17 августа 1945
1. И вновь они в пути, направляясь на восток, вглубь континента. Апостолы и двое учеников идут теперь с Марией Клеоповой и Сусанной, а в нескольких метрах за ними идет Иисус со Своей Матерью и двумя сестрами Лазаря. Иисус вовлечен в беседу.
Апостолы, напротив, молчат. Они выглядят уставшими или унылыми. Их внимания не привлекает даже красота местности, которая действительно замечательна, это равнина с плавной волнистостью, подобная многим зеленым подушкам под стопами гигантского царя с ее крошечными холмами, разбросанными тут и там, предваряющими горные цепи Кармил и Самарии. Как равнина, преобладающая в этой части страны, так и маленькие холмы и волны ландшафта украшены полностью покрывающими их распустившимися цветами и полны созревающих плодов. Это, должно быть, хорошо орошаемая местность, невзирая на ее расположение и время года, потому что она в полном цветении при нехватке воды. Теперь я понимаю, почему равнина Сарон так часто с восторгом упоминается в Священном Писании. Но этот энтузиазм не разделяется апостолами, которые выглядят несколько мрачными, и только они выглядят так в этот прекрасный день и в этой очаровательной местности.
Консульская дорога, которая поддерживается в хорошем состоянии, пересекает эту плодороднейшую землю подобно белой ленте и ранним утром на ней можно часто встретить крестьян, груженных провизией, и путешественников, идущих в Кесарию. Один из крестьян, который ведет вереницу ослов, навьюченных мешками, догоняет апостолов и вынуждает их отойти в сторону, чтобы освободить место для каравана. Он надменно спрашивает: «Кишон здесь?»
«Далеко позади», - сухо отвечает Фома, и бормочет сквозь зубы: «Ты, деревенщина!»
«Он Самаритянин и этим все сказано!», - отвечает Филипп.
2. Они вновь замолчали. Через несколько метров, как бы заключая свою внутреннюю речь, Петр говорит: «Для чего это было! Стоило ли проходить ради этого весь этот путь?»
«Действительно! Зачем мы пошли в Кесарию, если Он не сказал ни единого слова? Я думал, что Он намеревался совершить какое-нибудь поразительное чудо, чтобы убедить римлян. Но вместо этого...» - говорит Иаков Зеведеев.
«Он выставил нас на посмешище, вот и все», - комментирует Фома.
Искариот усугубляет ситуацию, сказав: «и Он заставил нас страдать. Но Ему нравится, когда Его оскорбляют и Он думает, нам это тоже нравится».
«На самом деле в данном случае пострадавшей была Мария Теофила», - спокойно заметил Зилот»
«Мария! Мария! Мария стала центром Вселенной? Она единственная страдалица, единственная героиня, единственная совершенная. Если бы я знал, то стал бы грабителем и убийцей, чтобы стать предметом такой исключительной заботы», - вырвалось у Искариота.
«На самом деле в последний раз мы пришли в Кесарию, и Он сотворил чудо и
благовествовал, а мы создавали Ему проблемы, выражая свое недовольство Его действиями», - замечает двоюродный брат Господа.
«Беда в том, что мы не знаем, чего мы хотим... если Он делает что-то, то мы
ворчим, если Он делает что-то противоположное, мы опять недовольны и жалуемся. Мы полны недостатков», - серьезно говорит Иоанн.
«О! Вот заговорил еще один мудрец! Одно точно: ничего хорошего не было сделано в течение некоторого времени».
«Ничего хорошего, Иуда? А как насчет гречанки, и Эрмастиуса, и Авеля, и Марии, но...»
«Не с такими же ничтожествами Он будет устанавливать Царство», - отвечает
Искариот, которому не дает покоя мечта о земном торжестве.
«Иуда, пожалуйста, не суди поступков моего Брата. Это смехотворное притязание. Мальчик, который хочет судить своего учителя, или я должен буду сказать: ничтожество, желающее водвориться в высоких кругах», - говорит Фаддей, который питает неодолимое отвращение к своему тезке.
«Спасибо, что ты просто называешь меня мальчиком. На самом деле, прожив так долго в Храме, я думал, что мог бы считаться, по крайней мере, взрослым», - саркастически отвечает Искариот.
3. «Как тупы и скучны эти дискуссии!», - говорит Андрей со вздохом.
«Верно, вместо того, чтобы быть едиными, тем более, что мы живем вместе, мы разделяемся. Еще в Сикаминоне Он сказал нам, что мы должны объединить стадо… как же мы когда-нибудь сможем сделать это, если мы не едины как пастухи?» - замечает Матфей.
