В.И. Машкин
Вехи в пяту
Киров 2011
Машкин В. И.
Вехи в пяту. – Киров: ВНИИОЗ, 2011. - 132 с.: ил.
Рецензенты:
доктор биологических наук, профессор В. Г. Сафонов;
кандидат биологических наук И. В. Плугина.
Книга представляет собой хронологическое повествование жизни и научной деятельности Машкина Виктора Ивановича с детства до зрелого возраста В ней отражены отдельные события, встречи с людьми, дана оценка их значимости, мотивация действий и решений автора, влияние «полосатости» и тернистости бытия людей на реализацию их способностей в профессиональной деятельности и в межличностном общении.
Книгу отчасти можно считать автобиографической, документальной, но в ней не прослеживается повседневная жизнь человека, а с некоторой долей юмора сделана попытка последовательного изложения отдельных событий, поступков людей и субъективной оценки ситуаций и вех человека в процессе его онтогенеза, в том числе под ракурсом увлеченного многолетнего изучения автором сурков.
Книга предназначена для читателей, задающих себе вопросы: был ли он счастлив, жил ли в конфликте с собой, реализовался ли как профессионал, был ли нужен людям и прочие.
© Машкин Виктор Иванович, 2011
ОГЛАВЛЕНИЕ
РЕЦЕНЗИИ.. 4
ПРЕДИСЛОВИЕ.. 6
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ. 8
ОТ ЮНОШЕСТВА К ЗРЕЛОСТИ.. 21
УЧЕБА В ИНСТИТУТЕ.. 26
ВНЕДРЕНИЕ В НАУЧНЫЕ КРУГИ.. 53
В неведомом краю.. 56
Формирование натуралиста. 61
Исследовательская работа. 71
Изучение сурков. 76
ВНИИОЗовец. 86
ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. 121
ПОСЛЕСЛОВИЕ.. 127
СВЕДЕНИЯ.. 130
РЕЦЕНЗИИ
Рецензия на рукопись книги В.И. Машкина «Вехи в пяту»
|
|
Потребность воспоминаний и анализа прожитого - естественное свойство человека острее проявляющееся с возрастом. По выражению Ж. Санд «аромат нашей души воспоминания». Для людей, чей жизненный путь не был стабильным, постоянным по месту и кругу общения, к тому же пролегавший в период резких социальных потрясений в стране, это не только личная потребность, но и гражданский долг - поделиться с людьми опытом, оценкой событий, способами преодоления различных препятствий.
Пора студенчества автора проходила не только в кругу сверстников в учебных аудиториях и общежитии. В период длительных производственных практик он овладевал профессией профессионального охотника и познавал деятельность отраслевых предприятий того времени - промхозов. Для современных специалистов этот опыт имеет уже историческое значение. Служба в армии, достижение спортивных высот (автор мастер спорта по лыжам), опасная работа в горах в заповеднике, причём в особых условиях полуфеодальной Средней Азии. Затем научная работа во ВНИИОЗ, защита кандидатской и докторской диссертаций, преподавательская и научно-организационная деятельность в ВГСХА и ВНИИОЗ. Везде автор был не только исполнителем нелёгкой и нередко опасной работы, а новатором, искателем нетрадиционных решений и оставался порядочным человеком в любых условиях.
Книга написана доходчивым языком, читается с интересом и будет особенно полезной не только сверстникам автора, но и молодым специалистам, в подготовке которых он принимает активное и плодотворное участие.
Член корреспондент Россельхозакадемии В.Г. Сафонов
|
|
28.01. 2011 г
О книге «Вехи в пяту» Машкина В.И.
Книга о том, как хулиганистый и непредсказуемый парнишка шёл по жизни замысловатым и очень извилистым путём, но очень уверенной поступью, наполненной мужественных поступков и здравых убеждений.
Лозунгом его жизни можно считать движение. Его жизнь наполнена движением, его жизненная позиция активна и полна решительных действий. Даже предложив прочитать это произведение, автор и нас вовлекает в состояние движения. Сначала своеобразный стиль написания приводит в смятение душу читателя, но описанные истории необыкновенным образом захватывают, увлекают, переносят в те географически обширные места, в которые судьба забрасывает автора.
Не каждый из нас может похвастаться таким большим количеством необыкновенных историй, происходящих с ним. Именно поэтому Виктор Иванович - чудесный собеседник и интересный рассказчик, которого заворожено и с придыханием слушаешь. Ему есть что рассказать. Его необычные ситуации и неординарные выходы из них удивляют и заставляют восторгаться. В целом очень позитивный человек оставляет такое же впечатление от общения с его произведением.
