«Рассматривая красоту и эстетику в творчестве Гоголя, нужно выделить три ступени развития гоголевского сознания: эстетическую, этическую и религиозную. Хотя на всех трёх ступенях функционируют и пронизывают друг друга все перечисленные формы сознания: на эстетической - этическая и религиозная, на этической - эстетическая и религиозная, на религиозной - эстетическая и этическая, но на каждой ступени определяющей является одна, подчиняющая себе другие.
Самой характерной формой эстетического отношения Гоголя к действительности был смех. От непосредственного, простодушного смеха, преобладающего в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», до смеха, как бы застывающего в личине, под которой грусть, тоска, тяжкие раздумья (в «Петербургских повестях», «Ревизоре», «Мёртвых душах»). От дружеского и озорного, подтрунивающего и лукавого до сатирического, горького и осуждающего «смеха сквозь слёзы», от развлекательного и житейски непосредственного до имеющего серьёзное общественное значение - такова в общих чертах тенденция развития гоголевского смеха в художественном творчестве. Юмор, обращённый вовне, писатель направляет внутрь, на самого себя. Индивидуально значимую, субъективную рефлексию (использование художником смеха против самого себя с целью «очищения души» и нравственного самосовершенствования) он стремится перевести в общезначимую объективную рефлексию, стремится обратить смех каждого и общества в целом на искоренение общих пороков ради духовного обновления человека и общества. Самовоспитание Гоголь осуществляет художественными средствами, в частности иронией над собой, путём объективирования в художественные образы собственных недостатков. Эволюция гоголевского юмора составляет компонент общего развития эстетического мировидения писателя. Это видение он распространял на области культуры, в которые, так или иначе, углублялся: на человеческую и естественную историю, педагогику, литературную критику и т. д. Поэтическое видение обусловливает также его понимание государства как «стройного оркестра». Эстетическая установка заключает в себе и критерий оценки исторических явлений, науки, самого искусства. Таким образом, эстетическое представляет у писателя не просто одну из предметных областей, но способ видения, мировоззренческий подход.
Гоголь стремится сознательно создавать себя как художника. Он убеждён, что предметом творческого переосмысления и преобразования должен стать сам субъект творчества. Художественное произведение для него почти утрачивало ценность, если воздействовало только на эстетическую сторону чувствования. Искусство должно возвышать человека ради духовно-практической деятельности, призвано перерождать душу человека, а это может осуществить лишь тот художник, который основательно поработал над собственной душой. Определяющий момент новой, более высокой ступени творчества Гоголь усматривает уже в нравственном начале: в самовоспитании. В ранний период творчества он ставил во главу угла служение красоте: поэт творит прекрасное, а красота уже сама собой приведёт к добру. Но расчёт на стихийность её действия не оправдался. Появилась необходимость выверять красоту нравственным критерием.
В начале творческого пути моральность была для него следствием эстетического, а не определяющей установкой сознания. После представления на сцене «Ревизора» Гоголь обнаружил, что комедия имела художественный успех, к чему он был почти равнодушен; нравственное же воздействие её оказалось минимальным. Это привело его в отчаяние, ибо означало крах замысла и надежд повлиять силой художественного слова на состояние нравов. Ситуация подтолкнула писателя к более чёткому выяснению автономии нравственной сферы жизни, к анализу её изнутри.
Предмет художественного познания и воспроизведения - жизнь - остаётся тем же, но анализируется с точки зрения долга, ответственности. Он выдвигает требование создавать уже не просто прекрасное, но нравственно прекрасное творение; оценивает художественное произведение в категориях добра, общественной полезности; поприще писателя подчиняет общему человеческому призванию, назначению человека как нравственного существа». [Лазарева А. О единстве красоты, добра и веры. К 200-летию Н.В. Гоголя // Литературная учеба. - №2. - 2009.]
