Утверждая постоянно, что Карл-Фридрих совершеннолетен в отношении раздачи должностей в Шлезвиге, Бассевич принял от него верительные грамоты к императору 32 и королям шведскому и прусскому. Когда посольство его к Карлу XII не состоялось по причине отказа в аудиенции, он отправился в Вену, чтоб узнать мысли императорского двора касательно совершеннолетия своего государя как герцога голштинского. Готторпское министерство немедленно снарядило туда графа Ревентлау, зятя Гёрца, для обвинения Бассевича в неповиновении и бегстве, и с требованием задержать его самого и бывшие с ним бумаги. Ревентлау, не добившись последнего, начал против него процесс в придворном совете (conseil aulique). Оправдание Бассевича уничтожило все направленные против него обвинения. Тогда Ревентлау объявил ему с угрозой, чтоб он возвратился в Гамбург и отдал отчет в своем посольстве в Россию; но Бассевич представил императорскому министерству, что процессу дают противозаконное направление и позволяют себе насилия, которые оскорбляют достоинство его императорского величества, как главы империи и как эрцгерцога, тем более, что позыв к суду сделан ему, Бассевичу, в австрийских владениях и без предварительного следствия. [149] Император действительно был раздражен всем случившимся. Епископ почувствоваз, что поступил опрометчиво, стал извиняться и получил прощение. Процесс был оставлен, и Бассевич объявлен невинным. Принимая во внимание большую силу его врагов, император снабдил его охранным листом для безопасности его самого, его семейства и его имущества, в чем бы оно ни состояло, на всем пространстве священной римской империи. Эта благосклонность сильно привязала Бассевича к австрийскому дому, и он хорошо отплатил за нее, когда впоследствии, будучи всемогущим в Петербурге в царствование императрицы Екатерины, убедил русский двор предпочесть еще существовавший союз с императором союзу с Францией, в пользу которой просил его ходатайствовать король Станислав, глубоко им уважаемый.
|
|
Король шведский, как казалось, желал прежде, чтоб сестра его Ульрика оставалась незамужнею, а потому, если и решился изъявить согласие на брак ее с наследным принцем гессен-кассельским (что и случилось в апреле 1715 года), то все таки выразил свое неудовольствие удалением генерала Ранка, далекарлийца, возвысившегося своими заслугами и, как говорили, устроившего этот брак через посредство одной из своих родственниц, горничной принцессы. Ранк, по удалении своем, жил в Гамбурге, пользуясь всеобщим уважением и получая пенсию от кассельского дома, а принц, славившийся как хороший солдат, очень скоро заслужил любовь Карла. Всех удивило, что Гёрц, клиент дома готторпского, помог ему получить в феврале 1716 года командование гвардейским отрядом и титул генералиссимуса шведской армии. Все это было сделано для того, чтоб сдерживать и устрашать племянника королевского и имело успех. Карл Фридрих дрожал при [150] мысли, что может лишиться наследования престола, и потому должен был сносить зависимость от фаворита. Его заставили предписать Бассевичу, чтоб тот явился с своими обвинениями против министерства голштинского регентства в следственную коммиссию, учрежденную в Стокгольме. Бассевич отвечал, что его пугают «следы львиного логовища " и присовокупил, что шведская коммиссия, берущая на себя право оправдывать или осуждать владетельного имперского князя, каким был епископ, и распоряжаться опекою над германским принцем, верховным опекуном которого мог быть только император, кажется ему явлением столько же опасным, сколько и беспримерным; что он, Бассевич, как природный вассал империи, уважающий священные права своего августейшего государя, не может явиться в такую коммиссию, а как ревностный слуга его светлости, умоляет герцога щадить императорский двор, покровительство которого для него необходимо. Не одобряя и не охуждая этого представления, герцог холодно отвечал Бассевичу, что на будущее время избавляет его от труда заведывать его делами как в Вене, так и в Берлине, и что уполномочить для этого других лиц. Совершенно побежденный обещанием Гёрца – выхлопотать ему признание совершеннолетия и акт, утверждающий за ним наследование престола, если король не оставить потомства, он формально объявил, что, избавившись от ложных предубеждений против епископа, своего дяди и его министерства, возвращает любовь и доверие первому, и признает невинность и добросовестность последнего; считает себя весьма обязанным королевской коммиссии тем, что она открыла ему глаза, и одобряет все ее действия. В отплату за такую любезность, которая привела в негодование всю Швецию, король возвел в дворянское [151] достоинство Рёнсдорфа, любимца герцога; но относительно престолонаследования не было сделано ничего, и только год спустя епископ исходатайствовал у императора акт на признание совершеннолетия, которое было объявлено лишь за несколько месяцев до наступления законного срока.
