ЗАПИСКИ ГРАФА БАССЕВИЧА,
Служащие к пояснению некоторых событий из времени царствования Петра Великого.
(1713 – 1725).
Перевод с французского.
Предисловие к русскому переводу.
Любопытные записки эти напечатаны в IX томе известного Магазина новой истории и географии, собранного пастором Бюшингом (стр. 283-380). В подлиннике они озаглавлены: «Eclaircissemens sur plusieurs faits relatifs au regne de Pierre le Grand, extraits en l’en 1761, a la requisition d'un savant, des papiers du feu comte Henningue Frederic de Bassewitz, canseiller prive de L. M. Imperiales Romaine et Russienne, chevalier de S-t Andre", т. е. «Пояснения многих событий, относящихся к царствованию Петра Великого, извлеченные в 1761 г., по желанию одного ученого, из бумаг покойного графа Геннинга Фридерика Бассевича, тайного советника их императорских величеств Римского и Российского, Андреевского кавалера".
Издавая эти записки в свет в 1775 году, Бюшинг предпослал им следующую заметку: «Большое влияние, которое в продолжении целого ряда годов имел граф Геннинг-Фридрих фон-Бассевич (род. 1680, ум. 1749) на политические дела Севера, давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн. В особенности он в свое время был очень сведущ во всем, что касалось Русского двора [2] и государственных дел России; у него, следовательно, можно надеяться найдти весьма много анекдотов. Их и найдет читатель в напечатанном здесь французском извлечении из оставшихся после него бумаг, писанных на немецком языке. Оно делает много чести руке, составлявшей его, хотя некоторые выражения и могли бы быть более французскими. Его необходимо сличить с напечатанною in 4° в 1774 году, в Гамбурге (на заглавном листе выставлено: Франкфурт и Лейпциг) Geschichte des herzoglich-schleswig-holstein-gottorfischen Hofes, und dessen vornehmsten Staatsbedienten, unter Regierung Herzog Friderichs IV und dessen Sohnes Herzog Carl Friderichs, etc., потому что во многом его можно рассматривать как ответ на эту книгу, хотя оно и написано за много лет до ее появления. Я знаю, кто автор этой истории, но по некоторым причинам не могу назвать его, хотя и прошло уже несколько лет, как он умер. Множество его анекдотов, для признания за ними достоверности, должно еще быть подвергнуто тщательной критике, и этому может содействовать извлечение из бумаг графа Бассевича. Я напечатал это извлечение в том виде, в каком получил его, изменив в нем [3] только одно выражение. Я, конечно, мог бы по поводу его сделать несколько замечаний, но ограничусь двумя. На стр. 318 говорится, что царевич Алексей, сын Петра I от первой супруги его, Евдокии, умер в конвульсиях от страха после произнесения над ним смертного приговора. Не сомневаюсь, что граф Бассевич знал как умер царевич, и извиняю, что в этом сочинении умолчано об истине; но я уже в третьей части моего «Магазина", стр. 224, объявил, что царевич наверное был обезглавлен, и теперь прибавлю еще, что родившийся в Москве и в 1721 году умерший генерал Адам Адамович Вейде отрубил принцу голову топором по повелению его отца. На стр. 371 и 372 умалчивается об истинной причине, по которой Петр I велел отрубить голову первому каммергеру супруги своей Екатерины, Монсу или Моонсу, а причина эта следующая. Монс был сын одного московского золотых дел мастера и брат девицы Монс, которую царь Петр I не мог склонить сделаться его наложницею, потому что она питала к нему непреоборимое отвращение. Впоследствии она вышла замуж за генерала Балка и после его смерти заняла место первой статс-дамы императрицы Екатерины, у которой стала доверенным лицом. Тогда короткие отношения между ее братом, каммергером Монсом, и императрицею могли тем легче установиться. Однако ж императору было донесено об этом в 1724 году, следовательно не задолго до его смерти, но уже после коронования его супруги, и он подверг описанным у Бассевича наказаниям как брата, так и сестру, обвиненных, впрочем, для виду в других преступлениях. Когда знаешь это, тогда становится понятным: во-первых, почему император велел так жестоко наказать сестру камергера Монса, и во-вторых, зачем он на другой день после казни каммергера проехал с своею супругою в открытом фаэтоне мимо эшафота, где голова казненного была выставлена вздетая на шесте, и [4] тем как бы заставил ее смотреть на нее. – Впрочем, я уверен, что извлечение из бумаг графа Бассевича очень заинтересует и займет читателя".