Описанные истории застревают в памяти, их хочется пересказывать друзьям, гордясь знакомством с таким необычным автором.
В книге много поучительного, особенно умение, а главное, желание слушать и слышать природу. Пытливый ум, ёмкая память, способность анализировать и трансформировать подмеченное в полезную информацию позволили автору написать большое количество научных статей, книг по изучению сурка и учебников. Читая это увлекательное автобиографическое повествование, начинаешь понимать, что перед тобой - тоже своего рода учебник. Учебник по поведению человека в сложных жизненных условиях, учебное пособие по самореализации, по отношению человека к природе, людям и делу, которому служишь.
|
|
Вот по такому принципу, наверное, и формировался наш автор- будущий хороший и честный человек, настоящий ценитель и исследователь природы, находчивый и сообразительный. Человек мужественный, надёжный и смелый, ставящий себе цели и успешно преодолевающий их. Именно такие люди и идут уверенно в гору, не топчась на месте, творчески подходят к исследовательской работе, защищают диссертации, становятся профессорами, передавая накопленный опыт молодому поколению.
15.03.2011 г. И.В. Плугина
ПРЕДИСЛОВИЕ
В пяту (охотничье) - тропить след зверя в направлении, откуда он пришел. Оглядываясь назад, на свой жизненный путь, любой человек невольно вспоминает свои далекие детские годы, памятные даты, самые яркие и грустные моменты жизни, вновь переосмысливает зигзаги и тернии своих будней; где жил, с кем встречался и общался, годы становления и формирования характера, привычек и поведения индивидуума, определяющие будущее место человека в жизни.
Династия великих нейропсихологов современности - дед, отец и дочь Бехтеревы - помогли приподнять завесу тайны человеческого мозга. Исследования Н. Бехтеревой и других отечественных и зарубежных ученых показали, что у человека до 5-8-летнего возраста наиболее интенсивно вырабатываются условные (приобретенные при жизни элементы поведения) рефлексы. В детском возрасте в норме у всех млекопитающих, в том числе и у человека, природой предусмотрено быстро (почти с первого раза) запечатлевать и запоминать все новые для особи объекты, поведенческие акты и явления окружающей жизни (Бехтерева, 2007). Этот важнейший период в жизни живого организма (дикое позвоночное животное, человек) закрепляется в долгосрочной памяти на продолжительное время, у большинства особей - на всю жизнь (Якименко, 1978). Полученные знания во время учебы в средней школе, в вузах и накопленная в мозгу информация во время работы в последующей жизни - период срочной памяти.
Личность формируется в детстве в процессе индивидуального воспитания: от пеленочного возраста до коллективного общения в отрочестве. Установлено, если в раннем возрасте ребенок получает из окружающей среды бедную информацию, то к началу поступления в школу он заметно отстает от своих сверстников по развитию мышления и речи. Важна и форма подачи информации, так и ее содержание, которые фиксируются в подсознании и в последующем проявляются в наших поступках, решениях и различных аспектах жизнедеятельности казалось бы из ничего. Поэтому очень важно кто, когда и как лепил из нас, как из пластилина, нормальную или патологическую личность.
В школьные годы не всегда регулярно я вел личный дневник событий жизни, пытался анализировать и прогнозировать свои поступки и поведение окружавших меня людей. В зрелые годы, занимаясь научно-исследовательской работой, систематически фиксировал в полевых дневниках и журналах не только результаты научных наблюдений и экспериментов, но и впечатления от встреч с разными людьми и о некоторых событиях. Видимо, по складу ума и особенностям моего характера все повествования носили не эмоционально-описательный, а оценочно-аналитический характер, поэтому все записи были сухими и лаконичными, хотя, конечно же, являлись плодом наблюдений и внутренних переживаний.
В своей профессиональной деятельности и в повседневной жизни мне часто и много приходилось рассказывать и сравнивать пережитое и увиденное в различных местах друзьям, коллегам и студентам, обсуждать и делиться с ними впечатлениями об итогах своей работы и о событиях, им сопутствующим.
Друзья и коллеги неоднократно советовали мне изложить хронологию событий своей жизни с комментариями и увязкой с людьми, с объектами моих исследований и окружающей действительностью. К тому же, мне и самому важно переосмысление прожитого и самооценка, сделанная с высоты накопленного жизненного опыта.
