Крис вскинул голову и уловил на моем лице нечто, что должно быть выдало мои чувства к Полу. Брови его сошлись у переносицы, лицо нахмурилось, он взглянул на Пола. Потом встал и вышел из комнаты. Где-то наверху сильно хлопнула дверь. Пол сделал вид, что ничего не заметил.
— Кэтрин, видишь там в углу, это подарок для всех нас. Я уставилась на огромный телевизор, а Кэрри вскочила на ноги и побежала его включать.
— Он купил его специально для того, чтобы мы могли в цвете смотреть, как ты танцуешь в «Щелкунчике», Кэти! А так он не разрешает мне его включать.
— Это потому, что его чертовски трудно настраивать, — начал оправдываться Пол.
В тот день я почти не видела Криса, разве что за едой. На нем был ярко-синий свитер, который я сама связала, и который очень ему шел, рубашка и галстук, которые тоже я подарила. Но мои подарки не могли сравниться с золотым медальоном и тем милым письмом, от которого у меня слезы наворачивались на глаза. Мне было неприятно, что он так серьезно ко всему относится, но, поразмыслив, я поняла, что было бы еще неприятнее, если бы он вел себя иначе.
В тот вечер все мы удобно расположились вокруг нового цветного телевизора. Я устроилась на полу, примостившись возле Пола, сидевшего на стуле; ко мне прижалась Кэрри. Крис отодвинулся, как можно дальше; он пребывал в настроении, которое удаляло его от меня гораздо сильнее, нежели те несколько футов, что на самом деле разделяли нас. Из-за этого я не испытывала той радости, которую должна была бы ощущать, глядя на титры. Показывали пленку, записанную еще в августе, но только сейчас предоставленную вниманию жителей сотен городов. Как красиво балетные па смотрелись в цвете; в реальности они не казались такими воздушными. Я старалась взглянуть на себя глазами Клары: неужели я действительно так здорово танцую? Я забыла обо всем и незаметно для себя прижалась к бедру Пола, и вдруг почувствовала, как он запустил руку мне в волосы. Я уже не знала, где нахожусь, и жила лишь на сцене, где по мановению волшебства, Джулиан из уродливого щелкунчика превращался в прекрасного принца.
|
|
Когда представление кончилось, и я пришла в себя, я вдруг подумала о матери. «Господи, хоть бы она была дома и видела меня! Хоть бы она поняла, кого пыталась убить! Господи, сделай так, чтобы ей стало больно, стыдно, чтобы она плакала, переживала… пожалуйста, Господи!»
— Я хочу сказать, Кэти, — благоговейно начал Пол, — ни одна балерина не танцевала эту роль так, как ты. И Джулиан был на высоте.
— Да, — холодно отозвался Крис, поднимаясь со своего места, чтобы взять Кэрри на руки. — Вы оба были великолепны. Но я уверен, что это представление не для детей, не такое, какое я сам видел ребенком. Вы превратили его в любовную историю. Советую тебе, Кэти, окрутить этого парня и побыстрей.
С этими словами он вышел из комнаты и пошел наверх уложить Кэрри в постель.
— Кажется, твой брат что-то подозревает, — мягко произнес Пол, — причем не только в отношении Джулиана, но и меня. Почему-то сегодня он целый день на меня волком смотрит. Боюсь, он не обрадуется, когда мы выложим ему все начистоту.
Любой на моем месте захотел бы отложить неприятное дело на потом, вот я и предложила, чтобы мы ничего не рассказывали до завтра. Я примостилась у Пола на коленях, и мы, растворяясь в объятиях друг друга, отдались поцелуям столь страстным, что я помню их до сих пор. Все мое тело изнывало от желания. Мы погасили свет и, поднявшись по черной лестнице к нему в спальню, предались любви со всем пылом, рожденным воздержанием. Мы заснули, потом проснулись и вновь отдались во власть чувств. На рассвете я еще раз поцеловала его, накинула халат и хотела через холл проскользнуть в собственную спальню. Но стоило мне выйти из комнаты Пола, как к моему ужасу дверь спальни Криса открылась, и он вышел в холл! Он резко остановился и изумленно уставился на меня; в глазах его была боль. От страха я попятилась назад, мне было так стыдно, что я готова была расплакаться. Мы не произнесли ни слова. Он первым очнулся от столбняка и бросился к лестнице, но на полпути обернулся и кинул на меня взгляд, полный бешенства и отвращения. Мне хотелось умереть на месте! Я зашла взглянуть на Кэрри, которая тихо сопела, прижав к груди бархатное платье. Потом легла и сама, пытаясь придумать, что бы такое сказать Крису, чтобы все снова встало на свои места. Почему мне казалось, что я его предала?
