Вот пример анализа часто встречающейся ситуации по поводу учебной работы подростка.
На уроке литературы в VII классе при проверке домашнего задания учительница трижды поднимала отвечать одного и того же ученика, но он молчал. В конце урока она объявила, что ставит ему «два». На следующем уроке учительница вновь начала опрос этого ученика и, когда он отказался отвечать, удалила его с урока. На следующие занятия по предмету ученик ходить перестал, всячески избегая встреч с учителем, по другим предметам учился по-прежнему успешно. В конце четверти учитель поставил ему «двойку». Узнав об этом, ученик совсем перестал посещать школу.
Анализ ситуации:
На первом уроке ученик молчал, и учителю было необходимо после урока разобраться в причине этого и устранить назревающий конфликт.
На следующем уроке молчание ученика уже было проявлением протеста. Ученик, испытав нажим со стороны учителя, проявил подростковую принципиальность и самолюбие, но в дальнейшем не смог управлять своими поступками (подростковый негативизм). В своих действиях учительница допустила очень серьезные педагогические ошибки: не разобралась в причине отказа отвечать, не увидела в ученике «человека». На следующий день учительница показала свое недоброжелательное отношение к ученику и тем углубила конфликт, не учтя особенностей возраста и проявив субъективизм по отношению к ученику. Ученик расценил позицию учителя в отношении себя как несправедливую, и нормальные педагогические отношения были нарушены по вине учителя.
Конечно, следовало выяснить причину неподготовленности: ведь по другим предметам ученик хорошо учился. Его опрос на следующем же уроке был грубейшим нарушением взаимоотношений между учителем и учеником. Конфликт по вине учителя стал затяжным, эмоционально напряженным.
Каждая педагогическая ситуация имеет воспитательное воздействие на ее участников: ученик включается в ситуацию с одними установками, а выходит из нее с иной оценкой собственного поступка, изменяется оценка себя и у взрослых участников ситуации.
Что говорить? Как говорить? При разговоре с детьми учителю надо четко знать, что следует сказать (отбор содержания в диалоге), как сказать (эмоциональное сопровождение разговора), когда сказать, чтобы достигнуть цели обращенной к ребенку речи (время и место), при ком сказать и зачем сказать (уверенность в результате).
Как показала работа с учителями, многие из них затрудняются в проведении диалога с учениками разного возраста. Диалог учителя с учениками часто ведется на командно-административном уровне и содержит набор стереотипных выражений, упреков, угроз, недовольства поведением ученика. Такое общение продолжается в течение многих лет обучения в школе, и к старшему школьному возрасту многие из учеников вырабатывают ответный стиль общения с учителями.
С одними учителями этот стиль имеет:
— учебно-деловой характер: «Она (учительница) говорит — я слушаю», «Она спрашивает — я отвечаю то, что она от меня ожидает, — и все у меня в порядке. А чем живу и над чем размышляю — это взрослых мало интересует, неужели вы не поняли это? Ведь все хотят жить спокойно!»;
— или безразлично-равнодушный. «Она говорит — я слушаю и делаю по-своему, все равно забудет, о чем говорили, только на глаза надо реже попадаться»;
— или свободно-личностный: «Разговоры обо всем “за жизнь” — не многие учителя видят в них смысл» (из разговоров с учениками).
Сближению позиции учителя и ученика, взаимопониманию помогут некоторые приемы, которые не все используются учителями. Напомним некоторые из них.
Постарайтесь называть ученика по имени даже тогда, когда вы сердиты на него. Это придаст обращению к нему ласково-требовательный характер, объединит с учеником. Следует учитывать, что именно подростки не так уж часто слышат свое имя. В школе к ним чаще обращаются по фамилии:
«Ну, Козлов, опять ты безобразничаешь!»,
«Сегодня отвечать пойдет Крылова!».