Что из этого получилось - мемуары или биографический перечень рассуждений - судить не мне. Здесь представлены не фантазии и научные комментарии к собственной жизни, а сделана попытка последовательного изложения отдельных событий, поступков людей и субъективной оценки ситуаций и вех человека в процессе его онтогенеза. Я не пытался давать оценки действиям и поступкам упомянутых в тексте людей. Поскольку многие из них еще в добром здравии, некоторые имена умышленно изменены.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Я родился в середине апреля 1946 г. в г. Кирове в семье рабочих. И отец, Иван Андреевич Машкин, и мать, Зоя Васильевна, оба выходцы из крестьян. Отец родился в 1908 г. в большой деревне Сарафановщина в 23 км к югу от г. Вятки.
Витя Машкин (Киров, май 1947 г.)
Мама родилась в 1924 г. в деревне Новоселовщина в 16 км к югу от г. Вятки. Мой отец – второй муж мамы. Ее первый муж без вести пропал на фронте в первый год Великой Отечественной войны. У них была дочь - моя старшая сестра - Зинаида Павловна.
Машкина Зоя Васильевна (Нововятск, 1959 г)
В Кирове мы жили на ул. Свободы (напротив детский стадион и средняя школа № 29, сейчас гуманитарная гимназия) в двухэтажном доме, где жил прокурор города, врачи, директор школы № 29, музыканты и другие служащие. Это была центральная часть города, почти не изменившаяся и в настоящее время. Наша семья в доме была единственной из рабочего сословия. Отношения с соседями были добропорядочные и уважительные. Несмотря на ограниченность в семье средств к существованию (отец был инвалидом войны первой группы и сильно пил), мама строго следила за моей одеждой, чтобы внешним видом я не выделялся среди сверстников.
Машкин Иван Андреевич и сыном Витей (Киров, май 1949 г.)
Среди послевоенных детей нашего двора я отличался непредсказуемым поведением: постоянно лазил по деревьям, крышам домов, всегда ходил в ссадинах и царапинах. По рассказам моей бабушки, в этом я походил на своего отца, у которого в молодости за его реактивность даже было прозвище – «Ванька-заяц».
Из-за своей шустрости уже в первом классе я попал под автомашину, выскочив после уроков на проезжую часть улицы. При этом успел схватиться за передний бампер грузовой полуторки и висел между колес во время торможения машины. Шофер искал меня сзади машины, а потом с трудом оторвал мои руки от бампера, так как я крепко вцепился в него. Будучи постоянно вооруженным рогаткой, не один раз случайно разбивал стекла окон, за что меня иногда наказывали отсидкой в темном чулане, чтобы подумал наедине о содеянном. В деревне у бабушки пользовался рогаткой только для преследования ворон, ворующих у хозяек цыплят. Несмотря на частые проказы, рукоприкладства от взрослых и родителей я не знал, но меня постоянно пугали милицией.
В те времена у милиционеров были свистки из рога коровы. Такие свистки делали в артели, где работал мой отец, и, естественно, у меня такой был. Однажды на первомайской демонстрации в 1950 г. я свистнул в свисток - и конный милиционер стал подъезжать ко мне. От страха я стал свистеть еще сильнее и побежал в сторону дома. Через квартал милиционер догнал меня, отнял свисток и стал допытываться, где я его взял. Больше на демонстрациях я уже не свистел.
При уличных «разборках» с мальчишками меня всегда выдвигали от нашего двора в качестве «забойщика», так как у меня был «крепкий» нос и после удара кровь из носа не шла, а от боли я никогда не плакал. Следует отметить своеобразный кодекс чести таких «поединков». Поединки обычно происходили на дальней поляне сада «Аполло» по ул. Володарского. «Забойщики» всегда стояли на коленках друг перед другом, чтобы не применяли подножку при единоборстве. Левая рука была за спиной, и борьба шла только одной рукой. Бой шел до «краски». Побежденный и его команда вынуждены были принимать условия победителя.
В летние месяцы я редко бывал в городе, так как обычно жил в деревне Новоселовщина у деда с бабушкой. Во-первых, там всегда был за мной надзор (в городе у меня была няня - старшая сестра моего деда Татьяна Абрамовна, которая умерла в 1950 г.). Во-вторых, я очень не любил ходить в детский сад и постоянно убегал оттуда домой. В-третьих, в деревне свежий воздух, более сытная пища.
Я очень любил собак и кошек, ловил их и делал им во дворе конуру либо прятал дома под кроватью. Они тоже меня любили. Но итог был один - бездомных животных изгоняли.