В статье И.Е. Прохоровой [Прохорова И.Е. Журнально-публицистические статьи Н.В. Гоголя: вариации на “женскую тему” // Электронный научный журнал факультета журналистики МГУ имени Ломоносова Выпуск №3. 2010г. [электронный ресурс] - https://www.mediascope.ru/node/577] впервые целостно проанализированы представления Гоголя о значении «оживотворяющей» силы женской красоты, о роли и месте женщины в семье и обществе, воплощенные в его эссе «Женщина» (1831) и письмах-главах книги «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847). Показано, что женская тема трактовалась в них в контексте вопросов о соотношении эстетического и морального, а также в свете проблем, обозначаемых сегодня как гендерные. Статьи Гоголя рассматриваются как публицистические тексты, закономерно вызывавшие неоднозначную реакцию современников.
Как известно, Гоголь затрагивал «женскую тему» в произведениях разных лет и жанров, в том числе принесших ему всемирную известность, - повестях, комедиях, поэме «Мертвые души». Специальный интерес к ней отразился в ряде статей Гоголя - от этюда «Женщина», опубликованного в «Литературной газете» в 1831 г. до статей - писем, подготовленных для публицистической книги «Выбранные места из переписки с друзьями», изданной в 1847 г.
Понимание женщины у Гоголя близко взглядам писателей, сплотившихся вокруг «Литературной газеты» и развивавших идеи Н.М. Карамзина и В.А. Жуковского с их «эстетическим идеализмом», «эстетическим гуманизмом» и даже «панэстетизмом». Весь этот круг объединяло восходящее во многом к философии Платона обожествление красоты, представление о ней как источнике высоких стремлений, как о самой в себе заключающей нравственное значение. Причем такое восприятие красоты экстраполировалось и на женскую красоту.
Восторженные интонации вначале захватывают читателя в авторском описании «неслыханной красавицы» [Н. В. Гоголь. Отрывок. Рим. Собрание художественных произведений в пяти томах. Том третий. М., Издательство Академии наук СССР, 1952] с символическим именем Аннунциата (Благовещение) - воплощения «полной красоты», повергающей ниц «всех равно», «и верующего, и неверующего», «как пред внезапным появленьем божества». Среди пораженных ее красотой оказывается главный герой повествования - итальянский князь. Случайно встретив девушку в Риме, он мечтает найти ее вновь «не с тем, чтобы любить», целовать, а с тем, чтобы только «смотреть на всю ее» − вполне в духе платонического поклонения прекрасному. «Идея» совершенной красоты важнее осязаемо − телесной красоты как объекта эгоистически − собственнических плотских желаний. Ведь, по словам героя, «полная красота дана для того в мир, чтобы всякий ее увидал, чтобы идею о ней сохранял навечно в своем сердце <…> Разве для того зажжен светильник, сказал Божественный Учитель, чтобы скрывать его и ставить под стол?» Ссылка на авторитетнейший для любого христианина текст - начало Притчи о зажженной свече из Евангелия от Луки (глава 11) показательна. Прекрасная женщина сакрализовалась героем «Рима», ее ослепительная красота сравнивалась с Божественным светом. Восходящее к Платону отношение к красоте вновь четко связывалось именно с женщиной как ее носительницей и при этом соотносилось с христианским мировосприятием.
Можно согласиться с утверждением И.А. Виноградова о «внеморализме» приведенных суждений итальянского князя. Если, конечно, их «внеморализм» трактовать как то, что они не выходят из пространства эмоционально - эстетического восприятия мира. Однако едва ли основательна попытка Виноградова, утверждая «внеморализм» суждений героя и абсолютизируя православные религиозно-нравственные интенции зрелого Гоголя, жестко развести позиции героя и автора.[Виноградов И.А. Гоголь - художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания. М., 2000. С.67 - 72.] Как показано выше, в «Риме» они как раз сходятся в понимании женской красоты и характера ее воздействия на окружающих, которое оценивается позитивно.
Следует подчеркнуть, что в отличие от художественной прозы Гоголя, постоянно представлявшей весьма широкий «диапазон» восприятия женщины (от «женщины-ангела» до «женщины-демона»), в его статьях инвариантным стало признание облагораживающего «оживотворяющего» влияния женщины и женской красоты. [Кривонос В.Ш. Мотив связи женщины с чертом в прозе Гоголя // Поэтика русской литературы: К 70-летию Ю.В. Манна. М., 2001. С.67.] Об этом свидетельствуют его статьи 1840-х - небольшая рецензия в журнале «Москвитянин» (1842) и, главное, ряд статей в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (1847).