Сверстники в этом возрасте предпочитают называть друг друга кличками, полуименами, а родители часто обращаются к подросткам и в такой форме:
«Послушай, а уроки ты сделал?»,
«Как тебе не стыдно, вечно напоминать приходится о твоих обязанностях!» и т.п.
А ведь каждый считает свое имя лучшим словом в своем лексическом запасе, и, услышав его, ученик «автоматически» настраивается на доверительное общение с человеком.
Невербальные средства общения и умение слушать. В общении учителя с учениками большое значение имеет не только содержание речи, но и мимика, тон, интонации речи, и если, как утверждают специалисты, интонация при общении взрослых может нести до 40 % информации, то при общении с ребенком воздействие интонации увеличивается. Ребенок удивительно точно узнает по интонации отношение к нему взрослых, он обладает «эмоциональным слухом», расшифровывает не только содержание, смысл сказанных слов, но и отношение к нему взрослых.
При восприятии слов он сначала реагирует на интонацию ответным действием и лишь потом усваивает смысл сказанного. В интонации проявляются те переживания, которые сопровождают речь взрослых, обращенную к ребенку, и он реагирует на них. Крик и монотонная речь учителя лишаются воздействующей силы потому, что сенсорные входы ученика либо забиты (криком), либо он вообще не улавливает эмоционального сопровождения, и это порождает безразличие, как бы четко и правильно ни произносились слова и фразы. Такая речь не вызывает переживаний у ученика, и учитель теряет действительно надежный «мост» к сознанию ученика через его переживания.
Учителю также надо уметь слушать ученика и услышать его. Результативность речи учителя во многом зависит от его умения слушать, «настроиться на волну» ученика. Это не так легко сделать по ряду причин: во-первых, трудно ждать от ученика плавной и связной речи, в силу чего взрослые часто прерывают его, чем еще больше затрудняют высказывание («Ладно, все понятно, иди!»), хотя он так и не сказал главного для него. Во-вторых, учителям часто некогда выслушать ученика, когда у него есть потребность поговорить, а когда учителю надо что-то узнать, ученик уже потерял интерес к разговору, да и, кроме того, ему неинтересно говорить с тем, кто его не слышит.
Не упрекайте ребенка его близкими! Никогда не следует упрекать ученика, особенно подростка, за неблагополучие в семье, за поведение родителей, братьев, сестер — этого ученики не прощают учителям! Учитель делает грубейшую ошибку, теряет в глазах ученика статус и учителя, и взрослого. Но, к сожалению, случаи нарушения этого правила не единичны. Порой как-то особенно зло учителя говорят об этом! Это недопустимо в той же степени, в какой учителю недопустимо нецензурно выражаться. Каждый имеет святое чувство к родителям, какие бы они ни были.
«Возврат эмоций». Важным средством предупреждения и успешного разрешения конфликтов может быть прием «возврат эмоций».
Осознание своей профессиональной позиции, познание мотивов поступка ученика помогают учителю выйти из плена собственных эмоций (что не так легко и просто) и откликнуться на переживания ребенка.
Учитель вместе с учениками «проживает» каждый возрастной период становления их личности, сопереживает по поводу их неудач, радуется успехам, огорчается за срывы в поведении и работе, великодушно прощает — все это не снижает авторитет учителя в глазах учеников, а эмоционально сближает их позиции, порождает сопереживание и взаимопонимание, помогает избавиться от стереотипов в отношениях с учениками. Без этого немыслимо педагогическое сотрудничество, когда учитель может увидеть хорошее в «отпетом» ученике, выразить надежду на его исправление.
Как-то учительница математики показала в учительской работу Толи (очень «трудный» ребенок) со словами неподдельной радости и удивления: «Посмотрите, ведь это Толя сейчас на уроке вычертил график. И знаете, смотрела незаметно на его лицо: сосредоточенное, даже доброе и красивое. В этот момент он был другим. Может, рано мы его «списали» в «трудные», а?