Из значимых зимних развлечений в городе было катание на лыжах и на санках в овраге Засор. Здесь меня постоянно контролировал и поучал мой отец, который купил мне первые лыжи. При одном из падений с санок у меня на всю жизнь осталась отметина между глаз.
Из детства запомнились воспоминания и рассказы о моем прадеде по линии мамы – Маркове Абраме Евсеевиче, отличавшемся хозяйственностью, порядочностью, большим искусством в столярном и плотницком деле и рачительностью ко всему окружавшему. Возвращения стада коров с пастбища он всегда ожидал с лопатой и тачкой, в которую тут же собирал свежие экскременты. Поэтому участок улицы у его дома всегда был самым чистым и опрятным в деревне.
Мой дед, Марков Василий Абрамович, родился в 1893 г. Прослужил 8 лет матросом в русском флоте.
Василий Абрамович Марков (С.Петербург, 1916 г.)
В гражданской войне не участвовал. После изгнания английского флота (Антанты) в 1920 г. из г. Архангельска пешком и на перекладных направился в родную Вятку. По пути в г. Шенкурске Архангельской губернии сосватал и увел с собой крестьянскую девушку Евгению Даниловну, с которой прожил в мире и согласии всю свою жизнь (умер в 1967 г. от гриппа). В 1941 году он был мобилизован в армию и до 1945 г. служил зенитчиком и участвовал в боевых действиях против Германии.
Дед (я его звал дедко) был высокого роста, сильный физически, по складу характера – спокойный, уравновешенный, молчаливый, справедливый и добрый. Работал он в колхозе конюхом и через постоянное общение с этими умными и преданными животными привил и мне любовь к лошадям. На конюшне я часто напрашивался в помощники к ездовым, чтобы ухаживать за лошадью. До сих пор для меня остается загадкой странное поведение мелких хищников – ласок, которые забирались в гриву лошади, «заплетали ее в косички», отчего лошади сильно храпели и беспокоились.
Меня дед никогда не поучал и не показывал, как надо что-то мастерить. Всему я должен был учиться сам, глядя на работу других. Ко мне всегда был строг. Приведу один пример. Дед курил махорку, сворачивая ее в газетную бумагу или набивая в трубку, но иногда закуривал и сигареты марки «Памир». Однажды деревенские парни попросили меня принести им несколько сигарет, чтобы покурить. Они хранились у деда в печурке русской печи. Я выполнил их просьбу, а когда возвращался домой, на скамеечке перед домом меня ожидал мой дед. В руках его была длинная вица (ивовый прут). При моем приближении дед медленно и молча привстал и замахнулся вицей, но я уловил его маневр, и только конец вицы зацепил меня по спине. Этот ожог я чувствую уже шестьдесят лет и помню о пагубности воровства и о вреде табакокурения. Поэтому на протяжении всей своей жизни я не курил.
В своих рассказах о прошлом дед подчеркивал, что их прежняя жизнь всецело зависела от домашних животных. Советскую власть он не хулил и не восхвалял. До революции 1917 г. на Вятке не было ни помещиков, ни кулаков. Практически не было и наемного труда. В деревне был общинный уклад с общими лесами и сенокосами. Вятичей средней и северной подзоны тайги по материальному достатку можно назвать середняками, так как для минимального благополучия семьи в личном подворье необходимо было иметь как минимум 1-2 лошади, 1-2 коровы, 15-20 овец, до 20 кур-несушек, до 5-10 ульев пчелосемей и не менее 1 га земли. Лишнего люди ничего не имели, но и не голодали. При этом в частных домах и оградах ни у кого не было замков. Уходя из дома, в дверную скобу вставляли палку – это было свидетельством отсутствия хозяев в доме и доверия к пришельцу. У нормального порядочного человека и мыслей не возникало войти в этот дом. Крепкие запоры были изнутри дома. Замки навешивали только при длительном отсутствии хозяев, а также на дверях колхозных амбаров и других общественных помещений и построек.
Практически у всех жилые дома были двухэтажные деревянные, полукаменные и каменные. Но с началом коллективизации, чтобы избежать «раскулачивания» и выселения, многие убирали вторые этажи, что сделали и мой дед с бабушкой. Классиками строительства социализма эти реформации назывались «раскрепощение крестьянства от мелкобуржуазных привычек». А люди просто жили и выживали в трудных условиях «рискованного земледелия» и при этом кормили страну (горожан). А многие городские жители, вторя высказываниям утопически недальновидных лидеров страны, отзывались о своих хлеборобах-кормильцах презрительно-унизительно – «колхозник». И даже в семидесятые годы, когда я подавал документы для поступления на учебу в сельскохозяйственный институт, друзья и знакомые с той же издевкой подтрунивали надо мной, что буду учиться на колхозника.
