Гардеробщик Памяти ушедших коллег
Снизу горстка побольше,
Сверху горстка поменьше…
Мне приснился старьёвщик.
Он раскладывал вещи
На обширных прилавках
Пустых секонд-хендов.
Мне ещё показалось,
Будто видел я где-то
Эти сильные руки,
Эти пряди седые…
Туфли, стопками брюки,
Книги ветхие в пыли –
Беспризорные вещи
Потеряли хозяев,
Что уплыли навечно,
Берег жизни оставив.
В чём был смысл их прихода?
Где же цель их дороги?
Только хлам обихода
Остаётся в итоге.
В грешных мыслях теряясь,
Плакал я без ответа.
И откликнулся старец
(Явно слышал я где-то
Этот голос, звучанью
Органа подобный):
«Нам открыты те тайны,
Что постичь мы способны.
Совершайте, что должно!
Заблуждаться не надо:
К рубежам невозможным
Не дотянитесь взглядом.
Моя служба простая –
Гардеробщик у Бога.
Тех - встречаю,
А тех - снаряжаю в дорогу.
Их дальнейшая участь
Для меня неизвестна;
Опасеньями мучась,
Вопрошать бесполезно».
«Ты сказал – снаряжаю,
Но приходят нагими!»
«Не одежды спасают –
Лишь деянья благие!
Всё, что вы совершили
В предыдущих приходах,
Оставляется в силе
При кончинах и родах».
«Да! Я вспомнил, конечно –
Мы знакомы с тобою!»
Он с печальной усмешкой
Помахал мне рукою.
«Лет пятьсот…» - и к служенью
Вековому вернулся.
Я застыл в изумленьи
И – пока что проснулся.
…………………………………………………………………………
Приходи! Всё равно – приходи…
Пусть давно ничего не поправить
И пора уже точку поставить,
Я прижму тебя молча к груди.
Убаюкаем нашу любовь
И расскажем ей старую сказку –
Про роман, что не знает развязки
И про сон, что сбывается вновь.
………………………………………………………………………………
Виденье детства: синий снег,
Сугробов горы вдоль дороги.
Текут носы, промокли ноги,
Но счастье разбирает всех!
Ещё не праздник, но уже
Его присутствие повсюду –
И мандаринок рыжих груды,
И хвойный сор на этаже.
Переводы
П. Верлен
IL pleure dans mon сoeur…
Льнётся к слёзам душе,
Как над городом льёт;
Грусть-печаль, ты уже
Прописалась в душе?
Нежный шелест дождя
По земле и по крышам;
Сердце, повод найдя,
Вторит песне дождя.
Так щемит без причин,
Так по сердцу скребёт…
Ни измен, ни кончин -
«Фюнераль» без причин.
Как понять эти муки?
Без любви, без проклятий,
Изнывая от скуки,
Сердце плачет от муки.
Данное стихотворение имеет, огромное количество переводов. Мой перевод по настроению отличается от первоисточника: вместо беспредельной меланхолии – самоирония. В сущности, причина грусти здесь легко объяснима: одинокая пустая жизнь, в которой нет места любви и ненависти, добру и злу… Аналогичное «несогласие» с героем Верлена, неприятие упоения страданием, видимо, ощущал и Б. Пастернак. Его перевод (чего стоит одно название – «Хандра»!) является ироничным переосмыслением образного строя оригинала. В целом, присоединяюсь…Но всё же глубоко «сочувствуется» в сердце тому, кому «плачется»!
П. Верлен
Брюссель. Карусель.
Кружитесь быстрей, деревянные кони,
Быстрей - сотни раз, даже тысячи раз!
Кружитесь всегда и кружитесь сейчас,
Кружитесь, кружитесь под звуки гобоя!
Как дома, на спинах у вас восседают
Пузатый солдат с пышнотелой служанкой,
Покуда на отдых в «Буа де ла Камбр» *
Хозяева личной персоной съезжают.
Вращайся вовсю, карусель их сердец
Под дерзкие звуки корнет-а-пистона!
Проворно стреляя глазами гарсона,
Смакует распутство Амур-сорванец.
Как все восхитительны в цирке дурацком!
Здоровы желудком, больны головою…
Пусть жизнь наша в целом отвратна, не скрою -
Смешайтесь с толпой, и всё станет прекрасно!
Вертитесь, коняшки, никто не пришпорит
И вас обогнать никому не удастся!
Не надо быть в мыле, за лавры сражаться,
И сена не нужно, и места в загоне.
Но всё ж торопитесь - пока не до снов!
Пока темнотой не окутала ночь,
Тут два голубка породниться не прочь
Подальше от глаз и торговых рядов.