|
|
Обычно на следующий день после Рождества принято возвращать подарки, которые тебе неприятны, нежелательны или просто не подходят. Усилием воли я заставила себя подойти к Крису, он работал в саду, яростно кромсая розовые кусты садовыми ножницами.
— Крис, я должна кое-что тебе объяснить. Он взорвался.
— Пол не имел права дарить тебе шубу! Такой подарок наводит на мысль, что ты содержанка! Кэти, верни ему шубу! И умоляю тебя, прекрати то, чем вы с ним занимаетесь!
|
|
Для начала я отобрала у него садовые ножницы, чтобы он не покалечил любимые розы Пола.
— Крис, ты не думай… все не так, как тебе показалось. Понимаешь, мы с Полом… в общем, мы весной собираемся пожениться. Мы любим друг друга, поэтому в том, что мы с ним делаем, нет ничего зазорного. Это не просто любовное похождение, которое завтра же будет забыто: я нужна ему, а он нужен мне.
Крис отвернулся, чтобы я не видела его лица. Тогда я подошла поближе и сказала мягко:
— Так будет лучше для нас обоих.
Я обняла его и повернула к себе: мне хотелось взглянуть ему в глаза. Он, казалось, был потрясен: так выглядел бы абсолютно здоровый человек, неожиданно узнавший, что смертельно болен и нет никакой надежды на выздоровление.
— Но он слишком стар для тебя!
— Я люблю его.
— Хорошо, ты его любишь. А как же твоя карьера? Выходит, все твои мечты, все эти годы упорного труда, все было напрасно? И ты нарушишь нашу клятву? Помнишь, мы поклялись идти каждый к своей цели и забыть выброшенные из жизни, потерянные годы?
— Мы с Полом думали об этом. Он все понимает. И считает, что мы сможем это преодолеть…
— Он считает?! Что может знать врач о жизни балерины? Вы же не сможете жить вместе. Он будет здесь, ты — неизвестно где в окружении молодых людей, твоих ровесников. Кэти, ты ему ничем не обязана, ничем! Мы до самого последнего цента отдадим ему все, что он потратил на нас. Мы станем его уважать, как он того заслуживает, окружим его любовью, но ты не обязана отдавать ему свою жизнь!
— Разве? — спросила я шепотом; сердце мое готово было разорваться в груди. — Нет, я многим обязана ему. Ты помнишь, что я чувствовала, когда приехала сюда? Я знала, что никому нельзя доверять, ни на кого нельзя положиться. Я не ждала от жизни ничего хорошего, и неизвестно, где бы мы сейчас были, если б не он. Но я люблю его не только за то, что он для нас сделал. Я люблю его, как мужчину, ценю его душевные качества. Крис, я смотрю на него совсем другими глазами, не так, как ты! Он отвернулся, выхватив у меня из рук ножницы.
— А как же Джулиан? Ты собираешься стать женой Пола, продолжая танцевать с Джулианом? Ты же знаешь, что Джулиан от тебя без ума! Это же видно невооруженным глазом — он так нежно смотрит на тебя, так трепетно прикасается к тебе!
Я в ужасе отшатнулась. Крис явно имел в виду кого-то еще.
— Прости, если эта история испортила тебе праздник. Ты тоже кого-нибудь встретишь. Я знаю, ты любишь Пола. И когда ты хорошенько все обдумаешь, то поймешь, что мы с Полом идеально подходим друг другу, несмотря на разницу в летах, несмотря ни на что…
С этими словами я повернулась и пошла прочь, оставив Криса с его садовыми ножницами.
