Императорский период (221 г. до н. э. - 1911 г. н. э.)

Авторы

 

 

С

реди многочисленных впечатлений от совре­менного Китая преобладает одно самое яр­кое, на грани шока - как велик этот ни на что не похожий мир Неизгладимое впечатление произ­водят успехи двух последних десятилетий: страна, со­всем недавно стоявшая перед угрозой голода, с некото­рым опозданием и без громких деклараций, но все же совершила «большой скачок» в третье тысячелетие -народ накормлен, одет и активно потребляет продукты современных технологий. (Что касается первого изда­ния «большого скачка», то он был предпринят в стра­не, в языке которой существует древнее идиоматичес­кое выражение - «плавить железо по всей империи» в значении: безнадежное предприятие или авантюра.) Современное китайское градостроение в столице и при­брежных мегаполисах своим обликом, размахом и ди­намикой поражает воображение не только неизбалован­ного россиянина, но и придирчивого европейца.

Потрясает воображение и людская громада в один миллиард и еще без малого два населения России. Наи­вный вопрос - как эта громада умещается на террито­рии Поднебесной, которая занимает лишь незначитель­ную часть земной суши - отпадает сам собой в наибо­лее густонаселенных прибрежных регионах, где термин «плотность населения» приобретает буквальное значе­ние. Со временем демографическую ситуацию Китая воспринимаешь как должное: если верно аристотелевское

суждение о том, что человек общественное живот­ное, то прежде всего - по отношению к китайцу.

И все же величие народа, страны, цивилизации оп­ределяется не только и не столько любезными полити­ку цифрами экономического роста и народонаселения, а иными параметрами. Срединное государство ни в коей мере не есть нечто усредненное и потому однообразное и одноликое; в нем совмещается, казалось бы, несовме­стимое. Заснеженная тайга северо-западных провинций и тропические джунгли крайнего Юга. Горные массивы «крыши мира» и прибрежные регионы, страдаю­щие

 

Дракон

Одно из четырех главных мифических животных, пожалуй, наиболее понятное европейцу из-за наличия в европейской мифоло­гии многочисленных аналогов. Китайский дракон - в первую оче­редь, покровитель и владыка вод, к которому обращались (от про­стых людей до коронованных особ) с молитвами о ниспослании дождя в засухи. Символ императорской власти.

от капризов морской стихии. Безводная пустыня на северо-западе и избыток влаги на юго-востоке. Пере­населенные мегаполисы, оставляющие впечатление гро­мадных людских муравейников, и обширные террито­рии, где редко встретишь не только человека, но и сле­ды его деятельности. «Особые районы», устремленные в третье тысячелетие, и далекие окраины, на многие десятилетия (если не столетия) отставшие в своем раз­витии. Абсолютно преобладающая китайская (ханьская) нация, насчитывающая пять тысячелетий письменной истории, и большой ряд национальных меньшинств, обретших письменность лишь в недавнем прошлом, не говоря о тех, чья этническая принадлежность до сих пор не установлена. Сверхнасыщенная общественная жизнь в плотном социальном окружении и способность на время отстраниться от нее, занимаясь особыми пси­хофизическими упражнениями, уходя в созерцание природы и медитативные состояния. Общепризнанное китайское трудолюбие и скрытая безработица по-ки­тайски: если рабочих мест не хватает, то из одного де­лают два. Жесткие (и, вероятно, оправданные) меры по уменьшению роста населения и культ детей, заложен­ный в китайском генотипе.

Серия подобных оппозиций может быть продолже­на бесконечно, но достигает своего апогея в парадигме «древность-современность». Ибо уникальность китайс­кой цивилизации - древнейшей среди современных -заключена в непрерывавшейся линии преемственнос­ти, связавшей глубокую древность с настоящей реаль­ностью, сохранившей реликты прошлых веков для бу­дущих поколений, создавшей особый склад китайского ума, обращенного в будущее через призму прошлого. (В условиях Китая «культурная революция» была не только

и не столько политической кампанией, а, по сути, угрозой способу существования китайской цивилиза­ции: она и есть то единственное, что в настоящее время безоговорочно, на всех уровнях и при всех политичес­ких пристрастиях вменяется в вину председателю Мао.) Итак, обратимся к современным реалиям.

