Эрик нёс девушку через эти дебри, встречая на пути столы с кучами лежащих на них бумаг, склянок, ларцов и прочего. Вскоре Готи внезапным возгласом остановила парня у одного из столов, попросила подать ей колбочку с зелёной жидкостью, чей аромат напоминал мяту, но настолько убойную, что от одного лишь запаха хотелось спать.
Девушка, получив заветную микстуру, одним залпом осушила содержимое стекляшки, и через небольшой промежуток времени ударилась в такое умиротворение, что даже её голос убаюкивал своим спокойным тоном. И вдруг её прежнее состояние резко вернулось, но паника уже не брала верх.
— Нужно ногу обработать, — она лениво закрутила головой в поисках чего-то. — Так, неси меня вон к тому столу, — и указала на нужное место, куда парень её и отнёс, усадив на стол.
Девушка принялась копаться в микстурах, скидывая с них скомканную бумагу, в итоге найдя нужную бутылочку, жидкостью из которой облила повреждённую ногу. Гематома начала рассасываться, постепенно исчезая, и место ранения вскоре выглядело здоровее некуда.
— Вот это да! — удивился парень, но сразу же опомнился. — Ах, точно, чему я удивляюсь? Весь этот поезд — сплошное чудо. Уж и забыл на минуту, где нахожусь. Кстати, а что это за вагон?
— Архидендрарий. Место с богатой историей. Здесь собраны растения из разных мифов и легенд, большинство из которых давно утрачены историей, — поясняла девушка, растирая остатки лекарства.
Внимание Эрика привлекла плакучая ива, светящаяся голубоватым светом. Её ветви, подобно локонам, свисали вниз, касаясь пола. Мягкие листья, приятные на ощупь, освещали руки, заставляя проявляться вены и шрамы.
— Это Тнгуа, — сказала Готинейра, смотря на парня. — Её листья освещают тело, показывая все раны, полученные когда-либо.
|
|
Эрик молча посмотрел на девушку, затем опять взглянул на руки.
— Но вены от её света тоже становятся видны, — ответил Эрик, видя, как на его руках проявляются вены и куча шрамов от ссадин, порезов и ожогов — всех ран, полученных за жизнь. — Причём тут вены? — спросил парень? — Я же их никогда не повреждал, а они светятся.
— Значит, болела душа, — пояснила Готи. — Причём слишком сильно. Посмотри, твои вены светятся чересчур ярко, выделяясь на фоне шрамов. Это о многом говорит.
Голубоватое свечение так же доставало до ног Готи, проявляя на них отчётливые шрамы, огромные и жуткие, будто кожу в этих местах когда-то была целиком содрана. Эрик обратил на это внимания, немного призадумался, но пока решил не задавать лишних вопросов. Он отошёл от дерева, окинул взглядом остальных обитателей вагона.
— И как же столько всего, всех этих растений, можно собрать, если они такие легендарные? Будто валялись и ждали, пока их возьмут?
— Я мало знаю об этом, — Готи слегка растерялась. — Все эти растения добыл обитатель Архидендрария. Ну, так мне известно. Только его никто не видел, а может, видел, но сам уже давно ушёл из мира. Этот вагон пустует, сюда никто не заходит. Обитатели поезда всегда сидят у себя, а пассажиры даже не передвигаются по вагонам, только по коридорам, и то редко. Поэтому растения, привыкшие к одиночеству, живут сами по себе, благо тут есть автоматическая система полива и прочего ухода, — она отошла от дерева, направившись дальше.
— А как же бумаги? Их тут так много. Если глава дендрария почти никогда не появляется, то как он успел всё это написать? — Эрик последовал за девушкой.
|
|
— Этому месту тысячи лет, или, может, даже в разы больше. За это время исписать столько бумаги кажется очень маленьким объёмом.
— И что же в них хранится?