Ученики ценят хорошие отношения с теми учителями, которые могут разделить их радости. При таких отношениях бывают и конфликты, но разрешать их значительно проще, отношения не доходят до конфронтации. В педагогических конфликтах не бывает до конца «правых» и «виновных», победителей и побежденных — в каждой педагогической неудаче, трудной судьбе ученика есть и вина несостоявшегося учителя.
Наказание. При разрешении конфликтов учителя считают наказание одним из основных средств воздействия. Они полагают, что этим будет достигнуто неповторение поступка, что это устрашит ученика. Однако вспомним из отечественной истории о том, что можно построить на страхе. Весь вопрос в том, какой след переживаний остается в душе ребенка после его наказания: раскаяние, злоба, стыд, страх, обида, вина, агрессия?
А. С. Макаренко писал: «Как бы ни строго был наказан воспитанник, наложенное наказание должно всегда разрешать конфликт до конца, без всяких остатков. Уже через час после наложения взыскания нужно быть с воспитанником в нормальных отношениях».
«…Наказание должно разрешить и уничтожить отдельный конфликт и не создавать новых конфликтов», так как их разрешить будет труднее — ведь конфликты становятся затяжными, длительными, широкими.
Одним из методов наказания, часто применяемым в последнее время, становится вызов родителей и упреки им за все проступки ученика.
Во время перемены в учительской классная руководительница беседовала с матерью ученика VII класса о его учебе, поведении и т. д. Он стоял, опустив голову. Мать плакала, сознавая и свою вину перед учителями, и свою беспомощность как-то исправить поведение сына. Учителя, входя в учительскую, видели эту беседу, и каждый старался дополнить перечень проступков ученика, вспомнить все его «грехи». Никто из учителей не проявил сочувствия, не сказал доброго слова. Подросток все ниже опускал голову, но на лице уже не было смирения и раскаяния, а скорее недоумение и озлобление. И когда классный руководитель спросила: «Понял, к чему ты идешь, как к тебе относятся учителя, да и мать до чего довел?! Она в слезах, а тебе хоть бы что!», он злобно взглянул на классного руководителя и выбежал из учительской.
Такой «беседой» учителя лишь озлобили подростка: ведь он не простит своего публичного «избиения», эмоционального истязания.
Интересно, что, когда эту ситуацию приводили на занятиях, учителя и руководители школ искренне возмущались таким случаем, но не считали его исключением и говорили: «Бывает...»
Приглашение «третьего». Для разрешения конфликта, когда отношения между учителем и учеником принимают характер противостояния, иногда приглашают «третьего».
При выборе «третьего» следует учесть, что он должен иметь возможность включиться в разрешение ситуации не по служебной обязанности. Он должен иметь и искреннее желание помочь ученику, и глубоко понять причины конфликта.
Таким «третьим» могут быть и родители, и кто-то из учителей или сверстников. Главное, чтобы «третий» был значимым для конфликтующего ученика человеком.
Часто в разрешение конфликта вынужденно включается директор школы или кто-то из администрации.
«Когда начинающий учитель испытывает трудности, касающиеся преподаваемого предмета или методических приемов, мы ему поможем, — отмечают директора школ, — в школе всегда есть опытный предметник, есть методические пособия. Но вот если он не умеет установить правильные взаимоотношения с учениками, постоянно конфликтует с ними, помочь ему очень трудно: ведь это зависит от него самого, его позиции, да и сами мы мало владеем такими приемами».
Д. М. Фельдман
КОНФЛИКТЫВ МИРЕ ПОЛИТИКИ
Печатается по изданию:
Фельдман, Д. М. Политология конфликта /
Д. М. Фельдман. — М.: Стратегия, 1998.
Несмотря на все попытки и нередко дорогостоящие усилия замаскировать политическое значение социального конфликта, несмотря на неумение или нежелание увидеть политику в противоборстве общественных интересов, она рано или поздно обнаруживает себя. Какие бы интересы ни сталкивались, в какой бы сфере общественной жизни это ни происходило, всюду, где присутствуют власть, авторитет, господство и подчинение, «разлита» политика.
