джин, если её лишили титула? Ну, в любом случае, он оставался её мужем. Иллианец был пузатым и одновременно сильным мужчиной. И, в общем-то, неплохим парнем, если только поблизости не оказывалось Лейлвин. Только этого почти не случалось.
— Коутон, — сказала она, подойдя ближе.
— Лейлвин, — откликнулся он. — Уезжаете?
— Да.
Мэт улыбнулся. Он и в самом деле станцует!
— Я всегда хотела попасть в Белую Башню, — продолжила она. — Я решилась в тот самый день, когда покинула Эбу Дар. Раз Айз Седай уезжают, я отправляюсь с ними. Если предоставляется такая возможность, кораблям лучше плыть конвоем.
— Плохо, что вы уезжаете, — солгал Мэт, приподняв шляпу. Лейлвин была твёрдой, словно столетний дуб с оставшимися в нём частичками топоров тех идиотов, чтобы пытались его срубить. Если по дороге в Тар Валон её лошадь вдруг потеряет подкову, женщина, скорее всего, взвалит животное на плечо и дотащит так до конца пути.
Но, несмотря на всё, что Мэт сделал, спасая её шкуру, он ей не нравился. Может, потому что не позволил ей всех возглавить, или потому что ей пришлось играть роль его любовницы. Что ж, ему эта роль тоже не нравилась. Словно держишь меч рукой за лезвие и делаешь вид, что не больно.
Впрочем, ему нравилось наблюдать за её метаниями.
— Будь здоров, Мэтрим Коутон, — сказала Лейлвин. — Не завидую избранной тобою участи. В некотором смысле те ветры, что носят тебя, могут оказаться злее тех, что недавно били меня. — Она кивнула ему и повернулась.