— Точно не могу сказать. Кажется, история каждого растения. Тот, кто живёт здесь или когда-то жил, коллекционирует уникальные явления Вселенной. Каждое деревце и цветочек в этом помещении имеют такую историю, что кровавые войны покажутся безобидными по сравнению с тем, что творили чудные растения. Иногда они разговаривают друг с другом, рассказывая о своих жизнях. Но это больше похоже не на сказку, а на ночной кошмар, — черноволосая остановилась у горшка, где был посажен круглый кактус, целиком прозрачный, как желе, а внутри пульсировали синие сосуды. — Но не всё так жутко. Бывает, что определённые экземпляры носят очень красивую и героическую историю. Правда, знаю я не так много. Не помню, кто мне рассказывал о прошлом этих растений, но забыть никогда не смогу услышанное, — она погладила кактус, чьи иголки при касании руки обращались в пыль; а когда рука оказалась убрана, то частички распылённых иголок вновь собирались, принимая своё изначальное состояние. Эрик, молча, лишь заворожено следил за этим процессом.
— А что это? Ты что-нибудь знаешь о нём? — он обратил внимание на белый цветок в форме воронки, а в ней царила сплошная тьма, несмотря на свет, падающий прямо туда.
— Это кусочек некого Гаринлларта. Он около двенадцати тысяч лет назад в одном из миров пожирал свет звезды, создавая вечную ночь… погружал планету в вечный мрак. Видишь в его центре тьму? Ничего её не осветит. Конечно, перед тобой просто часть Гаринлларта, недоразвитый отросток, изменённый таким образом, что никогда не вырастет в полноценный ужас. Но сам Гаринлларт, врастая в землю на километры, когда-то истреблял целые миры. Его размеры, если верить легендам, достигали таких масштабов, что он упирался в небо, а лепестки закрывали обширные земли от света, поглощая его, укрывая земли сперва безграничной тенью, а потом погружали в вечную тьму, — она, вздохнув, отвернулась.
|
|
От услышанного Эрику стало не по себе. Он ощутил себя заблудшей жертвой, находящейся в сердце хаоса среди ужасающих убийц, пожирателей миров. Если у этого цветка была такая история, то все остальные, если верить словам Готинейры, были зловещими чудовищами.
— Но есть же те, которые хоть что-то хорошее сделали для других? — спросил парень с некой долей надежды.
— Есть, — отозвалась девушка. — Но алчность в любом бескорыстии находит способ обогатиться, — она печально уставилась в пол.
— А? Что ты имеешь ввиду?
— Те растения, которые помогали, в итоге были... Давай я лучше тебе расскажу, — она подвела Эрика к стеклянной коробке, а в ней хранилось полутораметровое дерево, сплошь изогнутое, словно змея, и багровое: кора, листья, верхушки корней. — Когда-то дядюшка Лин поведал мне историю этого дерева, и я запомнила её на всю жизнь. До самых мельчайших подробностей. Ничто так глубоко не забиралось в память, как рассказ о Багровом древе, оно же Геморрагия. Ты уверен, что хочешь услышать это?
— Да, — одно короткое слово само сорвалось с губ Эрика.
Зная, что каждый цветок здесь имеет свою мрачную историю, парень лишь мог гадать об участи, постигшей это дерево, раз с лица Готинейры пропал тот озорной взгляд, сменившись серьёзностью и задумчивостью.
— Не знаю, в каком мире это было, ведь их слишком много. Но где-то произошло. Всё началось просто. Где-то в неизвестном мире на склонах гор находилась небольшая деревня. Одной весной жители вдруг обнаружили багрового цвета росток, выглядывающий из-под тающего снега. Сперва все удивились необычному цвету деревца, и даже думали, что его послали свыше для решения всех земных несчастий. Деревня была бедная, еле прокармливалась на одной охоте и скромной торговле с проходящими изредка караванами. И поэтому единственное, на что им было надеяться, так это на чудо. Так и случилось. Дерево росло на глазах, с каждым днём становясь выше на пару сантиметров. Быстро вымахало. Форма у него оказалась пугающая, но жители заметили, как прекратили болеть, а всяческие кожные дефекты, типа бородавок и постоянных волдырей, исчезали сами собой. И спать стало спокойнее, лучше; и скотина спокойнее себя начала вести, прекратила болеть.