Мы с Полом приехали в Грингленн, а Кэрри осталась дома радоваться новому цветному телевизору, рассматривать обновки и игрушки. Пол весело болтал о вечеринке, которую собирался устроить для нас в своем любимом ресторане.
— Был бы я эгоистом, я бы с удовольствием оставил Криса и Кэрри дома. Но я хочу, чтобы они видели, как я надену тебе на палец обручальное кольцо!
Я смотрела на мелькавший за окном зимний пейзаж: на голые деревья, пожухлую траву и чудесные домики, по-новогоднему украшенные и расцвеченные яркой иллюминацией. Теперь я тоже была участником представления, а не просто зрителем, но все равно такой одинокой, такой несчастной.
— Кэти, рядом с тобой сидит самый счастливый человек на свете!
А там в саду остался человек, чувствовавший себя таким же несчастным, как и я.
Я захватила с собой колечко, которое купила в Нью-Йорке для Кэрри: крошечный рубин на самый тоненький пальчик, но ей все равно было бы велико. Я зашла в самый лучший ювелирный отдел самого лучшего универмага, чтобы узнать, нельзя ли уменьшить кольцо. И вот, стоя у прилавка, я услыхала до боли знакомый голос. Мягкий, чуть с хрипотцой, но очень приятного тембра. Медленно и осторожно я повернула голову.
Мама! Она стояла в двух шагах от меня! Если бы она была одна, то наверняка бы меня заметила, но она была слишком поглощена беседой со своим спутником. Оба были роскошно одеты. Я, конечно, сильно изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз, но все равно, если бы она взглянула на меня, то обязательно бы узнала. Они обсуждали прием, который посетили накануне.
— Нет, Коррин, все-таки Элси доводит идею праздничности до абсурда, эти красные тона!
Приемы! Да она ведь только и делает, что ходит на приемы! Сердце бешено забилось в груди, настроение вдруг упало, меня охватило отчаяние. Прием, конечно, как же я не подумала! Она никогда не сидит дома перед телевизором! Значит, она не видела меня! О, как я разозлилась! И нарочно повернулась к ней: я заставлю ее увидеть себя! Ее профиль отразился в маленьком зеркале на застекленном прилавке с драгоценностями, она была по-прежнему хороша. Немного постарела, но выглядела, как всегда эффектно. Ее соломенные волосы были зачесаны назад, чтобы подчеркнуть маленький носик совершенной формы, чуть надутые алые губы, длинные и темные от природы ресницы, слегка тронутые тушью. В ушах сверкали оправленные в золото бриллианты, конечно же, настоящие! Она сказала продавщице:
— Не покажете ли вы мне какую-нибудь вещицу, которая подошла бы симпатичной молоденькой девушке? Что-нибудь изысканное, не слишком броское или тяжеловесное, вещь, которую можно хранить всю жизнь и гордиться ею.
Кто бы это мог быть? Что это за девушка, которой она делает подарки? Я почувствовала ревность, а она выбрала хорошенький золотой медальон, очень похожий на тот, что мне подарил Крис. Триста долларов! Да, наша мамочка предпочитает тратить денежки на какую-то постороннюю девушку, совершенно забыв о нас. Неужели она о нас даже не вспоминает, и ее не интересует, как мы живем? И как только может она спать спокойно, зная, что мир так жесток, так безрадостен для детей, предоставленных самим себе?
Я знаю, ее никогда не мучили угрызения совести, она не испытывала раскаяния. А может многие могут так поступить, просто скрыть за довольной улыбкой свое истинное лицо. Мне так хотелось что-нибудь сказать, чтобы увидеть, как она выйдет из себя! Было бы здорово, если бы улыбка сошла с нее, как сходит кора с деревьев, и она предстала перед своим спутником такой, какая есть: бездушным, бессердечным чудовищем! Убийца! Обманщица! Но я молчала.
— Кэти, — позвал Пол — он подошел сзади и обнял меня за плечи. — Я уже все сделал, а ты? Мы можем ехать?