Зимой все мужчины в деревне занимались отхожими промыслами. Еще в 40-50-е годы ХХ века каждый мужчина своим ремеслом добывал деньги для семьи. Одни били баклуши и делали из них деревянные ложки; другие имели токарные станки по дереву и изготавливали болясины для лестниц и деревянную посуду. Обязательно в деревне был мастер по металлу: кузнец, жестянщик, лудильщик. Были бондари, которые изготавливали деревянные бочки и ведра. Всех этих мастеров мне довелось наблюдать за их работой. Мой дед делал грузовые сани, кошовки (пассажирские сани) и детские санки. Другие изготавливали телеги, брички, плели корзины, бураки, плетюхи и делали еще многие другие необходимые в домашнем обиходе изделия. Только от продажи своих изделий можно было иметь наличные деньги, так как за труд в колхозе платили по трудодням натуральным продуктом, при этом крестьяне еще платили государству продналог (яйца кур, молоко, шерсть, если у них были в собственности домашние животные).
В условиях устоявшегося быта и крепких семейных традиций в деревне мое городское воспитание, с возвеличиванием собственного «я », без иерархичности и строгих правил поведения дома, порой создавало курьезные ситуации. Обычно вся семья за ужином собиралась вместе. Персональных тарелок не было. Первым из общей чашки ложкой зачерпывал дед, а после него остальные члены застолья. Однажды я первым зачерпнул своей ложкой и тут же получил ложкой по лбу от деда так, что от неожиданности и боли сполз со скамьи под стол. Надо отметить, что эта тяжелая мельхиоровая ложка деда была знаменитая. Он купил ее в 1913 году в Санкт-Петербурге и не расставался с нею всю жизнь: на службе во флоте и на войне, дома и на сенокосе. Левый край этой мельхиоровой ложки от многолетнего прикосновения губами и зубами имел выемку.
И таких уроков у меня было множество, что в будущей тернистой и разъездной жизни обусловило мою наблюдательность и уважительное отношение к традициям и обычаям людей разных национальностей. Кстати, когда мне было только 6 лет, дед за столом констатировал, что я буду хорошим работником, так как ем быстро. Раньше, когда нанимали работника на сезонную работу, то сначала его усаживали за стол и кормили. Если ел быстро, аккуратно и с аппетитом, то его брали на работу. Если ел медленно и ковырялся в пище, то от его услуг отказывались.
У бабушки с дедом была дойная корова, и молоко стало моим любимым напитком на всю жизнь. Каждый год она приносила по теленку, а однажды - даже два. К зиме теленка откармливали, а с наступлением устойчивых морозов резали, и всю зиму это мясо было основным источником животных белков в нашем рационе.
Я всегда внимательно наблюдал процедуру обработки дедом туши теленка. Вернувшись в г. Киров (мне было 4 года), поймал на улице небольшого кота, взял половой нож (им скребли неокрашенный на крыльце пол) и стал его резать (пилить тупым ножом) по шее. Кот истошно орал, исцарапал мои руки, покусал и убежал. Это был мой единственный опыт кошкодерства. Моя няня-Таня в назидание на время изолировала меня в темном чулане и объяснила, что люди кошек в пищу не употребляют.
Вторым человеком, определившим мой жизненный путь, была бабушка – Маркова Евгения Даниловна, 1903 года рождения.
Евгения Даниловна Маркова (Нововятск, 1983 г.)
Бабушка была добрейшая женщина, но постоянно стювала (поправляла) меня, поскольку «мои руки и ноги нередко бежали впереди головы» (сначала делал, а потом думал, зачем это сделал). На бабушке держалось все домашнее хозяйство и огород. В колхозе она почти не работала из-за частых болезней, начавшихся во время непосильного труда в колхозе в период Великой Отечественной войны. Но без леса и речки она жить не могла. Рыбная ловля, сбор ягод и грибов были её страстью. Хорошо разбиралась в лекарственных растениях. Еще в 90-летнем возрасте она говорила, что если не сходит в лес, то у неё болят ноги. Прожила Евгения Даниловна 94 года.