_____________________
Записки Бассевича вводят нас в самую середину северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от Русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений, обыкновенно столь благоприятствующая людям вроде Герца, умеющим ловить рыбу в мутной воде. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого, в северной Германии, трепетавшей его могущества. Как лев встряхивал он головою и разрывал эти путы; тем не менее последствия были чрезвычайно важные и надолго определили ход Русской истории... Итак, да не посетуют читатели на то, что печатаемые записки в начале не представляют особенного интереса: мы не сочли себя вправе в историческом документе такой важности исключать подробности, имеющие к России лишь косвенное отношение. Приводимый Бюшингом в предисловии известия о кончине царевича Алексея и об отношении Петра к Монсам, по свидетельству ныне изданных источников, оказываются неверными. Более точные сведения читатели могут найти в превосходном труде Устрялова. Что касается до самого Бассевича, то из Цедлерова Универсального лексикона узнаем (1733 г., ч. III, стр. 631-632), что он происходил из старинных и чиновных дворян Нижней Саксонии и родился в 1680 г., 17 ноября, в 1703 году женился на Анне Клаузенгейм, от коей имел 6 дочерей и 5 сыновей, и в 1726 г. возведен в графское достоинство. В новейших биографиях год смерти его означают 1749. П. Б.
Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Бассевича, служащие к пояснению некоторых событий из времени царствования Петра Великого. (1713-1725) // Русский архив, 1865 г. Издание второе. М. 1867
ГЕННИНГ ФРИДРИХ ФОН БАССЕВИЧ
ЗАПИСКИ
I.
Знаменитый Стенбок 1, преследуемый Датчанами и великим царем, не знал где укрыться с своею обессиленною армиею... Христиан Август, епископ любский, регент герцогств шлезвигского и голштинского в малолетство герцога Карла Фридриха (которого он был дядей с отцовской стороны) отворил несчастному полководцу ворота кбесспости Тённингена 2. Царь принял такой поступок за нарушение нейтралитета, дарованного владениям дома голштинского после сражения при Клиссове, в котором храбрый герцог Фридрих 3 был убит. Уверенный, что опекун предполагаемого наследника Карла XII 4 не может не быть преданным Швеции, царь, немедленно по вступлении в Голштинию, свиделся с генералом Шольтеном и [96] советовал ему пуще всего остерегаться происков барона Герца, первого министра и любимца епископа-регента, который до того находился под влиянием этого человека, что и видел, и действовал только с его помощью. Шольтен говорил, что его двор уверен в преданности Герца, царь – что искусный министр скрывает в груди шведское сердце. Убежище, данное Стенбоку, казалось, оправдывало мнение монарха; но обе стороны ошибались, Герц искал только счастья и с ним постоянно менял партии. Скучая в тесной сфере, в которую был поставлен положением своего государя, и желая, во что бы то ни стало, играть важную роль в делах Европы, он беспрерывно переходил от одного двора к другому, от одной армии к другой и старался вмешиваться во все негоциации. Очень часто ему удавалось это; но он никогда не мог создать ничего прочного. Его утонченной политике хотелось иметь успех везде, между тем как его обширные планы, всегда имевшие в виду несколько целей, обыкновенно не достигали одной. Здесь будет нелишним раскрыть те побудительные причины, которые заставляли Герца действовать в тённингенском деле.