Много внимания уделено «женской теме» в последней книге Гоголя. В трех статьях - главах из тридцати двух она доминирует: «Женщина в свете», «Что такое губернаторша» и «Что может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России». Если учесть, что в «Предисловии» к книге Гоголь прокламировал, что для нее он выбрал из своих последних писем «все, что более относится к вопросам, занимающим ныне общество»[Гоголь Н.В. Духовная проза. М., 1992. С.36 (далее статьи-главы из «Выбранных мест…» цитируются по данному изданию с указанием номера страницы в тексте в скобках после цитаты)], можно сделать вывод, что таковыми писатель считал и проблемы назначения женщины, ее роли в обществе и семье, ее «путей и дорог» к «светлому будущему» (С. 159). Разумеется, имелись в виду лишь представительницы дворянства - в книге вообще шла речь в основном о первом сословии в России, его реальных нравах и обычаях и, что тогда особо волновало автора, идеалах служения.
Мысль о благотворном влиянии красоты и женщины как ее носительницы не была вовсе чужда и Гоголю - автору художественных произведений, причем не только в ранние, но и зрелые годы, когда в его духовных и творческих исканиях все явственнее обозначалось, по определению Зеньковского, «разложение идеологии эстетического гуманизма».[Зеньковский В.В. История русской философии. - М., 2000. - С.188.]. Так, настоящий гимн женской красоте, причем как явленной в живой плоти, так и запечатленной в древних статуях, прозвучал в отрывке «Рим», над которым Гоголь работал в 1839−1842 гг. и опубликовал в журнале «Москвитянин» (1842, №3).
Таким образом, разработка «женской темы» в у Гоголя, надо признать, достаточно содержательна и вариативна в ее развитии (при всей неизменности общей аксиологической установки) и соотнесенности с современным автору социокультурным процессом.
2. Анализ концепции красоты в повести «Невский проспект»
2.1 Петербург как образ прекрасного в повести "Невский проспект"
Петербург всегда вдохновлял и воодушевлял писателей. Его красотой восхищался Пушкин; «Люблю тебя Петра творенье», а также многие писатели того времени. Образ Петербурга неоднозначен, обычно он предстает величественным, прекрасным, но холодным и порой жестоким. Именно в Петербург желали попасть многие выдающиеся деятели России. Именно Петербург был сосредоточение выдающихся талантов и умов.
Как же относится к городу Гоголь.
Повесть начинается с описания Невского проспекта: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица - красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, - все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток!» [Н.В.Гоголь. Повести. М - 1949. С.3]
Петербург у Гоголя - это не просто столица, это величественный мегаполис с великолепными дворцами и улицами и Невой.
Безусловно, красота города зачаровывает, ведь описанию города, а в частности Невского проспекта отведена третья часть повести. Можно согласиться с Фоминым О. [Фомин О. Тайная символика в "Невском проспекте". Традиционный этюд <https://www.vekovka.h1.ru/bv/bv23/23fomin.htm> // Бронозовый век электронная версия. https://www.vekovka.h1.ru/bv/bv23/23fomin.htm] о том что «композиционное членение», повествовательная ткань "Невского проспекта" распадается на три части. Первая часть представляет собой собственно описание Невского проспекта, вторая - история несчастной любви Пискарёва к прекрасной незнакомке и, наконец, третья - "волочение" поручика Пирогова за глуповатой немкой. Причём первая часть как бы расщепляется на пролог и эпилог, в которых даются "образ автора" и пресловутый пейзаж.