Но значит ли это, что все общественные конфликты являются политическими?
Ответ на этот вопрос предполагает выяснение того, где проходят границы, отделяющие мир политики от «неполитики», в чем состоят сущность и содержание характерных для этого мира конфликтов.
Конфликты и власть
Современный французский политический мыслитель, ученый и литератор М. Дюверже в книге «Социология политики» так сформулировал свое понимание границ политического: «Все — или почти все — имеет политический аспект, и ничто — или почти ничто — не принадлежит политике целиком». С этим изящным и точным афоризмом нелегко согласиться рядовому человеку, который на основе своего жизненного опыта и здравого смысла считает себя далеким от политики и ничего не знает о существовании каких-то там «политических аспектов».
Суть дела здесь не в том, что некоторые из нас, говоря прозой, как и герой Мольера, не знают об этом. Она заключается не столько в «незнании» или в терминологических тонкостях, сколько в отношениях господства и подчинения, которые в разных обликах присутствуют почти в любой сфере общественных отношений, проявляясь и в материнской любви, и в конфликтах между цивилизациями. Применительно к конкретному человеку это означает, что, как писал Г. Моргентау, выдающийся американский теоретик-обществовед (которого многие современники уже при жизни считали классиком политической науки), «когда мы говорим о власти, мы имеем в виду осуществляемый человеком контроль над сознанием и действиями других людей». Несколько шире эту же мысль сформулировал другой известный американский политолог Р. Даль: «А имеет власть над В в той степени, в какой он может заставить В сделать то, что В не сделал бы в иных условиях». Рассуждая в этой логике, Б. Рассел, английский ученый-экциклопедист, физик, математик, логик, философ, а также общественный деятель и лауреат Нобелевской премии по литературе, писал: «А обладает большей властью, чем В, если А достигает множества намеченных результатов, а В лишь немногих».
Умозаключения рассуждающих подобным образом приверженцев идеи универсальности властных, составляющих ядро политики отношений, не сводятся к простеньким алгебраическим уравнениям. Подчеркивая всеобщность, фундаментальность значения власти в сфере политики, они уподобляли ее роль роли денег в экономике (Т. Парсонс) или энергии в физике (Б. Рассел). Этот подход среди многих других более или менее значительных и интересных результатов его применения способствовал выработке широкого понимания политики как системы властных отношений или, что почти то же самое, отношений по поводу власти.
Сегодня этот подход сосуществует с традиционным, идущим еще от Аристотеля и утвердившимся на протяжении веков пониманием политики как участия в делах государства, как отношений, возникающих исключительно в связи с государством, с определением и осуществлением задач и форм его деятельности.
Различия между этими подходами более значительны, чем может показаться на первый взгляд, и уж во всяком случае не годятся к различию в словесно-терминологическом оформлении взглядов ученых, разрабатывающих одну и ту же проблематику. Главное из этих различий состоит в определении сущности политики, а следовательно, и возникающих здесь конфликтов.
Действительно, жизнь в современном обществе немыслима без регулируемых государством отношений собственности, устанавливаемых и контролируемых государством правовых норм поведения в любой сфере общественных отношений — от уличного движения до деятельности на международной арене, вне того или иного государственного устройства. И все это — только часть многообразных проявлений существования государства. Ведь если обратиться к деятельности местных или центральных органов управления, средств массовой информации или профсоюзов, установлению образовательных или технических стандартов, соблюдению прав человека, здесь, как и во многих других сферах жизни общества, легко обнаружить присутствие государства, более или менее успешно организующего жизнь миллионов своих граждан.
Государство, будучи институтом поддержания стабильности и целостности общества, его безопасности и возможности воспроизведения, контролируя и регулируя деятельность составляющих его социальных групп, является главным, базисным политическим субъектом, располагающим специализированными органами и средствами для обеспечения своего господства, выполнения политических, властных функций.