— Неужели дерево всё это сделало. И каким же образом?
— Не знаю, но на этом чудо не закончилось. Однажды случилось так, что сына старейшины принесли домой. Он был тяжело ранен, потерял много крови, без сознания, при смерти. Единственный лекарь ничем не мог помочь, да и медицина там была ужасна. Отчаявшийся отец принёс сына к дереву, надеялся, что это поможет, ведь что ему ещё оставалось делать. И тут произошло удивительное. Одних поразило, а других повергло в ужас. Одни клялись, что дерево — порождение зла, живое чудовище. Другие же упали на колени, плача, — девушка вздохнула, сделав паузу.
— Ну, не тяни. Что произошло? — Эрику не терпелось узнать, а Готи словно специально молчала.
— Извини, задумалась. Очень ярко представляла в голове эту историю каждую ночь перед сном, — черноволосая подошла к стеклянной стене и начала любоваться ночным небом. — С тех пор все поняли, что дерево самое настоящее нечто. Умирающий сын старейшины, положенный у ствола, начал обвиваться вылезающими из-под коры нитями, напоминающими артерии. Они, как пиявки, впивались в его кожу, начиная пульсировать, что-то закачивая в него. Лицо парня постепенно обрело здоровый вид, а позже он открыл глаза. Плачущий от счастья старейшина бросился обнимать сына.
— Ничего себе! — Эрик стоял с открытым ртом, представляя, как дерево накачивает кровью парня, исцеляя его. — Получается, что оно могло всем помочь избежать многих бед?
— Получается, что да. Но, как я сказала, алчность ищет в бескорыстии то, что в итоге приводит только к разрухе. О произошедшем узнали ближайшие поселения. Вскоре к дереву прибыли жители других деревень. Кто-то привозил безнадёжно больных детей, кто-то сам желал излечиться, лишившись руки или ноги: ковылял сюда с надеждой вернуть прежнее состояние. И дерево им помогало. Его отростки выползали из-под коры, впиваясь в тела. Те, кто испытал на себе данную процедуру, говорили, что ощущения, будто они перерождаются, и вся слабость и усталость уходит вместе с болезнями, а потерянные конечности впоследствии отрастали в течение недели. Все сразу заговорили о чудодейственных свойствах растения. Молва о нём распространилась далеко, и наступило время, когда начали приезжать странники из далёких мест. Они все — безнадёжно отчаявшиеся, каждый болен чем-то неизлечимым. А дерево избавило их от недуга. Слухи о чуде поползли по миру с такой скоростью, что вскоре от нахлынувшего народа деревня стала городом: одни переселялись сюда навсегда; другие, торговцы, видели в этом выгоду, обосновывались здесь. Так бедное и никому неизвестное поселение стало самым известным городком. Каждая, как говорится, собака теперь слышала о нём.
— И как же оно называлось? Ну, поселение это? Точнее, уже город…
— Хилимокта. С каждой неделей туда прибывало всё больше и больше народу, и в один день нашёлся тот, кто решил: а почему такое чудо должно задаром раздавать всем исцеление? Этот кто-то не мог принять факта, что, во-первых, все берут и получают избавление от болезней бесплатно, а во-вторых, такая золотая жила пропадает зря. И вот он сговорился с другими, кто думал так же, и в итоге предпринял попытку прибрать растение к своим рукам. Пообещал людям, которых собрал, несметные богатства, если они помогут ему. И они, объятые жаждой денег, устроили бойню. Вся стража была уничтожена, а старейшина убит. Его место занял тот самый, кто организовал узурпацию. Приказал своим новым подданным никого к дереву не подпускать, пока не завершится строительство стальной коробки, которая ограждала дерево от нежелательных лиц. И после этого у каждого, кто желал исцеления, велел брать баснословное количество денег. Произошла попытка войны, но кто сражался? Слабые и больные против сильной армии.