Я так отчаянно желала, чтобы мама увидела меня с Полом, с человеком, столь же красивым, как и ее ненаглядный «Барт». Я хотела крикнуть: «Посмотри, в меня тоже может влюбиться умный, добрый, образованный, красивый мужчина!» Я бросила быстрый взгляд в ее сторону в надежде, что она услышит, как Пол позвал меня, рассчитывая насладиться замешательством, раскаянием, чувством стыда. Но она пошла дальше вдоль прилавка, так что имя «Кэти», даже если она услышала его, не заставило ее оглянуться.
Не знаю почему, но я разрыдалась.
— Что с тобой, дорогая? — спросил Пол. Что-то в моем лице привело его в недоумение, в его глазах появилась озабоченность. — Надеюсь, ты не передумала?
— Нет, что ты! — воскликнула я, а сама подумала: «Что я за тряпка! Почему я ничего не предприняла? Я могла бы поставить ей подножку, она бы растянулась на полу, и может быть, тогда с нее слетело бы все ее напускное спокойствие. Но скорее это было бы в ее стиле, грациозно упасть, чтобы все мужчины в универмаге бросились ей помогать, даже Пол».
Я одевалась, чтобы пойти на этот замечательный ужин в Плантейшн-хаусе, как вдруг вошел Крис.
— Иди смотри телевизор, — бросил он Кэрри. Я никогда прежде не слышала, чтобы он был так резок с ней. — Мне нужно поговорить с твоей сестрой.
Кэрри бросила недоуменный взгляд сначала на него, потом на меня и выскочила из комнаты.
Когда за Кэрри закрылась дверь, Крис подошел ко мне, схватил за плечи и резко встряхнул.
— Неужели ты и вправду собираешься продолжать этот фарс? Ты же не любишь его! Ты по-прежнему любишь меня! Я чувствую! Кэти, родная, зачем ты так поступаешь со мной? Ведь ты хочешь выйти за Пола, чтобы я чувствовал себя свободным, но это недостаточный повод для замужества! — Неожиданно он опустил голову и оставил в покое мои плечи, казалось, ему ужасно стыдно за себя. Теперь голос его звучал так тихо, что мне пришлось напрягать слух, чтобы услышать его слова. — Я знаю, я не должен чувствовать к тебе того, что чувствую. И понимаю, что мне тоже нужно кого-нибудь найти… Но я не могу не любить тебя, и я так тебя хочу! Я думаю о тебе все дни напролет, каждое прожитое мгновение! Ты снишься мне по ночам. Мне хочется просыпаться, чтобы ты была рядом со мной. А засыпая, я хочу знать, что ты здесь, близко, и я могу увидеть тебя, прикоснуться к тебе. — Из груди его вырвалось рыдание, но он продолжал:
— Мне невыносима мысль о том, что ты с кем-то другим! Черт возьми, Кэти, я хочу тебя! Ведь ты все равно не собираешься иметь детей, так почему бы нам не быть вместе?
Я отшатнулась от него и принялась отчаянно жестикулировать, поскольку он хотел вцепиться в меня, словно я была его последней надеждой. Он хватался за меня, как утопающий за соломинку. Но мы бы оба оказались на дне, если бы я уступила ему.
— Крис, ну что я могу тебе сказать? Поженившись, мама и отец совершили большую ошибку, а расплачивались за нее мы. Нет, мы не должны подобного повторить!
— Кэти, ты не права! — с жаром воскликнул он. — Нам не обязательно вступать в половую связь. Мы можем просто жить вместе, рядом, просто как брат и сестра, и Кэрри с нами. Пожалуйста, я умоляю тебя, не выходи за Пола!
— Замолчи сейчас же! — крикнула я. — Оставь меня в покое!
Я бросилась на него с кулаками, мне хотелось причинить ему боль, потому что каждое его слово болью отзывалось в моей душе.