Кружитесь, зажглись на небесном экране
Неспешные звёзды красой несравнимой.
Любовник с любовницей шмыгнули мимо…
Кружитесь под радостный бой барабанов!
*парк в окрестностях Брюсселя
Удивительное дело, это произведение существует в двух авторских версиях; одни четверостишия совпадают, другие – нет. Можно предположить, что П. Верлен в процессе работы так и не смог выбрать предпочтительный вариант.
Небольшой комментарий по сюжету: жертвами шалуна-Амура становятся 2 пары – толстый солдат с еще более толстой (точный текст Верлена) служанкой и юные голубки, жаждущие наслаждений на свежем воздухе (как и положено голубям). Прелестно музыкальное оформление: вначале – нейтральный гобой, затем солдат идёт «в атаку» под корнет-а-пистон – инструмент военного оркестра. А под занавес – молодёжь от души…барабанит. Но главное – сама карусель! Эрзац-кони, эрзац-чувства… Безостановочный дурацкий круговорот жизни. Будь как все, смотри на всё проще, как говорит молодёжь – «не парься»! И будет тебе эрзац-счастье!
Хотя возможно изначальный толчок фантазии Верлена дали… вращающиеся фигурки на часах городской ратуши, «оживлённые» великим поэтом.
Зелень
Вот с веточкой плоды, цветы с листвою нежной
И сердце вот моё, что бьётся лишь для вас.
Не мучайте его рукою белоснежной!
Да осветит мой дар сиянье милых глаз!
Чело оледенил прохладой ветерок,
Но капельки росы под солнцем исчезают;
Усталость отдохнёт у ваших дивных ног,
И близятся дары, что в неге расслабляют.
На молодую грудь скачусь я головой,
Которая гудит от эха поцелуев…
Пока улёгся шторм и властвует покой -
Передохни чуток. И сам в тиши посплю я!
И. Гёте
Лесной Царь
Кто мчится в ночи по тропам лесным?
Всадник-отец, с ним его сын.
Пригрелся малыш в отцовских руках –
Здесь не страшны ветер и мрак.
«Мой сын, что дрожишь ты, уткнувшись в меня?»
«Отец мой, ужель ты не видишь царя?
Лесного Царя?! Хвостатый как змей…»
«Дитя, то полоской туман меж ветвей!»
«Ко мне, милый мальчик, последуй за мной!
Я в дивные игры сыграю с тобой,
Узришь берега, что цветами пестрят,
А мать златотканый подарит наряд».
«Отец мой, отец мой, ты не слыхал,
Что мне Царь Леса тайком нашептал?»
«Мой сын, успокойся, не бойся, родной –
То шепчется ветер с сухою листвой!»
«Бесценный ребёнок, решайся скорей -
Пришлю за тобою моих дочерей!
Они будут нянчить, баюкать тебя;
Кружась, упоют, утанцуют, любя…»
«Отец мой, гляди – там, не видишь, снуёт
Во мраке его дочерей хоровод?»
«Мой сын, мой любимый, там старые ивы
Мерцают вдали сероватым отливом».
«Твоя красота меня приворожила!
Не хочешь добром – заберу тебя силой!»
«Родимый, спаси! Злые руки хватают!
Мне больно! Царь Леса меня забирает…»
Жутко отцу, хлещет коня.
В муках кричит, стонет дитя.
Всё ж доскакал конь до ворот…
Ребёнок затих – покоен и мёртв.
Гениальная баллада И. Гёте веками притягивает к себе, как магнитом, читателей, литераторов и переводчиков. Я не в силах избежать искушения так же поговорить о ней. Неповторимый мистический колорит создаёт фрагментарность сюжета: вся «описательная» часть как бы опущена. Мы никогда не узнаем, кем были отец и сын, откуда и куда они ехали, что заставило их срочно пуститься в ночную дорогу, опасную не только вмешательством потусторонних сил, а например, лесными разбойниками или стаей волков. А что мы знаем о том, кто именуется «Erlkonig»? Лесной (в точном переводе – ольховый) царь не является свободным плодом фантазии И. Гёте. Это персонаж немецкого сказочного фольклора, злой дух леса, похищающий детей. Тот, к кому он прикоснулся, обречён на смерть, и она будет такой, каково выражение лица Лесного Царя. Судя по чувствам, какие питает дух к ребёнку в балладе, последнего ждёт прекрасное инобытие! А причём тут, собственно, ольха? Дело в том, что она возникла в мифе по недоразумению. В своё время Й. Гердер, переводя на немецкий язык старинную датскую балладу, допустил ошибку в её названии «Ellerkonge» (Король Эльфов) – трактовав его как Erlking- король ольхи. Так и появился на свет знаменитый Лесной Царь.
