Веселые, утомленные, но словно лучащиеся принесенным с собою светом, приходим на базу, привлекаем внимание множества только что приехавших туристов. Шутим – кто где споткнулся, кому где померещился медведь, оказавшийся камнем. Нас кормят вкусным обедом – щами, жарким и компотом: ведь сухой паек был нам выдан в счет ужина, а обед сохранен на вечер для подкрепления потраченных сил.
На веранде появляется спутник краснолицего забияки и недоверчиво смотрит на довольные лица вернувшихся. Кто-то бросает ему:
– Эх, много потеряли, товарищ дорогой, что с нами не пошли.
– А чего я там не видал? Зато я здесь проверил правильность закладки продуктов по котлам. Вот видите – налицо и результаты.
Он был склонен приписать именно себе сытность сегодняшнего обеда. Еще кто-то спросил его:
– А что же ваш приятель? Тоже с вами ревизиями занимался?
– Как, а разве он не с вами?
– Нет, мы его ждали четверть часа и ушли без него.
– Так он же встал ни свет ни заря, раньше всех. Я думал, он вас обгонит и повстречает там на вершине...
Значит, человек исчез! Начинаем волноваться, а друг пропавшего оживляется, предчувствуя сложность предстоящих розысков и выявления виновных. Обеспокоенный Энгель спрашивает:
– Это не тот ли, что вчера грозился сбегать за снежком к завтраку на Аибгу?
– Конечно, тот самый. Его товарищ и говорит, что он встал ни свет ни заря.
– Так. Будем считать, что он решил осуществить свое желание и полез-таки на Аибгу за снегом. Ни троп, ни дорог не знает, лезет целиной. Немедленно организуем поиски на Аибге.
Чей-то голос:
– А может быть, он все-таки на Ачишхо?
Энгель:
– Сейчас сообразим. Нужно несколько групп. Одну из них на всякий случай пустим на Ачишхо, остальные по склонам Аибги. Товарищ староста, учтите добровольцев в спасательные партии из вашей группы. А я пойду обзвоню власти и заповедник, вызову своих сотрудников. К тому же здесь есть еще три хороших альпиниста, привлечем их.
|
|
На улице быстро темнело, и было страшно даже думать о том, как висит где-то в горах над кручами или ломится через кусты, теряя надежду из них выбраться, совсем одинокий, уже раскаивающийся в своем необдуманном поступке человек.
После подъема на Ачишхо и, главное, утомительного спуска тело гудело, ноги казались тяжелыми, а отдельные мышцы, особенно выше колен, откровенно болели. Но многие мои спутники, а за ними и я, – записались в спасательные партии. Вскоре на веранде показались присланные Энгелем три альпиниста – хорошие рослые ребята с обветренными и загорелыми лицами, в штормовых куртках, брюках-гольф и больших толстокожих башмаках, подкованных металлическими шипами.
Еще несколько минут, и сюда же собрались многие сотрудники базы – методистка, длинный, нескладный экскурсовод по фамилии Хуст, с презрительным выражением лица. Явился высокий и красивый молодой человек – ботаник Александр Владимирович Кожевников – хозяин опытных площадок на Ачишхо и Аибге, прекрасный знаток окружающих гор. О нем наш сегодняшний экскурсовод уже говорил как об энтузиасте-исследователе Красной Поляны. Пришли проводники греки, несколько человек из охраны Кавказского заповедника. Из сельсовета прислали врача и двух охотников.
Кожевников наметил пункты, где пропавший мог начать подъем. Моста через Мзымту у Красной Поляны тогда еще не было. Прямо против турбазы реку можно было перейти только вброд. Если краснолицый избрал именно этот путь, перед ним было два варианта подъема: значит, здесь должны двинуться два отряда, придерживаясь один – водопадной, другой – так называемой Османовой тропы. Если же краснолицему кто-нибудь рассказал, что ниже через Мзымту есть переправа по тросу на люльке, то он мог полезть от переправы в гору прямо в лоб. Сюда тоже нужна группа.
|
|
Кладовщик выдает продукты – поход неизвестно сколько продлится. Все группы перевалят Аибгу, местом встреч назначаются Первые балаганы на той стороне хребта (балаганами здесь называют пастушеские коши). Завхоз приносит и раздает кому фонари «летучая мышь», кому карманные электрофонарики.
Энгель остается на базе для координации действий. Хуст и методистка, сумев не попасть ни в какие списки, тихо исчезают. А наш сегодняшний руководитель, несмотря на усталость, отправляется прочесывать Ачишхо, но уже не по тропе, где мы шли, а тоже в лоб, прямо от турбазы: расчет на неразумность туриста, который мог решить лезть на первую попавшуюся гору прямиком...