Бабушка научила меня многому: читать книгу природы, быть наблюдательным и терпеливым (последнего мне особенно недоставало), ловить рыбу в речке, различать в природе разных зверей и птиц, определять по фенологическим приметам сроки созревания лесных ягод, находить места обильного произрастания грибов и прочим природным премудростям.
Главной рекой моего детства была речка Полойка с притоком, называемом Огорелка. Это типичные извилистые лесные медленно текущие водотоки с омутами до 3-5 м шириной и до 2-2,5 м глубиной, чередующиеся быстротекущими стрежевыми участками, поросшие бордюром рогоза, камыша, осок, хвоща и других водных и околоводных растений. Речки были богаты рыбой: щука, налим, голавль, плотва, лещ, окунь, елец, пескарь, красноперка, усач и др. Первого налима массой почти 1,5 кг на донку (бечевка с гайкой от бороны и крючком, наживленным дождевым червем) я поймал в 5-летнем возрасте. В этой рыбе тогда меня поразила ее жизненность, так как уже очищенный от внутренностей налим шевелился и бил хвостом. Впрочем, также была загадкой для меня способность уток и кур с отрубленной кухаркой головой махать крыльями и бегать по двору детского сада.
Более продуктивно я рыбачил методом ботания (топтания) воды ногами, что позволяло в корзину для белья регулярно загонять в большом количестве пескарей, усачей, красноперок и пр. мелких рыб, которые затем с молоком и яйцами в чугунной сковороде тушили в русской печи. При таком лове не один раз в корзину попадались и водяные полевки, которых почему-то называли хомяками (видимо за скверный нрав). Корзину с этим крупным неприветливым грызуном я всегда отбрасывал в сторону, чтобы не укусил меня и убежал.
Когда бабушке было уже под 80 лет, она жаловалась, что рыбы в речке не стало, так как она на донку ничего не могла поймать. Виной тому была широкомасштабная мелиорация со спрямлением русел речек и загрязнение водоемов сточными водами с ферм и полей, удобренных минеральными удобрениями. Помнится, как из мелкоячеистой металлической сетки я соорудил ящик с дыркой в верхней части боковой стенки. В него кидали корки хлеба и опускали в пруд недалеко от деревни. Позже, когда я приезжал к бабушке в гости, обнаруживал, что весь чердак в доме был увешан вялеными пескарями, поскольку попадалось так много рыбы, что ее приходилось вялить из-за отсутствия холодильника.
Бабушка научила меня сноровистому сбору лесных ягод: земляники, черники, малины, которые она продавала на базаре. Она говорила, что бог дал моим рукам успешь, поэтому ягоды я собирал быстро и много. На эти деньги для первого класса мне купили портфель, учебники, школьные принадлежности и школьную форму.
Надо отметить, что моя летняя жизнь в деревне была насыщенной, интересной и наполненной постоянными ненавязчивыми заботами и работами. Спал я на сеновале, вставал рано с зарей, так как основной будильник – петух - начинал кукарекать с первой зарей. А весной еще будили заливистые утренние трели и песни-пересмешки обыкновенных скворцов, которые жили в четырех скворечниках у нашего дома.
Ежегодно с колхозной бригадой мы выезжали на сенокос в пойменные луга р. Вятки. Мальчишек брали для перевозки по лугам сена. Мы верхом на лошадях подъезжали к копне с сеном и на волокуше везли его к стогу. Палаток и марлевых пологов не было. Жили в самодельных шалашах, крытых сеном. Они задерживали дождь, спасали от жары и от комаров ночью. Комаров было огромное количество, но запах сухого сена на них действует как репеллент, поэтому ночью спящим людям они не досаждали. Также и на сеновале (чердаке дома в деревне) со свежим сеном необходимости в марлевых пологах для спасения от комаров не было, хотя на улице этих назойливых кровопийц было изобилие.
Воспоминания от сенокоса были яркими еще и потому, что мы руками и тряпичными сачками ловили огромное количество щурят этого года рождения на многочисленных заливных обсыхающих озер. В изобилии водились водяные ужи, но их никто не боялся и не преследовал. В этот же период лета начинался массовый вылет птенцов куликов и уток, но никто и не помышлял их ловить. Всему свое время, так говорили охотники. К тому же местные охотники куликов не считали охотничьей добычей, а уток добывали после подъема птенцов на крыло.