Когда, в 1709 году, он придворными интригами добился арестования Веддеркоппа (президента тайного совета епископа-регента) некоторые дворы начали с жаром ходатайствовать об освобождении этого министра, пользовавшегося всеобщим уважением за свою честность 5. [97] Копенгагенский даже вступился за него как за своего вассала, которого считал обязанностью защитить от притеснений готторпского министерства. Тогда Герц почувствовал необходимость привлечь на свою сторону этот разгневанный двор. Он склонил епископа в конце 1710 года подписать конвенцию с королем датским, в силу которой последнему уступались многие права, приобретенные травендальским трактатом 6. Но этого мало. Голштинское дворянство не могло быть подвергнуто никакому чрезвычайному налогу со стороны Датчан без содействия герцогского регентства: Герц допустил те чрезмерные контрибуции, которые раззорили столько богатых фамилий, и кроме того устроил так, что королю была отдана большая часть суммы, приходившейся на долю Готторпа. Эти деньги поставили Данию в возможность продолжать военные действия против Швеции по силе договора, заключенного ею с царем. За столько оказанных услуг несчастный Веддеркопп был забыт. Он остался по прежнему в темницах тённингенских, а Герц во главе голштинского Совета. Когда король 7 выступил против Стенбока, епископ, в сопровождении Герца, посетил датский лагерь, и никогда еще оба двора, казалось, не были в большей дружбе.
Но победа, одержанная Шведами при Гадебуше 8, внезапно переменила [98] картину. Торжествующий Стенбок стал угрожать Ютландии и двинулся по дороге в Голштинию. Герц поспешно отправил статского советника Каллизена свидетельствовать у ног победителя о приверженности готторпского двора к Швеции. Генерал отвечал ему с презрением; однако ж под конец склонился на убеждения тайного советника Банниера (или по крайней мере показал вид, что склоняется), чтоб получить ту помощь, которой надеялся добиться от Герца. Необходимость заставила его требовать, на всякий случай, свободного отступления к Тённингену, и 21 января 1713 года, в Гузуме, между ним и Герцом было заключено об этом условие, с уговором, что почтенный старик Веддеркопп, (хотя в пользу его ходатайствовал шведский Сенат и сам Карл XII удостоил написать письмо из Бендер), не будет освобожден. За неделю до этого условия, которое должно было оставаться тайною для северных союзников, Герц послал в Копенгаген графа Дерната с уверениями, что двор готторпский сохранит строгий нейтралитет и не впустит Шведов в крепость. Может быть, храбрость Стенбока и избавила бы их от необходимости искать в ней убежища, если б не мудрые распоряжения царя. Государь этот так искусно отрезал им всякий путь к спасению, что наконец надобно было прибегнуть к последнему средству, предвиденному заранее, и броситься в Тённинген. Коммендант Вольф не хотел впускать туда иностранных войск, не смотря на приказание епископа регента, и уступил только тогда, когда ему представили приказ молодого герцога (Карла-Фридриха) от июля месяца предшествовавшего года. Барон Банниер и граф Ревентлау составили этот подложный [99] документ, а кабинет-секретарь Штамке подделал в нем подпись. Этот факт так достоверен, что даже после, когда Ревентлау женился на графине Альтан и перешел в службу императора (Австрийского), министр герцога Карла-Фридриха, Бассевич, не боялся в Вене открыто упрекнуть его в том, и тот не осмелился оправдываться.
Предвидя грозу, готовую разразиться над владениями голштинскими, Гёрц хотел спасти от нее по крайней мере себя самого и епископа-регента. Так как условие его с Стенбоком было заключено под покровом тайны, то он, через посредство своего задушевного друга, графа Флемминга 9, выхлопотал у короля датского формальное обещание сохранить за епископом право опеки, не смотря на ненависть к нему Швеции, и всеми силами защищать его, барона Гёрца, от преследований этой державы. В замен того, он с своей стороны обещал обратить в пользу его величества то, что называл ошибкою гг. Банниера и Вольфа, сделанною без его участия, и склонить графа Стенбока сдаться военнопленным со всею его армиею. Предложение его было принято, и Флемминг, хотя и состоял в службе короля Августа 10, получил от Фридриха IV 11 полномочие постановить с Гёрцом нужные условия.