Говоря "пейзаж" по отношению к описанию жизни Невского проспекта мы всё же допускаем известную неточность. Пейзаж здесь в некотором роде перерастает в "портрет". Невский проспект для Гоголя - живое существо, по сути предмета враждебное человеку, но также и не лишённое определённой амбивалентности. Если у Гёте Мефистофель, желая зла человеку, приносит ему благо (что, кстати, отчасти связано со средневековой смеховой трактовкой чёрта), то у Гоголя мы можем наблюдать противоположное "замещение": Невский проспект при откровенной своей положительности - прикровенно отрицателен. Элементы, на которых зиждется "космопсихологос" Санкт-Петербурга - вода и камень (земля)».
Да Петербург - это живой персонаж, персонаж величественный, красивый, но обманчивый. Его красота многих сводит с ума, люди, приехавшие в Петербург, сталкиваются не только с его красотой, но и с жестокой сущностью. Им приходилось терпеть унижение и нужду; город будто засасывал людей в болото лжи, пошлости, глупости, показной роскоши, за которой нередко скрывалась крайняя нищета.
Таким образом, красота Петербурга обманчива, иллюзорна. Вся суета - это мишура, все ненастоящее: «Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, - пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений». [Н.В.Гоголь. Повести. М - 1949. С.4] В данном описании звучит иронический подтекст. Показана роскошь, фальшь и суета.
Красота Невского искаженная, можно согласиться с Фоминым, который писал следующее:
«Водные испарения, туманы искажают, извращают реальность. Стихия воды, как безусловно связанная с лунным символизмом, порождает онирические фантазмы, хранящие своих мертвецов. "Новый левый" (в данном случае под "левым" мы имеем в виду не столько политическую ориентацию, сколько изначальную метафизическую установку) философ Гастон Башляр отмечает: "...литературное самоубийство с поразительной лёгкостью проникается воображением смерти. Оно приводит в порядок образы смерти. Вода - отечество в такой же степени живых нимф, как и мёртвых. Она - подлинная материя смерти в "высшей степени женственной"". Вода - стихия, принимающая и порождающая призраков. Самые известные "города-призраки" - это Лондон и Санкт-Петербург. Вода в "Невском проспекте" - "низшие воды", субстанция низшего астрального мира, мира множественности чувств и иллюзий, тогда как земля - носитель косности рационалистически определённого и скуки ("скучно жить на свете, господа!"). Невский проспект выполняет функцию носителя фантастического. А фантастическое у Гоголя, как правило, враждебно человеку. Позже Гоголь эволюционирует к снятию носителя фантастического (Ю. Манн) и "Невский проспект" как раз запечатлевает промежуточную стадию этого перехода. Фантастическое - это зло, "иллюзорное", ночное, водное и трагическое. Повседневное - это человеческое, "реальное", дневное, земляное и комическое. Эта оппозиция исключает Божественное как таковое. Противопоставляются инфернальные силы и человек.
В "Невском проспекте" иллюзорное (при всей своей негативной окрашенности) прекрасно. Это проистекает из исходной романтической установки. Но страх перед иллюзорным и торжество Пирогова над Пискарёвым - это прививка от романтизма, его преодоление. Сходные в эвфоническом отношении фамилии героев указывают на их некую взаимосвязь. Пискарёв и Пирогов - "божественные близнецы", бесконечно обменивающиеся элементами традиционных архетипических функций. Это мир, где добра не существует (как в гуманистическом, так и в православном понимании этого слова)». [Фомин О. Тайная символика в "Невском проспекте". Традиционный этюд // Бронозовый век электронная версия. https://www.vekovka.h1.ru/bv/bv23/23fomin.htm]
Красота обманчива, красота иллюзорна, она притягивает и губит людей, губит главного героя повести. Получается, что выжить в этом величии могут только пройдохи, как Пирогов. В последних строках повести Гоголь говорит, о том, что доверять красоте Невского нельзя: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила из окна шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете. Вы думаете, что эти дамы... но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если отделаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде». [Н.В.Гоголь. Повести. М - 1949. С.3]
Таким образом, можно сказать, что концепция красоты в изображении Невского проспекта своеобразна. Красота не спасает, а губит. Красота, которая должна нести положительные мотивы, несет ложь и обман. В целом Невский проспект - лишь красивая личина странного, фантастического, полубезумного города.