Переводя балладу Гёте, я старался точно следовать оригиналу, но передавать не только букву, но и дух произведения. Главная трудность – ритмика гётевского стиха; она обычно не учитывается в переводах, так как очень трудно передать её русскоязычно. Я по мере возможности попытался это сделать. «Усечение» ритма последнего четверостишия отсутствует у Гёте, но автор перевода позволил себе это средство для усиления эффекта катастрофы. Простите за своеволие!
А теперь, дорогой читатель, позволь отвлечь тебя от грустных итогов баллады! Работая над переводом, я обнаружил в Интернете много любопытного по этой теме. В частности – новые переводы шедевра. Впечатления разные, в том числе и хорошие. Но как сказал бы В. А. Жуковский: «Весёлого много в моей стороне!» Современный переводчик эрудирован и, уж конечно, знаком с прекрасной статьёй М. Цветаевой: «2 «Лесных Царя». Он теперь знает, что «Leids» (сделать больно) меньше, чем «Leids getan» (причинить смертельный вред). Но именно этот «вред» играет с переводчиками злую шутку! У одного из них мы читаем: «Он больно мне сделал! Он мне навредил!» Другой выражается ещё лучше: «Лесной Царь, я чувствую, мне повредил!» (вспоминается – «Боюсь, брусничная вода мне не наделала б вреда ») Ну, господа хорошие, вы ж - русскоязычные! Глагол «навредить» означает - сделать мелкую пакость, если опустить наречие «смертельно». Глагол «повредить» требует пояснения – что именно. В одном из переводов (фамилии опускаю) умиляет реакция отца на последние слова сына: «Отец испугался, быстрей поскакал…» Всего-то! Он, как бы вообще впервые «ускорился», а до этого, по-видимому, ощущал себя на загородной прогулке, полезной для здоровья обоих! Почему немецкий ребёнок у другого переводчика называет отца «тятя», а тот в похожей стилистике русской деревни отвечает ему «дитятко»? Тогда Лесного Царя надо разжаловать в «лешего»! Тем более, что и сам он оттуда же родом, раз говорит: «Мои дочки тебя, чай, давно заждались».
Однако всё это – цветочки «пёстрые»! С ягодками я встретился, прочитав эссе некого педагога-литератора о том, как следует проходить произведение И. Гёте в средней школе. Ученикам предлагается ответить на вопрос, который не мог бы даже прийти в патриархальную гётевскую голову: почему ребёнок не хочет добровольно отправиться к столь щедрому Лесному Царю? Не спешит, услышав про новые игры, золотые одежды и девичьи хороводы, забыть о папочке и прыгнуть в объятия хвостатого чудовища? Причём, прежде чем ответить, ученику следует заполнить таблицу (!), где по пунктам сравнивается, что предлагает Лесной Царь и что может обеспечить папа…
«О времена, о нравы!» О, дурь ЕГ и всей системы, что к нему готовит! В помощь средней школе я даже решился создать «альтернативную» сюжетную линию баллады, итак:
Лесной Царь
(современная версия)
Кто скачет блохою по строкам святым?
Учитель ретивый с проектом своим…
«Дитё, ты куда вдруг рвануло из рук?»
«Отец, там с игрушками новый мой друг!
Ты слышал – он в злато нарядит меня;
Давно вся в заплатах одёжа моя!»
«Ты – умница, милый, как я погляжу!
Тебя об одном деликатно спрошу:
Товарищ с пушистым хвостом, он бы мог
Обоих нас взять в свой элитный чертог?»
«Эй, эй – погодите! У нас перебор!
Об этом отдельный пойдёт разговор!
Ну, ладно там - шмотки аль баб хоровод …
Права на жилплощадь лишь мама даёт!»
Звонит Царь домой и трясёт бородой,
И видно – идёт разговор непростой.
«Ох, трудно решать с ней такие дела!
Неволей иль волей – согласье дала!»
Как папе свезло и сынку веселО!
Царя от эмоций совсем развезло;
е
Поскольку он с ночи гулял под винцом –
Всё лез целоваться с дитём и с отцом.
Лишь ржал одиноко пасущийся конь:
«Тогда и меня прихватите с собой!»
Э. По
Ворон
(пародия)
«Чёрный ворон, я не твой!»
В полночь бледный изможденный, как мертвец непогребенный,
Я листал трактат бесценный, что в печурке сжечь пора.
Мысли путала дремота… Вдруг в тиши легонько кто-то,
Постучав ногой в ворота, стал ломиться со двора.