Главнокомандующие союзников собрались в Гузуме 12 для переговоров с начальствующим над шведскими войсками, который требовал свободного пропуска в Померанию или Швецию. Гёрц, [100] в качестве посредника, беспрестанно сновал между Гузумом и Тённингемом, Датскому Совету он говорил, что Стенбок действительно делает некоторые затруднения относительно сдачи, но что это только для формы, а князю Меншикову, что шведские генералы единодушно протестуют против обезоружения их войска, и что Стенбок, получив недавно весьма благоприятные известия с востока, никогда не согласится на предлагаемые ему условия. Князь передал это королю, король своим министрам, а министры, обрадовавшись возможности вести переговоры без содействия голштинцев, придали такой мрачный колорит разногласным представлениям Гёрца, что, несмотря на клятвенные уверения последнего, будто русский князь не так понял дело, князь этот, снесясь с королем, устранил его от конференций и прислал ему паспорт на выезд в Гамбург. Таким образом посредничество готторпского двора было отвергнуто, и его интересы, лишившись всякой подпоры, остались в полной зависимости от Дании, которая, с согласия союзников, наложила секвестр на оба герцогства.
Царь не стал ждать окончания блокады Тённингена, и возвратился в свои владения, чтобы приступить к походу в Финляндию. Он проехал через Ганновер, где пробыл несколько дней. Гёрц, явившийся также туда, не мог добиться у него публичной аудиенции, но имел с ним тайное свидание. Здесь этот министр говорил, что регентство голштинское, имея в виду большое преимущество оружия союзников, давно изыскивало средства оказать им какую-нибудь услугу, чтобы приобресть их благоволение; что, дозволив отступление шведским воискам, оно сделалось властелином их участи и распоряжалось ими на пользу союзников; что, следовательно, несправедливо и неблагоразумно, когда с ним [101] обращаются как с неприятелем именно те, которым оно служило с такою пользою и могло бы служить еще лучше, если б хоть сколько-нибудь терпели его наружное снисхождение к Швеции. Потом начал выставлять важность своих связей в шведском Сенате и легкость удаления надменного Карла от престола, на который советовал возвести молодого Карла-Фридриха (обожаемого старою королевою, его бабкою 13), тем более, что он всею душею предан Швеции, месту своего рождения и воспитания, мало расположен к собственным владениям, вовсе ему незнакомым, и следовательно без труда решится уступить часть их (царю, который желал владеть участком в Германии) в вознаграждение за помощь, которая доставит ему скипетр – цель его стремлений. Для осуществления этого обширного замысла прежде всего предполагалось: отпустить осажденную армию в Швецию и тем сделать приятное шведской нации; возвратить епископу-регенгу герцогства шлезвигское и голшгинское, занятые Датчанами, чтобы иметь возможность отдать царю то, что ему будет уступлено, и наконец – объявить шведские провинции в Германии нейтральными, как это было уже постановлено трактатом, заключенным в Гааге после несчастия Карла под Полтавою. Говорят, что проэкт такого нейтралитета родился в голове Гёрца; по крайней мере он вполне сочувствовал ему и постоянно носился с ним, как с любимою мечтою, до самого возвращения Карла в Стральзунд. Не смотря на всю странность свою, мысль эта несколько раз готова была осуществиться, и не имела успеха [102] только потому, что Карл с упорством отвергал ее.
Не доверял ли царь Гёрцу, или соображения не позволяли ему охуждать действий Дании, только он сурово отвечал этому министру, что тот рассказывает ему сказки, основанные на измене, или на химере, и что вместо того, чтоб забавляться ими, лучше было бы придумать средство к устранению неудовольствий копенгагенского двора. Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, он вскоре после того уехал в Россию и оставил заведывание делами в Германии князю Меншикову, которому приказал следовать за собою с войсками, как скоро сдастся Стенбок.
Не смотря на происшедшее в Гузуме, Гёрц не замедлил приобрести себе благоволение начальника русской армии. Две мысли – увеличивать могущество царя и обогащать самого себя – руководили всеми действиями Меншикова. Гёрц прислал ему план прорытия через Шлезвиг канала, который бы соединиль Балтийское море с Немецким и открывал России путь к торговле, избавляя в то же время русские корабли от обязанности проходить через катгегатский пролив. Князю предоставлялось привести в исполнение это предприятие и получить от него значительную прибыль. Такого рода проэкт не мог не найдти в нем сочувствия. Чтобы свободнее обсудить его с Гёрцом, он снова вызвал последнего на гузумские конференции, которые все еще по временам возобновлялись и на которых шла речь как относительно военных действий, так и относительно предварительных условий мира. Считая с этой минуты тесный союз с домом готторпским полезным своему государю, Меншиков вознамерился утвердить его браком молодого герцога с царевною Анною Петровною. Гёрц во всем соглашался с князем и до того приобрел его расположение, что [103] тот часто называл, его своим приближенным тайным советником (seinen Leibgeheimenrath).