Однако властью в обществе обладает не только государство или те, кто действует от его имени (например, налоговый инспектор, офицер или дипломат). Соответственно и политика не связана исключительно с государством. Даже не углубляясь в историю человечества, которая знает и негосударственные формы организации общественной жизни, нельзя оспорить тот факт, что власть может принадлежать и тем, кто осуществляет ее помимо государства. Среди них — и мама, не пускающая гулять до тех пор, пока не сделаны уроки, и руководители партии или туристской группы, требующие соблюдения принятых в данном сообществе внутренних правил, и террорист, вымогающий выкуп за жизнь захваченных им заложников, и многие другие социальные субъекты и общности.
Патриарх современной политологии К. Шмитт писал, что уравнение «государственное — политическое» становится неправильным и начинает вводить в заблуждение. Чем больше государство и общество начинают пронизывать друг друга, тем в большей мере все вопросы, прежде бывшие государственными, становятся общественными, и наоборот: все дела, бывшие «лишь» обще-ценными, становятся государственными, как это необходимым образом происходит при демократически организованном общественном устройстве. Тогда области, прежде «нейтральные» — религия, культура, образование, хозяйство, — перестают быть нейтральными, т. е. не-государственными и не-политическими. Именно в этих обстоятельствах в сферу политики входят и начинают активно, самостоятельно действовать экологические и конфессиональные движения и объединения, национальные и сексуальные меньшинства, любители пива и защитники животных, а также многие другие, включая «крестных отцов» и «детей Чернобыля», жертв финансовых афер и стихийных бедствий.
Все сказанное позволяет утверждать: понятия «власть» и «государство» не противостоят друг другу. Все: и упомянутые здесь, и другие — специалисты по теории и практике политики не отрицают доминирующей роли государства в политике, хотя не все согласны с тем, что в жизни таких социальных общностей, как профсоюз, фирма или семья, есть политические аспекты. Однако сегодня все труднее спорить с тем, что «нет и не может быть общества без политики, поскольку все сферы и формы общественной жизни и деятельности в той или иной форме и степени пронизаны политическим началом».
В свою очередь, политики-практики, не включаясь в теоретические споры о различиях между политическими отношениями в обществе и политическими аспектами неполитических общественных отношений, видят политическое не только в государстве, деятельности общественных организаций, различных по своей природе социальных институтов и органов, но и в спорте, моде и т. д.
Не случайно использование спортсменами допинга поощрялось политическим руководством ряда тоталитарных государств, а победа или поражение своих футболистов или хоккеистов в тех странах, где очень любят хоккей и футбол, нередко является очень важным событием и во внутриполитической жизни, и в отношениях с другими государствами. Не случайно и то, что приверженность к тому или иному стилю одежды многими рассматривается как выражение политической позиции и даже свидетельство принадлежности к стилю политической деятельности. Полувоенные костюмы и хромовые сапоги «сталинских наркомов», истрепанные джинсы и свитера «новых левых», бунтовавших в 60-е годы, — далеко не единичные примеры политической моды.
Как это ни удивительно, но к сфере политики принадлежат и духи «Красная Москва», и протухшее мясо, послужившее поводом для восстания на броненосце «Потемкин», и бутылки водки с портретами кандидатов в Президенты России. Однако в определении степени этой принадлежности, как и в потреблении популярного национального напитка, необходима мера. Эту же мысль современный французский политолог М. Мерль высказал в более общей, но не менее категорической форме: «Не стоит злоупотреблять идеей о специфических свойствах политики. Границы нашей дисциплины очень хрупки; они подвижны как во времени, так и в пространстве (то, что является политикой в одном месте, не является ею в другом, и наоборот)». Именно соблюдение меры, понимание относительности границ политики, что, по счастью, вполне совместимо с самыми последовательными политическими убеждениями, позволяет не сводить жизнь в обществе к политической жизни.
Хотелось бы, чтобы эти рассуждения и сопоставления помогли не только разграничить политические и неполитические отношения, но и показали бы относительность, неустойчивость, проницаемость границ между политическими и всеми другими конфликтами.