Никто не вспоминал о том, насколько мало симпатичным было вчерашнее поведение пропавшего. Помнилось только, что этот неладный человек попал в беду и, значит, надо его разыскать и выручить. К тому же он и голоден – ведь он отправился «за снегом» до завтрака.
Партии укомплектованы, продукты и медикаменты упакованы в рюкзаки. Энгель произносит последние напутствия, и простота его взволнованных слов придает лишь большее значение происходящему.
|
|
Мзымта шумит – мы сейчас превозможем ее стремительные воды. Мрачно громоздится почти невидимая Аибга, спрятавшая в своих складках живого человека.
Мы углубимся в ее мрак, нарушим ее тишину своими голосами и гудками, осветим тьму лучами фонарей и найдем изнуренного, может быть, искалеченного туриста. Мало ли что могло быть – упал с переломом, вывихом, растяжением...
В это самое время из темноты от регистратуры раздается звонкий голос Нины:
– Ой, Владимир Александрович! Пришел, живой пришел!
Фу, гора с плеч! И радость и вместе с тем, как это ни смешно, даже какое-то разочарование. Так складно организовывалось спасение, так много людей было готово помочь – и все это зря? Нет, глупости. Прежде всего важно, что жив и пришел. Да и что скрывать, стало легче от сознания, что не надо сейчас лезть вброд в сумасшедшую ледяную Мзымту и карабкаться во тьму дремучей зловещей горы.
В полосу света вошла странная фигура краснолицего. Костюм его был до нитки мокр и изодран, как рубище. Во взгляде совмещались вызов и смущение за свое жалкое состояние.
Энгель с грустной улыбкой пошел, протянув к нему руки:
– Ну вот, непослушный вы человек! Не ранены? Не хромаете? Перепугали вы нас, мы вон уже спасать вас целую роту мобилизовали.
Краснолицый поднялся на веранду. При свете стали видны царапины и ссадины на руках, синяки и небольшая рваная рана на скуле. Увидев это, Энгель сказал:
– Эге, рассказывать после будете. А сейчас на перевязку и переодеваться.
Врач пытался тут же увести «героя» на лечение, но альпинисты, быстрее других сориентировавшись, уже загородили его собою от остальных, сняли с него мокрую одежду, достали из своих рюкзаков штормовку и штаны и заставили немедленно облачиться в сухое. Налили ему из фляги полстакана коньяку, а официантка поставила перед потерпевшим горячий кофе. Осушив то и другое, краснолицый удалился на перевязку.
Когда он явился из фельдшерского пункта с перевязанной головой, с пластырем на скуле и пятнами изумрудной зелени на остальных частях розового лица и на руках, признаки смущения уже успели исчезнуть. Он ощутил себя в центре внимания и шествовал победной поступью оперного героя.
Кто-то, не дав ему начать арию, ехидно спросил:
– Ну и как же снежок к завтраку?
Это вовремя сбило форс. «Герою» пришлось оправдываться.
– А вы не верите? Я ж его, дьявола, достал и нес полную шапку до самого вечера, через все кусты и камни. А река, проклятая, как сшибла меня, как пошла молотить по камням, так я шапку из рук выпустил – плывет теперь где ни то вместе со снегом.
Потерпевшему подали щи, и остальное он рассказывал, жадно уничтожая обед.
– И где же вы побывали?
– А чего? Как сказал, так и был, вот на этой горе.
Значит, все-таки именно на Аибге (Энгель был прав, решая сосредоточить главные поиски не на Ачишхо).
Короче говоря, было так. Встал с рассветом, махнул вброд через Мзымту («ни одного моста через нее, подлую, не нашел»), брод был тяжелый, одежду нес на себе, но все равно всю намочил. Пошел вверх кустами, лесом, вышел на тропу, потом она потерялась, так шел.
– Иду, пыхчу, ну, вижу, к завтраку мне не поспеть. Пожалел, что с собой хлеба не запас. Думаю, все же долезу. А лес густой-густой, и опять же куст пошел, да такой колючий! А потом валежник, целые буреломы. Тьфу, прости господи, и паскудная же у вас тут природа, всего исцарапало. В одном месте кабана спугнул.
– Кабана?
Рейд краснолицего озарялся новыми красками. Мы были в заповеднике и не видели ни одного зверя, а он дураком полез на незаповедную гору – и, пожалуйте, сразу кабан. Но юный проводник, грек Серафим, бойко спросил: – Это где, выше того бурелома метров сто?
– Ага.
– Так то не кабан был. Там с эстонского колхоза свиньи на чинариках пасутся!
Такой конфуз не входил в планы рассказчика, и он упрямо повторил, что видел все-таки настоящего кабана.