«Это папа», - прошептал я. «Не уймётся до утра
Труп, зарытый мной вчера» *
Всё в деталях вспоминаю: стужа, мрак, начало мая;
Уголь теплится в камине тленьем смертного одра…
Я с тоскою ждал рассвета, чтоб печаль унять, но тщетно -
О, Ленор! Моя Ленора в мыслях с ночи до утра!
Ты средь ангелов отныне в царстве Света и Добра;
След во лбу от топора…
Звон стекла раздался резкий, следом - шорох занавески.
Страха пот струится мерзкий, гаснут бронзовые бра…
Кто там?! Страшная горилла?!! (та, что женщину убила) **
Но внезапно осенило: я ж придумал их вчера!
(Симпатичный детективчик – зацените, фраера:
Голь на выдумки хитра).
«Что ж, смелее – проходите! Кто Вы, мистер или миссис?
Я не ждал Вас, извините-с – здесь не прибрано слегка.
Кровь, клеёнка, «расчленёнка», а в гробу лежит сестрёнка;
Год, как впала в летаргию – не опомнилась пока.
Ночью, глаз не открывая, ходит, ищет мужика…
Не хотите ль кофейка?»
Распахнулись с треском ставни, и надменный стародавний
Залетел огромный ворон, громко крыльями звеня.
Вмиг доел мою овсянку, навернул консервов банку,
(Не смущаясь, не общаясь, не взирая на меня)
Хлеба слопал полбуханки и уселся у огня,
Лик Паллады оскверня.
Я тактично улыбнулся, бросил туфлю, промахнулся,
Но подумал – это имидж, эпатаж et cetera. ***
И спросил без лицедейства: «Извините за плебейство -
Как средь Вашего семейства кличет папу детвора?
Как Вас мама называла? Вам представиться пора!»
Каркнул ворон: «Ни х…ра!»
«Фу, как грубо и банально!.. Выражаясь фигурально,
Я фраппирован ментально Вашим хамством на-гора.
Вы воспитывались, вижу, не в ЛондОне, не в Париже -
Оттого и грубость брызжет из дремучего нутра.
Бюст Паллады засидели - это что за номера?!»
Каркнул ворон: «Ни х…ра!»
«Слушай, ты – кошмар пернатый! Не закончишь эскапады,
Так отделаю лопатой **** - не помогут доктора!
Воспитанье воспитаньем, но для прочих в назиданье
Крылья враз пообрываю – ты не понял, хрен с бугра?»
«Понял, понял – улетаю!.. Я ж - конфетка для пера!
Жми! Ни пупа, ни х…ра!!»
Утро. Бодрый посвежевший и заметно пополневший
Я листаю новый сборник (ждёт издатель у двора).
Как всегда, пишу со смаком о ночных безумных страхах,
Некрофилах и маньяках – продаётся «на ура»!
Прикупил тут особняк я, свой журнал открыть пора *****;
Гонораров - до х…ра!!
- THE END -
*Бестактный намёк на безобразную ссору юного Эдгара с отчимом (см. биографию). «Папу», впрочем, не убивали – так, легонько палкой побили…
**Знаменитая новелла Э.По «Убийство на улице Морг». Правда, «автора» вновь
подводит память: убийца – не горилла, а орангутанг.
***Французский аналог аббревиатуры и. т. д.
****Она как раз под рукой – вчера только землю копали.
*****И открыл! Но, увы - прогорел.
Даже не знаю, с чего начать…Ну, наверное, с того, что должен извиниться перед Эдгаром Алланом По, пока в меня, как в ворона, туфлёй не запустили! Я с удовольствием читал многие его новеллы, но ключом к его творчеству считаю собственное признание: хотел писать так, чтобы «удовлетворить требования, как публики, так и критики». Чисто американский прагматизм! Вы можете себе представить подобное признание в устах Гёте, Гейне, Тютчева, Верлена? Для какой же публики писал свои леденящие кровь творения Э. По? Это была, прежде всего, аристократия, буквально помешавшаяся к середине девятнадцатого века на мистике и оккультизме (медиумы, спиритизм, гадания etcetera). Именно поэтому значительно большее признание писатель получил не в Новом, а в Старом Свете.
