— Теряешь время, красотка, здесь нет Грасии, а если бы и была, я бы тебе о том не сказала. — Женщина повернулась к ней спиной, явно намереваясь снова захлопнуть дверь у нее перед носом, однако повернулась, чтобы спросить: — Позволь полюбопытствовать, зачем это она тебе понадобилась?
Май почувствовала, что это ее единственный шанс, и пустила в ход весь свой дар убеждения.
— Видите ли, священник в Урдаксе, очаровательный человек, несомненно, — она пару раз откашлялась, чтобы выиграть время и выдумать что-нибудь похожее на правду, поскольку сама правда казалась слишком невероятной, — ему понадобились мои услуги в лечении птичьей чумы, из-за которой куры наполовину облезли. Ну, вы же знаете, что это такое.
Май неуверенно улыбнулась, указав взглядом на курятник, находившийся справа. И, поскольку Луноликая никак не высказала согласия, пустилась в объяснения:
— Помогла я ему в этом деле, а после и говорю, что собираюсь, мол, на днях отправиться в Рентерию, он мне и говорит, что там, мол, находится одна из самых любимых его прихожанок, Грасия де Итурральде и… В общем, он мне передал кое-какие вещи, которые она забыла у него в доме, чтобы я их привезла и… — Она замялась, заметив выражение подозрительности на лице женщины с бородавками.
— Понятно, понятно, ты посланница священника, а я — королева Франции. — Она с угрожающим видом ткнула в нее пальцем. — Я тебе скажу, кто ты такая… Ты лгунья, и, если не хочешь получить от меня взбучку, лучше скажи, что тебе надо на самом деле. И не вздумай увиливать, я вранье за версту чую.
Май и не сомневалась, что она еще и не на такое способна, и рассказала ей историю своей потери с самого начала. С того момента, как Эдерра послала ее за травами, а потом она, Май, вернулась в Сугаррамурди и ее не обнаружила. Не забыла упомянуть и о деревянной шкатулке с поручениями, переданной ей Голышом, о том, что произошло с Марией де Эчалеку, о неудачном визите к мужу Грасии. Она уверена, что это плохой человек, очень плохой, ужасный. Ее совсем не удивляет, что Грасия его покинула, потому что она, Май, даже подумала, что он ее убил, и что если она где-то и находится, то уж, конечно, у своей замечательной семьи, и что, в общем, может быть, Грасии известно что-нибудь о Марии и, может, Мария что-то знает об Эдерре, которую она, Май, любит, как родную мать, хотя та ей не мать. Май замолчала, потому что у нее кончился воздух в легких, и печально вздохнула.
|
|
— Возможно, Грасия единственный человек, который может помочь мне найти няню, — сказала она в заключение.
— Это самая нелепая и запутанная история, которую я когда-либо слышала, — рассмеялась женщина.
— Вы мне не верите?
— Как же! Напротив. Именно потому, что она странная, я тебе верю. Никому не сочинить такую сложную историю за считаные минуты.
— Так вы мне поможете?
— Если я и поверила в то, что ты хлебнула горя, это вовсе не означает, что мне следует помочь тебе выпутаться. Откровенно говоря, меня волнуют только собственные печали. Знаешь, детка, я ведь стреляный воробей, и покуда со мной не происходит ничего плохого, мне дела нет до чужих невзгод, особенно если они касаются кого-то из посторонних.
— Пожалуйста, сеньора, я вас прошу, я вас умоляю…
— Замолчи, детка, я еще не закончила. — Она посмотрела на нее с бесконечным презрением. — Сделай одолжение, не пытайся давить на жалость. Если хочешь от кого-либо чего-нибудь добиться, выясни, что ты можешь предложить взамен, а не то превратишься в жалкую попрошайку, а ты ведь не хочешь быть ею, правда?
|
|
— Нет-нет, конечно нет, — проговорила Май, не очень понимая, чего, собственно, ждет от нее женщина. — А можно спросить, что я могу вам предложить в обмен на сведения о Грасии?
Луноликая откинула голову назад и расхохоталась, обнажив нёбо до самой гортани:
— Я вижу, ты быстро схватываешь, мышонок. Ну конечно же кое-что ты можешь мне предложить… — И доверительным тоном добавила: — Твою нежную кожу.