– Потом шел и шел. Скалы пошли. Крутые, ну их к богу. Метров по сто на четвереньках лез. Падал, исцарапался. Увидел налево под скалой в щели снег – давай к нему спускаться. Тоже трудно было. Шапку снега все-таки набрал, да и сам поел, а то пить уже так хотелось, а гора такая, то и родников нет. Обратно на скалу не полез, пошел вниз продираться кустами. А там опять же такой бурелом, колючки – тьфу. Замучился и, главное, руки заняты, шапку снега, провались она, несу, а нужно за кусты держаться да ветки раздвигать. Попав в лощину, уводит она меня все вправо – нет, думаю, не подчинюсь. Ну, и не евши с утра. Стал левее забирать – досада взяла. Все-таки по лощине-то дошел бы до ручейка. Потом снег в шапке стал подтаивать, промочил ее, так что я сосал воду через шапку. Вижу, что уже не то что к завтраку, а и к обеду не поспеваю. Лезу вниз – кусты трещат, даже не верю, как высоко залез. А тут, гляжу, и темнеет. Ну, я еще нажал, уже впотьмах к реке вышел, да вот с обрыва сорвался. Где брод – выбрать нельзя. Пришлось наугад лезть: тут она меня и взяла об камни бить. И самое главное, шапку из рук вырвала, все, за чем ходил... Ну и тут – вот он я.
Исповедь была закончена. Так нелепо звучал этот набор проклятий той самой природе, которая нас только что восхищала. Ни ноты смущения не прозвучало в рассказе – ведь должен же он был понять, что здесь о нем беспокоились...
Проводник Димитрий сказал мне:
– Я знаю эти скалы и снежок в ложбине – я там медведя убил. Это ниже полутора тысяч метров.
Значит, это был совсем не тот снежок, к которому краснолицый грозился «сбегать". Горе-лихач был счастлив увидеть в расщелине грязный снег – недотаявшие остатки лавинного выноса.
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Поздно вечером ко мне подошла Нина и с улыбкой сообщила приятную новость. Три альпиниста, которых мы уже видели, завтра выходят на Карывач и на Рицу. Она показала им мое объявление, и они попросили меня к ним зайти. Благодарю Нину и сразу же иду представляться.
Как ловко все складывается! Уже завтра я двигаюсь к манящему Кардывачу в компании настоящих альпинистов. Вместо поисков малоприятного человека – увлекательное путешествие, исполнение желаний. И ребята отличные – как решительно отложили свой маршрут ради участия в общем деле – в розысках пропавшего... Как находчиво переодели промокшего героя...
Друзья переупаковываются – вынимают из рюкзака атрибуты, предназначавшиеся для поисков, вытряхивают и складывают штаны и штормовку – их уже вернул краснолицый.
Иду, а ноги все сильнее болят – начинается «отдача» после проделанного маршрута. Тренировки, что ли, не хватает?
– Здравствуйте, товарищи!
– Здорово. Ты автор объявления?
– Он самый. Так, значит, завтра на Кардывач?
– Да, у нас все готово. В шесть утра топаем. А ты когда и с кем думаешь?
Вот так оборот дела! Я-то уже считал, что иду вместе с ними. Как глупо! Действительно, зачем я им? Они – дружная тройка, опытные ходоки, уже откуда-то с гор, с трудных маршрутов. У них все рассчитано, собрано...
Растерянно бормочу:
– Да я, собственно, с кем попадется. Не опоздай сегодня с маршрута, может быть, и с вами успел бы. Конечно, если бы приняли...
Друзья переглянулись.
– Видишь ли, палатка у нас трехместная, но четвертого с натугой вмещает. Мы бы тебя взяли, но с условием – нам помочь. Мы хотим совершить одно-два восхождения в районе Кардывача, в сторону от пути. Тут ты нам и был бы нужен – дежурить в лагере.
Вот она, осуществляющаяся надежда! Палатка у бирюзового озера. Альпинисты лезут на пик, а я хозяйничаю в лагере. Даю пояснения проходящей группе туристов – дескать, так и так, здесь и живу. Потом с ними что-нибудь случается, и я же их где-то спасаю... До чего художественно и, главное, прытко может мечтать человек! Но первый же вопрос возвращает меня с небес на землю.
– Хорошо ли ты ходишь? Что это у тебя походка, будто у кавалериста?
– Это – так, временное. От отсутствия тренировки. Знаете, спуск сегодня был такой, с высокого хребта...
– Ага, ясно. А что на ногах? Сегодня вот в этих ходил?
Мои брезентовые полуботинки уже от одного дня лазанья по камням Ачишхо имеют совсем жалкий вид.
Я вынужден признаться, что эти туфли – моя единственная обувь.
– Э, так не пойдет. Ну, а свитер, мешок?
– Мешок?
- Ну да, спальный мешок.
– Ах, да. То есть нет. Свитера нет, мешка тоже, но пиджак теплый и есть одеяло...