Нескончаемые кварталы компьютерных фирм и здесь же, неподалеку, островки-заповедники сохранив­шихся от глубокой древности мемориальных комплек­сов, храмовых и культовых сооружений. Иероглифи­ческая письменность, восходящая к «гадательным над­писям», выполненным за полтора тысячелетия до на­шей эры на костях животных и панцирях черепах, и ее современные компьютерные вариации. (Китайские про­граммисты пришли к выводу, что на экранах компью­теров удобнее пользоваться иероглификой, а не алфа­витом.) Официальная идеология по определению, каза­лось бы, враждебная традиционной идеологии, и кон­фуцианство, в свою очередь, причудливо сочетающееся со своим изначальным антиподом - легизмом, а также даосизм, буддизм и все остальное, что составляет «ки­тайскую специфику». «Западный» образ жизни, обру­шивающийся на рядового китайца с телеэкранов, пе­чатных страниц, из динамиков, и все еще традицион­ный бытовой и семейный уклад. (Впрочем, эта сфера повседневной китайской жизни в наибольшей степени подверглась внешним влияниям.) Подлинные архитек­турные памятники и произведения искусства, сохра­нившиеся от древности, и неотличимые от них совре­менные «подделки», призванные воссоздать прошлое в настоящем. (Проблема фальсификации не является для китайца ни нравственной, ни даже юридической.) Проч­ная позиция современной, в основе своей европейской, науки, на которую ориентирована вся система образования,

и возрождающийся интерес к традиционным об­ластям знания, дошедшим из древности.

Китайская история учит, что по вступлении в эпо­ху долгого процветания (династии Хань, Тан, Сун) и без того традиционное китайское общество обращало пристальные взоры на собственное культурное насле­дие, подвергало его переработке в духе времени и реинтегрировало в новую историческую реальность. Памя­туя о том, что историческая закономерность слишком тонкая материя, чтобы экстраполировать ее из прошлого в будущее, единственно ограничимся пожеланием - си­туация сего дня станет благим предвестием последую­щего процветания Китая.

Итак, Китай рубежа второго и третьего тысячеле­тий предстает стороннему наблюдателю неким депози­тарием древностей, контаминацией реликтов прошлого и примет будущего, причудливым сочетанием призна­ков внешнего влияния (европейский стереотип Китая как страны, наглухо отгородившейся от мира Великой стеной, изжил себя окончательно) с собственной все еще устойчивой культурной традицией. Меж тем все это и есть способ существования древнейшей и самой дина­мично развивающейся мировой цивилизации.

* * *

Китай - одна из древнейших цивилизаций мира. Если бы мы ограничились только этим общепризнан­ным и несомненно верным утверждением, то пренеб­регли бы самою сутью китайской цивилизации, опре­деляющей ее особое положение в мировой истории. В самом деле, Египет и Шумер, так и не переступили порога древности. Потребовались усилия лингвистичес­ких гениев XIX в., чтобы заново прочесть загадочные египетские иероглифы и шумерскую клинопись.

В со­четании с дошедшими до нас памятниками и археоло­гическими находками последних столетий эти загово­рившие письмена только и позволили достоверно вос­создать облик давно ушедших в небытие колоссов древ­ности. Казалось бы, индийская и греческая цивилиза­ции счастливо избежали участи своих предшественниц. На самом же деле, подвергшись на пути из древности в современность нашествиям извне, та и другая цивили­зации не избежали невосполнимых потерь, в значитель­ной степени утратили культурную преемственность и целостность.

Итак, на мировом пространстве в продолжение не­скольких тысячелетий возникали, возвышались, при­ходили в упадок и рушились великие империи, а тем временем в восточной части Евразийского материка неизменно существовало устойчивое государственное образование - Срединное государство. Его не обошли стороной иноземные нашествия, а также периоды упад­ка, но восточная империя обладала удивительной спо­собностью восстанавливать статус-кво: иноземные ди­настии довольно скоро «китаизировались» в значительно более развитой культурной среде либо были изгнаны за пределы Поднебесной, а вновь воцарившаяся китайс­кая династия воссоздавала неизменный порядок, вос­станавливала прежде существовавшее политическое и экономическое положение в стране. И вновь в Средин­ном государстве царил культ священной традиции, по­зволявший вплоть до Нового времени опережать близ­ких соседей и дальние страны по общему уровню раз­вития. Только с середины XIX века на пике экономи­ческой и, по временам, военной экспансии мировых держав у западной публики сложился устойчивый об­раз чуждой прогрессу, погрязшей в невежестве и закосневшей

в отживших догмах Срединной империи. Пе­режив глубокие потрясения, Китай, приобщившийся к достижениям современной цивилизации, на исходе XX века предстает одной из динамично развивающихся стран мира. При этом Срединное государство не утра­тило свое культурное своеобразие, бережно хранит ве­ликое культурное наследие и, что, может быть, более всего важно, неизменно исповедует культ традиции.