У Май по спине пробежал озноб. В следующее мгновение она вообразила, что та собирается содрать с нее кожу и сделать себе из нее платье. Но женщина продолжила:
— Я помогу тебе ровно настолько, насколько ты сумеешь помочь мне. Говоришь, ты ворожея, не так ли? — Май кивнула. — Поможешь мне избавиться от этих ужасных бородавок — скажу тебе, где находится Грасия и другая странная женщина, с которой она сбежала.
— Другая женщина? — У Май загорелись глаза. — Вы мне не говорили про другую женщину. Она красивая?
— Я не могла разглядеть лица, она его прятала. Может, это и была твоя няня, потому что она была очень странной. Все время куталась в плащ, не видать ни ног, ни головы, словно хотела укрыться от мира. Но у меня-то глаз острый, я углядела, что у нее голова стриженная. Они ушли вместе. Грасия сказала мне, что, возможно, мы больше ее уже никогда не увидим.
Май вдруг почувствовала, что у нее впервые за последнее время появилась надежная нить, за которую можно ухватиться. В тот момент она была просто уверена, что странная женщина, сопровождавшая Грасию в ее путешествии, и есть ее Эдерра. Май стало страшно, что мир сейчас возьмет да и остановит свое вращение, или что она оглохнет, или что Луноликая свалится замертво, так и не успев сообщить, что ей известно.
|
|
— Я могу вылечить ваши бородавки, только это произойдет не сразу, — озабоченно сказала Май, — должно пройти несколько дней, и…
— Очень хорошо. Все эти тонкости по твоей части. По моей части — бородавки. — Женщина снова громко расхохоталась и тут же напустила на себя хмурый вид: — Я выполню свою работу, когда ты выполнишь свою и сделаешь мне точь-в-точь такое же нежное личико, как у тебя. — И она с завистью потрепала Май по щеке.
Никогда в жизни Май не старалась так, как в этот раз, когда готовила средство от бородавок. Она взяла яблоко и разделила его на четыре части. Каждой четвертушкой осторожно протерла наросты на руках и лице своей пациентки, стараясь одновременно покрыть фруктовым соком все морщины, а также складки на подбородке. Затем взяла женщину за нижнюю часть лица, отклонилась назад и, сощурив глаза, окинула ее взглядом, как это делают художники, завершив свое творение.
Потом выбежала из дома, взяв с женщины обещание, что та не пойдет за ней и не будет пытаться выяснить, где Май спрячет фрукты, которыми протерла ей лицо. Уйдя подальше, она выбросила их в недоступном месте, которое вряд ли можно было обнаружить, не зная точно, где оно находится. Здесь кусочки яблока будут гнить до полного исчезновения. Столько же времени потребуется и для сведения бородавок. Сделав свое дело, Май кинулась обратно к Луноликой.
— Все! — крикнула она, задыхаясь от бега. — Вот увидите, в скором времени у вас уже не будет бородавок.
— Очень хорошо. Ну так и приходи в скором времени, и я тебе скажу, где находится Грасия, — ехидным тоном сказала женщина и захлопнула дверь перед носом Май.
Ночью девушка спала из рук вон плохо. Ей снилась огромная темная пещера, по которой она гонялась за покрытой бородавками женщиной, а та не хотела сообщить ей, где находится Эдерра. Она слышала ее сумасшедший хохот, но видела только ее тень, притаившуюся в каменных мешках пещеры. Вдруг все стихло, и Май поняла, что сейчас произойдет что-то страшное. Женщина бросилась на нее, повалила на землю, быстро сорвала одежду и воткнула ей нож в горло. Потом ловко распорола тело по всей длине до самого низа живота. Май при этом совсем не было больно, а женщина аккуратно сняла с нее кожу.
После этого она совершила тот же ритуал над собой: скинула с себя, словно старую рубашку, свою кожу и натянула на себя кожу Май, разглаживая ее на плечах, бедрах и всем теле до тех пор, пока та не облегла ее со всех сторон. А потом удалилась, насвистывая что-то, прыжками, что совсем не вязалось с ее тучностью и слоновьими ногами. И тут Май с криком ужаса проснулась, вся залитая потом, дрожа, как в лихорадке. И не сразу сообразила, что это был всего лишь сон и что ее кожа, равно как и надежда найти Эдерру, осталась в целости и сохранности.