— Ты заставляешь меня испытывать угрызения совести, как будто я в чем-то виновата перед тобой! Крис, я столько сделала для тебя, когда мы сидели в нашей тюрьме. Мы, конечно, очень близки, но может мы так привязались друг к другу потому, что у нас больше никого не было? Иначе ты бы не хотел меня, а я бы не стала с тобой это обсуждать! Ты для меня только брат, Крис, и я хочу, чтобы ты занимал подобающее тебе место… не у меня в постели.
Тут он обнял меня. Я не могла удержаться и прижалась щекой к его груди, там, где глухо билось сердце. Он с трудом сдерживал слезы. Я так хотела, чтобы он забыл о своих мыслях, но чем дольше он держал меня в своих объятиях, тем больше крепла в нем надежда. Вдруг я почувствовала, как он возбудился! И он говорит, что сможет сохранять платонические отношения!
— Отпусти меня, Крис! Если хочешь, можешь любить меня вечно, только оставь свою любовь при себе. Я больше ничего не хочу об этом слышать! Я люблю Пола, и что бы ты ни говорил, я все равно выйду за него!
— Ты сама себя обманываешь! — задыхаясь, произнес он, еще плотнее сжимая меня в объятиях. — Я же вижу: ты сперва смотришь на меня, а уж потом обращаешь свой взор на него. Ты хочешь меня и его тоже. Ты хочешь всех мужчин, ты хочешь заполучить все! Не разрушай Полу жизнь, он и так достаточно страдал! И он слишком стар для тебя, возраст имеет большое значение! Он будет стариком ни на что не годным в сексе, а ты будешь в самом соку. Даже Джулиан был бы лучше для тебя!
— Ты круглый дурак, если действительно веришь в это.
— Пусть я дурак! Я всегда был дураком! Но самой большой ошибкой всей моей жизни было то, что я отдал тебе свою любовь, что я верил тебе! Ты по-своему такая же бессердечная, как и твоя мать! Ты хочешь заполучить каждого приглянувшегося мужчину и не думаешь о последствиях, а я позволял тебе иметь любого, кого тебе только заблагорассудится, потому что ты всегда потом возвращалась ко мне!
— Кристофер, ты ревнуешь, потому что я нашла свою любовь, а ты еще нет! И не надо сверкать на меня глазами, у тебя у самого было полно всяких похождений! Я знаю, ты спал с Иоландой Ланж, и Бог знает с кем еще! А что ты им говорил? Небось, что любишь их? Нет, я больше не люблю тебя! Я люблю Пола, и ты ни за что не сможешь помешать нам пожениться!
Крис побледнел; он весь дрожал. Немного помолчав, он хриплым шепотом произнес:
— А может смогу? Вот возьму и расскажу ему о том, что между нами было, тогда он сам откажется от тебя.
— Ты не сделаешь этого! Во-первых, ты благородный человек, а во-вторых, он и так знает.
Несколько мгновений мы не мигая смотрели друг на друга… Потом он бросился прочь из комнаты, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
В Плантейшн-хаус нас с Полом сопровождала лишь Кэрри.
— Жаль, что Крис плохо себя чувствует. Надеюсь, это не грипп. А то сейчас многие болеют, — сказал Пол.
Я ничего не ответила, я сидела и слушала болтовню Кэрри о том, как она любит Рождество, потому что во время Рождества обыкновенные вещи кажутся такими милыми.
Пол надел мне на палец кольцо, в котором сверкал бриллиант в два карата, в камине потрескивало традиционное святочное полено, играла тихая музыка. Я изо всех сил старалась сделать праздник, как можно радостнее: мы смеялись, обменивались улыбками и долгими романтичными взглядами, поднимали тосты за нас и нашу совместную жизнь. Танцуя с Полом под огромными хрустальными люстрами, я закрыла глаза и представила себе Криса, сидящего в своей комнате, злого и ненавидящего меня.
— Мы будем так счастливы, Пол, — прошептала я, стоя на цыпочках в своих серебряных туфельках на высоком каблуке.
Да, наша совместная жизнь обязательно будет счастливой. Легкой. Приятной, Не требующей никаких усилий. Как этот мелодичный старомодный вальс, под который мы сейчас танцуем. Ибо когда ты по-настоящему любишь, нет таких препятствий, которые не преодолела бы любовь.