Далее представим свидетельства тому, как вопреки всем нововведениям и даже культурным революциям Китай остается приверженным традиции в пять тыся­челетий. Но прежде обратимся к главному достоянию Китая - китайскому народонаселению.

* * *

Современное население Китая почти на 95% состоит из ханьцев (ханьжэнь) - самоназвание, идущее от дина­стии Хань, правившей четыре столетия на рубеже на­шей эры. Однако ханьцы - не самое древнее самоназва­ние китайцев. При династии Шан-Инь (XVI-XI вв. до н. э.) население бассейна Желтой реки - колыбели китайс­кой цивилизации - называло себя соответственно шан и чжоу. Древнейшим же доминирующим и собирательным самоназванием протокитайцев был этноним хуа, восхо­дящий к истокам китайской государственности. Таким образом линия наследования хуа-шан-чжоу-хань (древ­ние) - хань (современные) насчитывает по меньшей мере четыре тысячелетия. Но при этом, как свидетельствуют археологические раскопки, современный китаец ни эт­ническим обликом, ни по своему физическому типу по­чти не отличается от своего далекого прапредка. (Разве что в последние десятилетия китайцы «подросли» бла­годаря лучшему питанию).

В антропологическом смысле современный китаец немногим отличается от своего далекого исторического предка, что, заметим, не слишком часто встречается в мировой истории, богатой примерами тесного общения и последующего смешения народов. Необычайная про­должительность исторической жизни китайского наро­да, никогда не забывавшего своего родства, способство­вало передаче культурных ценностей от поколения к поколению, создавала и создает благодатную почву для культурной преемственности, а также феномена особо­го китайского традиционализма.

* * *

В русском языке поныне существует выражение «ки­тайская грамота», призванное обозначать некие замыс­ловатые письмена, не поддающиеся человеческому ра­зумению. На самом же деле, основательное овладение иероглифической грамотой - задача трудная, но не без­надежная. В продолжение по меньшей мере трех с по­ловиной тысяч лет китайский письменный фонд нако­пил почти 80 тысяч иероглифов; для прочтения же со­временного газетно-художественного текста достаточно знать 5-6 тысяч иероглифических знаков. Современ­ные китайцы, сохранившие пиетет перед священным иероглифическим знаком, завещанным предками, вы­нуждены, однако, отдавать себе отчет в его существен­ных недостатках. Так, если школьник, осваивающий алфавит, уже через год два способен читать простей­шие тексты, то для усвоения иероглифического мини­мума китайскому школьнику требуется несравненно большее время. На протяжении средневековой китайс­кой истории число грамотных от общего числа населе­ния колебалось в пределах 5%; в современном же Китае уровень грамотности по различным оценкам опре­деляется в 30-40%.

 

В XX веке были предприняты ряд попыток перехо­да к алфавитной письменности, каждый раз встречав­шие непреодолимые трудности. Не последняя из этих трудностей сводится к следующему: с переходом с иерог­лифической письменности на алфавит Китай лишается своего уникального письменного наследия. (Его «пере­вод» на алфавит без невосполнимых потерь и в обозри­мые сроки - вряд ли достижимая задача.) Иероглифи­ческая письменность, теперь уже воспроизводящаяся в компьютерном варианте, служит связующим звеном между китайской современностью и историческим про­шлым, своего рода хранительницей китайской тради­ции.

* * *

Синологи XIX века, не доверявшие древнекитайс­ким историческим источникам, были склонны отсчи­тывать начало китайской цивилизации и государствен­ности от династии Чжоу, т. е. с XI в. до н. э. Меж тем в тех самых источниках с полной определенностью из­лагается история двух предшествующих династий - Шан-Инь (XVI-XI вв. до н. э.), Ся (XXI-XVI вв. до н. э.) и почти тысячелетнего правления мудрых правите­лей, начавшееся приблизительно с III тыс. до н. э. Ког­да в 1899 г. в Аньяне были открыты гадательные над­писи на костях животных и панцирях черепах, суще­ствование династии Шан-Инь получило безусловное под­тверждение, а китайская цивилизация «постарела» на пятьсот лет. После этого сообщения древних китайс­ких источников о династии Ся не представляются столь уж сомнительными, хотя до сих пор и не получили археологических подтверждений.