|
|
|
|
Комментарии
1. Граф Магнус Стенбок (род. 1664, ум. 1717 г.), один из известнейших генералов Карла XII. После сдачи Тённингена его увезли в Копенгаген, где содержали в тесном заключении до самой его смерти. Украдкой и на клочках бумаги составил он записку о своем жестоком заключении, которая случайно была найдена после его кончины и напечатана уже в 1773 году.
2. В северо-западном углу Голштинии.
3. Герцог Фридрих Голштинский, отец Карла Фридриха (что впоследствии женился на нашей царевне Анне Петровне) был женат на старшей сестре Карла XII, Гедвиге-Софии, и убит 19 июля 1702 года в известном сражении при Клиссове, близ Кракова, где Шведы разбили на олову соединенные Саксонско-польские войска.
4. Карл XII не был женат и не имел братьев; поэтому блпжайшим наследником его престола считали племянника его, малолетнего голштинского герцога. Таким образом слабая и вдобавок ежеминутно угрожаемая Датчанами Голштиния получала в будущем важное значение, и это обстоятельство открывало обширное поле для всякого рода дипломатических каверз. П. Б.
5. Магнус фон Веддеркопп, род. 1638, ум. 1721 был сверх того известным в то время ученым юристом, профессором и куратором Кильского университета. Жизнеописание его помещено в Цедлеровом универсальном лексиконе, 1747 г., ч. 53, стр. 1783-1786. В 1709 г., 31 дек., его заключили в упомянутую выше голштинскую крепость Тённинген, и только по сдаче ее Датчанами в 1714 г он был освобожден. Многие последующие интриги Герца объясняются опасением, чтобы не выпустили из заточения Веддеркоппа, который мог отмстить ему, освободившись. П. Б.
6. По травендальскому трактату, заключенному между Швециею и Даниею 8 августа 1700 года, герцогу Голштинскому возвращены были его владения, захваченные Даниею при начале войны ее с Швециею.
7. Датский.
8. 12 декабря 1712 года. Гадебуш – небольшой городок в Мекленбургии, в 4 милях от Висмара.
9. Граф Яков-Генрих Флемминг (род. 1667, ум. 1728 г.), фельдмаршал, первый министр и любимец курфюрста Саксонского и короля Польского Августа II.
10. Августа II, короля Польского.
11. Короля Датского.
12. Гузуме (Husum) – городок в герцогстве Шлезвигском.
13. Здесь, вероятно, разумеется супруга короля шведского Карла XI и мать Карла XII, Гедвига Элеонора, урожденная принцесса Датская.
14. Т. е. Стенбока.
15. Вандсбек, прежде дворянское поместье, ныне местечко на Эльбе, в Голштинии, в округе Итцегоэ.
16. Суэд, Шведт или Свет – городок на Одере, в Пруссии, в нынешней провинции Бранденбург, прежде принадлежавший к Шведской Померании.
17. Т. е. Карла-Фридриха, молодого герцога Голштинского, владения которого находились цод секвестром Дании.
18. Князь Василий Лукич, игравший впоследствии столь важную роль при восшествии на престол императрицы Анны Иоанновны и казненный в Новгороде в 1739 году.
19. В рассказе о родственниках Екатерины Бассевич говорит по слухам и ошибается. Читатели Р. Архива найдут об этом предмете точные известия в одном из следующих выпусков нашего издания. П. Б.
20. Иоганн-Христофор-Дитрих Остерман, старший брат знаменитого графа Андрея Ивановича Остермана, был также сперва в русской службе, но потом перешел в службу герцога мекленбургского и был довольно долгое время его резидентом при российском дворе.
21. Федор Павловичи Веселовский, – известный дииломат Петрова времени. Впрочем может быть, здесь назван брат его Исаак или еще другой – Яков, клевреты Менщикова.