Вы, по-видимому, уже усвоили широкое понимание политического конфликта как любого конфликта, в котором затрагивается вопрос о политической власти. В более тесном, узком смысле — это конфликт в системе политических отношений, сущностью которого является борьба за власть, ее сохранение или перераспределение.
Как правило, эта борьба камуфлируется или приукрашивается той или иной идейно-политической мифологией. При этом сюжеты используемых мифов варьируются довольно широко: от божественных знамений и помазания вступающего во власть до «всенародного одобрения решения партии», поручающей «нашему дорогому» N занять высокий пост «слуги народа». Но ни эти, ни какие-либо другие формы, способы, приемы «прикрытия» вхождения во власть и ее осуществления не могут скрыть того имеющего принципиальное значение и потому многократно упоминаемого в этом учебном пособии обстоятельства, что политика в любом ее конкретном воплощении неотделима от конфликта.
Не только политический анализ, но и политическая история любой страны и любого общества подтверждают, что конфликт имманентно (т. е. внутренне, неразрывно) связан с политикой, присущ любым властным отношениям — будь то сфера собственно политического или многообразные политические аспекты и проявления любых общественных отношений.
Это признается большинством политологов, хотя вопросы о соотношении политики и конфликта, о том, «что с чего начинается», нередко трактуются с близких, но противоположных позиций. Одни полагают, что «сказать о чем-то, что это политика, значит сказать, что это “что-то” полемично. Такие понятия, как республика, класс, суверенность, абсолютизм, диктатура, нейтралитет и мир, непостижимы, если при этом не указаны их цели, против кого они направлены и кого они стремятся отвергнуть или опровергнуть. Словом, не борьба порождает политику, а политика, напротив, несет в себе конфликт, который может в предельном случае породить войну». Другие склонны считать, что, «в сущности, политика начинается там, где на основе расхождения интересов возникают конфликты, которые она должна разрешать».
Не включаясь в этот спор, победа (равно как и поражение) в котором вряд ли имеет большее практическое значение, чем решение известной задачи о яйце и курице, сделаем общий вывод: конфликты присущи всем сферам общественных отношений, и хотя почmu каждый из них может иметь политическое значение, но только конфликты по поводу власти, из-за отношений господства и подчинения являются политическими.
Итак, политика, сфера политических отношений — это мир, где мира нет и быть не может. Мир политического — это область не только постоянной, но и повышенной по сравнению с другими сферами общественной жизни конфликтности.
Круг тех, кто был, есть или может стать участником политического конфликта, очень широк и, по существу, включает в себя всех, кто причастен к миру политики — от рядового гражданина до союза государств. По сути дела, для возникновения политического конфликта необходимы (но еще недостаточны) только два условия: наличие противоборствующих интересов, состоящих в перераспределении или удержании власти, и политиков, т. е. тех, кто осознает, выражает и воплощает эти интересы.
Конфликты и политики
Любой политик, представляя в высших органах государства, на международной арене, в парламенте или на площади интересы тех, кто его избрал, уполномочил или хотя бы просто не возражает против его деятельности, осуществляет и свои интересы, преследует свои цели, стремится к собственному благу. Давая обещания еще более улучшить хорошее или окончательно искоренить плохое, «повысить доходы» или «понизить расходы», он прежде всего связывает выполнение или невыполнение этих обещаний со своим положением, обеспечивающим ему место во власти, — среди тех, кто по возможности господствует над многими, а подчиняется немногим.
Как правило, степень расхождения между интересами тех, кого представляет и кем руководит политик, и его собственными обнаруживается лишь в ходе политической деятельности. Дистанция и восприятие этого «расхождения» во многом связаны с тем, насколько как управляющие, так и управляемые удовлетворены своим положением в системе общественных, в том числе и политических, отношений. Не будем обсуждать здесь вопрос о том, какая именно составляющая этой системы воспринимается в обществе острее — политическая, правовая, экономическая или какая-либо другая. Поиски ответа на него связаны с постановкой и обсуждением целого ряда других вопросов: где? Когда? В какой стране? В каких исторических условиях? Кто и как это воспринимает? Но, даже не ответив на них, можно утверждать: общество, в котором высока внутренняя неудовлетворенность, — это общество, в котором высока вероятность политического конфликта.