Страх, навеянный жутким сном, рассеялся, как только на горизонте появилось солнце, однако тут же на смену страху пришло беспокойство. Май было прекрасно известно, что для успешного завершения маневра с яблоками и бородавками потребуется самое малое неделя, а это слишком долго. Через пару дней Саласар и его свита прибудут в Сан-Себастьян. Неизвестно, сколько времени они там проведут, но она могла разминуться с ним, а рисковать ей не хотелось. Май еще не была готова расстаться со своим возлюбленным. Поэтому, как ни боялась она вновь встретиться с Луноликой, ей пришлось набраться смелости и вернуться к дому семейства Итурральде.
— Что ты здесь делаешь, мышонок? Бородавки у меня еще не повывелись, — крикнула женщина вместо приветствия.
— Но они же у вас наполовину высохли. Они непременно отвалятся, уверяю вас. Скажите же мне, где я могу найти Грасию и ее подругу, пожалуйста. Мне надо спешить, это вопрос жизни или смерти. — Женщина взглянула на нее с недоверием. — Пожалуйста…
Луноликая улыбнулась: до чего же забавная девчонка.
— Я же тебе сказала, чтобы ты не канючила, чтобы ты никогда не канючила! — Она с шутливо-грозным выражением лица ткнула в нее пальцем. — Клянешься, что они пропадут?
— Клянусь, так и будет, — заверила ее Май, целуя скрещенные пальцы.
— Если этого не случится, я тебя из-под земли достану, козявка, выверну наизнанку, словно перчатку, и надеру тебе задницу так, что она у тебя отвалится, и ты больше никогда на нее не сядешь, — сказала хозяйка дома, прищурив один глаз. — Ясно?
— Яснее некуда.
— Грасия и эта таинственная женщина страшно боялись мужа Грасии. Им казалось, что он вот-вот за ней явится, поэтому я дала им еды и одолжила немного денег. Они сказали, что отправятся в Виторию и там вместе начнут новую жизнь. Вот и все, что я знаю.
XXI
О том, как вымолить у святой Варвары защиту от бури
Иньиго и Доминго пришли к выводу, что гораздо интереснее и приятнее было бы добраться из Пасахеса до Сан-Себастьяна на борту какого-нибудь судна из тех, что ежедневно курсировали между обоими портами. Воспользовавшись морским путем, можно забыть о тряских телегах, поэтому клирики договорились с одним местным моряком, и тот за разумную плату согласился перевезти всех помощников инквизитора вместе с вещами.
В пять часов вечера весь причал Пасахеса был загроможден инквизиторским имуществом. Там были восемь тяжелых разноразмерных деревянных сундуков, в которых хранились записи, книги, бумаги, чернильницы и перья. Четырнадцать горшков, наполненных тошнотворной бурдой, которой ведьмы приписывали сверхъестественные свойства: Саласар велел взять их с собой, надеясь, что содержимое не протухнет по дороге и благополучно дотянет до трибунала в Логроньо, где его проверят на предмет магии знатоки этого дела. Еще там была деревянная скульптура, изображавшая Христа на престоле в натуральную величину — в терновом венце поверх огромного парика из волос мертвеца. Алькальд Фуэнтеррабии настоял на том, чтобы члены миссии приняли изваяние в знак народной признательности. При переноске одна из колючек на венце успела отвалиться.
Кроме того, на причале красовались два огромных стеклянных сосуда с гигантскими бородавчатыми жабами, которые якобы помогали ведьмам в их колдовских практиках. Однако пока эти жабы только и делали, что моргали, томно глядя на окружающих, и постоянно глотали что-то невидимое. Мало того, Саласар приставил к ним одного из помощников с наказом доставить их в Логроньо целыми и невредимыми. Тот занимался исключительно земноводными, следил за тем, чтобы они все время были влажными, и ловил для них насекомых. Погрузка всего этого добра оказалась делом настолько сложным, что по городу успел пройти слух об их отъезде, поэтому жители старшего возраста, которым нечем было заняться, столпились на пристани и начали давать советы по поводу размещения багажа.
— Нет-нет, сначала сундуки один на другой поставьте, — кричал один.
— Ничего подобного, — возражал кто-то. — Перво-наперво надо погрузить Христа, потому как дождь начинается, у него шевелюра намокнет и окончательно придет в негодность. Или, по крайней мере, наденьте ему колпак или хоть чем прикройте голову. В такой день оставлять его под открытым небом это просто кощунство, — советовал другой.