Я с тревогой ждал вопроса о рюкзаке и, конечно, не сказал бы о чемодане. Но им было довольно и того, что они услышали.
– Знаешь что, друг! Ты только не обижайся. Мы народ ходкий. Только что по Сванетии шли. Трудный траверс, два перевала, два пика... А ты, видно, еще начинающий – как бы мы тебя не загнали. Ты лучше здесь поживи, подготовься, справь себе прежде всего башмаки, свитеришко – хоть в долг у кого попроси. Вот тогда и подбирай компаньонов. А так, босиком, в горы не ходят.
Что было им отвечать?
– Я, конечно... Я завтра и не предполагал...
– Хорошо, что ты к нам сам подошел, – сказал один из них с непроницаемо серьезным видом, хотя задорные глаза неудержимо смеялись. Хотелось посмотреть, кто это ищет компаньонов, да не решались. Там ведь говорится о веселых и умных, а мы – где уж нам уж...
Поделом мне за самонадеянность – смутили вконец, надо скорее уйти. Но и смущенный, уничтоженный, я стою и любуюсь своими учителями – их оснащенностью, приспособленностью к походам. Такая экипировка – совсем не показной петушиный наряд, она необходима, чтобы уверенно, по-хозяйски двигаться в горы.
– Спасибо, счастливых путей!
Что еще можно сказать? Скорее убежать с глаз долой. Нет, не побежишь, ведь ноги так болят... Значит, хотя бы полухромая, подойти к регистратуре и пускай на глазах у Нины – не все ли равно, у кого на глазах? – своею рукою сорвать с доски это хвастливое объявление.
СЧАСТЬЕ
Утром встречается Энгель.
– Ну, как дела? С альпинистами на Кардывач не пошел? Умаялся вчера?
– Не пошел, Владимир Александрович. Надо еще подготовиться, знаете. С обувью туго, еще кое с чем...
– Ну, конечно, конечно. А знаешь ли что, мой друг? Энгель положил мне на плечо свою большую и теплую узловатую руку и, глядя прямо в глаза, певучим басом заворковал:
– Знаешь ли что, голубчик? Никого ты сейчас не отыщешь, да и с одежонкой у тебя плохо, и у нас прокатного фонда нет. А мне нужна помощь. Оставайся-ка у меня на турбазе, поработай в течение своих каникул? И отдохнешь, и поучишься, и нас выручишь, поводишь экскурсии...
– Но, как же, ведь я ничего здесь не знаю! Чтобы рассказывать другим, нужно знать самому очень много!
– Ничего, посмотришь, поучишься. Пройдешься сегодня со мною на экскурсию по Красной Поляне, а вечерком на Греческий мостик. Завтра сходишь на Сланцы. Ачишхо ты теперь уже знаешь, послушаешь беседы, запишешь себе кое-что. А еще я покажу тебе целую рукопись краеведа Берсенева – путеводитель по Красной Поляне.
Получалось, что научиться ремеслу гида можно быстро. Как же было не согласиться на такое заманчивое предложение?
В жизни многих из нас большую роль играют примеры и авторитеты, поразившие в детстве. Скольким актерам помог найти и осознать себя виденный в юности большой артист! Спросите сегодняшнего инженера, как он выбирал специальность, и почти наверняка услышите в ответ, что он, еще будучи мальчишкой, боготворил какого-нибудь затейника-слесаря, электрика, конструктора... Вот и самого потянуло.
Мне повезло по-другому. На моем пути уже в детстве повстречались и первыми произвели на юную душу неизгладимое впечатление замечательные краеведы и талантливые экскурсоводы. Это были подлинные «проводники по прекрасному» (Паустовский говорит так о людях искусства, но здесь его определение звучит не менее к месту).
Вернусь мысленно еще раз к своей ребячьей поездке – на тряском грузовике, по коряво-щебнистой в те годы Военно-Грузинской дороге – и вспомню Казбекскую турбазу. Здесь царила – читала лекции, неутомимо шагала по горам чудесная старушка, Мария Павловна Преображенская. Трудно было поверить, что эта маленькая, седая, с живыми радостными глазами женщина – героиня русского альпинизма, отважная и знаменитая путешественница. И в шестьдесят лет она оставалась бодрой, подвижной, буквально искрилась просветительским пылом.
Передо мною был человек, отдавший всю жизнь... одной горе.
Десять раз поднималась она на Казбек, по ее инициативе была установлена постоянная метеостанция на его вершине. И все-таки трудно сказать, что было большим подвигом: эти восхождения или последующая самоотверженная работа знаменитой альпинистки по пропаганде Казбека, ее яркие рассказы о своих восхождениях, ее все новые и новые неутомимые походы с туристами.