Теперь о «Вороне», с которого началось мировое признание и слава его автора. Данная поэма – абсолютный рекордсмен по количеству переводов, их более сотни! Ваш покорный слуга поначалу хотел просто присоединиться к этой славной поэтической компании. Однако, переведя пару фрагментов, почувствовал, что мне не страшно и не грустно (как предполагалось по идее), а совсем напротив – досадно и смешно. Прочитайте непредвзято следующий отрывок в дословном варианте: «Всматриваясь в этот мрак, я долгое время стоял, изумленный, полный страха и сомнения, грезя такими грезами, какими не дерзал ни один смертный…» Нет ли у Вас ощущения, дорогой читатель, что, угождая вашему вкусу, автор в душе над ним посмеивается? Лично мне это совершенно очевидно. И потом, эти ужасающие многословия и занудство! Убитый горем юноша демонстрирует птице (!) свои познания в Библии и мифологии… Короче говоря, в ответ на иронию в свой адрес я счёл возможным ответить пародией (кстати, такое желание ощущал не я один). Да, я сделал самого Эдгара По и его любимых персонажей героями его же поэмы, но он и сам явно стремился к этой иллюзии, почти всегда ведя повествование от первого лица. Да, в конце мне показалось забавным вывернуть начальную ситуацию наизнанку, но ведь «Ворон» и вправду изменил жизнь автора в лучшую сторону. Наконец, я сам также скрыто присутствую в моей пародии в качестве…ворона, который на всё красноречие хозяина (вначале аристократическое, а затем совсем иное) отвечает одним коротким и ёмким словом… Сродни знаменитому «не верю» Станиславского!
И последнее. За что мне, действительно неловко, так это за «след во лбу от топора». Виргиния Клемм, юная супруга Э. По, послужила несомненным прототипом погибшей Ленор; писатель глубоко скорбел по поводу её безвременного ухода и уж никак не содействовал ему. Но строка звучит столь эпатажно и неожиданно («прости, любимая – так получилось!»), что не смог отказать себе в удовольствии. Увлёкся и переступил черту, и кому ж как не Вам меня понять, милый Эдгар? А понять – значит простить!
Летний роман и. в. н.
Мой бог, откуда ты, скажи –
Из снов, из сказок прилетела?
Любовь над пропастью во ржи…
Амур шалит, пуская стрелы!
Я не гадаю, что нас ждёт –
Мы как трава под ветром судеб.
Одно скажу: душа поёт,
Я пьян тобой! А там – как будет.
…………………………………………………………..
Опять приглашаю тебя танцевать -
«Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать!» *
А тополь пушинки роняет во тьме,
А голос пластинки твердит: «Besame!»
Ты вся как принцесса, что видел во снах.
Ну «бэса», так «бэса»…Аж кровь на губах!
Сжимаю я влажные пальцы твои –
Шумит в голове от биенья крови.
Банальный вопрос, тривиальный ответ…
Дрожа, предвкушаю дальнейший сюжет.
*он – это не лесной царь…
………………………………………………………………………………
Разрывая на части,
Затопляя волной,
Зов томительной страсти
Сон уносит ночной.
Молодое, хмельное
Золотое вино –
Лишь с тобою такое
Испытать мне дано!
Опьянённый пылаю,
Как в былые года…
До утра обнимаю –
Вот такая беда.
Сонет
«Никогда я не был на Босфоре»
И ни капли не грущу о том,
Ибо с детства ненавижу море,
Где бездарно отдыхал с отцом.
Жариться тоска на солнцепёке,
Чертыхая пляжа суету.
Фу! В зелёной каше тонут ноги
И воды прогорклый вкус во рту…
Не люблю турецкие курорты
С их пахучей пряною жратвой,
С потною толпой в аэропортах
И галдящей местною братвой.
Но готов смирить свои понты,
Потому что море любишь ТЫ!
……………………………………………………………..
Люби за всё хорошее,
Прости за всё плохое…
Поверь, любовь дороже мне
Душевного покоя.
Порой усыпан розами
Внезапный поворот,
Порой грохочет грозами
Июльский небосвод.
Порою мне неведомы
Твоих обид причины,
Порою мы зловредные –
Несносные мужчины.
Мне по душе маркизом быть
Иль в ранге короля…
Не по душе - под плинтусом;
Избавь, Господь, меня!
Но лишь посмотришь ласково –
И сразу льды растают,
А в сердце (вместо кактусов)
Фиалки расцветают.
Согрето, разморожено
И дышит лишь любовью:
Я твой, моя хорошая -
Прости за всё плохое!
……………………………………………………
«Видно, в августе сбыться не может…»
Душный август - пора беспокойства,
Околесица мыслей и чувств.
Как ты там не чуди, не геройствуй,
Уже пробуешь осень на вкус –
Недосказанных слов ненадёжность,
Недосмотренных снов круговерть…
И создать ничего невозможно,
И всё хочется что-то успеть!
Дни короче, вода остывает,
Но ещё далеко холода.