Что же касается пред­шествующего тысячелетнего периода правления отцов-прародителей Фу Си, Хуан-ди, Шэнь-нуна, Яо и Шуня, то синологи сходятся в том, что эти мифологические культурные герои, возведенные китайской традицией в ранг исторических персон, принадлежат-таки к ки­тайской предыстории. Историческое время и протяжен­ность традиции не всегда совпадают, и отсюда пять тысячелетий китайской традиции, вынесенные в заг­лавие раздела.

Что же касается китайского историописания, то по истори- ческой протяженности, охвату событий и фактографической

 

Цилинь

Одно из четырех главных мифических животных. Чудесный
единорог с телом оленя, шеей волка, хвостом быка, копытами коня,
разноцветной шерстью и панцирем черепахи. По древним китайс­ким представлениям цилннь - главный из всех зверей. Появление цилиня в миру и, тем более, его поимка, рассматривались как знак идеального, мудрого и гуманного правления.

насыщенности оно не имеет сколь-либо близких аналогов в мировом письменном наследии. Предание относит истоки китайского историописания к середине III тыс. до н. э., ко временам Желтого владыки. Впрочем, древнейшие из дошедших до нас ки­тайских письменных памятников - уже упомянутые надписи на костях животных и панцирях черепах - следует в каком-то смысле считать и историческими. Эти надписи заключают в себе тексты гаданий, изо дня в день и по любому поводу производимые жрецами при дворе правителей-ванов. Ряд надписей завершает ука­зание на то, сбылось ли предсказание и когда это про­изошло, что и позволяет считать их своего рода истори­ческим документом.

Последующая древняя история Китая оставила ряд исторических документов, хроник и летописей, среди которых два канонических памятника, приписывае­мые Конфуцию (551-479 гг. до н. э.) - Шу цзин («Книга истории») и Чунь цю («Весны и осени»). Однако ис­тинным «отцом китайской историографии» традиция провозглашает создателя Ши цзи («Исторические за­писки») Сыма Цяня (145-786 гг. до н. э.). Его фунда­ментальный труд, охватывающий китайскую историю от легендарных времен до 122 г. до н. э., преподал непревзойденные образцы исторического повествова­ния, положил начало серии из двадцати шести династийных, так называемых «образцовых» историй, за­вершенной в начале XX века. «Образцовые» или офи­циальные истории составляют стержневую, но далеко не самую обширную часть китайского историографи­ческого наследия. Для подробного изложения жанров китайского историописания - от историко-энциклопедических сводов до семейных родословных, хранив­шихся в каждом китайском доме - потребуется отдельная книга,

а для простого перечня названий исто­рических сочинений, дошедших до нас – несколько томов.

Народ, создавший свою столь уникальную письмен­ную историю, несомненно, обладает особым историзмом мышления. Этот историзм происходит от потребности запечатлеть современные деяния в веках, приобщить их к вечности, передать исторический опыт из настоя­щего в будущее. Благодарные потомки фиксируют этот бесценный опыт и передают последующим поколени­ям. Так китайское историописание становится благо­датной почвой для китайской традиции, служит ее пи­тательной средой. Проявления этой традиции повсеме­стны и многообразны: современная политическая прак­тика, художественная проза, драма, поэзия, изобрази­тельное и фундаментальное искусство и т. д. - все они черпают события и образы из неисчерпаемой сокровищ­ницы китайского историописания.

* * *

Оттеснив и низведя предшествующие формы позна­ния до уровня паранауки и псевдонауки, более того, мракобесия и шарлатанства, европейская наука, про­шедшая становление в Новое время, шагнула в XX век в ореоле «двигателя прогресса» и гаранта светлого бу­дущего человечества. Понадобились глобальная ядер­ная угроза, экологические катастрофы и социальные катаклизмы XX века, чтобы поколебать сиентистскую иллюзию: наука всесильна и непорочна. На пороге тре­тьего тысячелетия протонаука, получившая парадок­сальное определение «нетрадици- онных» областей зна­ния, в особенности, оккультная медицина и астрология привлекают внимание широкой публики.