Маленькая женщина запомнилась мне как удивительный человек, как образец – даже вопроса не возникало, достоин ли он подражания. Если бы только можно было такого достигнуть!
Подобное же чувство было испытано несколько позже в Крыму. В Бахчисарае, в Коккозах работали тогда с туристами краеведы, самозабвенно влюбленные в эти районы и умевшие передавать свои чувства слушателям. Сколько радостной благодарности проливалось в адрес таких людей со стороны туристов! Это тоже были все новые и новые образцы для подражания.
Величие, грандиозность природы обрушивались на всех. Но насколько глубже они трогали тех, кто заботливыми руками краеведа был подготовлен полнее постичь эту природу, кто любовался ею, зная названия трав и цветов, селений и монастырей, зная цену подъемам на манящие снега и льды...
Люди ехали сюда отдыхать, развлекаться. Познание открывало им новые радости. Генциана названная становилась милее, чем цветок без названия. Красота умножалась, обнаруживалась все в новых пейзажах, обрывах, соцветиях.
И хорошели люди, видя красивое.
Теперь к этим далеким примерам из воспоминаний детства прибавлялись примеры близкие: Энгель и мой вчерашний совсем юный экскурсовод-ботаник. Если может он, почему же не смогу я?
Такое приглашение - счастье. Я должен сделать все, чтобы справиться с доверяемым мне делом. Я стану краеведом этой земли!
...Мы и высшим радостям причастны,
В горах встречавшие грозу.
КАК СТАТЬ ГИДОМ [1932 год]
К ОХОТНИЧЬЕМУ ДВОРЦУ
ЧЕРЕЗ час мое заявление с просьбой о зачислении в экскурсоводы уже лежало в канцелярии Энгеля. А сам он вел очередную экскурсию к Охотничьему домику (так здесь по привычке называли бывший царский дворец). Теперь я был не просто участником экскурсии, а жадным учеником, ловил и запоминал каждое слово, уже мысленно репетируя, как это же буду произносить сам.
Нас окружали дремуче-лесистые горы, и по ним радиусами во все стороны от Поляны расходились неведомые мне тропы. Прошел я пока только по одной из них – на Ачишхо. А нужно разыскать одну за другой все, по каждой пройти, запомнить приметы, ложные развилки и повороты, уметь отыскать любой путь – иначе какой же я буду экскурсовод? Усвоить научное содержание экскурсии казалось более легким делом – ведь тут можно понять причины явлений, разобраться, что с чем связано... А в тропах? Думалось, что в них и не сыщешь никакой логики.
Первая же тропка, по которой мы двинулись, начиналась очень просто – прямо от турбазы – и шла круто вверх ореховым садом, пересекая широкие, почти горизонтальные дороги, с которых открывались прелестные виды Поляны. До первой такой дороги оказалось меньше десяти минут хода – совсем рядом с турбазой были объекты приятных прогулок, доступных даже для больных и престарелых.
Совсем иначе смотрю я теперь на открывающиеся мне пейзажи. Я как бы вступаю во владение ими и испытываю удовольствие от неожиданного чувства хозяина: стараюсь запомнить каждый красивый уголок, каждый живописный поворот дороги.
Кстати, Энгель даже о совсем обычных дорогах рассказывает интересные вещи. Ведь это были проложенные по специальному плану «пути к культурным участкам». Их трассировали тут еще в начале столетий при планировке предполагавшегося курорта Романовска.
Крутая тропка вывела на верхний ярус шоссе, которое пришло сюда, сделав далекую, полого поднимающуюся петлю. Продолжается рассказ о дореволюционном прошлом Красной Поляны. Большую дачу, видную слева от шоссе, Энгель назвал Хомяковкой – ею владел деятель государственной думы Хомяков. С этого же перекрестка круто вверх взвилась тропка, искусно вырубленная лесенкой в камне по отвесной скале. А мы шли дальше по ленивым извивам шоссе, дышали живительным воздухом высей. Поляна, солнечная, приветливая, лежала под нами метров на двести ниже. Игрушечные домики белели в густой зелени садов.
Вот она, вся как на ладони, обозримая и понятная. Уже эта небольшая набранная нами высота позволяет видеть, как правильно и параллельно между собою вытянулись вдоль Мзымты четыре главные улицы поселка. И уже первая доза краеведческих сведений, почерпнутая от Энгеля, помогает видеть Поляну тоже как бы с высоты: с высоты сегодняшних знаний в глубину прошлых лет. Нам легко представить, что и эта четкая геометрия улиц досталась скромному поселку в наследство все от той же курортной планировки.
И рождается желание: увидеть Красную Поляну со всех вершин, с любых высот и воссоздать ее облик на разных этапах истории, чтобы вся она – и своим прошлым, и всей сложностью сегодняшней жизни – стала так же ясна и понятна, как при взгляде с этого карниза шоссе.