Саласар чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Настроение у него было хуже некуда. Как ни он старался, а скрыть это не удалось. В этом состоянии он и метался по пристани с криками:
— Не уроните на землю! Что вы делаете? Вы же все поломаете сейчас! Поставьте стекло сверху, ради бога, а то разобьете и всех жаб мне растеряете. Нет! Не трогайте этот сундук…
Осознав, что никто здесь его не понимает, он сам начал таскать на судно вещи, которые и вдвоем-то никто не мог сдвинуть с места, и, оказавшись на борту, запихивать их куда попало, не обращая внимания на дельные советы капитана судна относительно ватерлинии и равномерного распределения нагрузки. Схватив статую Христа за руку, он волоком втащил ее по сходням прямо с престолом и всеми атрибутами страстей Господних. Поставил статую посреди палубы, взял стул и уселся рядом, бормоча под нос молитвы. Видя такое дело, Иньиго и Доминго принялись подгонять стивидоров:[18]
— Пока с сеньором инквизитором не случился припадок, сделайте одолжение, из христианского милосердия и любви к Богу, не устраивайте кавардак и ничего ломайте.
Два часа спустя они отчалили, взяв курс на Сан-Себастьян, без потерь, в компании с деревянным Христом, вперившим взгляд в горизонт, словно Родриго де Триана.[19]
Жители Сан-Себастьяна, принарядившись ради праздника, уже заполонили прилегавшие к порту улицы, готовые принять участие в торжественной встрече представителей святой инквизиции, которые вот-вот должны были появиться, чтобы избавить их от дьявольской напасти, лишившей из спокойной жизни. Горожане развесили на своих балконах приветственные надписи, а на пристани уже стояли шестилетние девчушки во всем белом и с веночками флердоранжа на голове. Малышки должны были бросить в море цветы в тот момент, когда Саласар начнет спускаться по трапу на берег. Кроме того, распорядители праздника развернули зеленую дорожку от помоста под балдахином, где находились власти города, как раз до того места, куда, как ожидалось, пристанет судно. Рядом с этим возвышением расположился орфеон, которому велено было начать песнопения, как только вдали покажется судно инквизитора.
В одиннадцать ночи корабль подал звуковой сигнал, возвещая о своем прибытии. Городские власти в парадных одеждах с важным и довольным видом замерли в ожидании позади малышек с цветами, в то время как корабль медленно приближался к берегу, покачиваясь на волнах в такт доносившейся с берега музыке. Вот тогда-то все и началось, хотя перед этим ничто не предвещало каких-либо несанкционированных происшествий. Из костра, на котором варился суп для морских путешественников, с шумом и треском вылетел сноп искр, после чего воздух вокруг него наполнился сильным запахом серы. Пар над котлом сперва был светло-серого цвета, а потом стал сгущаться и расти, пока не поднялся к небу огромным волнистым столбом, который начал постепенно принимать очертания человеческой фигуры.
— Вон ведьма летит на метле, — говорили одни.
— Это дьявол с козлиными ногами и бородкой, — возражали другие.
Люди закричали наперебой, музыкальные инструменты стали фальшивить, и в итоге музыка сменилась полным сумбуром. Люди падали на колени, прося небо смилостивиться над ними. Женщины беспорядочно метались по площади, и весь цвет города в лице его руководства и зажиточных граждан, мгновенно утратив весь свой лоск и степенность, растекся по близлежащим переулкам. Малышки в веночках рыдали, покраснев от натуги. Из-за возникшего на причале столпотворения одна из них свалилась в воду. Ее выловили, подцепив под мышки веревкой: бедняжка походила на мокрую собачонку, веночек на головке съехал до самых ушей.
Впоследствии горожане весьма сильно разошлись во мнениях относительно того, что за существо появилось в ту ночь из столба дыма и совершило затем полет над Сан-Себастьяном на глазах у его испуганных жителей. Однако многие утверждали, что это было нечто среднее между козлиной фигурой и стаей ведьм. Единственное, в чем все были единодушны, это то, что чудовище выглядело чрезвычайно недовольным. Это легко можно было понять по его грозной, хмурой физиономии с надутыми щеками, по тонким губам с торчавшими изо рта острыми клыками, по которым стекала слюна, по его растопыренным пальцам с длинными когтями. Подобную демонстрацию силы мог позволить себе только дьявол.