Западная наука активно вторглась в обиход Средин­ного государства в конце XIX века; ныне же она абсо­лютно преобладает в школьных и вузовских учебных курсах. Однако в отличие от Запада Китай в силу осо­бого традиционализма и почтения к собственному куль­турному наследию не отвергал (за исключением крат­ких инцидентов) протонаучную традицию, идущую из глубокой древности. Более того, в последние десятиле­тия происходит обратный процесс - все большее число адептов на Западе и в России приобретают как раз тра­диционные китайские науки и практики. Вслед за та­инствами китайской медицины (в особенности, акупун­ктуры), мистикой И цзина («Книга перемен»), экзоти­кой цигуна (дыхательные упражнения) и магией ушу (боевые искусства) пришел период увлечения фэншуй (ветры и потоки), то есть китайской геомантией.

Подобный интерес к китайской премудрости вряд ли следует считать лишь экзотическим и модным увле­чением нашего времени - происходит сложный, не без издержек, но все же полезный процесс обогащения мировой культуры. Западные приверженцы традиционных китайских знаний и практик находят в них по мень­шей мере три преимущества. Они восходят к архаичес­ким представлениям, согласно которым микрокосм (че­ловек) и макрокосм (вселенная) неразделимы и единосущи, что, заметим, актуально в век экологических катастроф. Далее, они удовлетворяют такой непреходя­щей человеческой потребности, как стремление к нео­бычайному, чудесному, сверхъестественному, экзотичес­кому. Наконец, хотя не приходится сомневаться в том, что китайские протонауки, как и любая другая тради­ционная система, несет на себе налет мистики и суеве­рий, но в основе своей содержит обширный пласт раци­ональных знаний, проверенных веками и тысячелетиями.

Пренебречь этими знаниями было бы по меньшей мере неразумно.

В настоящее время в самом Китае наиболее попу­лярны традиционная медицина, практикуемая нарав­не с западной, фэншуй -геомантия, гадательные прак­тики, восходящие к И цзиуну и, конечно же, психофи­зические комплексы цигун и гунфу, а также боевые ис­кусства-ушу. Менее востребованы, но и не отторгаются полностью астрология, алхимия, стремящаяся добыть пилюлю бессмертия, а также иные гадательные прак­тики: по стеблям тысячелистника, по снам, физиогномистика и т. д. Впрочем, и они имеют историю в не­сколько тысячелетий, представлены многочисленными специальными трактатами.

Как и любая протонаука, традиционные китайские области знания включают три разнородных пласта: ми­фологический, философский (точнее сказать, философию природы или натурфилософию), а также рациональные знания. Китайская мифология, прошедшая долгий пери­од рационализации, то есть превращения в исторический факт, сравнительно беднее, скажем, греческой или ин­дийской. Однако и в нее входит основательный цикл ми­фов о создателях мира - праматери Нюйва и демиурге Паньгу, сотворившем из себя мир. Культурным героям, историзованным в совершенномудрых правителей седой древности, помимо прочих заслуг и добродетелей припи­сывается изобретение разного рода наук: Фу Си - изобре­татель восьми триграмм (комбинаций трех сплошных и прерывистых линий) - основы традиционной китайской математики, медицины, гадательной практики, геомантии -фэншуй, Хуан-ди - отец медицины и фэншуй, осно­воположник летоисчисления (календарный цикл из шес­тидесяти годов). Шэнь-нун усовершенствовал календарь, Юй, покоритель потопа - изобретатель ирригации и т. д.

Философская основа китайских традиционных наук знаний и практик по сути сводится к натурфилософии даосизма. В каноническом трактате Дао Дэ цзин, при­писываемом легендарному основателю даосизма Лао-цзы (VI-V вв. до н. э.) формируется древняя модель мира. Дао трактуется как надмировой принцип, абсолют, ис­точник возникновения всех вещей в мире, незримый двигатель Вселенной, некий ход (буквально - путь) яв­лений и вещей в природе, а Дэ - его проявление в мире. Ключевым понятием даосской натурфилософии, а сле­довательно и китайских традиционных наук, знаний и практик выступает ци-пневма или некая энергетичес­кая субстанция, пронизывающая Вселенную. Ци, вы­зывающие повсеместное движение, обладают определен­ным качеством и направленностью в пространстве, спо­собностью классифицироваться и структурироваться. Соединение дыхания человека с дыханием (энергией) Космоса является сутью цигуна. (упражнение или рабо­та с дыханием); воздействие космических ци, заклю­ченных в окружающих природных объектах, на жили­ще человека, храм или погребение суть основной пред­мет геомантии; воздействие на определенные точки на теле человека, дабы возбудить и привести в гармонию энергию-ци человека и Вселенной - задача акупункту­ры и т. д.