Между тем, 20 мая, недостаток продовольствия заставил победителя при Гадебуше 14 сдаться военнопленным со всею его армиею. Он согласился однако ж на это не прежде, как условившись с королем датским относительно восстановления прав дома готторпского, так что, если б датчане не нарушили договора, достиг бы своею сдачею цели, для которой Карл XII не задумался бы вести ожесточенную войну. Лишь только договор этот был подписан, как король потребовал от Меншикова, в виде акта обеспечения, чтобы, во внимание к услугам, оказанным в этом случае всей коалиции посредничеством епископа-регента и усердием его министра, русские войска в шестнадцать дней очистили голштинские владения. Князь со всею точностно исполнил это обязательство и сопровождаемый саксонскою армией отступил к окрестностям Гамбурга. Он с гордостью воспротивился бомбардированию Тённингена, но не мог отклонить короля от продолжения его осады, хотя там и не было более Шведов. В то же время, по его приказанию, через русские аванпосты со стороны Дитмарсии, туда доставлен был значительный транспорт съестных припасов, который счастливо прошел в крепость. Затем, отступая, он подписал декларацию, посланную к барону Гёрцу, что ни в каком случае герцогскому дому не приписываете неприязненных намерений против союзников.
Царь справедливо полагал, что ему не дадут ничего завоевать в Германии и что двух армий, датской и саксонской, достаточно, чтоб уничтожить остатки шведских войск. Он искал успехов в [104] Швеции, чтоб было из чего обильно оставить себе и возвратить назад, когда дело дойдет до мира; поэтому, не смотря на всю несправедливость поступков Дания во владениях принца малолетнего, допускал эту державу запасаться там деньгами и набирать рекрут, имея в виду тем легче привести в исполнение свой план – совершенно ослабить Швецию сильною высадкою в Скании. Меншиков, вместо того, чтоб согласоваться с намерениями государя и отступить с своею армиею, ослепленный расточаемыми ему подарками, безусловно подчинился видам Гёрца, который все еще мечтал о своем проэкте нейтралитета и старался внушать его всем дворам. Но чтобы возвысить свою заслугу и показаться в глазах Швеции спасителем ее германских провинций, надобно было поставить их в опасное положение, почему министр этот на первый раз просил союзных генералов вступить в Померанию и действовать там враждебно. На вандсбекских (Wandsbeck) 15 конференциях положено было завладеть всеми укрепленными местами Шведов в Германии. Гёрц, находившийся в четверти мили оттуда (от Вандсбека), в Гамбурге, представил графу Веллингу, генерал-губернатору герцогств Бременского и Померанского и уполномоченному короля шведского, что спасти эти места можно не иначе, как сдав их нейтральной державе, но не на столько могущественной, чтоб бояться, что она завладеет ими. Веллинг, убежденный теми же доводами, уже прежде сдал курфистру ганноверскому Верден и Оттерсберг, желая спасти их от Датчан, а потому без затруднения согласился теперь на занятие Висмара и Штеттина войсками голштинскими, Но войска эти были еще в [105] Брабанте на службе соединенным штатов и оказывались недостаточными для обеих крепостей, из которых каждая требовала по четыре батальона. Поэтому было решено, что епископ-регент согласится, по собственному своему выбору, с какою-либо нейтральною державою для подучения половины гарнизона, и что эти войска присягнут ему, равно как и оба шведские батальона, которые останутся до возвращения в упомянутые крепости его собственных войск, но с тем, чтоб предоставить им потом свободное отступление к острову Рюгену и снабдить их на дорогу продовольствием. Все издержки падали на Швецию, имевшую уже ту выгоду, что за нею оставались ее укрепленные места, за которые отвечал епископ. Этот правитель и Веллинг с одинаковым удовольствием подписали свою конвепцию 10-го июня. Один думал, что обеспечит безопасность значительной части вверенной ему провинции, другой – что будет иметь верное ручательство в том, что Швеция не заключит мира без его восстановления и вознаграждения. Гёрц, с своей стороны, сохранял себе полную власть предоставить владение двумя прекрасными, хорошо укрепленными городами той державе, которой удостоит благоприятствовать.