22. Секретарь посольства при Бассевиче.
23. Отец Бассевича, Филип Куно, мекленбургский советник, умер 2 марта 1714 г. (Цедлеров лексикон, ч. III. стр. 632).
24. Т. е. Гузумское и Швабштедское, о которых упоминается выше.
25. Супруга Станислава Лещинского, права которого на Польский престол, как известно, поддерживал Карл XII.
26. Король Датский.
27. Главном городе Померании.
28. Августа II, короля Подьского.
29. Разумеется, по всему вероятию, нынешний Невский проспект: самый город, как известно, первоначально был на правой стороне Невы.
30. Т. е. наследственного герцога Голштинии, в то время 15 летнего Карла Фридриха, который с малолетства жил и воспитывался в Швеции у бабки своей с материнской стороны. Его владенияии правил епископ-регент, его дядя по отцу и родной дед нашей Екатерины II.
31. Т. е. епископ-регент и молодой герцог голштинский Карл Фридрих.
(пер. П. И. Бартенева)
Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Бассевича, служащие к пояснению некоторых событий из времени царствования Петра Великого. (1713-1725) // Русский архив, 1865 г. Издание второе. М. 1867
ГЕННИНГ ФРИДРИХ ФОН БАССЕВИЧ
ЗАПИСКИ
Гораздо труднее было управиться с Сенатом, чем с шестнадцатилетним принцем. Гёрц потребовал от него точной декларации, что он доволен голштинским министерством и одобряег действия коммиссии. Собран был секретнейший совет, на котором не присутствовали даже секретари, составляющие протоколы, и последовал ответ: что королевский сенат (тогда сенаторы, которые потом назывались государственными советниками, носили название советников королевских) не имел никаких сношений с голштинскими министрами и не брал на себя обсуждения их поступков, если не обязывали его к тому особые повеления его величества.
Царь лишь слегка действовавший в это время против Швеции, решился отправиться в Германию с целью ознакомиться ближе с планами и намерениями как союзных держав, так и Гёрца. Давно предположенный брак Екатерины Ивановны, его племянницы, с герцогом Карлом-Леопольдом мекленбургским 33 был в его присутствии отпразднован в Данциге 16-го апреля 1716. Говорили, что царь вошел с этим новым союзником в соглашение насчет обмена княжеств Шверинского и Гюстровского на что-нибудь равноценное из земель, завоеванных Русскими. Но кто только знал Карла-Леопольда, тот не мог поверить этому. Дворянство и городские власти главных городов в его владениях сопротивлялись его насилиям и [152] отстаивали свои привиллегии, рискуя имуществом и жизнию; почему он, даже и за корону, никому на свете не уступил бы надежды подчинить их своему игу. Брак этот, впрочем, и без всякой мены был желателен для обеих сторон. Мнение о варварстве русских было до сих пор причиною, что за царских принцесс не сватались. Теперь же царевна Екатерина соединялась браком с значительным германским владетельным князем, земли которого, по своему географическому положению, могли в добавок сл. выгодою служить для польз России; а для герцога царская дочь, приносившая в приданое Висмар, было все, что он только мог желать. Очень красивый собою, умный, храбрый, он мог бы составить счастие супруги, которая была того достойна. Но вышло совершенно наоборот. В продолжении нескольких лет вынесши все, что может вывести из терпения всякую простую мещанку, она вынуждена была наконец удалиться с принцессою, своею дочерью (бывшею впоследствии правительницею России) в Петербург, где и умерла вдали от мужа. За немного лет до этого брака он, неизвестно по какой причине, развелся с прекрасной принцессой нассауской.
Надежды на приобретение Висмара, которыми льстил себя герцог, и на те выгоды, какие представлялись царю для торговли его империи, не сбылись. Генералы датских и ганноверских войск, осаждавших этот город, объявили комменданту, что теперь они готовы согласиться на честную для него капитуляцию, но что если он дождется соединения с ними русских, которые уже в походе, то гарнизон будет взят не иначе, как военнопленным, и оставлен на произвол новых пришельцев. Вследствие такой угрозы Датчане, в мае 1716 года, заняли Висмар, который и разрушили вместе с крепостыо, считавшеюся неприступною [153] со стороны так называемого Китового острова (isle de Walfisch ou Baleine), который служил ключем к порту, одному из лучших по всему берегу.