Пласт рациональных знаний всей без исключения традиционной китайской науки опирается на три осно­вополагающие доктрины: теорию Пяти элементов, тео­рию Инь-Ян, а также положения Книги перемен. Пять элементов - вода, огонь, дерево, металл, земля - могу­щественные силы, которые, поочередно воздействуя друг на друга, создают многообразие вселенной. Каждый из них создает коррелятивные ряды, насчитывающие бо­лее ста позиций. К примеру, вода коррелирует с зимой,

севером, соленым, луной, Меркурием, дождливой по­годой, княжеством Янь, императором Цинь Ши-хуан-ди, министерством Общественных работ, черным цве­том, весами, функцией слуха и ушами, спокойным об­разом правления, свиньей, просом, печенью, колодцем и т. д. Инь и Ян – две основополагающие силы, две, соответственно, женская, пассивная, отрицательная и мужская, активная, положительная, пневмы -ци. Их вза­имоуничтожающее и одновременно взаимодополняющее взаимодействие служит основой движения Вселенной. Книга перемен, содержащая шестьдесят четыре гексаг­раммы (комбинации из шести сплошных и прерывис­тых линий) с обширными к ним комментариями, объем-лет сущностную часть бытия и служит хранилищем, из которого черпают понятия традиционные науки и свой материал гадательные практики.

Завершая сказанное о древних китайских науках, знаниях и практиках заметим, что их активное при­сутствие в современном высокотехнологичном мире еще раз подтверждает жизнестойкость китайской традиции.

* * *

Рассуждая об особом традиционализме Китая, со­здавшем причудливое сочетание древности и современ­ности, было бы логичным поставить вопрос - не озна­чает ли все это, что в воззрениях современных китай­цев сохранились рудименты архаического мышления, идущие от истоков китайской цивилизации? Если в со­циальном аспекте китаец, несомненно, конфуцианец, то по этнопсихическому складу и мироощущению бе­зусловно даос. В уже известном нам трактате Дао Дэ цзин содержится краткая космогоническая формула, не иначе известная китайцу как на уровне подсознания:

«Дао рождает одно.

Одно рождает два.

Два рождают три.

Три рожают десять тысяч

вещей (все сущее)».

Китайские комментаторы обычно трактуют эту фор­мулу следующим образом. Одно, являющееся порожде­нием Дао, есть «изначальная пневма-ци», часто уподоб­ляемая первозданному х&осу-хуньдунь. Изначальная ха­отическая субстанция разделяется на два - отрицатель­ную, пассивную пневму Инь и положительную, актив­ную пневму Ян. Инь и Ян рождают, соответственно, Землю и Небо, а также Человека, продукт их соедине­ния, а эти три - бесчисленное многообразие Вселенной.

Перед нами лапидарное творение, безусловно, высо­ко организованного интеллекта и к тому же искушенно­го в философских абстракциях. Обратимся к более арха­ичному способу мышления, присущему мифу. В одном из них речь идет о первопредке и творце мира Паньгу.

«Паньгу родился сам собой из хаоса, подобно кури­ному яйцу (народное предание гласит, что находивший­ся в яйце Паньгу расколол его огромным топором). Спу­стя 18 тысяч лет мужское начало Ян образовало Небо, а женское Инь - Землю. Каждый день в продолжение 18 тысяч лет небо поднималось на один чжан (3,3 м) и на один чжан вырастал Паньгу. С тех пор небо отстает от земли на 90 тысяч ли (1 ли - 576 м). Перед смертью первопредок преобразился: дыхание стало ветром и об­лаком, голос - громом, левый глаз - солнцем, правый глаз - луной, его конечности и koqthk - четырьмя сто­ронами света и пятью великими горами, кровь - река­ми, жилы и вены - дорогами на земле...».

Продолжать длинный перечень нет необходимости - читатель уже догадался, что имеет дело с 10 тысяча­ми вещей, то есть с бесконечным многообразием Все­ленной.