Это представление длилось приблизительно пять минут, после чего столб дыма начал терять плотность и густо-темный цвет, благодаря которому он выделялся на фоне ночного неба. А затем он и вовсе медленно рассеялся, утратив человекоподобную форму и вытянувшись, словно навес, над подплывшим к берегу кораблем Саласара. Здесь дым превратился в свинцовую тучу, обещавшую разразиться дождем. И действительно, спустя мгновение начался сильнейший ливень, настоящий всемирный потоп, и тогда все оставшиеся на улице взялись за руки, прося защиты у святой Варвары:
Святая Варвара всеблаженная,
Имя твое водою святою
На свитке небесном записано.
Святая Варвара, дева,
Защити нас от грома, и молнии,
И от туч грозовых.
Именем Иисуса Христа распятого,
Ко кресту пригвожденного.
Господи Сыне Божий, аминь.
Никто из пассажиров корабля ни о чем подобном не подозревал. Они узнали о происшествии, лишь сойдя на берег, когда их взорам открылась удручающая картина, а именно объятая ужасом толпа. Не успел Саласар ступить на землю, как в ноги к нему, словно он был святым угодником, кинулись с именем Христа на устах богомолки, умоляя о помощи и не обращая внимания на ветер и дождь, который промочил их до нитки.
Представители администрации вернулись на площадь, прикидываясь, будто не имеют отношению к своему трусливому и нелепому бегству: не дай бог, люди подумают, что они так реагируют на любую угрозу. Поэтому они напустили на себя уверенный и важный вид, проводили инквизитора Саласара на возвышение под балдахином, чтобы тот не промок под дождем, и произнесли заготовленную речь, присовокупив к ней подробный рассказ о недавнем происшествии в качестве примера того, какие трудности им приходится ежедневно преодолевать в борьбе с приспешниками дьявола.
— Это организовали колдуны, чтобы ваше преподобие увидели их могущество. Они хотят, чтобы ваши милости испугались и бросили нас на произвол судьбы, — уверяли они.
— Жаль, что мне не довелось увидеть это могущество, — сказал, не скрывая своего разочарования, Саласар.
Май покинула Рентерию, как только женщина с бородавками сообщила, куда отправились Грасия и ее странная спутница, и успела приехать в Сан-Себастьян незадолго до того, как произошло все вышеописанное. Девушка решила остановиться за орфеоном — главным образом из-за Бельтрана, потому что ослу нравилась музыка, которая навевала ему воспоминания о том времени, когда он был скоморохом. Май стояла и с интересом наблюдала за тем, как он отбивал передней ногой ритм в три четверти, как вдруг приключилась эта история с костром, повергшая ее в ужас. В жизни не видела она ничего подобного. Что же удивительного в том, что люди бросились врассыпную.
Однако Май в большей степени, чем остальные смертные, была готова принять сверхъестественные события на веру, и удивительное зрелище показалось ей более чем впечатляющим. Она была единственной, кто остался стоять на месте. Словно окаменев, она глядела в небо, пытаясь уловить в чудовище, о котором некоторые говорили, что это дьявол, хоть одну черточку, которая разбудила бы в ней дочерние чувства. Но ничего не почувствовала, разве только холод, когда увидела, что дым удаляется, чтобы превратиться в дождевую тучу.
Она не стала прятаться от дождя, пока Саласар сходил с корабля. Она видела, как он взошел на помост, и ей показалось, что она знает, о чем он думает. Май научилась читать его мысли на расстоянии по выражению лица: как-никак она столько времени наблюдала за его перемещениями. Саласар уже не внушал ей страха. Первоначальное предубеждение исчезло: теперь она испытывала к нему необъяснимую нежность. Ведь этот суровый человек так легко прощал любого, кто признавался в сношениях с дьяволом, не применяя никаких наказаний! Поэтому Май чувствовала всем своим маленьким, как у птички, сердечком, что ему можно доверять.
Интуиция подсказывала ей, что он был отзывчивым, мягким, хотя это редко было видно по нему, беззащитным и печальным, сгибающимся под грузом ответственности и душевных сомнений человеком. Но для того, чтобы прийти к такому заключению, ей понадобилось много времени и длительное наблюдение, тогда как большинство людей довольствовалось первым впечатлением и самыми поверхностными суждениями о нем. Никто из них не пытался заглянуть под защитный слой чопорности и высокомерия, за которым скрывалась его ранимая душа.