После свидания в Данциге с королем прусским царь отправился в Гамбург, чтоб иметь там третье, с королем датским. Поездка в Пирмонт, где он пил минеральный воды, дала ему возможность узнавать о том, что происходило в Ганновере и Брауншвейге. По прибытии в Мекленбургию, он делал смотр своим галерам, находившимся в Ростоке, а потом из Любека отплыл в Копенгаген вместе с супругою, всегдашнею своею спутницею. Там он увидел себя во главе четырех флотов: русского, датского, апглийского и голландского, соединившихся для конвоирования купеческих кораблей их наций, и чувствовал себя славнее чем в своей собственной столице 34.
Ничто, казалось, не препятствовало теперь высадке в Сканию. Столько собранных вместе морских и сухонутных сил ручались за успех, и Дания настоятельно требовала ее; но царь, прежде сам так горячо торопивший эту экспедицию, теперь вдруг уклоняется от нее и, под предлогами довольно слабыми, откладывает все дело до будущего года. Пламенное желание укротить упрямого героя Швеции как бы остывает в нем. До него доходят слухи, будто союзники его подозревают, что он замышляет разрыв с ними, а он отвечает на это с презрением, что если они по совести сознают, что заслужили того, то будут знать что делать, чтоб удержать его от разрыва. [154]
Возвратившись в Мекленбургию, где зимовали его войска, он увидел Бассевича (который, после отъезда из Вены, жил, удаленный от дел, в своих поместьях в ожидании перемены счастия) и спросил его, каким бы способом заставить повиноваться своему государю тех, которых его величеству угодно было назвать мекленбургскими бунтовщиками? «Справедливостью и милосердием, – отвечал Бассевич, – и без помощи солдата, выгоняющих нас из наших владений или тюрьмою и голодом заставляющих подписывать такие акты, от которых мы откажемся, как скоро будем избавлены от присутствия угрожающих штыков". События не замедлили доказать истину этих слов. Государственные сословия, с 1523 года соединенные ненарушимым договором о взаимном поддержании своих прав, обратились в Вену с жалобами, которые выслушаны были там благосклонно, и прибегли к покровительству охранителей Нижне-Саксонского округа 35. Ганноверский двор сильно вступился за них. Неудовольствия, возникшие вследствие того между им и царем, слишком известны, чгоб говорить об них.
1717. Во время пребывания царя в Голландии открыт был знаменитый заговор Гёрца и Гиллембурга 36 против [155] Георга I. Из писем, откуда заимствуются настоящие «Записки", не видно ничего особенного об этом деле, кроме того, что царь, как кажется, из снисхождения к королю шведскому, хотя и смотрел сквозь пальцы на эту интригу, однако ж сам ни в чем не содействовал ей, и что он отверг предложение о браке его дочери с претендентом 37 по собственному побуждению, прежде нежели тут могло последовать вмешательство Гёрца. Министр этот, возвратившись из вторичной поездки своей в Париж в Феврале 1717 года, имел с царем совещание в Гааге. Вскоре после того его величество и сам отправился во Францию; но супруга его, которую он представлял стольким королям, не сопутствовала ему туда. Говорят, он не хотел подвергать ее возможности каких-нибудь оскорблений, которых опасался по причине темного ее происхождеиия зная щепетильность французов. В Париже ему оказаны были великие почести. Рассказывают однако ж, что когда он отдавал визит королю, который встретил его при выходе из кареты, он заметил как этому юному монарху подали знак, чтоб вверх по лестнице идти с правой стороны; а потому тотчас же схватил его на руки и донес до самого верху, целуя его и говоря как бы с восторгом: «Какой славный маленький король?" Если все это правда, то находчивость его нельзя не назвать удивительною.
1718. В отсутствие Петра Алексеевича в государственное управление Роесии вкралось множество злоупотреблений. По [156] возвращении своем он делает преобразования, производит следствия, наказывает, но наказывает не всех: так он прощает, например, Меншикова и других первокласных вельмож, которых считает нужными для поддержки своего намерения устранить от престолонаследия непокорного сына. Смерть последнего и казнь тысячи других виновных еще более утвердили его самодержавную власть и дали ему возможность доказать, что никакое злоумышление не может укрыться от его проницательности. Но милуя знатных преступников, осуждаемых законами, и осыпая их новыми почестями, он тем самым заставлял их не забывать, что они всем обязаны ему, и потому привязывал их к себе более, чем когда-нибудь.