Итак, то, что было предложено читателю, есть из­ложение в образной форме, присущей мифу, все той же космогонической формулы, приведенной в даосском каноническом трактате Дао Дэ цзин. Для нас не столь важно то отмеченное синологами обстоятельство, что миф о Паньгу письменно зафиксирован в III в. н. э., то есть много позже даосского трактата, и был, по-види­мому, заимствован китайцами от южных соседей пле­мен мяо-яо. Так или иначе этот миф или предваряет (что наиболее правдоподобно, если учесть, что миф о сотворении мира восходит к древнейшим пластам ми­фологического творчества народов мира), или строго сле­дует космогонической модели китайской натурфилосо­фии, а его герой по сию пору остается одним из глав­ных персонажей всекитайского пантеона. Либо в образ­ной мифологической форме, либо в форме философско­го трактата, либо в той и другой формах одновременно в сознании современного китайца запечатлено архаи­ческое представление об изначальном, генетическом и неразрывном единстве Человека и Вселенной. Так мы убедились в том, что в воззрениях современных китай­цев присутствуют отпечатки представлений глубокой древности, питающие особый китайский традициона­лизм.

* * *

Окончательно убедившись в жизнестойкости китай­ской традиции, попытаемся установить какой рычаг приводит в движение механизм этой традиции. По всей

 

видимости речь пойдет о способе мышления, обращен­ном из настоящего в прошлое.

Подходы к этой непростой проблеме мы обнаружим в старинном сюжете, дошедшем до нас в сборнике Лю И-цина (403-444) «Новое изложение рассказанного в миру» (Ши шо синь юй).

«Инь Чжун-кань однажды спросил монаха Ши Хуэй-юаня: "Что есть сущность Книги перемен?"

Хуэй-юань ответил: "Сущность Книги перемен есть стимул-реакция".

"Когда на западе бронзовые горы рушатся (стимул), - продолжил Инь, - а священный колокол на востоке откликается (реакция), не есть ли это согласно прин­ципов Книги перемен?"

Хуэй-юань улыбнулся, ничего не ответив».

Буддийский мэтр и знаток даосизма Ши Хуэй-юань (334-416) сообща с Инь Чжун-канем (ум. в 400) по сути изложил один из основополагающих принципов китай­ского мироздания и одновременно преподал особый китайский способ мышления.

Согласно этому принципу все объекты, качества, силы, явления и деяния в гармонически функциониру­ющем Организме-Вселенной группируются по призна­кам сходства и подобия в определенные «роды» или «коррелятивные ряды» (см., к примеру, вышеупомя­нутый коррелятивный ряд одного из Пяти элементов). Взаимодействие объектов, качеств, сил, явлений и дея­ний одного и того же рода обозначается единственным словосочетанием гань-ин, но в различных контекстах переводится по-разному: стимул-реакция, призыв-от­клик, резонанс, акустический или космический резо­нанс. Сопутствующий этому способ мышления обычно именуется в синологии «ассоциативным», «координи­рующим», «коррелятивным».

Сейсмограф

Был изобретен в Китае во втором веке нашей эры, на полтора тысячелетия раньше европейского. Восемь драконов держат в пас­ти бронзовые шарики; прямо под ними - восемь жаб с открытыми ртами. Внутри сферы помещены маятник и рычаги, реагирующие на подземные толчки на значительном отдалении. Посредством па­дения шарика в рот жабы сейсмограф за несколько дней, прежде чем новость достигала столицы, фиксировал, где и когда случилось сколь-либо значительное землетрясение.

Такой способ мышления заставляет искать преце­денты в далеком прошлом, вступающие в резонанс с настоящей реальностью, и таким образом служит актив­ной порождающей средой особого китайского традици­онализма. Иными словами, если общепринятое поня­тие «традиция» подразумевает «передачу» культурных ценностей из поколения в поколение, то в китайском варианте, благодаря ассоциативному мышлению, тра­диция осуществляет несравненно большее воздействие предшествующих на последующие поколения, что и при­дает ей необычайную жизнеспособность и непрерыв­ность.

* * *

Завершая раздел об особенностях китайской тради­ции, мы надеемся впредь быть избавленными от недо­уменного вопроса читателя: отчего популярный рассказ о великом восточном соседе восходит к истокам его цивилизации, его древним письменам, стародавним уче­ниям, религиям и культам. Без ясного понимания ки­тайской традиции невозможен и сколь-либо отчетли­вый взгляд на современное Срединное государство. Ки­тай вступает в третье тысячелетие, не отторгнув, но бережно сохранив свое великое пятитысячелетнее куль­турное наследие.