Удивительно, но довольно обычных в то время обыкновенных куропаток зимой не трогали. Они жили в основном вблизи деревень и питались у гумен, на необкошенных межевых полосках травы и вдоль дорог, разгребая конские экскременты и выбирая из них зерна злаковых растений (овес, ячмень), которыми ежедневно подкармливали лошадей. Взрослые говорили нам, что эти красивые птицы своего рода символ благополучия и доверия к людям. С исчезновением в деревнях лошадей и заменой их машинами, исчезли и куропатки.
Другой птицей, оставившей ярчайшие воспоминания от своего токования фьють-пири, фьють-пири, был перепел. Особенно голосисто перепела пели по вечерам, как говорила мне бабушка, колыбельную - спать пора, спать пора… Под эту песню я засыпал вечером и просыпался по утрам. Впервые перепела я услышал на озере Келейное под городом Вяткой, куда наш детский сад в 1949 г. на месяц вывезли отдыхать. Сейчас в тех местах перепелов уже давно не слышали.
Ранней весной мы ходили собирать песты (молодая поросль хвоща), из султанчиков которых в русской печи готовили пестовницу, хорошо поддерживающую недостаток витаминов в это время года. Обычным делом мальчишек в апреле-мае было собирать в бутылки из надрезанных веточек березы сок. На стволах березы бабушка не разрешала мне делать надрезы для сбора сока, чтобы не нарушать красоту дерева.
Из-за моего происхождения, независимости в суждениях и задиристости в поступках в деревне все звали меня «Витя городской» и старались со мной не конфликтовать. Дружеские отношения были с братьями Феофилактовыми, младший из которых («Витя маленький») впоследствии стал известным в Кирове художником-реставратором. Он мне запомнился еще и тем, что зимой нередко выбегал к нам из дома на улицу босиком, так как у него не было своих валенок. С другими деревенскими мальчишками общался в основном при купании на пруду. Меня сторонились из-за того, что сверстников я всегда провоцировал на отчаянные, опрометчивые поступки: сходить в полночь в лес, где живет «леший», чтобы развить свою смелость; спрыгнуть с крыши колхозной конюшни (4 м высотой) на землю; сходить в соседнюю деревню воровать ночью яблоки; в весеннее половодье сделать плот и плыть по бурной речке; по пластунски переползти топкое болото и много другое, которые нередко сопровождались ссадинами, травмами и поркой родителями (кроме меня).
Определенную долю в мое воспитание вложил и дядя, Марков Александр Васильевич (брат мамы), который никогда не ругал меня, а при недовольстве моими поступками хмурил брови и угрожающе смотрел из подлобья. Я не умел плавать, и по его инициативе в пятилетнем возрасте деревенские парни бросили меня в пруд, чтобы я совершил свой первый заплыв в жизни.
В 1953 г. пошел в первый класс мужской средней школы (на углу улиц Энгельса и Ленина). В 1954 г. после перевода школ на совместное обучение девочек и мальчиков перешел в среднюю школу № 29, где проучился всего 2 месяца из-за расторжения брака родителей и переезда в деревню.
В 1954-1957 гг. жил в деревне у деда с бабушкой и учился в Федяковской начальной школе, в которую ежедневно ходил за 4 км. Здесь воочию можно было прочувствовать на себе погодные особенности и прелести российских времен года, поскольку моя одежонка не всегда соответствовала температурным параметрам воздуха. Зимой у нас нередки были обморожения ушей, носа, щек и рук. А морозы иногда были такие, что однажды зашедший к нам в дом мужчина из соседней деревни на замечание дедушки об обмороженном ухе ударил по нему рукой, и верхняя часть его отломилась.
Грязь, дождь, метель, мороз не были оправданием для пропусков занятий. В весеннее снеготаяние, когда разливаются речки и наполняются водой лога (обычно в апреле), преодолеть их не всегда представлялось возможным, поэтому в этот период у нас были весенние каникулы.
В начальной школе познавательные интересы были разносторонние. Все хотелось испытать и попробовать самому. Зимой в школу обычно ходил на лыжах, которые мне купил в городе отец. У некоторых ребят были самодельные лыжи из осины, сделанные местными мастеровыми. Большинство ребят, у кого не было лыж, ходили зимой в школу пешком по дорожкам, помеченным воткнутыми в снег еловыми веточками, без которых заметенную снегом дорогу можно было не найти. Ежедневные длительные переходы явились базовой физической подготовкой к моим будущим спортивным и производственным успехам.
Большая часть дороги в школу проходила через лес, поэтому в зимнее время очень любил взбираться на вершины молодых деревьев и за счет изгиба ствола спускаться или обрываться вниз, при этом порой так проваливался в снег, что валенки потом приходилось откапывать руками. Частенько я катался на санках с крыш домов, поскольку после февральских метелей снег на крышах домов сравнивался с сугробами снега на земле. Сейчас таких снежных метелей в вятских краях не отмечается.