Многое при этом зависит от взаимодействия и взаимообусловленности личности и политического конфликта. Часто повторяющаяся, типичная и вместе с тем всегда уникально-своеобразная ситуация политического конфликта открывает возможность выявить инвариант, т. е. нечто повторяющееся и сохраняющееся в переживании индивидом этой коллизии. Этот инвариант не сводится к описанным уже в «Артхашастре» или макиавеллевском «Государе» политическим технологиям, правилам и приемам исполнения той или иной роли в конфликте. Не исчерпывается он также ни превращением человека в «субъективный», «человеческий» или любой иной «фактор», ни набором социально-психологических или каких-либо других черт, присущих личности.
Здесь мы встаем перед проблемой сущности человека как политического феномена, обладающего неотчуждаемыми и неизменно проявляющимися на протяжении едва ли не всей истории человечества характеристиками, обнаруживающимися в мире политики. Как уже говорилось, политические конфликты являются предметом анализа на протяжении тысячелетий. В рамках различных традиций этого исследования ученые, начиная от Фукидида и кончая нашими современниками, связывают конфликт с биологической, социальной, психосоматической, производственно-классовой и т. д. детерминацией сущности человека. Представляется, что сейчас, в конце XX в., когда политические конфликты не только не уходят в прошлое, а, напротив, все чаще приобретают универсально-будничную форму, их изучение не может не связываться с пониманием политического конфликта как неотъемлемого компонента формирования человека, процесса политической социализации личности.
Другими словами, политический конфликт — это не только выражение сущности человека, когда он участвует в системе властных, политических отношений, но и условие формирования самого политического человека. Это, в частности, следует и из того факта, что становление и эволюция политического человека неизбежно предполагают осознание (самосознание) его места во многоуровневой системе потенциально конфликтной оппозиции: «мы — они», «свои — чужие».
Какая бы конкретная причина ни вызвала политический конфликт — политика государства, отношения между различными этническими, конфессиональными или какими-либо другими группами населения, — он неизбежно вызывает требования к управляющим со стороны, по крайней мере, части управляемых: изменить цели, формы или способы осуществления власти. Иногда эти требования ограничиваются лишь устранением от власти политических деятелей, проводящих данный политический курс, а иногда затрагивают и всю политическую систему общества.
В условиях внутриполитического конфликта повышается вероятность смены политических лидеров — политиков, представляющих и ведущих тех, от чьего имени они принимают решения. В этих условиях утвердившиеся у власти политики вынуждены более или менее глубоко пересматривать или даже изменять проводимую ими политику, искать такой путь проведения преобразований, который позволил бы им сохранить и упрочить свое положение в системе власти. Поиски такого пути осложняются появлением или активизацией конкурирующих политиков, заявляющих, что они лучше и точнее знают и выражают интересы той или иной общественной группы. Учитывая, что в обществе всегда есть те, кого устраивает существующее положение и сохраняющие его политические деятели, конфликтная ситуация может обостряться. Сталкивающиеся интересы (а точнее, стоящие за ними люди) могут нарушить существующий политический порядок, изменить установленный политический режим и даже разломать, совершив революционные преобразования, всю сложившуюся систему политических отношений.
Специалисты, изучающие различные стороны деятельности политических лидеров, согласны между собой в том, что лидерство — это та роль, исполнение которой в отношениях между людьми удается не в каждой ситуации, и что те, кто являются лидерами в одной ситуации, не обязательно будут ими в другой. Однако такого единодушия нет, когда речь заходит о том, какого именно лидера требует возникшая конфликтная ситуация.