Май чувствовала себя избранницей, поскольку она разглядела в нем то, что было закрыто для остальных людей. Ей хотелось открыться, сказать ему: «Я знаю вас изнутри. Я знаю, какой вы». Она бы так и поступила, если бы не сознание собственного ничтожества. Май и не думала надеяться, что ее суждения могут представлять для кого-то интерес. Да кто она такая? Так, ошибка природы, которая что-то там перепутала еще в тот день, когда Май появилась на свет.
Она долго ждала, пока люди разойдутся с пристани, в надежде, что случится еще чего-нибудь необыкновенное. Посмотрела на небо — ничего интересного. Дождь прекратился, и на небосклоне начали проступать звезды. Неожиданно она уловила какое-то движение с другой стороны порта, и ей показалось, что она различает приметы обоих мужчин, некогда напавших на ее любимого послушника. Она направилась туда, прячась за колоннами галереи, пропахшей рыбой и мочой. Незаметно подобралась к ним и, когда подошла достаточно близко, их узнала. Выглядели они все так же неряшливо: волосы не чесаны, бороды всклокочены. Однако на этот раз они не были покрыты шкурами с головы до ног, как в других случаях, когда она с ними сталкивалась, а одеты как обычные горожанине. Она заметила, что у того, что помоложе, с бельмом на глазу, появился огромный шрам вполлица.
Она решила проследить за ними, чтобы выяснить их намерения. Ей стало любопытно, почему они опять крутятся вокруг Саласара, неужели снова что-то затевают? И вскоре она поняла, кто был хозяином котла, из которого повалил магический дым. Подхватив котел за ручки с обеих сторон, они, как всегда, громко смеясь, выплеснули в море кипящую жидкость. В этот момент к ним подошли две женщины, и все четверо быстрым шагом удалились по одной из улиц. Май наблюдала за ними, пока те растворились в темноте. Теперь у нее не оставалось и тени сомнения: это они и вызвали дьявола.
XXII
О том, как следует приносить молочные зубы детей в дар ведьмам, чтобы те не разозлились
На следующее утро после ливня, а также всех этих ночных ужасов в виде дьявола и сонма сопутствующих ему ведьм небо над пробуждающимся Сан-Себастьяном прояснилось. Солнце сияло вовсю, щедро покрывая своей позолотой крыши и фасады городских зданий. Кроме луж, которыми все еще были усеяны мостовые, ничто уже не напоминало о потопе и сумятице, потрясших несколько часов назад весь город чуть ли не до основания.
Саласар проснулся рано и попросил брата Доминго де Сардо и послушника Иньиго де Маэсту помочь ему в подготовке обнародования эдикта о помиловании. Он улучил момент, когда рядом не было никого из посторонних, чтобы спросить их, видели ли они или слышали что-нибудь необычное на пристани до, во время или после высадки на берег вчера вечером. Оба молодых человека уверили его в один голос, что ничего подобного они не видели. Во всяком случае, их удивило именно это обстоятельство, особенно принимая во внимание утверждение очевидцев, что злосчастная туча, похожая на дьявола, затянула все небо как раз в то время, когда они подплывали к пристани. Саласар почувствовал себя гораздо увереннее. В какой-то момент он подумал, что скептическое отношение к ведьмам заставляет его отрицать очевидное.
Актовый зал городского муниципия с самого утра заполнился кающимися колдунами. Их вид вернул Саласара к действительности. Здесь были мужья, на которых ведьмы навели порчу, из-за чего те не могли удовлетворить своих жен; женщины, которым ничего не стоило обернуться кошкой, собакой или вороной; отцы и матери, боявшиеся своих собственных детей, потому что те умели ползать по отвесной стене или растворяться в воздухе, щелкнув пальцами.
Все это крайне заинтересовало Саласара, и на следующий день он организовал специальное слушание, посвященное детям-колдунам, так как ему сообщили о том, что в Сан-Себастьяне дьявол обращает в свою веру семилетних малышей. Все были уверены, что эти дети — одержимые и в них вселились четырнадцать злобных ведьм. А произошло это потому, что родители отказались следовать древней традиции, согласно которой надлежало отдавать ведьмам молочные зубы своих чад сразу же после выпадения. Обычай требовал, чтобы, как только у ребенка выпадет первый зубик, мать преподнесла его ведьме, творя заклинание:
Andra Mari, otson zarra tekatzan berria.