Только бы мне справиться с собой и своими мыслями.
АПРЕЛЬСКИЙ ДУРАК
Напористость. Преданность. Стремление. Решимость. Вот четыре составляющие балета, которыми мы должны руководствоваться в жизни. И если перед Рождеством мадам Золта была просто строга к нам, то теперь она навязала нам такое напряженное расписание, что мы просто не знали отдыха. Она читала нам лекции о том, насколько совершенен Королевский балет, придерживающийся строго классических традиций, но мы, говорила она, должны делать все по-своему, на американский лад, наш балет останется классическим и будет еще более прекрасным и новаторским.
Джулиан был безжалостен, ну просто сущий дьявол. Я даже начала презирать его. Мы были мокрыми от пота, волосы свисали с головы сальными сосульками. Мое трико прилипло к телу, а на Джулиане была только набедренная повязка. Он орал на меня так, словно я была глухой:
— Черт подери, можешь ты сделать нормально или нет? Я не собираюсь торчать здесь всю ночь!
— Не кричи на меня, Джулиан, я и так хорошо слышу.
— Тогда делай нормально! Сначала ты делаешь три шага, затем толчок, ты прыгаешь — я ловлю, и ради Бога, не забудь на этот раз сразу же откинуться назад! Не стой, как столб, а как только я тебя поймаю, падай назад и главное расслабься, если только ты можешь выжать из себя сегодня что-нибудь человеческое или грациозное.
Да, тут была полностью моя вина. Я больше не доверяла ему: боялась, что он попытается мне навредить.
— Джулиан, ты орешь на. меня так, словно я нарочно все делаю плохо.
— Да, у меня возникает такое ощущение. Если бы ты действительно хотела сделать все правильно, у тебя бы обязательно получилось. Тебе всего-то и надо, что сделать — это три шага, оттолкнуться и прыгнуть, а я сделаю поддержку, и тогда ты откинешься назад. Хоть одна попытка из пятидесяти должна быть удачной.
— Думаешь, мне самой это нравится? Посмотри на мои подмышки, — я подняла руки. — Смотри, здесь все ободрано, ты мне стер всю кожу до крови! А завтра я буду вся в синяках из-за того, что ты так грубо меня хватаешь.
— Тогда делай все нормально! — Ярость не только звучала в его голосе, она светилась в его черных глазах, и я страшно боялась, что он только и ждет случая, чтобы меня не поймать, нарочно, из мести.
Я встала в исходную позицию, и мы начали все сначала. И снова мне не удалось откинуться назад, потому что я не доверяла ему. Он просто взял и швырнул меня на пол, я лежала, задыхаясь, хватая ртом воздух и думая, какого черта мне все это нужно.
— Что, трудно дышать? — ядовито спросил он, нависая надо мной. Его ноги были широко расставлены, голая грудь блестела от пота, пот сбегал ручейками и капал на меня. — Я делаю самую тяжелую работу, а ты разлеглась тут и делаешь вид, что устала. Что там с тобой стряслось? Или ты все силы потратила на своего доктора?
— Заткнись! Я работаю по двенадцать часов в день, вот и устала!
— Если уж ты устала, так я устал в десять раз больше, чем ты, так что вставай и повторим все снова. Только теперь делай все, как следует, черт тебя побери!
— Не смей мне так говорить! Возьми себе другую партнершу. Я из-за тебя столько раз падаю, что у меня потом три дня подряд болят коленки. Так как же я могу бегать? Я боюсь прыгать в твои объятия, потому что ты подлый, ты каждый раз калечишь меня!
— Даже если бы я тебя ненавидел, все равно я ни за что не дал бы тебе упасть! Но я не ненавижу тебя. Пока.
Мы вновь и вновь репетировали под музыку со счетом, с секундомером, тыщу раз повторяли одни и те же шаги, и наконец у меня получилось, так что даже Джулиан улыбнулся и поздравил меня. А потом была генеральная репетиция и премьера «Ромео и Джульетты».