Вверх от белого «свитского» домика к дворцу вела тополевая аллея и прямолинейная пологая лестница из белых известняковых ступеней. Для царя? Нет, ее строили уже в советское время, когда во дворце помещался санаторий.
Вот и дворец. В скальной выемке, выбитой в крутом отроге Ачишхо, поставлен совсем не домик, а трехэтажный дом, крепко и складно скроенный, без признаков внешней роскоши. На площадке возле дома видны скучающие фигуры отдыхающих. А есть и развлекающиеся: одни режутся в домино, другие заняты бильярдом. Чувствую, что мне трудно понять этих людей: как можно скучать в этом удивительном горном мире, как можно променять на игру «в козла» прогулки по невиданной красоты окрестностям, восхождения на вершины, где можно встретить настоящих диких козлов...
Выходим над обрывом и понимаем, над какими кручами врублена в склон площадка дворца. Когда-то сюда подходил верхний виток шоссе, но его срезало большим оползнем. С бровки обрыва превосходный вид вверх по Мзымте и на Аибгу. Энгель показывает нам Псеашхо и говорит, что там проходит туристский маршрут на северный склон к центру заповедника.
Рядом с дворцом еще один дом. Что если о нем спросят туристы? Ведь мне теперь надо все знать...
– Владимир Александрович! А это тоже для свиты?
– Нет, голубчик. Это дача генерала Драчевского. Она стояла раньше не здесь, а внизу, за Поляной, у Васильевского ручья. Ее перенесли сюда несколько лет назад, чтобы в доме отдыха было просторнее.
Меня пугает, сколько же всего должен знать краевед. Интересную историю могут иметь отдельные здания, обыкновенные дороги, подчас даже деревья, и все это нужно знать и помнить!
Спускаемся по той же лестнице к свитскому домику, а затем по хребтику, поросшему кустами понтийской азалеи, срезаем ведший нас вверх виток шоссе. Выходим как раз на ту скальную лесенку, которая ушла от нас на подъеме вправо, и спускаемся по ее цельнокаменным ребристым ступеням на шоссе. Как приятно пересекать уже пройденный путь: увереннее ориентируешься, начинаешь ощущать себя как бы владельцем территории, обнятой кольцевым маршрутом. И насколько интереснее возвращаться не тем путем, каким поднимался!
Продолжаем спуск, но не по шоссе, а опять новой дорогой, мимо Хомяковки. Двухэтажная дача заняла пологое плечо отрога над самой Красной Поляной, можно сказать, «в бельэтаже» над поселком. Отсюда вниз устремляется еще более крутая тропка среди азалей, заставляющая вспомнить вчерашний спуск и боль в ногах, и вот уже журчит у наших ног тот же Дворцовый ручей, что струится у ворот турбазы.
Телеграмма домой: «Остаюсь Красной Поляне месяц экскурсоводом турбазы». Справлюсь ли? Что же, с такой экскурсией, как сегодня, наверное, справлюсь.
КЛЕОПАТРА ВАСИЛЬЕВНА
С веранды туркабинета доносился звонкий декламирующий женский голос. В нем уже издали чувствовалось не только владение ораторским искусством, но, пожалуй, даже и злоупотребление им. Игра интонаций, взлеты и спады громкости, загадочные многоточия с паузами, а затем преподносимые с особым подчеркиванием «сюрпризы», рассчитанные на аплодисменты.
Подойдя к веранде, я увидел через спины сидящих туристов лектора Клеопатру Васильевну, методистку, увильнувшую вчера от участия в спасательных партиях. Накрашенные губы, стрельчатые ресницы, глаза, оттененные косметикой. Дама владела аудиторией, вызывала, когда ей было нужно, смех, говорила с обескураживающим апломбом. К моему приходу она повествовала о свиноводстве. Я уже слышал, как просто и дельно рассказывал об этом Владимир Александрович. О, сегодняшний оратор подавал свинок под более острым соусом.
– Вы заметили, какие здесь изумительные высокопородистые свиньи?
Вопрос провоцировал слушателей на удивление и несогласие.
– Вы привыкли считать породистыми обязательно толстых, малоподвижных свиней? Для вас идеалом «свиной красоты» являются йоркширские глыбы жира? Но такая «свиная Венера» не найдет себе пищи в наших горах. Здешние свиньи сами поднимаются до тысячи метров без пастухов и пасутся на даровом подножном корму. Наши свиньи изящны, ловки и подвижны, как горные козочки. Вам придется изменить свои представления о совершенстве свиней и считать «горной Венерой» нашу длинноносую и длинноногую краснополянскую свинку.
– Так где же у нее сало?
– Наши свиньи ценны не салом, а вкусным мясом.