Уже в пятилетнем возрасте верхом на конях без седла ездил неплохо, поэтому в конюшне дед разрешал брать прокатиться почти любую лошадь, да и были они все рабочие, а значит спокойные и послушные. Однажды одна молодая и красивая кобылка, испугавшись поднятого порывом ветра куска бумаги от мешка из-под удобрения, сбросила меня, и я три дня отлеживался в постели. Но этот случай не отбил страсть к верховой езде.
В один из перелесков на пути в школу в апреле-мае ежегодно приходил табор цыган на 4-5 бричках. Тогда я часто пропускал уроки, ухаживая за их лошадьми, либо сидел у костра и слушал песни под гитару этих неунывающих романтиков природы.
Поскольку почти вся жизнь в деревне проходила на свежем воздухе, весеннее пение птиц, поиск их гнезд, наблюдения за выведением и ростом птенцов были естественной составляющей нашего бытия. У каждого дома обязательно были вывешены скворечники. Мы с дедом по утрам часто наблюдали за поведением скворцов обыкновенных. При этом дед разъяснял мне, звуки какого животного копирует в своей песне скворец.
Конкурентные взаимоотношения между скворцами и скворцов с воробьями за место в скворечнике, регулярные попытки домашних кошек вытащить из скворечника птенцов и другие сцены из жизни диких животных в борьбе за существование в природе были для меня откровением. Запомнился один наш поход с отцом в Заречный парк г. Кирова для наблюдений за весенними токовищами-боями куликов турухтанов. Такого обилия турухтанов я больше никогда не видел. Сравнивая поведение животных и регулярные драки между парнями из разных деревень на «вечерках» (вечерние танцы молодежи под гармонь), я уже в детском возрасте находил нечто общее в поведении людей и диких животных.
У человека, как и у диких животных, есть врожденная потребность в познании неизведанного, в получении новой информации. Совершенно неосознанно, я реализовывал эту потребность в процессе необходимого повседневного труда, совершенствуя свои физические и умственные способности методом проб и ошибок. Наблюдая за различными видами птиц, я пытался их рисовать. Но итоговые зарисовки показали отсутствие у меня таланта художника-анималиста, хотя картины других художников я перерисовывал довольно успешно.
Другим моим увлечением было чтение, но книг почти не было, поэтому читал сказки и старинный православный журнал «Странник», издания начала ХХ века. Любил слушать рассказы взрослых в вечернее время (сумерничали), когда еще рано было зажигать керосиновую лампу. Насыщенный разнообразной ненавязчивой информацией период детства обогатил меня опытом, обеспечившим гармоничное приспособление к различным условиям окружающей среды в житейской действительности. В целом о детстве у меня остались ощущения только удовлетворенной любознательности, радости и счастья без печали и горя.
И конечно же определяющим в этом познавательном мироощущении было доверие близких мне взрослых людей. Показателен такой пример. В 11-летнем возрасте, когда я закончил четвертый класс школы, бабушка отправила меня в г. Киров, чтобы я купил бостоновый костюм моему дяде Саше, который служил тогда в армии. Мне дали 1600 рублей (по тем временам для семьи это была огромная сумма), и в «Кардаковском» магазине я выбрал костюм темно-синего цвета и привез его в деревню.
Другой этап моей жизни прошел в г. Нововятске (сейчас это Нововятский район г. Кирова), где с 1957 по 1964 гг. учился в средней школе №3 (5-7-ой классы) и средней школе №2 (8-11-й). Жили мы на самой окраине города на ул.Чайковского, рядом со стадионом «Россия», в рабочем поселке лыжного комбината, специализирующегося на изготовлении различных марок лыж: от детских до гоночных и охотничьих.
Соседство со стадионом в какой-то мере определило мои повседневные приоритеты. Избыточная энергия, свойственная мальчишкам в этом возрасте, требовала выхода, поэтому почти все свободное время мы до изнеможения гоняли футбольный мяч и купались или рыбачили с удочкой в р. Вятке.
Также меня всегда привлекала динамика движений и пластика танцоров, поэтому даже записался в танцевальный кружок. Но на него оставалось мало времени и танцы пришлось бросить. Правда, позднее меня почему-то стали привлекать в художественную самодеятельность в качестве певца. Пел я громко, но бездарно, хотя был даже солистом.