ПОДНЕБЕСНАЯ

V

Р

усское название нашего великого восточного соседа не имеет ничего общего с его самоназ­ванием. В X-XII вв. на территории Маньч­журии, Монголии и части северо-западного Китая пра­вила грозная соперница Срединного государства импе­рия Ляо, населенная народом кидань. От этнонима на­рода кидань в его тюркской передаче (кытай) и проис­ходит современное русское название Китая. Европейс­кие названия берут свое начало от первой централизо­ванной империи на китайской равнине, образование которой как бы подвело черту под китайской древнос­тью и наметило контуры современного китайского го­сударства. Империя называлась Цинь по имени объе­динившего древнекитайские земли княжества. И хотя она просуществовала совсем недолгий срок (с 221 по 206 гг. до н. э.), впечатление, произведенное ею на ан­тичный мир было столь велико, что все западно-евро­пейские названия Китая ведут свое происхождение от латинской передачи топонима Цинь - Cinae. Соответ­ственно: французское - Chine, английское - China и немецкое - China. Последовавшее за империей Цинь государственное образование - империя Хань (с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э.) - предоставило основу для совре­менного самоназвания китайцев: ханьжэнь - это «хань-ский человек». После революции 1912 года, положив­шей конец многовековому периоду императорского Китая, государство принимает в качестве официального названия

 

 

Чжун хуа минь го, что дословно молено перевести следующим образом - «Центральное (или Сре­динное) цветущее народное государство». Начиная с 1949 г. Китайская Народная Республика официально по-китайски именуется Чжун хуа жэнь минь гун хэ го, то есть дословно «Срединное цветущее народное госу­дарство всеобщего согласия». Впрочем, возможны и иные варианты дословного перевода, поскольку слово республика передается по-китайски словосочетанием гун хэ го, семантически гораздо более богатым, нежели ла­тинский эквивалент, который состоит из двух слов, определения и определяемого - республика - и может быть переведен как «общественное дело». В китайском же словосочетании гун хэ го весьма ощутимым являет­ся не только общественный аспект данного государствен­ного образования, но еще и гармоничный его характер, что мы и постарались передать в своем дословном пере­воде. Легко заметить, что в обоих последних самоназ­ваниях китайского государства присутствует эпитет «срединный», который, по нашему глубокому убежде­нию отражает некоторые очень важные и очень древ­ние элементы китайской духовной культуры, о кото­рых мы и постараемся рассказать в данном разделе.

Китайцы считают колыбелью своей цивилизации Сре­динную равнину, то есть земли по среднему и нижнему течению реки Хуанхэ. Именно в этих пределах размеща­лись наиболее известные столицы Древнего и Средневе­кового Китая - Чанъань, Лоян и Кайфын. Первое исто­рически документированное государственное образование - государство Шан-Инь (?-1027? гг. до н. э.) - возникло в самом центре Срединной равнины, в этих же землях были открыты и наиболее известные неолитические культуры IV—III тыс. до н. э., Яншао и Луншань, созданные, как считают ученые, далекими прапредками китайцев.

Правда, надо сказать, что китайская цивилизация на довольно ранней стадии перешагнула пределы Сре­динной долины. Так, древняя империя Западная Чжоу (XI—III вв. до н. э.) помимо значительной части бассей­на Хуанхэ занимала и северную часть бассейна Янцзы, а империя Хань уже вышла к естественным географи­ческим рубежам: моря на востоке, горные массивы и пустыни на западе, тайга на севере и тропические джун­гли на юге. Таким образом, вся зона, пригодная для активного интенсивного земледелия, включая прилега­ющую к ней обширную периферию, оказалась под вла­стью империи, не встретившей равноценного соперни­ка. Именно это обстоятельство, по нашему мнению, и позволило китайцам сохранить вплоть до наших дней свойственное многим народам древности представление о центральности своего положения.

Согласно традиционным китайским представлени­ям, зародившимся, по всей вероятности, еще в глубо­кой древности, Небо породило народ и, чтобы обеспе­чить ему нормальную и спокойную жизнь, поставило над ним государя. В этом, достаточно примитивном, представлении, свойственном почти всем