Эрик слушал её с открытым ртом, представляя каждую описываемую сцену, и ему уже становилось не по себе от будущего Хилимокты. А Готи лишь продолжала:
— Вскоре территория вокруг багрового древа обросла стенами, была воздвигнута целая крепость, и только больные, имеющие деньги, могли пройти. Но слишком много прибывало народу, и, в конце концов, десятки тысяч отчаявшихся, прибывших в Хилимокту для излечения, узрели, что новый правитель не позволит им этого сделать. И началась та бойня, которую помнит лишь остаток багрового дерева и те единицы, кто выжил тогда и поведал эту историю. Людям было нечего терять, они попытались с силой прорваться в крепость, но армия истребляла потоки неугодных. Но им не было конца. Ужас шёл днями и ночами, и спустя дни у высоких стен количество мёртвых стало настолько огромно, что по ним, как по горе, можно было взобраться. Так и делали. И тогда уже сами солдаты бежали, не в силах унять прибывающих больных, потому что солдат становилось всё меньше, а отчаявшихся — больше, — девушка вдруг замолкла, смотря пустым взглядом в сторону стеклянной коробки, где было маленькое багровое деревце.
— Готи, ты в порядке? — Эрик дотронулся её руки, из-за чего черноволосая вздрогнула.
— Да, я в норме. Задумалась. Опять, — безэмоциональное лицо опять стало прежним, вернулась та сосредоточенность и задумчивость. — Кто-то из стражи бежал, — девушка продолжила рассказ, — а остальные оказались зверски растерзаны разъярённым людом. Не удалось скрыться и узурпатору, новому старейшине, который, сидя на нижних этажах замка, жалко стонал, обнимая горы монет. Но когда все ворвались внутрь, то первым делом нашли его, и, объятые неистовой ненавистью, принялись голыми руками отрывать от него куски, тем самым убив. Даже кости ломали и дробили камнями. Так сильно, превозмогая болезнь, слабость, ненавидели того, кто не позволял беднякам дотронуться до чуда, предназначенного в первую очередь для всех. Предназначенного для благодетели, а не для алчности. Но к тому времени это не имело значения. Очень много прибывших, слишком долго ждавших, потеряли рассудок, и побежали к той стальной коробке. Стачивали об неё ногти до крови, били руками и ногами, предпринимая тщетные попытки разломать. Неизвестно, как им удалось это сделать, но коробка пала, и перед их глазами предстало то, ради чего пролилось столько крови. Бедолаги ринулись к дереву, желая излечиться, но как полуметровое растение может одновременно помочь десяткам тысяч больных? Теперь они не позволяли другим братьям по несчастью подойти к дереву, убивая друг друга, тех, кто дни назад помогал им взять крепость. Легионы отчаявшихся начали истреблять сами себя, ведь на всех не хватит дерева. Вернее, места рядом с ним. А ждать никто не хотел. Но нашёлся тот, кто одним сильным ударом топора разрубил дерево надвое. Так оно и погибло, не доставшись никому, потому что, как сказал дядюшка Лин, дар, посланный свыше, не смогли принять по достоинству, обратив это чудо исцеление сперва в товар, а после и в собственную погибель.
Глава 4. Хаусорий
Представляемые кадры ужасной истории мелькали в голове Эрика: ярко, насыщенно и во всех подробностях показывая тот кошмар, рассказанный девушкой. Парень испытывал целое месиво разных эмоций. Эта история заставила его задуматься о многом, в частности о собственном мире, где подобное происходит постоянно, и чего либо не замечают, либо не хотят замечать.
— Эрик? — девичий голосок отвлёк его от раздумий.