– А почему они черные?
Лекторша тут же назвала краснополянских свиней брюнетками и сообщила, что в создании этой породы участвовали дикие кабаны. Это наложило отпечаток и на масть, и на комплекцию домашних свиней.
По-видимому, раздел о свиноводстве был одним из коронных номеров в программе Клеопатры Васильевны.
Меньшее впечатление оставлял раздел лекции, посвященный лесным богатствам. Методистка жонглировала малознакомыми ей самой «показателями продуктивности» лесов и совсем запуталась в единицах измерения – получались какие-то «лесопилокубометры». Но и путаясь, она не снижала задорно-безапелляционного тона.
Дама была щедра на переводы, так что ее можно было смело принять за знатока черкесских языков. «Мзымта» она переводила «бешеная», «Аибга» – «красавица», «Псеашхо" оказывался «князем вод». Даже название «Красная Поляна» было объявлено переводом с черкесского, но тут уже и я насторожился: Энгель объяснял это иначе.
Юность доверчива. Все удачные лекторские находки методистки я прилежно запоминал и «принимал на вооружение». А если в некоторых местах этой победоносной лекции у меня и возникали сомнения, то я готов был отнести их за счет собственной неподготовленности.
В заключение Клеопатра Васильевна предложила осмотреть краснополянский дольмен. Он находится совсем рядом с базой.
Раздвинув кусты, мы подошли к неглубокой, выложенной крупными камнями яме. Я слышал, что дольмены должны возвышаться над землей: они строились домиком в виде куба из четырех на ребро поставленных цельнокаменных плит и пятой – такой же цельнокаменной крыши. Здесь же было только четыре стены, нацело вросшие в землю, и вместо домика получалось подобие колодца. В одной из стен – отверстие сантиметров тридцать в диаметре. По-видимому, в течение целых столетий к этому никому не нужному сооружению с окружающих пашен стаскивали камни, заваливали, засыпали его. Вот теперь мы и смотрим в дольмен, точно в яму. Кому-то понадобилось разбивать и сваливать циклопическую крышу. Очевидно, это шли поиски зарытых горцами кладов. Осколок крыши валялся рядом, а остальную часть плиты ухитрились куда-то уволочь.
Как и для чего допотопный безвестный народ громоздил эти «карточные домики» из многотонных камней и утыкал ими всю Европу и Азию – от Бретани до Ирана и Японии? Единый ли это был постепенно переселявшийся народ? Или, что вероятнее, разные племена на сходных этапах своей истории, при равной степени религиозных заблуждений строили такие усыпальницы, и переселялся не народ, а его приемы, обычаи – передавались, заимствовались, получали подражателей и продолжателей...
Видимо, методистка не знала о сколько-нибудь современных взглядах археологов на происхождение дольменов; мне случайно пришлось года за два перед тем читать об этих загадочных сооружениях в каком-то журнале. Но тем артистичнее излагала она черкесскую легенду:
– Было время, когда в наших горах обитали большие и глупые, но очень добрые великаны. Они жили в пещерах и домов себе не строили. Но однажды они были покорены злыми и умными карликами. Эти-то карлики и заставили великанов соорудить такие дворцы. Размер окон был явно рассчитан на то, чтобы карликам можно было с триумфом въезжать в них верхом на зайцах!
Ни о результатах раскопок, обнаруживавших под дольменами погребения бронзового и железного веков, ни о том, что отверстия служили форточками «для вылета душ» (или по другим воззрениям – для кормления душ усопших), туристам не было сказано.
ПОД ГРЕЧЕСКИМ МОСТИКОМ
После обеда ту же группу Клеопатра Васильевна ведет по шоссе на Греческий мостик.
Все грознее впереди рычание Мзымты, все уже долина. В самом узком месте теснины через реку перекинут кажущийся ажурным, хотя и бревенчатый мост, старый и хилый. Уже издали он выглядит очень поэтично.
Подошли ближе к ревущей реке и остановились, пораженные. Разве можно было представить что-либо подобное, видя Мзымту сверху, с шоссе? Даже сейчас, в межень, то есть в самую мелкую воду, река, ниспадая через крутые пороги, клокотала всей своей пенистой массой, образуя как бы неистощимо струящиеся глыбы голубоватозеленого льда. Ничтожными водопроводными струйками показались мне вчерашние водопады Ачипсе по сравнению с этой Иматрой, с этой стремниной. Мы спустились вниз на более крутые камни, обгладываемые водой. Здесь ярость порогов ощущалась особенно сильно. Людей ежеминутно обдавало веерами брызг...