* * *
Некоторые духовные лица 38, приверженные к старинному варварству, с нетерпением ждали воцарения Алексея, в котором надеялись увидеть восстановителя прежнего порядка вещей. К числу этих лиц принадлежал епископ ростовский Досифей. Он говорил, будто св. Димитрий поведал ему, что в определенное время царь умрет и что отверженная супруга его Евдокие Федоровна оставит Покровский Суздальский монастырь, где ее [157] постригли в монахини с именем Елены, Снова явится на престоле и будет царствовать вместе с своим сыном. Евдокие, в надежде на непреложность этого предсказания, снимает с себя монашеское одеяние, приказывает в монастыре не поминать на торжественных эктениях имени императрицы Екатерины и заменяет его своим. Народ видит ее в царском одеянии и со всеми знаками царского ве личия; она грозит мщением Алексея всем, кто вздумал бы доносить о ее действиях. Маремьяна, казначея монастыря, пытается представить ей всю опасность ее поведения; но та отвечает, что царь съумел же наказать стрельцов за оскорбления, которые потерпела от них мать его, и что Алексей уж вышел из пеленок. Около 1710 года в Суздале является Степан Глебов, и ему, занятому набором рекрут, пришлось пробыть там два года. При помощи наперсницы царициной, монахини Капитолины, он нашел случай сблизиться с Евдокиею, которая, желая в лице его приобресть нового при верженца сыну, увлеклась к нему чувством уж слишком нежным. Мало-помалу в монастыре и в городе стали распространяться слухи о видениях Досифея. Последний осмелился даже употреблять во зло легковерие царевны Марии Алексеевны, cecтры царя, и она присоединилась к тем, которые с нетерпением ждали смерти ее брата и замышляли произвести переворот. Между тем срок, назначенный епископом, проходит, а царь все здоров и продолжает царствовать. Евдокие спрашивает, когда же исполнится пророчество святого? Досифей отвечает ей, что исполнению препятствуют грехи отца ее Федора Абрамовича Лопухина. Легковерная царица ежегодно тратит скопляемые ею деньги на совершение бесчисленного множества заупокойных обеден, а епископ уверяет ее, – один раз, что голова покойного уже вышла из [158] чистилища, другой – что он вышел по пояс, и наконец, что ему остается только высвободить оттуда ноги.
Между тем как все это происходило, царь, начав розыск по делу об участниках в бегстве и других замыслах царевича Алексея, приказал произвести следствие и в Суздале. Тогда все открылось. В комнатах царевны Марии Алексеевны найдено было письмо Досифея весьма неприличного содержания, а у Степана Глебова, арестованного в Москве, отобрано девять писем Евдокии, написанных совершенно во вкусе старинной московской нежности. Царица диктовала их Капитолине из опасения быть узнанной, если б с посланным случилась какая-нибудь беда. Чтоб показать народу, насколько Екатерина была достойнее престола, чем эта слабая раба предрассудков и суеверия, царь повелел прочесть эти письма в полном собрании Сената вместе с признанием Евдокии, что они писаны от нее и что получавший их пользовался ее любовью. Нарушение обета монашества подвергало ее смертной казни. Но царь удовольствовался только переведением ее в другой монастырь, а царевну Марию приказал заключить в Шлюссельбургскую крепость 39.
* * *
Немало труда стоило многим другим лицам, мечтавшим о восстановлении старинных обычаев под скипетром Алексея, отделаться также счастливо. Этот роковой замысел был в России причиною множества казней. Чтоб искоренить [159] его навсегда, царь не щадил крови и раз проколовши нарыв, хотел не полумерами, а радикально излечить его. Алексей, несмотря на его высокое рождение, должен был подвергнуться суду по всей строгости законов, суду, составленному из 120 с лишком членов духовных и светских, и выслушать страшный приговор, присуждавший его к смертной казни за злоумышление против своего отца и государя. Когда его привели обратно в темницу, с ним сделались ужасные судороги, от которых он через несколько дней умер. Некоторые подозревали, что царь ускорил его смерть посредством яда, другие говорили, что царевич умер от слишком сильного кровопускания, к которому прибегли как бы для оказания ему помощи 40. Но если все дело было только в том, чтоб без шума избавиться от него, то для чего весь этот правильный процесс? И без такой обстановки, возмутительной и опасной, могли бы прибегнуть к тайному убийству. Достоверно, впрочем, что царь не желал смерти царевича, а хотел только опозорить его смертным приговором и тем устранить от наследования престола, уже назначенного младшему царевичу Петру, который родился от обожаемой им супруги и в котором он надеялся увидать наследника своего гения.