Пусть давно уж во сне не летаю –
Наяву, говорят, хоть куда.
Мы с тобою по-прежнему «в теме»,
И дровишки летят в камелёк…
Просто каждому овощу – время.
И на каждый роток – свой платок.
И всё чаще рисует тревога,
Как без всяких весомых причин
Выхожу я один на дорогу *
И как прежде шагаю – один.
*перифраз знаменитой строки Лермонтова
Посвящение Обломову
Коврами цветы
В оврагах прогретых,
Но нет духоты –
Закончилось лето.
И солнце на дом,
На лес и на гравий
Глядит, как в альбом
Цветных литографий.
Скучающий луч
Скользит отвлечённо
По краешкам туч,
Теряется в кронах,
И тень облаков
Прозрачно-белесых
Плывёт высоко
Над дремлющим лесом…
Охота весь день
Валяться в бездельи,
Читать дребедень,
Не думать о теле,
Прохладу вдыхать
Осенних прелюдий
И что-то понять
О жизненной сути.
Притяженье Эллады
Цикл посвящается моим греческим друзьям – Алику и Марине Настулисам. Его замысел возник во время посещения Акрополя, где мне довелось испытать удивительное ощущение «дежа вю».
Четыре древнегреческих мифа не соответствуют аутентичным сюжетам, а являются как бы фантазиями «по мотивам», образуя некий сонатный цикл: Аллегро, Скерцо, Анданте и Финал.
Миф о Ехидне у меня частично опирается на его трактовку в книге Я. Голосовкера «Сказания о титанах», а идея использования терцин возникла, конечно, под впечатлением рассказа Франчески («Божественная комедия»). Мом – немножко автопортрет…
Дедал
Я – великий Дедал.
Я постиг все ремёсла.
Я властителям грозным
Колесницы из бронзы
В мастерской отливал,
Лабиринт Минотавра построил.
Мне лишь сын помогал –
Мой любимый Икар;
Аполлон ликовал:
«Человек, я доволен тобою!»
Создавал я скульптуры –
Отличить от натуры
Их не мог тот, кто видел впервые *.
Мастерством и наитьем
Сотни разных открытий
Удалось совершить мне,
Воплощая желанья любые.
Как-то ветреным днём
Мы с Икаром вдвоём
Любовались бушующим морем;
Посейдона валы
До вершины скалы
Добирались могучей грядою.
Был всё яростней шторм,
Но без правил и норм,
Рассекая пространство крылами,
Устремляяся ввысь,
С криком падая вниз,
Чайки смело неслись
Над кипящими гневом волнами.
И тоскою томим
Чайкой вскрикнул мой сын:
«Если б снова родиться,
Я хотел бы стать птицей,
Чтобы к солнцу стремиться
И до горных вершин
Возноситься
В свободном полёте!
Твои руки легки
И дела велики –
Сделать крылья смоги,
Мне взлететь помоги
Вопреки
Человечьей природе!»
С той минуты покой
Я утратил ночной –
Что-то было в мечте его страстной
Безрассудной и смелой
(Хоть богов не задело б,
Впрочем, что им за дело
До людского удела?),
Но такой несказанно прекрасной!
Я засел за расчёты,
Но по мере работы
Рисовалась картина такая:
Птица весом мала
И легко два крыла
Над землёю ее подымают.
Человек же тяжёл,
Даже горный орёл
Не поднимет Икара на крыльях.
Колдовал с чертежами,
Где руками, ногами
Управлял рычагами,
Но признался себе – не осилю…
Неудачей терзаем,
В Дельфы путь я направил;
Там в подвалах среди фолиантов
Охранялись жрецами
В Аполлоновом храме
Вековечные тайны –
Запрещённые книги атлантов.
Был оракул мне другом,
Но служителем строгим –
За святые чертоги
Жизнь отдал бы без звука –
У такого не выпросишь милость.
Ради давнишней дружбы
Он обет не нарушит,
И решил я пуститься на хитрость.
Приглашённый к обеду,
Я вовремя беседы
Сообщил старику, что не верю,
Будто держатся в тайне
Свитки древнего знанья
За запретною храмовой дверью.
И удался мой план:
Он на хитрость купился –
В подземелье спустился,
Чтобы я убедился…
Друг, прости мой обман!
Долго стряхивал пыль со страниц ты;
Я ж достал свой сургуч
И прижал к нему ключ -
Я от цели не мог отступиться.
Изготовив ключи,
Осторожно в ночи
Я пробрался к заветным писаньям,
И лампадой светя,
Как без спросу дитя,
Открывал алфавит мирозданья.
Что познал я досель,
Мне казалось теперь
Примитивным, убогим и вздорным.