— А? — картина мыслей перед глазами парня сменилась видами помещения. — Ох. Извини. Эта история пробудила всякие мысли. Просто вспомнил, что в том мире, откуда я прибыл, подобное творится постоянно, — поникшим тоном сказал Эрик.
Он потёр глаза, которые заболели от того, что он от глубины мыслей прекратил на долгое время моргать.
— Да ладно, — ответила она. — У меня тоже что-то подобное было после рассказа.
— Погоди, а зачем Краус вообще рассказывал тебе это перед сном? — Эрик только сейчас осознал, что такие истории на ночь — глупо, иначе уснуть точно не получится.
— Ну, или не ночь, — Готи пожала плечами. — Не помню. Он часто рассказывал и на ночь, и просто, когда где-то были с ним.
— Ты о нём так ничего толком не говорила.
Готи упоминала Крауса постоянно, но поверхностно, не раскрывая, каким образом связана с этим странным скелетом.
Скрежет, раздавшийся за спиной, вдалеке, отвлёк их обоих от разговора.
— Нужно двигаться дальше, — с насторожённостью, поглядывая на стены, произнесла она.
Они уже было собирались идти, как Эрик услышал неразборчивый напев нежным голосом, который доносился до ушей со всех сторон, а потом, став чётче, раздался позади. Тихий хор высоких голосов сменился на более басовый и спокойный.
Парень обернулся, увидев только конец вагона и сотни растений, но не источник пения. Но некая абстрактная фигура всё же слабо мерцала в самом конце огромного дендрария, будто ультрафиолетовая лампа.
— Эрик? — маленькая девичья рука толкнула парня в грудь. — Что ты там увидел? — черноволосая стала вглядываться вместе с Эриком.
— Ты этого не видишь? — удивлённо спросил он, не отводя взгляда.
Свечение вместе с пением начало затухать.
— Хватит шутить, нет там ничего, — как-то возмутилась или даже слегка испугалась она.
И сразу всё пропало.
— Что? Что это сейчас было? — его начинало тревожить то, что он видел секунды назад. — Голоса, фиолетовое мерцание.
— А ты уверен, что тебе не показалось? — девушка с непониманием посмотрела на парня. — Нарбицин, может, понюхал случайно? Он умеет вызывать всякие видения своей пылью. Вон, ты рядом с ним стоишь, — её указательный палец был направлен на один из горшков с фиолетовым цветком, похожим на медузу.
— Нет, вряд ли. Странные голоса я слышал ещё до того, как мы сюда попали. Это что-то другое, не пыль цветка, — ответил он, посмотрев на неё.
И вот опять очередная порция скрежета, более громкого и продолжительного, исходящего где-то из недр стен и пола.
— Ладно, потом объяснишь, — ответила Готинейра. — Меня всё больше пугает этот скрежет. Пойдём уже, немного осталось.
И они, обходя растения, направились дальше, иногда оглядываясь. Путь через вторую половину вагона с дендрарием прошёл быстро и спокойно. И вот они уже вышли отсюда, оказавшись в тамбуре, а через него попали в следующий вагон. В центре его зала, чьи стены усеяны стальными чёрными опорами, красовалась здоровенная махина, окружённая извивающимися электрическими дугами. Они то появлялись, жужжа, гудя и потрескивая, то исчезали со щелчком, а потом опять образовывались из воздуха.
— Вот он! — воскликнула черноволосая. — Мы дошли, Эрик. Портал.
Он, вздохнув с облегчением, тоже был рад увиденному. Хоть они шли сюда около получаса, но Эрику это путешествие показалось вечностью, ведь за столь короткий промежуток времени он успел побывать в таких передрягах, каких ему никогда не преподносила жизнь.
Только вот вся радость парня быстро развеялась, стоило ему вспомнить, что это ещё не конец пути, а лишь один из пройдённых этапов. И Эрику ему было неизвестно, насколько всё это может затянуться.