«Поэтому мы не должны говорить? Мы никогда не должны выражать наши идеи? Я не думаю, что мы рабы».
«Нет, Иуда, мы не рабы. Но мы не достойны следовать за Ним, потому что мы не понимаем Его», - миролюбиво говорит Зилот.
«Я Его очень хорошо понимаю».
«Нет. Ты Его не понимаешь, и подобно тебе те, кто критикуют Его, не понимают Его... Понимать – это означает повиноваться без обсуждения, потому что человек убежден в святости руководства», - говорит Зилот.
«Ах! Ты говоришь о понимании Его святости! Я имел в виду Его слова. Его святость безусловна и бесспорна», - спешит сказать Искариот.
«Можешь ли ты отделить одно от другого? Святой всегда будет обладать мудростью, и его слова будут мудрыми».
«Это верно. Но Он делает вредные вещи. Из-за Его чрезмерной святости. Я
согласен. Но мир не свят, и Он создает себе проблемы. Теперь, к примеру, ты считаешь, что этот филистимлянин и эта гречанка принесут нам что-либо хорошее?»
«Если я буду приносить вред, то я уйду», - говорит Эрмастиус, который чувствует себя оскорбленным. «Я пришел, намереваясь почитать Его и совершать праведные поступки».
«Ты бы опечалил Его, уйдя из-за этого», - отвечает ему Иаков Алфеев.
«Я притворюсь, что я передумал. Я попрощаюсь с Ним... и я уйду».
«Конечно нет! Ты не уйдешь. Несправедливо, что Учитель должен потерять
хорошего ученика из-за вспыльчивости других людей», - немедленно отвечает Петр.
«Если он хочет уйти из-за такой малости, то это значит, что он не уверен в своей собственной воле. Поэтому позволь ему уйти», - настаивает Искариот.
Петр теряет самообладание: «я обещал ему, когда Он дал мне Mарциана, что я
буду по-отечески относиться ко всем, но, к сожалению, я вынужден нарушить свое обещание. Но ты меня вынудил. Эрмастиус здесь и останется здесь. Знаешь ли ты, что я
должен тебе сказать? Что ты тот, кто расстраивает волю других людей и заставляет их чувствовать себя неуверенно. Ты тот, кто вызывает разделения и беспорядок. Вот кто ты есть. Позор тебе».
«Кто ты такой? Защитник этих...»
«Да. Ты совершенно прав. Я знаю, что ты имеешь в виду. Я защитник женщины под покрывалом, Иоанна из Эндора, Эрмастиуса, рабыни и всех тех, кто были найдены Иисусом, которые не являются образчиками выдающихся хвастунов из Храма, которые формируются в священной ступе и паутине Храма, не являются фитилями благоухающими мутью отстоя светильников Храма, такими как ты, иными словами, чтобы пояснить притчу, потому что если Храм велик, то, если только я не болван, Учитель намного больше, чем Храм и тебе не хватает… » - кричит он так громко, что Учитель останавливается и оборачивается, и собирается пойти назад, оставив женщин.
«Он услышал! Он будет опечален!» - говорит апостол Иоанн.
«Нет, Учитель. Не иди сюда. Мы обсуждали... чтобы убить скуку путешествия», - быстро говорит Фома. Но Иисус остается на месте, и ждет, чтобы они приблизились к Нему.
«О чем вы спорили? Должен ли Я еще раз сказать вам, что ученицы превосходят вас?» Его своего рода упрек затронул их сердца. Они умолкают и опускают головы. «Друзья Мои. Не становитесь причиной соблазна для тех, кто родился в Свете только недавно! Разве вы не знаете, что ваши несовершенства более вредны для искупленных из язычников или из грешников, чем все заблуждения язычества?»
Никто не отвечает, потому что они не знают, что сказать, чтобы оправдать себя или не обвинить других.
4. Повозка сестер Лазаря ожидает их у моста через пересохшую речку. Две
лошади пасутся на густой траве на берегу потока, который, быть может, иссяк только недавно и потому его берега покрыты густой травой. Слуга Марты и еще один мужчина, наверное кучер, также находятся на речном ложе, пока женщины остаются в закрытой повозке, полностью окутанной тяжелым покрытием из выделанных шкур, которые свисают тяжелым занавесом на пол повозки. Ученицы подходят к ней, а служанка, которая первая увидела их, сообщает об этом кормилице, тогда как другой мужчина запрягает лошадей к дышлу.