Выбор его пал на короля прусского, который не приставал еще ни к какой стороне в смутах Севера. Союз с ним, следовательно, мог совершенно изменить положение дел. Но король этот только что вступил на престол; роскошь отца истощила его казну; его наклонность к экономии требовала мира, и министр Ильген, пользовавшийся его доверием, был благоразумен, но робок. Гёрц, столь способный ко всякого рода интригам, не мог удалиться из Гамбурга и Вандсбека при таких критических обстоятельствах. Хотя в числе его креатур и были люди, способные для самых запутанных [106] негоциаций, однако ж в этом деле, где он не хотел быть проникнутым никем, ему нужен был человек новый, но тем не менее способный иметь успех в делах. Тот самый Бассевич, о котором упомянуто выше, был старостой (grand bailli) в Гузуме, именно в то время, когда решилась там несчастная участь Стенбока. Должность эта доставляла ему случай сходиться с генералами, участвовавшими в гузумских конференциях, и все они питали к нему необыкновенное расположение. Даже король датский из особенного к нему благоволения, предлагал не только оставить ему управление староствами Гузумским и Швабштедтским, но и присоединить к ним еще Тундернское, самое доходное в Шлезвиге. Но Бассевич не принял этого предложения и отправился в Гамбург к епископу-регенту, сложив с себя свою должность и вместе с тем отказавшись от данных своим староствам в заем денег, которые составляли почти все его имущество.
Гёрц признал за нужное воспользо ваться его усердием и способностью нравиться. Тогда епископ назначил Бассевича своим посланником при прусском дворе, с поручением просить короля склонить Датчан к восстановлению голштинских владений и снятию осады Тённингена, а потом убедить его принять против Дании и России сторону Швеции, которую заставят уступить ему, в вознагражде-ние, Штеттин с округом Министерство в Берлине приняло такое предложение за химеру и долго уклонялось от переговоров о нем, пока наконец король, у которого Бассевич успел снискать к себе уважение, не приказал приступить к ним. Ильген спросил, что может представить епископ в обеспечение своих обещаний? Посланник в ответ представил ему толькочто заключенную конвенцию с Веллингом, и 22-го [107] июня подписана была другая, известная под именем трактата между Пруссиею и Голштиниею, сущность которого состояла в следующем: 1) Висмар и Штеттин будут очищены Шведами и заняты одинаковым числом войск обеих договаривающихся сторон, под предводительством двух равных по чину офвцеров, которым начальствовать там поочередно; 2) городов этих не уступать никакой другой державе, а Швеции не возвращать иначе, как с условием уплаты за содержание гарнизонов; 3) король и епископ займут Стральзунд и остров Рюген своими войсками и будут защищать их от всякого постороннего притязания; 4) его величество король прусский употребит все свои усилия для замирения Севера; 5) он войдет в сношения с Великобританиею, Генеральными Штатами и курфирстом Ганноверским, чтобы положить конец неприязненным действиям Дании в Шлезвиге и Голштинии, и наконец, 6) если эти державы слишком замедлят своим согласием, король приступит к решительному действию один и употребит все возможный средства для восстановления дома готторпского во всех его правах. В этот трактат, вскоре после того обнародованный, включены были две секретный статьи, гласившие, первая: что епископ убедит его величество короля шведского уступить в полную собственность королю прусскому, в виде вознаграждения за оказанные им важные услуги, Штеттин с округом; вторая: что в случае, если Карл III умрет, не оставив потомства, король прусский всеми силами будет поддерживать права на престол шведский герцога Карла-Фридриха, который в таком случае, кроме уступки Штеттина, откажется еще от мнимого права короны шведской на обладание верхнею Помераниею и Новою Мархиею, равно как и от соединенных с ними преимуществ. [108]
По заключении этого договора, граф Веллинг послал приказание графу Мейерфельду, губернатору Померании, сдать обе крепости епископу-регенту. Мейерфельд не согласился, доказывая, что король (шведский) вверил их его чести, и что он в состоянии защитить и сохранить их. Так как царь отозвал свою армию, и у Датчан и Саксонцев не было осадной артиллерии, то это препятствие заставило Гёрца просить Меньшикова и Флемминга отрядить свои войска в Померанию для устрашения Мейерфельда. Привыкнув следовать его внушениям, они выступили и расположились лагерем перед Штеттином. Чтоб иметь возможность управлять их действиями, Гёрц переехал в Берлин, получив неограниченное полномочие от епископа-регента вести переговоры, заключать, по своему усмотрению, трактаты и союзы от имени герцогского дома и даже передавать это полномочие в целости или по частям, в виде передоверия, кому заблагорассудить. Бассевич получи л приказание находится в лагере генералов, и Гёрц вручил ему особую инструкцию для убеждения Мейерфельда. Ложные доводы, представлявшие интересы Швеции в нениерном свете, угрозы разорением и опустошением провинции, обещания подарков и покровительства – ничто не было в ней забыто, но ничто не поколебало твердости и честности генерала.