— Отлично, — произнёс он спокойно. — Теперь, значит, мы отправимся к Хаосу, и он поможет нам найти Манфисталя. И на этом всё закончится? Давай поскорее это сделаем, — ему не терпелось покончить с этим.
Готи подошла к ступенькам. Эрик следом за ней. Они вместе поднялись к аппарату, встав в его центр. Электрические дуги, проходящие мимо, порой перескакивали на вошедших, обволакивая, кружа вокруг, но потом шли дальше, либо вовсе исчезали с характерным щелчком и треском.
— Так, — девушка оказалась рядом с пультом управления, — сейчас задам место.
— Ведь в любой вагон можно телепортироваться, даже в самый последний? — Эрик спросил из любопытства.
— Да хоть в сам локомотив! — с некой ноткой маниакальности ответила она, в спешке нажимая на кнопки. — Вот, готово, Хаусорий. Это дом Хаоса, туда и направляемся. Стой спокойно и не выходи за пределы красной линии.
Эта линия была нарисована кругом, в котором они стояли. Девушка, совершив последнюю манипуляцию с пультом управления, подошла к Эрику. Нависающая над ними огромная рука, словно взятая у гигантской статуи, медленно опустилась, раскрыв свои пальцы, и начала раскручиваться, создавая холодный поток ветра и всё новые электрические дуги.
Парень был уже полностью готов, предвкушая, как сейчас вместе с девушкой окажемся там. Он собирался зажмурить глаза, как вдруг скрежет принялся резать слух, а впереди замелькало нечто бесформенное, светясь фиолетовым. В следующий миг изображение разделилось пополам, и Эрик одновременно видел помещение с порталом и другое, похожее на библиотеку место, которое становилось всё отчётливее. Всё вокруг наполнилось грохотом, загудело, затрещало, и неожиданно настала резкая тишина и темнота.
Эрик моргал глазами, но мрак не уходил. И парень было подумал, что пропало освещение, но знакомый голос убедил в обратном:
— Ух, телепортировались. Так, погоди, пока зрение восстановится. Кто не привык к порталам — испытывает разные кратковременные неприятные вещи.
Эрику не верилось, но он добрался вместе с девушкой до вагона Хаоса. Первый этап в главной цели, в некоторые моменты кажущийся невыполнимым, обрёл реальность. Хотя, если теперь парень вспоминал пройдённое, то всё, вроде бы, было не так уж и трудно.
Обстановка этой бескрайней библиотеки отличалась от предыдущих вагонов обыкновенностью. Здесь не было какого-то фантасмагоричного дизайна, всяческих существ, аномальных явлений и прочей странности. Обычная библиотека, если можно так выразиться. Разве что ломящиеся от обилия книг стеллажи сочного коричневого цвета огромны, а сами книги велики, по виду многотонные, словно предназначенные для великана. Интерьер ничем не примечательный, всё исполнено в заурядных цветах: коричневый, бежевый, бурый. Различные опоры, своды, перила и лестницы, простирающиеся по этажам стеллажи — всё выглядело просто и даже потрёпано временем.
Наконец наступило спокойствие. Парень был готов поклясться, что всё пережитое за последнее время несравнимо ни с одной жизненной ситуацией, с которой ему приходилось когда-либо сталкиваться за такой короткий промежуток времени. Столько сумбурности и фантастичности вокруг, бреда и жути, сменяющихся обстановок, к которым сложно было привыкать, как появлялась абсолютно новая, целиком поглощая разум своей витиеватостью или же красотой.
И каждый раз одни эмоции Эрика резко сменялись другими. И так постоянно, безостановочно. Ему не было отдыха, ни одной спокойной минуты. Из его головы ни на мгновение не пропадали мысли, нахлынув туда всё новыми потоками размышлений и образов. Это порождалось от богатства увиденного и испытанного.