Вылезли наверх на мостик. На нас, словно пушка, уставилось из самого кипящего водоската толстенное бревно обхвата в два. Через пороги сплавляют лес. Какая же нужна была силища, чтобы этакое бревнище катить и перевертывать, как соломинку, поставить в центре порогов, как в городках, «на попа», да еще и привалить один его конец накрепко камнями! А ниже моста Мзымта словно устала и разлилась тихим плесом. Со стороны шоссе когда-то давно к воде сползла высокая призматическая глыба – Монах. Упершись в русло, она застряла наподобие башни как раз на участке плеса.
Несколько человек, не сговариваясь, уже спускаются по осыпи, на ходу сбрасывая костюмы, – так велик соблазн искупаться. Могу ли я от них отстать? Вода нестерпимо холодная, но все равно – мы уже в реке и плывем... Эге, надо быть осторожным. Плес плесом, а течение и на зеркально гладком участке быстрое, того гляди унесет на следующие пороги!
Подплываю к отвесам Монаха – здесь заводь, в которой вода попадает как бы в тупик и возникают струи, описывающие круг даже против течения.
Интересно, глубоко ли здесь? Не прощупав рукой, куда и как уходит под воду каменный отвес, по-мальчишески вытянув руки вверх, спускаюсь для измерения глубины дна. Ноги коснулись камней, когда было уже «с ручками». Отталкиваюсь ногою от дна, стремительно взлетаю вверх и... под водою же больно стукаюсь затылком о камень! Что такое? Под Монахом есть ниша. Туннель? Меня засосало течением под скалу, и теперь я в ловушке?
Инстинктивно перебираю в воде руками по каменному потолку, нависшему надо мной, и, еще не успев захлебнуться, добираюсь до края скользкого навеса. Еще миг - и голова на поверхности. Отфыркиваюсь. Чтобы течением снова не затянуло под глыбу, с силой отталкиваюсь ногами от каверзного камня и вылетаю на середину плеса.
Выбрался на берег в довольно жалком виде: дрожу, видимо, не только от холода. Происшествия никто не заметил. Этому я рад, но, значит, случись что – и не спасали бы.
Оделись, тронулись в обратный путь. Клеопатра Васильевна только теперь, когда мы уже убедились в мощи порогов, повела речь о гидроэнергетических ресурсах Мзымты и о величественных перспективах их освоения. Оказалось, что уже запроектировано построить на Мзымте полдюжины электростанций, притом одну из них на этом самом пороге, и тогда их энергия зальет светом и курорты побережья и Красную Поляну.
На турбазе встречаюсь со вчерашними спутниками по Ачишхо. Сегодня они ходили на Сланцевый рудник с другим экскурсоводом – Хустом. Прогулкой довольны, но руководителем возмущены.
– Послушайте, он нас хотел обмануть. В маршруте экскурсия семь километров в один конец, а он сводил километра за два, вместо рудника подвел к мастерской по обрезке сланцевых плиток и заявил, что дальше смотреть нечего. Ну, мы ему задали! Сводил-таки к самым Сланцам. Там так красиво...
Было обидно слышать, что даже при Энгеле, под его руководством, могут работать на турбазе равнодушные люди, лентяи. Завтра мне самому предстояло идти с Хустом в «учебную экскурсию» на те же Сланцы.
Вечер. Снова веранда. На этот раз не танцы, а песни. Приехала группа хороших и дружных певцов – украинцы. Какая прирожденная способность к многоголосому хоровому пению! По крайней мере у половины певцов естественная потребность и умение красиво вторить. А как ведут свою партию два глубоких бархатных баса, как выводят верха тенора!
То стонут, то ликуют голоса хора. Светлая терраса напоена звуками «Днипра», «Спородыла молода дивчина», «Ой на гори та жницы жнуть»...
Можно ли уйти от такого наслаждения? Устраиваюсь внизу у веранды, чтобы и видеть небо, и слышать хор, и самому подпевать в любимых местах...
У лесенки стоит заканчивающая свое вечернее дежурство Нина. Подхожу к ней, здороваюсь.
– Вот мы теперь и коллеги.
– Вы знаете, я как услыхала – смутилась.
– Почему же?
– Болтала с вами, как с временным гостем, разоткровенничалась, а теперь мы...
– Не расстаемся? Вот и хорошо, что заранее познакомились, и я уже лучше знаю о ваших невзгодах, чем вы о моих...
Нина смолчала, но так, что я понял: друзья альпинисты при ней на мой счет проезжались. А может быть, видела, как я срывал объявление...
НА СЛАНЦЫ
Как из ледяных родников, пьются чистые краснополянские рассветы и восходы. Каждый день – новый праздник красок, иные причуды облаков.
Ночью был неожиданный, неведомо откуда грянувший дождь, грохотала гроза. А к утру оставались от вылившихся за ночь туч лишь обрывки туманов, лепящиеся по горам. И что они только сделали со склоном, казалось, такой уже известной Аибги!