Решено было начать осаду, не смотря на все препятствовавшие ей затруднения. Одно из важнейших Гёрц устранил, открыв князю Меншикову кредит в прусских владениях для продовольствия его армии. Недоставало только артиллерии. Напрасно Гёрц употреблял все уловки, чтоб получить ее из Берлина: ни король, ни его министерство не хотели нарушить раз признанного ими нейтралитета. Тогда, потеряв надежду с этой стороны, он 20-го августа заключил [109] секретный договор с фельдмаршалом Флеммингом, где между прочим сказано было: что так как Пруссия отказывается поддерживать меры, предпринятые с целью заставить Мейерфельда согласиться на проэкт нейтралитета шведских провинций в Германии, то все выгоды, обещанные ей в трактате Бассевича, переходят к Саксонии, но с тем условием, что она решительно приступит к военным действиям для покорения всех укрепленных мест Померании, даже Стральзунда, и что доставить из Дрездена свою осадную артиллерию. Чтоб облегчить исполнение этого дела, епископ-регент обязывался выплатить Саксонии двести тысячь талеров, которые падут потом на Швецию, и не позволят последней высаживать в Померанию новых войск, – условие необходимое, чтобы воспрепятствовать Шведам беспокоить Польшу с этой стороны.
Незадолго перед тем союзные генералы открыли в Суэде 16 конференции о распоряжениях необходимых в провинции, и о восстановлении прав Шлезвига и Голштинии. Датские министры явились на эти конференции точно так же, как и Гёрц и Бассевич. Меншиков с жаром держал здесь сторону епископа-регента, не смотря на повеление царя объявить всем дворам, что государь этот обнаружил к Швеции явное пристрастие, которое оправдывает действия Дании. Напрасно епископ старался приобрести себе благоволение его царского величества приношением ему в дар великолепного готторпского глобуса: монарх не хотел открыть глаз на злоупотребления своего союзника. Видя такую непреклонность, Меншиков вдруг начал [110] опасаться, что слишком большим угождением Гёрцу может повредить себе, и стал внимать предложеиииям, которые ему сделаны были из Берлина.
Фридрих-Вильгельм не мог смотреть равнодушно на осаду, готовую лишить его пункта, который он мысленно уже обеспечил себе. Он велед вручить голштинским министрам декларацию, где сказано было, что не смотря на все желание его избавить Померанию от неприязненных против нее действий и сохранить Висмар и Штеттин королю шведскому, желание, в котором они сами когда-нибудь удостоверятся, – упорство Мейерфельда заставляет его, для обеспечения своих границ, приступить к соглашению с союзниками. После того он приступил к переговорам с князем (Меншиковым) о секвестре Померании и о занятии Штеттина гарнизоном на половину прусским, на половину русским. Ясно, что король готов был соединиться с союзниками против Швеции, если б только обещали уступить ему этот город при заключении мира и не уклонялись от переговоров о том. Заметив такой опасный оборот дела, Гёрц в конце августа уехал из Берлина в Гамбург и предоставил Бассевичу одному заботиться об участи Померании.