Тем временем служанка бросается к своей госпоже, кланяясь до земли. Пожилая кормилица, красивая женщина с приятным лицом оливкового цвета, спускается с фургона и быстро идет навстречу своей хозяйке. Но Мария Магдалина что-то говорит ей, и она направляется к Благословенной Деве, говоря: «Прости меня... но моя радость, когда я вижу ее, так велика, что я не вижу никого другого. Пойдем, Благословенная Мать. Солнце палит, а в фургоне прохладно».
Все женщины подходят к повозке и ожидают мужчин, которые остались далеко позади. И пока они ждут, Синтихия, на которой платье, в котором Магдалина была вчера, целует ноги своих хозяек, как она настоятельно называет их, хотя они говорят ей, что она не рабыня и не слуга, но их гостья во имя Иисуса, а Дева Мария показывает драгоценный маленький пакетик с пурпуром и спрашивает о том, как можно ссучить очень короткие нити, так как их нельзя смачивать или они спутаны.
«Это следует делать не так, Госпожа. Их следует превратить в порошок и использовать как любой другой краситель. Это волокна раковины, а не волосы. Видишь, как они крошатся сейчас, когда они сухие? Разотри их в тонкий порошок, просей его, чтобы удалить все длинные частички, которые испачкали бы пряжу или ткань. Лучше красить пряжу в мотках. Когда Ты будешь уверена, что все превратилось в тонкий порошок, раствори его как кошениль, или шафран, или порошок индиго или порошок из любой другой коры, корней или плодов, и используй его. Закрепи краситель сильным уксусом, когда Ты промоешь его в последний раз».
«Спасибо тебе, Наоми. Я сделаю, как ты Мне сказала. Я вышиваю пурпурными нитями, но их Я получаю готовыми к использованию… 5. Вот и Иисус. Время
прощаться, дочери Мои. Я благословляю вас во имя Господа. Идите в мире и примите мир и радость для Лазаря. До свидания, Мария. Помни, что ты плакала на Моей груди своими первыми счастливыми слезами. Поэтому Я твоя мать, потому что ребенок плачет своими первыми слезами на груди своей матери. Я твоя Мать и всегда буду ею. Что бы не обременяло тебя, о чем ты хотела бы рассказать самой доброй сестре, приди и расскажи это Мне. Я всегда пойму тебя. То, чтоя Лазаряне готовыми к использованию.шениль, или шафран,усом ты не рискнула бы сказать Моему Иисусу, потому что оно по-прежнему окрашено человеческим, которого Он в тебе не желает, приди и скажи об этом Мне. Я всегда буду снисходительна к тебе. А если ты захочешь сообщить Мне о своих успехах – но Я бы предпочла, чтобы ты рассказала о них, как о благоухающих цветах, Ему, потому что Он твой Спаситель, а не Я, - Я буду радоваться вместе с тобой. До свидания, Марта. Вы сейчас уезжаете с радостью, и ваше сверхъестественное счастье продолжится.
Так что вам не нужно больше ничего, но только добиться прогресса в справедливости, в мире, который больше ничто не возмущает в вас. Сделайте это ради Иисуса, который любит тебя так же сильно, как любит твою сестру, которую ты любишь совершенной любовью. До свидания, Наоми. Иди с сокровищем, которое ты нашла. Как ты использовала, чтобы утолить ее голод, свое молоко, теперь удовлетвори свой собственный голод словами, которые она и Марта расскажут тебе, чтобы ты могла увидеть в Моем Сыне гораздо больше, чем экзорциста, который освобождает сердца от зла. Прощай, Синтихия, цветок из Греции, ты, почувствовавшая себя чем-то большим, чем плотью. Цвети теперь в Боге и будь первой из новых греческих цветов во Христе. Я очень счастлива оставить тебя в таком единении. Я благословляю тебя всей Моею любовью».
Звук шагов приблизился вплотную. Они поднимают тяжелый занавес и видят
Иисуса, который стоит в нескольких шагах от фургона. Они выходят на палящее солнце, которое полыхает на дороге.
Мария Магдалина опускается на колени у ног Иисуса и говорит: «благодарю Тебя за все. Я благодарна Тебе также за то, что Ты взял меня в это паломничество. Только Ты обладаешь Мудростью. Я сейчас избавляюсь от остатков прежней Марии. Благослови меня, мой Господь, чтобы я укреплялась все больше и больше».
«Да. Я благословляю тебя. Наслаждайся обществом своего брата и сестры и вместе с ними формируй себя все больше и больше во Мне. До свидания, Мария. До свидания, Марта. Скажи Лазарю, что Я благословляю его. Я доверяю вам эту женщину. Я не отдаю ее вам. Она Моя ученица. Но Я хочу, чтобы вы дали ей возможность, пусть и небольшую, понять Мое учение. Я приду позже. Наоми, Я благословляю тебя, и вас двоих тоже».