Замечатедьно (и это делает много чести императрице Екатерине) что в продолжение всего этого дела, столь щекотливого, на нее не пало ни малейшего подозрения ни в смерти несчастного Алексея, ни даже в желании восстановлять против него отца. Впоследствии царь говорил герцогу голштинскому, в присутствии его министра Бассевича, что она [160] желала, чтоб его величество удовольствовался пострижением царевича в монахи без объявления ему смертного приговора, потому что пятно это отразилось бы и на его детях, одному из которых, невидимому, предстояло поддержать со временем славу российского престола, так как слабое сложение Петра Петровича не обещало долговечной жизни 41.
Недавно какой-то безыменный историк возвестил, что вся Россия была убеждена, будто Алексей умер от яда, приготовленного рукою его мачехи. Между тем люди, много лет прожившие в России, никогда ничего не слыхали об этом. Петра Великого не щадили подозрениями в отравлении сына; следовательно, если умалчивалось о том, о чем повествует наш автор, то это, конечно, не из снисходительности к Екатерине, а скорее вследствие убеждения, что она неспособна была к подобной жестокости. Если ради короны для своего семейства она не убоялась преступления, то почему не избавилась также и от молодого царевича 42, которого на виду всех воспитывала с таким тщанием и с такою любовью, и которого готовила себе в наследники? Да и осмелилась бы она отравить Алексея против воли царя и, так сказать, перед его глазами? Наш историк уверяет, что никто никогда не умирали, от страха после выслушания смертного себе приговора. Может быть; но несомненно и то, что многие умирали внезапно пораженные апоплексическими конвульсиями. Нет, следовательно, ничего невероятного, если и царевич Алексей, хотя и русский 43, был поражен ими именно в [161] день объявления ему смертного приговора, а не в другой какой-нибудь; даже такие конвульсии скорее могли случиться в зтот день, потому что известие о присуждены к смерти должно было подействовать с особенною силою на организм царевича, ослабленный развратною жизнью и несчастием.
Ход всего этого процесса, столь необыкновенного, не помешал царю следить с полным вниманием за его союзным трактатом с Карлом XII. В мае 1718 года конференции открылись на острове Аланде между тайным советником Остерманом и бароном Гёрцом, которым помогали, – первому – граф Брюс, последнему – граф Гиллембург. Карл любил свою старшую сестру особенно и был сердечно привязан к ее супругу; Гёрц, не получавший еще увольнения от герцога голштинского, был покаместь в его службе. Не сморя на все это, на конференциях уполномоченные едва касались вопроса о восстановлении прав герцога голштинского, а о других его интересах даже вовсе и не упоминали. За то тем с большим жаром шла речь о возвращении короля Станислава 44, и чтобы привлечь на его сторону Россию, царю предложена была Мекленбургия: герцог Карл-Леопольд должен был получить взамен ее Курляндию или часть герцогской Пруссии 45; из нее выделялся участок и Фридриху Вильгельму, если он приступит к союзу, в вознаграждение за Штеттин, с которым Карл не хотел расстаться. Для Станислава было бы весьма выгодно возвратиться на потерянный престол при помощи этих разделов, а Георга 46 заставили бы тем так заботиться о целости его владений, [162] что он охотно купил бы свою безопасность уступкой Бремена и Вердена. Швеция вознаградила бы себя в Норвегии за земли, уступленный ею России, и когда таким образом всякому будет назначена его доля, тогда заключить мир.