О воздушных полетах,
О премудростях взлета,
О небесных пилотах -
Все списал я со свитков подробно.
Рассветало уже.
Аполлона обитель
Покидал, как грабитель,
С угрызеньем в душе –
Здесь меня принимали как брата!
Я, горя со стыда,
Уходил навсегда,
И незримо беда
Приближалась тогда,
Как далёкого грома раскаты…
Возвратившись в Микены,
Начал я постепенно
Филигранные плавить пластинки.
Провозился немало:
Смесь десятка металлов -
Век такой не видал я –
Крепче стали, а весом с пушинку!
После, долгое время
По указанной схеме,
Не клонясь от нее ни на йоту,
Мы пластины крепили
На тончайшие шпили,
Словно перья на крылья,
С каждым днём приближаясь к полёту.
Славный миг - вот четыре готовых крыла!
Под ногами скала,
Что в полёт позвала,
Перед нами - простор необъятный;
Лишь до края дойди,
Оттолкнись и лети!
Но внезапно у нас на пути
Гость предстал – от рожденья крылатый.
Боги! Это не сон?!
Предо мной… Аполлон?
Никогда не видал его грустным –
Даже солнечных глаз
Свет как будто погас…
«Привет тебе, мастер искусный!
Да, крылья на славу - не хуже моих!
Высот небывалых, как вижу, достиг -
Атлантов достойный теперь ученик.
Ну что же – ты сделал свой выбор.
Отныне проклятье разделишь ты их,
А предупреждал ведь оракул-старик…
Но ты уступать никому не привык –
Его обманул ты глумливо.
Свою совесть за тайные знанья продал,
Позабыл в непомерной гордыне,
Как к твоей колыбели Гермес прилетал,
Как пошёл в обученье к Афине!
Ты, глупец, убеждён,
Что не знала она
То, что в книгах чужих прочитал ты?
Для всего есть закон
И всему есть цена –
Вот, что знать не желали атланты!
Самомненья полны
Захотели войны,
Всё с Олимпа нас сбросить мечтали.
Чтоб победу добыть,
Вышли Зевса побить,
Но себе приговор подписали.
Ты спесив, как они – лишь тщеславием жил,
Этот грех до добра не доводит.
Мне напомнить тебе, как Талеса убил, **
Осознав, что тебя превосходит?
Как бессовестный вор ты забрался в мой храм…
Я ж любил тебя, зодчий, когда-то!
А сегодня полезный совет тебе дам:
Улетай навсегда из Эллады.
На чужбине, вдали
От обжитой земли
Подыщи себе место на свете;
Незаметней лети
И молись, чтоб в пути
Вас нечаянно Зевс не заметил».
Снова ветреным днём
Мы с Икаром вдвоём
Оказались над сумрачным морем.
Покидая свой брег,
С ним прощались навек,
Неизбывным охвачены горем.
И тоскою томим
Я воскликнул: «О, сын!
Отчего не умеем
Мы ценить, что имеем?
Почему потерявши лишь плачем?
Сами рвём себе душу,
Сами жизнь свою рушим –
И никак не выходит иначе!»
Много дней мы летели
Без надежды, без цели,
И сказал мой Икар со слезами:
«Папа, счастье для птицы –
Не по свету носиться,
А домой возвратиться,
Над родными парить берегами!»
Светел день был тогда;
Ослепляла вода,
Солнца жар обжигал наши плечи.
Чтоб в тени отдохнуть,
Мы направили путь
К островам - и полёт был замечен.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Не вернётся мой сын,
Убиенный богами…
За чужими морями,
Позабыт небесами,
Я тоскую один
И бесплодную жизнь коротаю.
Никого не виню,
Ни о чём не молю -
Лишь на волны смотрю
Да Элладу мою
Вспоминаю.
*Геракл посетил Дедала и разрубил мечом статую воина, приняв её за живого человека
**Поистине ужасная страница «биографии» Дедала: его родной племянник и ученик Талес был ещё более гениален, чем учитель. Во время прогулки в горах дядя сбросил племянника со скалы, за что был приговорён ареопагом к вечному изгнанию из Афин. К вопросу о гении и злодействе…
Гекатонхейры *
По сотне рук,
По сотне ног.
Отца испуг,
Хоть он и Бог.
О, Гея-мать!
Зачем зачла?
Из чрева нас
Произвела?
Мы – ваша кровь,
Мы – ваша плоть.
А где любовь –
Две капли хоть?
Мы – ваш позор,
Мы – ваш кошмар.
И приговор:
Скорей - в Тартар!
За что, отец?