У Марты и Марии слезы на глазах. Зилот прощается с ними, вручив им, в частности, письмо для своего слуги. Остальные прощаются с ними все вместе. Затем фургон отбывает.
6. «А теперь давайте пойдем и поищем какое-нибудь тенистое место. Пусть Бог ведет их... Ты так сожалеешь, Мария, о том, что они уехали?» - тихо спрашивает Он у плачущей Марии Алфеевой.
«Да. Они очень хорошие...»
«Мы скоро снова встретимся с ними. И их будет больше. У тебя будет много сестер… или дочерей, если ты так предпочтешь. Это все любовь, будь то материнская или братская», - говорит Иисус, утешая ее.
«Предусмотрев, чтобы она не доставила злоключений...» - ворчит Искариот.
«Злоключений из-за любви друг к другу?»
«Нет. Злоключений от того, что имеешь людей принадлежащих к разным расам и различных по происхождению».
«Ты имеешь в виду Синтихию?»
«Да, Учитель. Ведь она была собственностью римлянина, и было неправильно
завладеть ею. Он будет сердит на нас, и мы навлечем на себя суровые меры Понтия Пилата».
«Так ты думаешь, что Понтия Пилата волнует, если кто-то из его подчиненных теряет раба? Он знает, сколько стоит раб. А если он вообще честный, как говорят, хотя бы дома, то он скажет, что женщина поступила правильно, сбежав от него. А если он бесчестный, то скажет: “Поделом ему. Я смогу найти ее”. Непорядочные люди не чувствительны к страданиям других людей. В любом случае, бедный Понтий! Со всеми
теми беспокойствами, которые мы создаем ему, ему есть о чем беспокоиться, вместо того, чтобы тратить свое время на жалобу человека, который позволил своему рабу бежать!», - говорит Петр. И многие говорят, что он прав, и смеются над гневом похотливого римлянина.
7. Но Иисус обсуждает этот вопрос на более высоком уровне. «Иуда, ты знаком со Второзаконием?»
«Конечно, Учитель. И, я не побоюсь сказать, как очень немногие люди».
«И чем, ты считаешь, оно является?»
«Представителем Бога».
«Представителем. Итак, оно повторяет Слово Божье».
«Точно».
«Ты правильно судишь о нем. Но, тогда, почему ты не думаешь, что правильно исполнять то, что оно приказывает? »
«Я никогда не говорил этого. Наоборот! Я считаю, что мы слишком пренебрегли им, следуя новому Закону».
«Новый Закон – это плод Ветхого, то есть, это совершенство достигнутое древом Веры. Но никто из нас не пренебрегает им, насколько Мне известно, потому что Я Сам в первую очередь уважаю его и предостерегаю других от пренебрежения им». Иисус очень резко говорит эти слова. Он заключает: «Второзаконие неприкосновенно. Также и когда Мое Царство восторжествует, и вместе с Моим Царством восторжествует Новый Закон и его новые кодексы и уложения, Второзаконие всегда будут применимо к новым требованиям, как квадратные камни древних зданий используются для новых, потому что они совершенны и из них строят очень крепкие стены. Но мое Царство все еще не существует, и Я, верный израильтянин, не оскорбляю или не пренебрегаю Книгой Моисея. Это основа Моего поведения и Моего учения. На основании Человека и Учителя, Сына Отца Небесного, воздвигнута небесная конструкция Его Природы и Премудрости. Во Второзаконии написано: “Вы не должны передавать обратно в руки его хозяина раба, который пришел к вам. Он будет жить с вами, где бы ему ни вздумалось, он должен пребывать в мире в одном из ваших городов, и вы не должны досаждать ему”. Данное постановление применяется во всех случаях, когда раб бывает вынужден бежать от жестокого хозяина. В Моем случае, в случае Синтихия, побег был не к ограниченной свободе, но к неограниченной свободе Сына Божьего. И теперь, когда этот жаворонок сбежал из ловушки охотников, ты ожидаешь, что Я загоню ее в сеть еще раз и заключу ее в ее тюрьму, чтобы лишить ее надежды, после того, как у нее была отнята ее свобода? Нет, никогда! Я благословляю Господа, так как наше путешествие в Эндор вернуло сына обратно к Отцу, так же и наше посещение Кесарии привело ко Мне эту женщину, чтобы Я мог привести ее к Отцу. В Сикаминоне Я говорил вам о силе веры. Сегодня Я буду говорить с вами о свете Надежды. Но теперь давайте поедим и отдохнем в этом саду. Потому что солнце палит так, будто раскрылся ад».