Великолепные декорации и головокружительные костюмы в сочетании с оркестром сделали чудо: все участники спектакля постарались вложить в него душу. Теперь я могла дополнить роль Джульетты всеми теми нюансами, которые наполняли ее жизнью. Я не хотела быть похожей на Иоланду, в этот вечер она делала свои приседания, как деревянная, со стеклянным остановившимся взглядом. Мадам Золта подошла к ней совсем близко, заглянула ей в лицо и почувствовала ее дыхание.
— Господи, да ты накурилась травки! Какой позор! Это же неуважение к зрителям! Я не могу позволить такого своей балерине! Немедленно домой и в кровать! Кэтрин, готовься, будешь танцевать Джульетту!
Иоланда продефилировала, шатаясь, мимо меня и попыталась пнуть меня ногой, прошипев сквозь зубы:
— И какого только черта ты вернулась! Оставалась бы там, откуда явилась!
Но когда я стояла на картонном балконе и мечтательно смотрела вниз на бледное лицо Джулиана, устремленное ко мне, я и думать забыла об Иоланде и ее угрозах. Он был так красив в голубоватых лучах прожекторов, в белых колготках, с темными блестящими волосами и сверкающими черными глазами, в украшенном стразами средневековом камзоле! Он напомнил мне мое чердачное увлечение: тот юноша старательно прятал от меня свое лицо, и я никогда не могла как следует разглядеть его черт.
Занавес опустился, и грянули аплодисменты. Под их грохот Джулиан вскочил на ноги и бросился ко мне, чтобы меня обнять.
— Сегодня ты превзошла себя! И как это тебе удавалось обманывать меня все время до начала представления?
Занавес вновь поднялся, мы вышли на поклоны, и тут он по-настоящему поцеловал меня в губы.
— Браво! — надрывался зал, ибо именно такого сочетания трагедии и страсти непременно жаждут истинные любители балета.
Это был самый лучший вечер в моей жизни, и, опьяненная успехом, я кинулась мимо фотографов и охотников за автографами в свою уборную, потому что мне еще предстояла вечеринка, небольшой банкет перед отъездом в Лондон на гастроли. Я быстро сняла грим и переоделась в маленькое вечернее платье нежно-голубого цвета. Тут кто-то осторожно постучал в дверь — это была мадам Золта. Она сказала:
— Кэтрин, тут к тебе какая-то дама. Она говорит, что приехала из твоего родного города, чтобы посмотреть, как ты танцуешь. Открой дверь. Мы тебя подождем.
На пороге стояла высокая эффектная женщина. У нее были темные волосы и темные глаза, одета она была в дорогое платье, которое очень шло к ее фигуре. Мне показалось, что я ее уже где-то видела, а может она просто напомнила мне кого-то. Оглядев меня с ног до головы, она принялась рассматривать мою маленькую гримерную, заставленную пластмассовыми коробками: в них хранились костюмы, которые я собиралась взять с собой в Англию, каждая была снабжена табличкой с моим именем и названием спектакля, для которого предназначался костюм. Я ждала, когда она скажет, чего хочет, и уйдет, чтобы я могла одеться.
— Мне кажется, мы незнакомы, — произнесла я, чтобы ее поторопить.
Она криво усмехнулась, уселась без приглашения на стул, скрестила свои красивые ноги и стала ритмично покачивать красивой черной лодочкой на высоком каблуке.
— Конечно, ты меня не знаешь, милое дитя, зато я многое знаю о тебе.
Что-то в ее приторно-сладком голосе насторожило меня, и я напряглась, приготовившись к тому, что она собирается мне сообщить, я была уверена, что она принесла плохие новости. Я видела это по ее: глазам, хотя она старательно прятала их истинное выражение за наигранным добродушием.
— А ты хорошенькая, даже красивая.
— Благодарю вас.
— И танцуешь ты исключительно хорошо, я даже не ожидала. Хотя, конечно же, ты должна хорошо танцевать, раз тебя приняли в эту труппу, кажется, она сейчас входит в моду.