Петр Алексеевич, слишком осторожный, чтоб увлечься такими предположениями, сопряженными с множеством затруднений, не спешил заключением трактата. Он сделал удовольствие Карлу, освободив фельдмаршала графа Реншильда, бывшего в плену с полтавского сражения, а Карл, с своей стороны, возвратил ему в обмен двух его генералов, князя Трубецкого и графа Головина 47. Прежние союзники его начали громко и оскорбительно обнаруживать свои подозрения насчет его добросовестности; он отвечал с умеренностью и предоставил им накоплять оскорбления, которые впоследствии могли дать ему право на отмщение.
Столько великих замыслов, встревоживших столько кабинетов и державших столько армий в выжидательном положении, было внезапно уничтожено пушечным ядром, пущенным наудачу из-за стен Фридрихсгалла. Оно поразило Карла XII в ту минуту, когда он осматривал осадные работы. Адъютант его Сикье, преданный принцу гессенскому, предложил тем, которые первые узнали об этом несчастии, не разглашать о нем. Он взял шляпу короля, на которого надел свою вместе с своим париком, и отправился с печальным известием к принцу. Принц тотчас же отослал его к своей супруге, которая шляпу героя оставила у себя, а доставившего ее щедро одарила. [163] Справедливость, конечно, требовала, чтобы преданность его была вознаграждена; между тем клевета не замедлила распространить слух, что Сикье поставил себе в обязанность убить короля для предупреждения намерения его утвердить корону за герцогом голштинским, и что представил шляпу как доказательство своей удачи. Толпа, всегда злая и легковерная, долго верила этому черному обвинению, не показывая притом ни малейшей ненависти ни к приицессе, ни к Сикье: – до такой степени тяжелый деспотизм Карла помрачал блеск его героизма!
Герцог был в лагере. В продолжение всей этой кампании король, чтоб приучить его к войне, держал его постоянно при себе. Узнав о смерти дяди, молодой этот принц, убитый горестью, заперся в своей палатке. Напрасно те из генералов, которые были преданы ему, старались добиться возможности говорить с ним. Дюкер умолял Фаворита его Рёнсдорфа уговорить принца явиться перед армиею, и уверял, что заставит немедленно провозгласить его королем. Рёнсдорф входил к своему государю, но вышел от него с ответом, что он неутешен и не может ни с кем говорить. «В таком случае", сказал Дюкер, «пусть будет, что будет". Льстецы, которые всегда обманывают государей и их любимцев, уверили Карла-Фридриха и Рёнсдорфа, что шведский народ обожает потомка Густавов, рожденного и воспитанного среди его. В этой уверенности, неопытный принц не предпринимал ничего, думая, что гораздо более возьмет горестью о потере героя, чем желанием скорее завладеть его престолом. Такое промедление было спасением для шведской свободы. Иначе как осмелилась бы она поднять голову против монархической власти, в виду короля, провозглашенного армиею и уже вступившего во все права своего предшественника? [164]
Гёрц, по приказанию сенаторов, бsk арестован на пути с Аландских островов к осаждаемому Фридрихсгаллу, куда ехал для совещания с королем, ничего не зная о его смерти. Не успела весть об этом арестовании распространиться по сю сторону Балтийского моря, как Бассевич уже отплыл в Стокгольм. Он был принят там со всевозможною предупредительностыо. При его появлении прежняя нежность к нему пробудилась опять в герцоге, который принял его в свою службу, а народ, жаждавший улик против Гёрца и желавший его казни, наперед начал рассчитывать на поддержку, которой ждала его ненависть от обвинений врага. Но ожидания эти были напрасны. Следственная коммиссия вотще убеждала Бассевича свидетельствовать против его гонителя. Он отозвался, что, по причине их вражды и несчастия Гёрца, показания его, Бассевича, были бы подозрительны и вовсе не великодушны, а потому ограничился только опровержением того, что непримиримая ненависть или, может быть, необходимость при оправдывании самого себя заставляли Гёрца говорить против него. По мнению Бассевича, этот политик без убеждений заслуживал смерти в Голштинии, а не в Швеции, где, для поправления дел, он вступил на истинный путь, начав переговоры с царем. Когда Гёрц проходил на эшафот мимо дома, занимаемого Бассевичем, последний ушел в одну из отдаленных комнат, чтобы не слышать насмешек, которыми чернь преследовала несчастного барона, и запретил своим людям идти смотреть на казнь.