Мы жить хотим!
Но наш конец
Неотвратим;
Уходим мы,
Едва придя,
Средь вечной тьмы
Приют найдя.
Но нам открыт
Покров времён,
Их дальний вид
Определён.
За божий трон
Пойдёт война.
И мощь сторон
Почти равна.
Весь мир обжёг
Вражды пожар,
И новый Бог **
Сойдёт в Тартар.
Огромный прок
Увидит вдруг
От сотни ног,
От сотни рук.
«Привет, родня!
Шагай за мной!
Вас ждёт семья
И путь домой».
«Слыхал, Бриар?
Сказал – семья…»
Прощай, Тартар,
Нас ждёт Земля!
Открыта дверь
В родимый дом.
В бою проверь -
Не подведём!
«А ну, пигмеи,
Расступись!!»
Сто тонн камней
Взметнулись ввысь.
Громады скал
Для нас легки.
Давай, Бриар,
Вперегонки!
Засыплем братьев
С головой!
Что их проклятья
Нам с тобой?
Мы к ним взывали
Из глубин,
Но все молчали,
Как один.
Под землю, в смрад
Переселись –
Узнаешь, брат,
Про нашу жизнь!
И вот пришёл
Войне конец.
Заняв престол,
Надев венец,
Не слишком рад
Любезный Бог,
Бросая взгляд
На сотню ног.
От сотни рук
В глазах испуг?
Воротит нос...
Что ж – не вопрос!
Титаны, боги –
Все равны:
Мы – лишь подмога
Для войны.
Не в силах дальше
Нас терпеть;
Увы, что раньше -
То и впредь.
Проклятый дар –
Внушать лишь страх.
«Пойдём, Бриар,
Домой… во мрак».
*Сторукие великаны - дети Урана-неба и Геи-земли Бриарей, Гиес и Котт – в классическом варианте мифа выглядели иначе: у них было сто рук, пятьдесят голов и всего лишь две ноги. Такое существо не может быть личностью (по Гесиоду, каждая голова функционировала автономно), поэтому я взял на себя смелость изобразить их по-другому.
**Зевс – новый властитель мира после свергнутого им Кроноса-отца.
Ехидна
Была прекрасной титанидой я когда-то.
Отец мой, Хрисаор - Златой Клинок, *
Жил в одиночестве, смятением объятый:
Родился он, ловя последний вздох
Горгоны-матери с главою отсечённой.
Чтоб каменел любой, кто им перечить мог,
Забрали боги голову Горгоны…
Наследственный талант мой был богат -
Давно, ещё девчонкой несмышлёной
Я знала: на кого не кину взгляд,
Покорен будет всем моим желаньям.
И дикий зверь любил меня, как брат,
И змей глаза светились обожаньем.
Но мать, океанида Каллироя,
Исполненная мудрости и знанья,
Любя меня бездонною душой,
Твердила: «Не к добру он, этот дар.
Дай, от богов тебя подальше скрою!
Твои глаза для них – ночной кошмар.
Как вытерпеть угрозу им такую?
Немедля, упекут тебя в Тартар –
Припомни свою бабушку родную!»
- И прятала в пещеры темноту
И в чащу заповедную лесную.
Но вот однажды на лесном пруду
Я деву-лебедя случайно увидала; **
Едва лишь прикрывали наготу
Ворсинки пуха мягким покрывалом.
К ней чудный лебедь царственно подплыл,
Изгибы шеи дева обнимала;
Её крылом за ноги обхватил
Желанный друг, и клюв к груди прижался…
Меня объял вдруг незнакомый пыл
И в каждой клетке тела отозвался.
А клюв ласкал, бродя по животу,
И в тайные ложбинки пробирался -
Я задыхалась в сладостном поту.
Когда ж сплелись тела в тугих объятьях
И полетели крики в высоту,
Экстазов страстных не смогла сдержать я…
Лишь дав бессонной ночи завершиться,
Вся, находясь у новых чувств во власти,
Спешила в лес на встречу с дивной птицей.
И лебедь прилетел! Его подруга
По счастью не успела появиться.
Я подошла к нему и без испуга
В глаза призывным взглядом посмотрела.
Ответный взгляд был как стрела из лука;
Обличье лебединое слетело,
И он обрёл свой первозданный вид.
Клянусь, я поневоле оробела:
Передо мной был враг наш – Зевс Кронид. ***
«Привет неотразимой титаниде,
Чей взгляд любую тварь приворожит!
Тебя сразил вчера я в птичьем виде?»
Я ахнула, пылая от стыда –
Так значит, он мои восторги видел…
Но громко кровь кричала мне тогда,
Что