— Спасибо, — вновь поблагодарила я; мне казалось, что она никогда не перейдет к существу дела.
Она еще помолчала, прежде чем вновь заговорить, заставляя меня теряться в догадках и изнывать от нетерпения. Мне даже пришлось взять в руки шубку, чтобы показать ей, что я спешу.
— Симпатичная шубка, — похвалила она. — Полагаю, что это мой брат подарил ее тебе. Я слышала, он сорит деньгами, как подгулявший матрос. Отдает все, что накопил трем ничтожествам, которые приехали на автобусе и присвоили всю его жизнь.
Она издала саркастический смешок: о, дамы из общества умеют смеяться.
— И теперь, увидев тебя, я знаю, почему он это делает. Хотя мне говорили, что ты достаточно хороша собой, чтобы любого свести с ума, я не могла поверить, что в сущности еще ребенок может быть столь чувственным, сексуальным и одновременно тощим. Вы занятная штучка, мисс Дал. Воплощенные наивность и опыт. Эта адская смесь вполне способна лишить рассудка мужчину типа моего брата. — Она фыркнула. — Ничего похожего на сочетание юности, длинных золотистых волос, смазливого личика и большого бюста, такое может пробудить зверя в лучшем из мужчин.
Раздался вздох, как будто она жалела меня.
— Да, таковы издержки молодости и красоты. Мужчины состоят из дурных наклонностей. Знаешь ли, Пол и раньше частенько оказывался в дураках. Ты не первая его подружка. Хотя прежде он никому не дарил меховых шуб и бриллиантовых колец. Похоже, он действительно хочет жениться.
Итак, это Аманда, сестрица Пола. Мне было известно о ее странностях: она вязала ему свитера и отправляла их по почте, но встретив на улице, не здоровалась с ним.
Аманда поднялась со своего места и обошла вокруг меня. Крадущаяся кошка, готовая к прыжку. От нее пахло душным запахом мускуса, какими-то восточными духами; она готовилась заполучить то, что считала легкой добычей.
— У тебя такая нежная кожа, — она протянула руку, чтобы погладить меня по щеке. — Упругая, как фарфор. Вряд «ли тебе удастся ее сохранить, когда тебе будет тридцать пять. И волосы твои уже не будут так хороши. Хотя ты ему надоешь задолго до этого. Он любит молоденьких, очень молоденьких. Симпатичных, умных, талантливых. Не могу не признать, у него хороший вкус, раз уж он лишен здравого смысла. Видишь ли, —тут она снова улыбнулась своей мерзкой улыбкой, — мне абсолютно безразличны его поступки до тех пор, пока он держится в рамках приличий, и они не влияют на мою жизнь.
— Убирайтесь вон! — только и смогла произнести я. — Вы мало знаете своего брата. Он порядочный, благородный человек и никоим образом не может вам повредить.
На ее лице вновь появилась жалостливая улыбка.
— Милое дитя, неужели ты не понимаешь, что ты губишь его карьеру? Неужели ты имеешь наивность полагать, что ваша связь прошла незамеченной? В таком маленьком городе, как Клермонт, каждый все про всех знает. И хотя Хенни не может говорить, у соседей есть глаза и уши. Слухи — вот что я слышу. Говорят, он тратит деньги на малолетних преступников, которые воспользовались его добротой, и скоро он разорится и лишится своей врачебной практики!
Она вконец распалилась, и я опасалась, как бы она не бросилась царапать мне лицо своими длинными красными ногтями.
— Убирайтесь вон! — крикнула я. — Я тоже кое-что про вас знаю, Аманда, поскольку слухи дошли и до моих ушей. Ваша беда в том, что вы считаете, будто он по гроб жизни обязан вам за то, что вы работали и тем самым давали ему возможность учиться в колледже, а потом платили за него в медицинском институте. Но я вела у него бухгалтерию и знаю, что он выплатил вам все сполна, плюс десять процентов, так что ничего он вам не должен! И зря вы пытаетесь унизить его в моих глазах, вам это не удастся! Мы любим друг друга, и вы не сможете помешать нашей свадьбе!