И чем дальше он с Готинейрой продвигался по составу, тем сильнее его переживания, смешанные из безграничного удивления, приятных ощущений и искренних, эйфорических потрясений от невероятности поезда перетекали в более жуткую форму. Сколько страха и ужаса, сколько паники и растерянности затем было испытано. Ещё бы. Простому человеку, привыкшему к своему рутинному существованию, являлось целым испытанием пережить за час столько всего.
И пусть этот путь оказался таким коротким, хоть и полным на эмоции, Эрик по неведомым ему причинам, сам толком не осознавая, почему-то всё сильнее переживал за свою спутницу. Даже несмотря на агрессию с её стороны во время знакомства, она всё же была ему единственным союзником в творящемся вокруг хаосе; единственным светочем среди тьмы странностей и бреда. И сколь же сильно он потом удивился, вспоминая, как безрассудно прыгнул в стаю детей, не позволяя им сожрать раненую девушку.
Хоть за этот час он посетил не так много вагонов, но всё больше делал для себя вывод: в каждом вагоне жители со своими тараканами в голове, и все постояльцы живут на своей волне, толком не воспринимая других. И вряд ли кому-то там есть дело друг до друга, а тем более до молодой девушки. Все веселятся сами с собой, живут исключительно собственными переживаниями и не спешат выходить из этого состояния. А Готинейра, как предполагал Эрик, не особо уживалась со своим одиночеством среди толпы одиноких существ. И зачем парень только об этом думал — он и сам не мог понять.
Сейчас, в эти секунды, они оба стояли, окидывая взглядом помещение. Вернее, Готинейра продолжала осматриваться, в то время как Эрик, закончив раздумья, глянул на девушку.
— Вот и пришли, — облегчённо вздохнула черноволосая, переведя взгляд в сторону парня. — Эм, что ты на меня так смотришь? — её брови сузились, а глаза забегали, смотря то в одну сторону, то в другую.
— Ничего, всё нормально. Просто задумался, — уклонился он от ответа.
Наступила неловкая пауза, и под молчание они оба направились вперёд. Эрик осматривал помещение, искренне наслаждаясь его спокойной атмосферой. В мыслях мелькала вся та беготня, случившаяся с ним за последнее время. Его охватывал интерес: насколько сложно в повседневной жизни в этом поезде перемещаться между вагонами.
— Готи, а всегда так сложно? Ну, я про хождение по составу, — обратился он к ней с вопросом. — Ты ведь живёшь в этом поезде, явно постоянно куда-то ходишь.
— Ну, бывает, — неуверенность в её голосе намекала на то, что она не совсем поняла вопроса.
— Мне стало интересно, — продолжил Эрик. — Тебе всегда приходилось прорываться сквозь нежданные преграды и опасности, по уши ввязываясь в приключения, пока ты добиралась до нужного вагона ради, например, того, чтобы просто позавтракать? Или же у тебя были свои обходные пути?
— Эм, ну, знаешь, — она растерянно отвела взгляд. — Мне не так часто доводилось выходить из своего вагона, так что приключения обходили меня стороной.
— Не так часто? Сколько? Месяц, два?
— Больше, Эрик, гораздо. Я выхожу из своего вагона… раз в несколько лет. А смысл чаще? У меня дома и так есть необходимое, ты просто всё целиком не видел. Да и зачем выходить? Куда? Все живут собственной жизнью в своих вагонах, никому друг до друга нет дела. А даже если бы и было… Нет, все здесь слишком разные, и никто никого не понимает, — слова сами соскакивали с её губ, а голос наполнился усталостью. Не той, что обычно бывает после тяжёлого дня, а измученностью от самой жизни. — Не знаю, зачем тебе это знать, но теперь ты знаешь.
— А как же Краус? Ты о нём хорошо отзывалась, значит, он всё же является исключением?