(Няня Мари, возьми старый и дай мне новый.)
— Так просто? Ну и почему вы этого не сделали? — удивленно спросил Саласар отца пострадавшего ребенка.
— Ваше преподобие, да разве можно помогать ведьмам! — воскликнул тот, весьма удивленный реакцией инквизитора.
— Ну, вреда, во всяком случае, было бы меньше, — сказал Саласар, решив замять дело. В отличие от родителей и городских властей, присутствовавших в зале, он не видел в этом случае ничего, кроме банального внушения. — Зачем вам вообще хранить зубы ваших детей?
— Лучше спросите у ведьм, зачем им понадобились эти зубы, — посоветовал кто-то из родителей. — Не ровен час, наведут на детей порчу.
По настроению зала Саласар догадался, что любой ритуал, похожий на передачу зубов ведьмам, успокоит родителей. А посему встал в соответствующую позу, поставил перед собой детей и торжественно произнес на латыни несколько фраз, почерпнутых из церковного сборника текстов для изгнания дьявола, которые, как ему казалось, должны прозвучать наиболее убедительно. Это действо мгновенно подняло у присутствующих настроение. Все были рады, что теперь дети перестанут исчезать, щелкая пальцами, им незачем будет взбираться на стены, а родители смогут наконец обнять своих освобожденных от дьявольских чар отпрысков.
Однако этот ловкий ход обернулся против него: по городу прокатился слух, что сеньор инквизитор способен сделать святыми даже тех непослушных детей, которые ведут себя как одержимые, то есть бьются в истерике, вопят, не слушаются родителей и так далее. После чего у дверей актового зала выстроилась длиннейшая очередь из беснующихся сопляков, что окончательно вывело Саласара из себя.
Несмотря на эти успехи, жители города жаждали мести. Они считали, что исцеление одержимых дело хорошее, но этого мало, поскольку после отъезда Саласара в Сан-Себастьяне не останется никого, кто в достаточной степени разбирался бы в латинской абракадабре, а значит, ведьмы опять возьмутся за свое. И тогда гражданские власти арестовали четырнадцать женщин, на которых указали дети-колдуны, и заперли их в подвале здания городского совета, в мрачное подземелье, где были только тюфяки на полу да лохань для отправления естественных надобностей.
Когда Саласар с ними встретился, только одна сорокалетняя женщина признала себя виновной и получила прощение. Трудности возникли, когда перед ним появилась самая опасная и пожилая из ведьм.
— Умоляю вас исповедовать меня, святые отцы! — кричала она со слезами на глазах. — Пожалуйста! Пожалуйста!
И тогда Саласар извлек на свет божий свой знаменитый, состоявший из пятнадцати пунктов вопросник, который в большинстве случаев позволял ему получать неопровержимые доказательства правдивости или ложности показаний подозреваемых. Однако ни один из ответов этой женщины не отвечал его требованиям. Инквизитор попросил ее продемонстрировать свои возможности, совершить у них на глазах нечто необычное, что подтверждало бы ее принадлежность к секте колдунов. Но нет, старая ведьма не смогла выказать ни одной из своих дьявольских способностей, самое большее, на что она смахивала, так это на оставшуюся не у дел сводню. Видя, что за неимением доказательств она не получит помилования, женщина впала в отчаяние. Изо рта у нее пошла пена, она упала на пол, забилась в истерике да еще и обмочилась. Однако Саласар по-прежнему считал, что увиденное никоим образом не может служить доказательством того, что она вступала в сношения с дьяволом.
Остальные двенадцать женщин продолжали твердить о своей невиновности, поэтому инквизитор передал их алькальдам, заявив, что не существует никаких доказательств того, что обвиняемые — ведьмы. Это разочаровало и власти, и жителей. Те же самые люди, которые несколькими днями раньше явились в порт, чтобы встретить его с распростертыми объятиями, умоляя о помощи, и которые стоически перенесли и проливной дождь, и явление демона под небесами, теперь ополчились на инквизитора, обвиняя его в том, что он благоприятствует ведьмам, вместо того чтобы их карать.