— Да, он удивительный, — уголки девичьих губ приподнялись, образуя лёгкую улыбку, а веки чуть прикрыли глаза. — Лин со всеми находит общий язык. Я всегда удивлялась и ему, и его способности ладить с другими, — лицо девушки выражало некую отрешённость от мира, мечтательность, ностальгию, будто она вспоминала нечто хорошее. — Да вот только его никто не может понять. И он вечно куда-то пропадает. В последнее время всё больше. Я даже удивлена, что он лично встретил тебя на перроне. Обычно это делает его проекция. А сам дядюшка Лин чем-то занят, став даже страннее, чем обычно. Понимаешь ли, он такой… хм, да что уж там… я почти ничего не знаю о многих местах здесь, а о дядюшке Лине и подавно.
Стеллажи, вдоль которых пролегал их путь, вдруг резко закончились, образуя перекрёсток. По правую сторону такой же коридор из полок с тысячами книг, только на полу множество рукописей то стояли стопками, то валялись разбросанными.
— Куда теперь? — поинтересовался Эрик у девушки, и та молча указала в сторону беспорядка.
Стопки на пути казались огромными. Каждая страница величиной с матрас, если не меньше, и толщиной с палец. Эрик вгляделся в одну из них: красивые и неизвестные символы, выведенные кистью идеально ровно.
— Что здесь написано? — он остановился у одной из рукописей.
— Там? — девушка подошла, встала рядом и принялась читать. — Не знаю. Это очередная работа Хаоса. Он постоянно что-то пишет.
— Так, погоди. Я только сейчас задался вопросом, каким образом мы друг друга понимаем? Ты и другие здесь уж точно не знают моего языка.
— А, тут всё просто. Где-то в этом городе есть сокрытое место. Там, насколько мне известно, находится нечто, что дядюшка Лин называл Машиной Мира. Говорил, что она является универсальным переводчиком, чья Аура распространяется на весь город… поезд. Как тебе удобнее это называть. Так что, пока она активна, все друг друга понимают… Ну, то есть, слова понимают. И написанное в текстах тоже… но на книги это не всегда работает, — вздохнула она, поправляя волосы. — Это всё, что я знаю. Ещё вопросы?
— Да, — замешкался Эрик. — Хаос. Кто он на самом деле? И, знаешь, изначально я представлял себе это место иначе, — его руки с трудом отодвинули громоздкий лист, под которым оказался такой же, но с уже другим текстом, по шрифту не похожим на предыдущий.
— Хаос? Хронист, летописец. Как угодно. Насколько мне известно, он обитает здесь ещё с момента создания поезда. О нём мне нечего рассказывать. Самой бы хотелось знать больше, — Готи отошла от парня и начала осматривать книжные полки двадцатиметрового стеллажа, тянущегося к самому потолку. — Всё, что здесь есть — история каждого дня, наблюдаемого Хаосом. Он, конечно, один из тех, с кем я поддерживаю общение, но он не так много мне рассказывал о чём-то. В основном это были сказки на ночь… если так можно выразиться, — она прекратила смотреть вверх, опустила голову, явно опять что-то вспоминая.
Последние слова, сказанные девушкой, вызвали у Эрика ассоциацию с родителями. И он подумал, что Готинейра общается с Краусом, который приходится ей непонятно кем, хоть она и называет его дядюшкой. То же касается и Хаоса.
— Готи, а кто были твои родители? И как ты здесь оказалась? Ты всегда тут жила или же прибыла, как и я? — Эрик спросил это спокойным тоном.
В ответ девушка молчала, своим безмолвием зарождая в голове парня мысль, что его вопрос был очень неуместен. Но потом всё же ответила:
— Эх, спросил же ты. Мне бы самой знать. В голове не так много воспоминаний, они слишком однотипные. Когда я пытаюсь мысленно добраться до начала своей жизни, то сталкиваюсь с обрывом, будто кто-то вырезал эту часть памяти, — видно, что она поникла.
— Извини, — Эрик почувствовал себя неловко за то, что своим вопросом залез ей в душу.
— Да ладно тебе, всё хорошо, — резко сменилась в лице девушка. — Давай уже найдём Хаоса, — она, мило улыбаясь, посмотрела на Эрика.